– Езжай, если хочешь. – Давид вдруг поймал себя на мысли, что Ворш абсолютно прав. Им может пригодиться его помощь. Обратный путь очень неблизкий, всякое может случиться. А волхв Перуна и боец отменный, и врачевать раны умеет. Правда, Давид Таренаци был истовым христианином, а Ворш – слугой языческих богов, идолов. Но ведь и сам Давид был сейчас на земле, где поклоняются этим богам… – Я дам тебе коня. И девчонке тоже. Мы выступаем утром.
На майдане появились волокуши, запряженные лошадьми, и мужики начали складывать на них тела убитых. Над Выбутами снова заголосили бабы: вопль поднялся такой, что Давид Таренаци поморщился и поспешил покинуть место прощания с усопшими. А Ворш остался. Он не сказал армянину, что Свар, верховный волхв Перуна, велел ему находиться рядом с девочкой днем и ночью.
II
Огромная погребальная крада, на которой сожгли тела убитых норманнами жителей деревни, догорела только глубокой ночью. Трупы норманнов сволокли к реке и побросали в воду.
Ольга и Некрас пошли вместе со всеми на поминальную тризну, но сбежали оттуда при первой возможности. Ольга все время думала об Ивке, а Некрас дал себе слово не отходить от нее ни на шаг.
Ивка была в доме Умилы, и Ворш был при ней. Девушка так и не пришла в себя. На нее теперь было страшно смотреть – из-за полученных побоев лицо Ивки посинело, отекло, глаза были полузакрыты, словно у мертвеца. Жизнь, казалось, оставила ее, только слабое свистящее дыхание вылетало из разбитых, запекшихся губ. Ворш обработал ссадины и рассечения какой-то мазью, сердито бросил плачущей Ольге:
– Чего хнычешь? Пройдет все. Еще красивее станет, когда поправится.
– Я за ней сама смотреть буду, – сказала Ольга.
– За ней найдется, кому приглядеть, – промолвил Ворш. – А нам утром надобно в Киев отправляться. Ждут нас там.
– Я без нее не поеду никуда! – заявила Ольга, вытирая слезы.
– Чего это ты? Чаю, у нее родные живы, есть кому позаботиться.
– Нет у нее никого, – мрачно сказал Некрас. – Мамка одна была, так и ее урманы намедни убили.
– Собаки! Собаки бегут! – вдруг простонала во сне Ивка, тяжело задышала.
Ворш прислушался, но девушка опять погрузилась в забытье, дыхание выровнялось. Ведун пощупал пульс, посмотрел зрачки Ивки.
– Бредит, чай, – сказал Некрас.
– Не бредит, – ответила Ольга. – Верно, опять ей сон страшный снится, о котором она мне сказывала.
– Какой еще сон? – не оборачиваясь, спросил ведун.
– Про собак. Будто бы гнались за нами псы, большие, черные и страшные. Ивка еще думала, вещий сон ей приснился. Верно, вещий.
– Это намедни ей такой сон снился?
– Ага. – Ольга вздохнула, погладила спящую Ивку по руке. – Ивка говорит, ей часто вещие сны снятся.
– А что еще ей снилось, не сказывала? – поинтересовался Ворш.
– Говорила, кто-то на нас тех собак страхолюдных натравил. А потом воины пришли, во бронях и верхами. Точь-в-точь все сбылось, как снилось.
– Видать, и впрямь ясновидящая твоя подруга, – сказал Ворш без улыбки.
– Не поеду я без нее, – упрямо повторила Ольга. – И без Некраса не поеду.
– Понятно, – вздохнул Ворш. – Что ж, выходит у меня теперь три сироты на руках?
– Выходит, – ответила Ольга. – Чего делать с нами будешь? В реке топить, как щенков ненужных?
– Сидите тут. – Ворш встал, накинул свой бесформенный темный плащ, взял посох. – Коли стонать начнет, дашь ей питье из чашки, глотка три-четыре, не больше. Я вернусь скоро.
Киевляне расположились в большой избе-пятистенке на окраине села, у самой реки. Двое караульных занимались лошадьми; завидев Ворша, они поприветствовали его поклонами. Ведун вошел в избу.
Давид, голый по пояс, лежал на лавке, подложив под голову свое седло и поставив меч у изголовья. Прочие дружинники спали на полу, на конских попонах. Когда Ворш вошел, армянский богатырь повернул к нему лицо.
– Не спишь? – Ворш сел на край лавки, отставил посох. – Говорить с тобой хочу, витязь.
– Утром бы поговорили. Отдыхать надо. Ночь, она для чего нужна? Для отдыха.
– Так ты все равно не спишь.
– Сон не идет. Тяжело как-то. Объелся, что ли, на тризне?
– Когда тебе следует в Киеве быть с невестой княжеской?
– А, как довезу… Погоди, ты про невесту откуда знаешь?
– Я многое знаю. Потому и послан сюда, в псковскую землю. Дело-то особенное, боярин. Нехорошее дело.
– Почему нехорошее? – Давид сел на лавке. – А ну, говори, что знаешь!
– Пойдем-ка на воздух. И тебе полегчает, свежестью ночной подышишь, и ушей лишних рядом не будет.
Армянин проворчал что-то, однако поднялся с лавки, сунул ноги в сапоги и накинул архалук. Волхв сказал правду – ночь была прохладная и тихая, воздух с реки нес благотворную свежесть. После душной избы Давиду захотелось вдохнуть побольше воздуха – и не выдыхать, чтобы он, как вино, ударил в голову. Небо над Выбутами было усеяно звездами. Тишину нарушали только легкий шум листвы под ветром, всхрапывание лошадей и стрекотание сверчков. Как-то не верилось, что менее суток назад здесь горели дома и лилась кровь ни в чем не повинных людей.
– Давай говори, – Давид сел на колоду, брошенную у крыльца, жестом пригласил волхва сесть рядом. Ворш остался стоять, опершись на свой посох.
– Всего объяснить тебе, богатырь, я не смогу. Веры ты нашей не знаешь, ибо веруешь в бога греческого.
– В какого греческого? – воскликнул Таре-наци. – Я в нашего Господа Бога верю, в армянского! Всем известно, что Бог наш, Иисус Христос, – и тут Давид истово перекрестился, – армянин был, и Святые Апостолы его все как один армяне были. У них и имена армянские – Петрос, Андраник, Симон… Один Иуда, продажная душа, был ромеем, только проклятые ромеи так любят деньги, чтобы за тридцать тетрадрахм самого Господа продать!
– Ну хорошо, – улыбнулся Ворш. – Прости меня, я ведь тоже твоей веры как следует не знаю, как и ты моей. Только хочу сказать, что вера-то не на пустом месте живет. Есть боги, есть сила их, и они нам помогают, когда советом, когда делом, когда предупреждением. Вот и Перун, бог, которому я служу, предостерег служителей своих.
– О чем же, позволь спросить?
– Помнишь ли ты, богатырь, как ты слугу ромейского посла побил?
– Ва, конечно помню!
– В тот день не случилось ли чего еще на пиру?
– Случилось? Ничего не случилось.
– Припомни хорошенько, Давыд-богатырь. Может, ромеи дали чего князю нашему?
– Дали. Дары от императора их принесли. Только меня удивило, почему на пиру. Дары принято на посольском приеме подносить, а не в застолье.
– Верно говоришь. Потому это сделано было, что знают ромеи о том, что Олег, князь наш, зело магическому искусству умудрен. В юности, слыхал я, Олег у лапландских колдунов магии обучался, а тамошняя магия сильна – истинная это магия, гиперборейская, от богов Севера! Потому-то хитрые греки дар свой преподнесли на пиру, когда Олег и прочие гости вином да медом себя одурманили, разум свой притупили, веселью беспечному предались. А дары были не простые. О том верховный волхв Перуна, Свар мне поведал.
– Что-то я тебя не пойму, ведун. Больно мудрено говоришь.
– Чтобы понятнее тебе стало, расскажу тебе сказку… Давным-давно славяне, народ мой, были единым народом, был у них един язык, едина вера и одна общая земля – Русь. И был в нашей земле могучий князь Бож, который нашим народом правил. У Божа было три сына – Кий, Щек и Хорив. Каждому из сыновей Бож дал в удел одну из сторон света: Кий правил на юге, в нынешней земле полянской, Щек на западе, в земле смоленской и полоцкой, а Хорив на севере, в земле новгородской. Однако все трое братьев отца своего почитали и были послушны его воле во всем. Называли себя тогда славяне сыновьями Сварога, и не было между ними ни ссор, ни раздоров. И враги боялись славян, потому как воевать с сыновьями Сварога было делом гибельным и безнадежным – единой силой выступали они на врага и громили его без жалости.
Прошло время, состарился князь Бож и призвал к себе сыновей, чтобы решить, кому стол передать. Сыновья приехали, почтили отца дарами, приготовились выслушать его волю. Старый Бож сказал им: "Одинаково я люблю вас, сыны мои, каждый из вас моему сердцу дорог. Но только решил я передать стол свой Кию. Он старший из вас, пусть же правит остальными. Вам же заповедаю подчиняться ему во всем и против него не грешить ни умыслом, ни делом". Выслушали братья волю отца и приняли ее, да только Щек и Хорив затаили тайную обиду из-за того, что отец им стол не передал.
Еще год или два правил старый Бож, а потом умер, и князем славян стал Кий. Построил он город, назвал его своим именем – Киев. Из того града и стал он править славянской землей. Но только два брата его, Щек и Хорив, позавидовав брату, постановили между собой старшему брату не подчиняться. Перестали они платить Кию дань, говоря: "Чего ради платить нам дань родному брату? Он не отец нам, которого почитать должно". Рассердился Кий, послал к братьям послов своих, чтобы образумить их. Щек и Хорив не послушали послов, выгнали их с позором. С тех пор пролегла между братьями единокровными вражда. Каждый из них объявил себя великим князем и стал править в своей земле. Как узнали об этом старейшины племен славянских, так призадумались и рассудили: "А чего нам ради платить дань большим князьям, коли они меж собой грызутся, аки псы? Не будем платить им дани!" Так и пошел раздрай по земле Русской: распался един народ на племена – на полян и уличей, древлян и радимичей, дреговичей и вятичей, ильменских словен и тиверцев. Перестали они друг другу помогать, каждый в своей земле сидел, как сурок в норе. Копил обиды, завидовал, другому зла желал. Дошло до того, что славяне друг с другом начали воевать.
И тогда враги наши на юге, западе и востоке обрадовались, поняли, что пришел их час. Поднялись супротив Руси и авары, и огузы, и готы, и угры, и варяги, а особливо злейший враг всего семени славянского – хазары. Начались набеги на Русь. Стали гореть наши города и веси, полоном русским начали торговать во всех землях, продавать женщин наших да детушек на утеху поганым. В разорение и запустение пришли русские земли. Поняли тогда князья да вожди свою ошибку, да поздно было – проснулись и увидели на себе чужеземное ярмо. Наложили хазары на племена русские дань втрое против той, которую братья неразумные Киеву платили. Позднее было прозрение, горькое. Так и стала Русская земля беззащитной и поруганной.
Только пришло время, и боги Севера сжалились над несчастным русским народом. Послали они великого воина, равного которому не было во всех окрестных землях. Имя ему было Рюрик. Сказывают, что был он сыном варяжского князя и русской княжны, но народом своим был отвергнут и детство провел в лесу. Призвали его в час большой беды, и Рюрик пришел, приплыл из страны варяжской на родину. Он разбил врагов и стал князем у северных антов, в Новгороде стал княжить. Нынешний князь киевский Олег был в ту пору при нем воеводой. А как помер Рюрик, Олег взял власть именем сына Рюрика, Ингвара. Пошел на Киев, захватил его и замыслил вернуть времена великого князя Божа, собрать Русь под единую руку, чтобы снова она стала могучей и свободной.
– Интересная сказка. – Давид зевнул. – Только ее можно было и в избе рассказать.
– Я еще не закончил. То, что я тебе скажу сейчас, уже не сказка. Тайна это великая, о которой никто не ведает кроме нас, волхвов, да самого князя.
– Тогда стоит ли мне ее рассказывать?
– Придется, Давыд-богатырь.
– Ва! А вдруг я разболтаю ее?
– Тебе никто не поверит, да и не разболтаешь ты. Силен ты и отважен, а сердцем чист, будто младенец. Такие, как ты, скорее дадут себя на части порезать, чем что-либо противное чести воинской совершат.
– Вот это ты правильно сказал, колдун, – произнес Давид и дружелюбнее посмотрел на Ворша.
– Ныне, когда Олег-князь пытается вернуть Русь к древним временам единства и силы, многим это не по душе. Племена, что Олег вокруг Киева под свою руку собрал, дань хазарам больше не платят. А как сунулись собаки чтобы мечом заставить славян опять им дань рабскую платить, так Олег и потрепал их хорошо: от Киева до Саркела и Корчева хазарские черепа в степи белеют! Ныне Русь пробуждается, строится, торговля и ремесла процветают, народ богатеет. Вот ты, витязь, из далекой земли армянской сюда прибыл, так ответь – так ли хорошо в твоей земле живут, как на Руси?
– В моей земле все хорошо живут, – не колеблясь, ответил Давид. – А ты зачем спрашиваешь? Обидеть хочешь? Сам поезжай в Ани, или в Васпуракан, или ко мне на родину, в Гегард, и посмотри. У нас даже простой земледелец трижды в неделю мясо ест и вино пьет. А церкви какие строят, а города! В вашей земле все из дерева строится, а у нас из розового, желтого и белого камня. Посмотришь – и сердце радуется.
– Нравится ли благополучие сие соседям вашим?
– Скажешь тоже! Да эти жадные крысы во сне видят, как будут наши богатства делить. Что арабы, что сельджуки, что ромеи – все они хотят нас своими рабами сделать.
– Верно говоришь. Так же и с Русью: многим не нравится, что Русь нынче в силе. Мечтают богатства наши отобрать, вернуть нас в рабство. Только делают это по-разному. Хазары на силу свою военную полагаются, хотят нас плетью да мечом к повиновению и покорности принудить, а вот ромеи воевать сами не любят. Вечно чужими руками норовят дела свои грязные сделать. Между тем нет у Руси на сей день врага коварнее и опаснее, чем греки. Нам про то ведомо.
– Вам – это кому?
– Жрецам Перуна. Мы, как псы сторожевые, Русь стережем от зла тайного и явного. Больше от тайного, ибо для того, чтобы врагов явных бить, что с мечом в нашу землю приходят, у князя ряд полчный есть. А вот иного врага и разглядеть трудно. Ибо приходит он, как тень ночная, как моровая язва, незаметно и неслышно. А горя от него больше, нежели от хазар или торков.
– Ты про ромеев говоришь, так?
– И про ромеев. Известно нам, что ромеи замыслили извести Русскую землю хитрым колдовством. Не хотят греки, чтобы Русь процветала, боятся ее и завидуют ее богатству. Как уехал ромейский посол из Киева, на Священной горе в Киеве было страшное знамение, и о том князю немедля донесли. Только вот дело было уже сделано, пришло Зло в нашу землю. Через ромеев пришло.
– Откуда знаешь?
– Знаю. Один из даров, что ромеи князьям поднесли, заворожен был. Печать Черной Силы на нем. Олег и сам это понял, да только поздно уже. Дар сей Ингвару был преподнесен, а он с ним ни в какую расстаться не хочет. Как обезумел!
– Взять и отнять у мальчишки дар греческий, и выбросить, куда подальше!
– Нельзя. Дар заворожен, и освободиться от него можно, лишь добровольно передав его другому человеку. Ингвар же носит его на себе день и ночь. Коли силой Ингвара этого подарка чародейского лишить, венец Силы все равно на нем останется. Потому-то и сам Олег ничего сделать ныне не может, и волхвы тоже бессильны. Нет такого волхования, чтобы с отрока этого, Ингвара, черный ромейский наговор снять.
– Это понятно. Вернее, понятно, что ничего не понятно. – Давид потер лоб пальцами. – А девушка эта, Ольга, при чем?
– А вот теперь слушай тайну, которую я тебе открою. Только сперва поклянись, что никому ни словом, ни полсловом не проговоришься об услышанном.
– Клянусь! – Давид положил ладонь на грудь. – Если проболтаюсь, последним ишаком буду. И пусть род мой прервется, если не сдержу клятвы.
– Ингвар, воспитанник Олега, не сын Рюрика.
– Ва! А кто же?
– Слышал я, что Ингвар – сын Боживоя, князя новгородского, что до Рюрика правил. Олег его повсюду за сына Рюрика выдает, но это не так. Великую тайну я тебе доверил. Потому Олег и стал князем после Рюрика, что сыновей у того не было. У Рюрика была дочь.
– Постой, ведун, я, кажется, понял. Ольга – это…
– Ты правильно понял, Давыд-богатырь. Затем и послали тебя во Псков, чтобы ты ее в Киев доставил. Намерился Олег женить Ингвара на Ольге, чтобы семя Рюриково правило Русью, как то богами определено. Вот и тайна тебе.
– Интересно. Чего же князь мне доверил девушку в Киев сопровождать?
– Видать, понравился ты ему зело, – усмехнулся Ворш. – Ей сейчас наша помощь очень нужна. Тайное Зло за ней охоту начнет, если уже не начало. Не могут враги Руси допустить, чтобы потомство Рюрика власть имело. Пока потомки Рюрика будут править Русью, никакой враг ее не одолеет.
– Так тебя тоже за ней послали?
– Тоже. Свар, учитель мой, верховный волхв Перунов, отправил меня во Псков найти девушку и защитить от черных сил. Только теперь мне уже не одну Ольгу защищать, а троих приходится.
– Погоди, каких троих?
– Друзей ее. Ольга сказала, что без них в Киев не поедет.
– С ума сошел, клянусь! – Давид сделал в сторону волхва отвращающий жест. – Тащить каких-то смердов с собой? Не буду, клянусь святым крестом! Хочешь – сам будешь с ними возиться.
– Придется. Ольга нравом в отца, как сказала, так и сделает. Придется ребят этих с собой взять. У них норманны родителей убили, одни они остались.
– Твои дела, ведун! Мне все равно.
– Я и говорю, что сам справлюсь. Лишь позволения твоего прошу да трех коней. Нужны они мне.
– Коней дам. А позволение мое тебе на кой? Все равно возьмешь их в дорогу. Вот и будешь их защищать.
– Спасибо тебе, Давыд-богатырь, – Ворш поклонился армянину. – Поняли мы друг друга, хоть крови и веры разной.
– При чем тут вера? Охота тебе тащить этих детей с собой, тащи. Я только за княжескую невесту отвечаю.
– И я за нее отвечаю, – сказал Ворш, помолчав, добавил: – Мы все ныне за нее в ответе.
На рассвете воины Таренаци были готовы отправляться в путь. Отдохнувшие и подкрепившиеся плотным завтраком воины седлали коней, навьючивали запасных лошадей мешками с провиантом, зерном и одеждой. Несколько лошадей везли оружие, собранное на месте битвы у убитых варягов, – Давид приказал собрать целое и хорошего качества, а поломанное отдали смердам, на гвозди, лемехи и серпы. Одного из раненых оставили в Выбутах на попечение местного ведуна и бабок-травниц с тем, чтобы потом переправили воина в Псков, второй был ранен легко и присоединился к отряду. Дружинники уже были в седлах, когда подоспел Ворш со своими спутниками.
Давид предложил Ольге одного из запасных коней, и девушка сразу взобралась в седло. Для другой девушки Ворш соорудил своеобразный дорожный экипаж: две лошади были поставлены в конную пару при помощи дышла и системы кожаных ремней, а между парой на высоте полусажени от земли помещались сплетенные из веревок носилки, достаточные для размещения одного человека. Ворш делал эти носилки всю ночь, и дружинники не могли не оценить его выдумку.
– Ишь ты, чисто кровать! – восхитился один из них.
– Зело умен наш ведун.
– Гляди, хитро-то как придумал!
– Ничего я не придумал, – ответил Ворш, заглянув в лицо спящей Ивке. – Так еще от начала мира тяжелых раненых возили.
– Дорогу она выдержит? – спросил Таренаци.
– Выдержит, богатырь. Не могу же я ее тут оставлять. Вчера больно сильное заклятие я на нее наложил. Теперь только верховный волхв Свар в Киеве его снять сможет. Так что хочешь не хочешь, придется юницу эту в Киев везти.