Тут – очень своевременно – понукаемый оживившимися карликами, к нам, ломая в руках шапку, приблизился давешний молоденький белобрысый переводчик. Он честно попытался объяснить мне нечто относящееся к важности личности представшего перед нами господина. Я понял лишь несколько слов, производных от слова "офицер", которые на разные лады повторял парень. Подтверждая его слова, командир отряда со значительной миной на физиономий, окаймленной густой бородой, дотронулся пару раз до почти незаметной со стороны короткой цепи из простой стали, охватывающей его ворот. Его соплеменники, так и оставшиеся благоразумно у своего костра, теперь стоя обратили лица к высокому гостю и тоже старательно ломали свои шапки, судорожно сжимая их несколько ниже пупков.
На них Сотеш не обратил вообще никакого внимания. Он хрипло заорал что-то на застывшего у него за левым плечом стрелка. Тот – чисто автоматом – перекинул сей ор на своего напарника, того, кто, похоже, именно этого и ждал, притулившись к тыльному торцу кибитки. Напарник этот, словно с цепи сорвавшись, заорал на мужичков, кажется задремавших в кибитке, те, ухватив за шиворот, выволокли из нее своего связанного по рукам и ногам пленника. Ноги ему таки пришлось развязать, после чего он вполне самостоятельно, только слегка прихрамывая, приблизился к нам и оказался не кем иным, как Дуппельмейером.
Выглядел он, мягко говоря, неважно: лицом был сер, помят, и шатало его безбожно. Тем не менее присутствие духа у него было на высоте. "
– Ну? – грозно обратился он к офицеру. И добавил что-то уже на том варианте португальского, который, видимо, был понятен им обоим. После этого кивнул мне. – Покажи ему Знак! – приказал он.
Я – который раз за эти сутки – принялся закатывать левый рукав. Давешний коротышка – тот, что бросался встречать дорогого гостя, – тут же принялся что-то возбужденно втолковывать столь пренебрежительно к нему отнесшемуся господину Сотешу. Весь "ареопаг" недомерков не замедлил присоединиться к своему соплеменнику, отчего вид у офицера сделался совсем озверелым.
Дуппельмейер вновь повернулся ко мне.
– Фиал… – спросил он тихо. – Твой фиал где?! Я не сразу вспомнил, о чем это он.
– Флакон тот, что ли? – воззрился я на него недоуменно. – Бутылочка? Да черт ее зн… Ты, кстати, говорил мне, что больно не будет.
Тут, вероятно, на моем лице отразилось что-то уж очень нехорошее, потому что Дуппель тут же отступил на шаг и даже слегка зажмурился. Он еще и руками бы заслонился, если бы те не были связаны. Но от вопроса своего он не отступился.
– Ты вспомни, – горячо затараторил он. – Серебряный такой… с чеканкой… Ты его бросил? Бросил? Уронил? Где – вспомни! Не там, нет – не дома… Тебя вместе с ним… затянуло… нет – ты его не оставил… Мы проверили…
У меня глаза полезли на лоб от злости и удивления. Только и дел мне было в этой бредовой ситуации, что помнить, куда во время всей этой заварушки делся из моих рук странной формы сосудик – будь он хоть трижды серебряный или сто раз платиновый! Тут Дуппель, кажется поняв, что толку от меня не предвидится, резко повернулся к Сотешу и, перекрывая нестройный гвалт коротышек, принялся сам что-то втолковывать ему. От этого офицер почернел лицом и схватился за меч. Увидев тускло блеснувшее недобрым блеском прямое лезвие, я порядком испугался за жизнь советника Дуппельмейера, да и за свою тоже. Рефлекторно я попытался удержать его руку, и снова реакция на попытку соприкосновения была испуганной – недостойной, на мой взгляд, офицера и, по всему судя, дворянина. Или как это тут называется. Попятившись от меня, он подтянул Дуппельмейера к себе за ремни, стягивавшие тому локти, и ремни эти раскромсал – двумя взмахами своего макси-тесака! После чего они с Дуппельмейером на пару принялись орать на коротышек. Орали они знатно, особенно хорошо получалось это у Сотеша. У Дуппеля явно были проблемы с языком. А кроме того, его душили какие-то эмоции, связанные, наверное, с недостаточно почтительным приемом, который оказали ему эти обитатели здешнего края.
У офицера же, должно быть, возник какой-то особенно веский повод, чтобы наброситься на докучливых недомерков. Повод был к тому же, очевидно, справедливый– коротышки сжались, втянули головы в плечи. Потом двое из них очумело сорвались с места и устремились вверх по склону, к дороге, ведущей к Странному Дому. Босые черные пятки их выбивали по траве частую согласованную дробь.
– Вот так! – с удивлением повернулся ко мне Дуппельмейер.
Он, морщась, массировал занемевшие от недавно стягивавших их ремней запястья.
– Сейчас поедем с удобствами – Привратники нам еще сена свежего в телегу подкинут…
Действительно, примерно половина оставшихся на поляне коротышек занялась благоустройством кибитки. Белобрысые парни присоединились к ним. Остальные люди и карлики – те, что, наверно, были рангом повыше, занялись кто чем: одни понукали сборщиков травы и давали ценные указания тем, кто оборудовал кибитку. Другие, как мы с Дуппельмейером и Сотешем, старательно делали вид, что рассматривали окружающий пейзаж, а на деле искоса приглядывали друг за другом.
Посланцы, убывшие в Странный Дом, обернулись достаточно быстро. Вернулись уже втроем – под руки они волокли еще одного своего собрата. Собрат не сопротивлялся – только торопливо верещал что-то в свое оправдание, часто перебирая мохнатыми ножками, как бы пытаясь зацепиться ими за почву. Конвоиры не слушали его, лишь по очереди награждали несчастного затрещинами и суровыми окриками.
Донеся свою жертву до костра, они с размаху швырнули ее наземь – прямо перед господином Сотешем. Провинившийся коротышка пал на колени и попытался с ходу перейти на смесь ломаных человечьих языков, но офицер не стал даже слушать его. Он брезгливо поморщился и, пряча одной рукой свой клинок в ножны, другой – двумя пальцами – подхватил кающегося грешника за шиворот и швырнул его в мои объятия, слегка ускорив его полет энергичным движением носка правого сапога. Мне пришлось даже отступить на пару шагов, чтобы не помешать его приземлению. Такое обхождение никоим образом не обескуражило недомерка, чего нельзя было сказать обо мне. Переводя недоуменный взгляд с офицера на бедного карлика, распластавшегося теперь у моих ног и продолжавшего что-то тараторить, обращаясь на сей раз ко мне, я силился понять, что же происходит. И только тогда, когда несчастный, потупив взор, вытянул из-за пазухи и протянул мне нечто маленькое и тускло блестящее, я наконец понял. Ну, конечно, давешний фиал! Чертов ворюга! Я поднес диковинную штучку к носу. Как только я ощутил знакомый теперь терпкий, чужой запах, меня бросило в холодный пот. Глазами, съехавшимися к переносице, я поглядел с тупым недоумением на фиал, потом на недомерка, покусившегося на посеянный мною где-то в недрах Странного Дома флакончик, а затем – со злым укором – на Дуппеля.
– Держи крепче! – строго и зло приказал он мне. – Никогда и никому в руки больше не давай! Закрути посильнее!
Скосив глаза на Сотеша и убедившись, что тот занят чем-то своим, советник Дуппельмейер, максимально приблизившись ко мне, многозначительно прошипел мне прямо в ухо:
– За этим охотятся!
Я тут же поспешил спрятать фиал в нагрудный карман.
В это время офицер Сотеш действительно был занят тем, что выдавал серию ценных указаний страшно гомонившим коротышкам, и поэтому не обращал на нас никакого внимания. Не знаю, в чем заключались эти его указания, но вскоре я заметил, как коротышки засуетились и, шустро прихватив соплеменника, продолжавшего что-то жалобно верещать в свое оправдание, стремительно эвакуировались с поляны. Белобрысые парни, молча наблюдавшие за всем происходящим чуть в стороне, тоже поспешили убраться восвояси. Как только поляна опустела, Сотеш коротким жестом пригласил нас в кибитку.
* * *
Заснул я практически сразу после того, как устроился на куче наваленной в кибитку травы. Плоховато помню даже момент нашего отправления в путь. Сказать, сколько времени проспал в тот раз, я просто не могу. Я даже не знаю, какие из моих коротких судорожных пробуждений в пути были настоящими пробуждениями, а какие – снами во сне. Вполне возможно, что какие-то из оставшихся в моей памяти – может быть, до конца дней моих – странных, фантастических дорожных видений были не более чем плодами моего воображения.
Окончательно пришел я в себя от холода. Точнее, от попыток Дуппельмейера меня от этого холода предохранить. От наваленных на меня одеял и шкур я начал потихоньку задыхаться, увидел во сне Яшу Шуйского – истекающего кровью и ползущего ко мне по грязному льду, – забил руками и ногами, страшно заорал и проснулся.
Полог кибитки теперь был укреплен на каркасе, и вокруг царила почти полная тьма. Еле слышно щелкнул выключатель фонарика, и в полумраке я различил Дуппеля, устроившегося у меня в ногах. В надвинутом по самые брови меховом балахоне он смахивал на шамана. Оставалось предполагать, что всю эту мягкую рухлядь успели взять "на борт" нашего неказистого экипажа на какой-то из промежуточных остановок, которые я благополучно проспал.
– Ночь уже? – спросил я.
– Ночь, – пожал плечами Дуппель. – Холод собачий. Горами едем. Скоро до границы доедем. Там типа привал сделаем… Поедим по-человечески. А пока – вот…
– До границы? – недоуменно и в то же время заинтересованно спросил я.
После долгого сна голова моя была непривычно ясной. Но вот мысли и чувства, ее наполнявшие, все еще не успели отыскать свои привычные места.
– Не беспокойся… – усмехнулся Дуппель. Он почувствовал трепыхнувшуюся в моем голосе надежду и добавил устало:
– Не до той границы, чудак… До границы с племенами. Там – места хреновые пойдут… Может, дадут проводников, может, нет… Ты это… Приготовься дальше пешком топать… И еще вот что…
Он сделал мне знак: "Ты бы присел, что ли…"
– Вот так… Давай руку сюда…
Он помог мне закатать рукав и принялся рыться в котомке, которую извлек откуда-то из-под лавки. Видно, из тех, что вместе со всем прочим хламом накидали в кибитку на прощание коротышки. Дуппель доставал из котомки то один странного вида предмет, то другой, подносил их к глазам, долго и критически разглядывал – чуть ли не обнюхивал – и, покачав головой, прятал назад. Наконец он остановил свой выбор на том, что я принял за небольшой – умещающийся на ладони – украшенный резьбой камень. Подсев ко мне поближе и пристроив свой фонарик поудобнее, он развинтил "камень" на две половинки. Это была миниатюрная шкатулка – тушечница. В ней была пара кисточек и еще две-три непонятные мне штуки, а главное – пять видов сухой туши каждый в своем специальном отделении. Даже флакончики с чем-то пахнущим скипидаром (в одном из них) и мускусом (в другом) поместились в этой на редкость экономно организованной каменной коробочке. Пока я с любопытством рассматривал вещицу, Дуппель самым тщательным образом занялся Знаком. К нему он относился с величайшим уважением – даже, как показалось мне, произнес про себя не то молитву, не то заклинание, когда принялся крошечными штришками тоненьких кисточек заполнять просветы и изгибы миниатюрного Лика почти неотличимой от него краской. Как это удавалось ему – в тряской кибитке, в неровном, искажающем цвета и рельеф поверхности свете галогенового фонаря, – я не могу понять до сих пор. Но факт остается фактом: сколько я потом при свете дня ни присматривался к невзрачной родинке, украсившей сгиб моей руки, ни малейшего намека на очертания того рисунка, который она скрыла, найти не смог. Но тогда в полумраке наглухо застегнутого полога кибитки я лишь смутно понимал смысл манипуляций советника Дуппельмейера.
– Слушай, если снова будет так "не больно", как прошлый раз, – предупредил я его, – убью на месте!
– Ничего-ничего, – успокоительно бормотал он под нос самому себе. – Неплохо получается: посторонний нипочем не догадается! Ну… Ну а если специально искать будут… Если на специалиста напоремся… Тогда, конечно… Ну да черт с ним! Бог не выдаст, свинья не съест… Доберемся до своих, а там… Главное – чтобы утечки не было. Наводочки…
Он задумался, покусывая тыльную сторону ладони. Глянул на меня исподлобья.
– Слишком мы много шуму наделали, Сергей, когда сюда рюхнулись… Отметились, как говорится. Я стал опускать рукав.
– Погоди… – придержал Дуппель мою руку. – Пускай подсохнет. А то заметно будет, что смазано…
Он выключил фонарик, и мы некоторое время молчали, неравномерно покачиваясь вслед за теми пируэтами, которая выделывала на горной тропе наша кибитка. Покачиваясь, мы прислушивались к скрипу колес, понуканиям, которыми возница награждал нерадивых кляч, а также к скупым и совершенно непонятным мне репликам, которыми обменивались в темноте сопровождавшие нас всадники. Самое время было порасспросить единственного моего спутника, говорящего на понятном мне языке, о том, где же это я теперь и как мне быть. Но вся беда в том-то и состояла, что вопросов у меня было столько, что трудно было понять – с какого же из них начинать. Помучившись немного, я решил, что самое верное – дать волю подсознанию. Расслабившись, я откинулся на воняющие козлом шкуры и спросил первое, что пришло на ум:
– Ромка… Что с ним сделали?
Дуппель сперва непонимающе хрюкнул. Потом уточнил с недоумением в голосе:
– Ромка? Это ты о брате своем?
– Да, о нем! – подтвердил я с глухим раздражением. – О ком же еще? Что с ним? Его убили?.. И что они там написали? Кровью на стене…
Дуппельмейер закашлялся, посветил зачем-то на меня фонариком. Снова положил его на место.
– Знаешь… – глухо проговорил он. – Я это… Не хочу тебя обнадеживать… Там, наверное, так вышло – они за тобой вообще-то пришли. Но опоздали. Где-то сразу после нас объявились… Ну не знаю, под кого они там работали. Может, и не маскировались вовсе. Или Роман твой их сразу вычислил… Словом, судя по всему, он оказал им сопротивление… Ну и… – Он помолчал. Потом продолжил задумчиво и как-то рассеянно: – Ас другой стороны… Почему они его там же и не оставили? Может быть, к себе утащили, чтобы допросить… Про тебя что-то получше узнать захотели… Или вот!
Тут какая-то удачная, на его взгляд, мысль пришла ему в голову.
– Они, может, и в нем что-то такое найти захотели. Ведь у вас, у таких… У Меченых… Это часто по родству передается… Или как-то связано это, одним словом… И бывает, что у братьев, у сестер проявляется что-нибудь… Такое…
Он снова запнулся.
– А что они там написали, – добавил он торопливо, – так это они по-вашему… Для тебя лично. Рунами вашими. Это только ты прочитать можешь. Я же… Мы же не умеем…
Мне сильно не понравилась и эта совершенно излишняя убедительность Дуппелевой речи, и ее суетливая какая-то окраска. Дуппель явно темнил. Но это неприятное чувство смягчало нечто другое – смутная надежда на то, что Ромка, может быть, все-таки еще жив. Пусть раненый, растерзанный, но все-таки жив! И не только жив, но и находится где-то здесь – "по эту сторону". (Я пока так определял свое местонахождение: по эту сторону от Перехода"…)
– Ладно, – продолжил я допытываться дальше, стараясь не выдавать своего недоверия к собеседнику, – значит, должен я уметь руны читать. И еще какими-то качествами обладать – особенными… Так какими, черт побери?! И кто я вообще получаюсь? И почему от меня здесь все как от чумного шарахаются?
– Тихо-тихо-тихо! – оборвал меня Дуппельмейер. – Не все так сразу… И вот послушай – моя к тебе просьба… Ты это… Черта больше не поминай… Не надо. Не положено тебе по статусу… Тут нас, конечно, никто не слышит и не понимает… Но знаешь: тут имя нечистого всякая малявка с детства на всех языках знает… Так что воздержись. Ты ведь теперь маг. Хоть и не проявленный еще…
Он задумчиво замолчал.
"Вот так – "маг"!", – переваривал я идиотскую новость. Чего-то в этом духе я и ожидал. Но не этого же именно на самом деле, черт побери!
– Так поэтому они и?..
– Поэтому, – подтвердил из темноты Дуппель. – Именно поэтому. Нет, конечно. Еще и потому, что мы с тобой никакого карантина проходить и не думали… Но не это главное… Главное, что ты -маг."Еще не проявленный. Не мастер. Даже не ученик еще. Дикий маг, как здесь говорят. А значит, от тебя всего чего угодно ожидать можно. Ты же ведь сам не знаешь, что можешь отмочить. К кому-нибудь прикоснешься и подаришь судьбу. А это, знаешь, не всем нужно…
– Что? – не понял я. – Что не всем нужно?
– Судьба, – коротко ответил Дуппель. – Не всем хочется ее иметь – такую, которую дарят маги… Хотя есть и такие, кто отдал бы все на свете, чтобы получить судьбу. Но в том-то и дело, что "все на свете" – это и есть она – Судьба… И потому ни купить, ни выменять ее нельзя. Можно получить в дар. Но это довольно страшный подарок. Хотя, как я уже сказал, для многих – желанный. Вот для капитана Сотеша, например. Только он скорее пойдет в одиночку против хорошо укомплектованного дракона, чем обратится с просьбой к колдуну. Тем более – к дикому магу.
– Значит, воинское звание этого бородача – капитан? – осведомился я.
О том, что здесь водятся драконы, я уже знал. И смутно представлял, чем они должны быть "укомплектованы". Но с этим можно было повременить. Сражения с драконами не входят в сферу моих ближайших интересов. Да и более отдаленных – тоже. На тот момент.
Пока что меня интересовали вещи и существа более прозаические – те, что окружали меня.
– Кстати, о капитанах… – продолжал я свои расспросы, покончив с последней крошкой сыра и с перепавшей на мою долю порцией съестного. – Ведь Ольгред: он ведь тоже капитан – я тогда не ослышался? Он-то куда делся? Остался там?.
Дуппель в темноте то ли кашлянул, то ли – на свой манер – хрюкнул и наставительно произнес:
– Ольгред и Сотеш… Они, видишь ли, Сергей – оч-ч-чень разных армий капитаны… Так что даже нет смысла сравнивать… Нет… Ольгред там, конечно, не остался. Ему собственная башка дорога еще… Мы так решили, что я сразу ныряю – за тобой следом и рулить даже не пытаюсь, чтобы меня туда же вынесло, куда и тебя… Вот меня и вынесло. Эти идиоты здесь не поверили ни одному моему слову. Слава богу, ты быстро нашелся, а то так бы и держали в ремнях. Я ж не в свою зону свалился, без малейшего предупреждения. И без Знака… А он – Ольгред – он в этом деле смыслит. Он только и делает, что Темным Путем шляется.
– Как? – переспросил я.
Далекие воспоминания о злосчастном дурне Яше и о нескольких строчках из многословного трактата Якоба Малого, Мюнстерского, вновь всколыхнулись.
– По Темному Пути? Это у вас называется "Темный Путь"?
– Да! – раздраженно отозвался прерванный на полуслове Дуппель. – Это у нас называется Темный Путь! – Помолчал немного и добавил: – Он должен сейчас где-то в местах… обетованных вынырнуть и с Центром связаться. Ну а те уж меры примут…
По всей видимости, Дуппель искренне считал слово "обетованные" синонимом прилагательного "обитаемые". А может, это юмор у него был такой, своеобразный. Я не стал вникать.
Главное состояло в том, что где-то в этом странном мире существовал некий Центр, по каким-то своим причинам озабоченный нашей судьбой. И я крепко надеялся: в Центре том найдутся люди посообразительнее Ольгреда с Дуппельмейером. Правда, к надеждам моим примешивалась и изрядная толика страха – судя по всему, компания посвященных в тайну Темного Пути состояла отнюдь не из добрых дядюшек и тетушек. И весьма проблематично было то, как они – те из них, кто облечен правом принимать решения, – обойдутся со случайным разиней, по нелепому недоразумению коснувшимся их тайн. Ни надеждами своими, ни сомнениями делиться с Дуппелем я не торопился.