* * *
Казалось, что все до одного жители огромного города Рорна высыпали на улицы. Люди пили, плясали и собирались кучками, обмениваясь любезностями и сплетнями. На домах висели яркие знамена, и в уличную грязь бросали цветы.
Торговцы во всю глотку расхваливали свои товары: сочные яблоки, горячие пироги и холодный эль. Дети бегали без присмотра, а старухи норовили укрыться в тень. Девушки нарядились в платья с донельзя низким вырезом - того и гляди груди вывалятся. Порой это и вправду случалось, к великому восторгу мужчин, похотливо следящих, как злополучные девицы заталкивают свои сокровища обратно за корсаж.
Город праздновал самый знаменательный день года. В Рорн пришли и те, кто жил за много лиг от его стен. Ожидалось пышное шествие, выступление чужеземных шутов и знаменитых певцов, а после грандиозный фейерверк. Город будет гулять три дня, на радость карманным ворам.
Еще бы: на улицах полно народу, в карманах у всех хватает денег, а головы затуманены выпивкой. Карманники чуть ли не гнушались столь легким заработком. Эка штука стащить кошелек У человека, пропитанного элем, - детская забава, да и только. Впрочем, даже и в эти благодатные три дня следовало соблюдать какие-то правила - к примеру, не залезать на чужой участок, если тебе жизнь дорога. В Рорне, как и в прочих городах, существовала твердая система поборов и ограничений.
Карманники, грабители, воры, уличные девки жили в должном страхе перед теми, кто правил городом. Последние в свой черед несли собранную ими дань человеку, не имеющему ни лица, ни имени. Все знали его как Старика. По городу ходили рассказы о всемогуществе этого Старика. Говорили, что на улицах и в тавернах не происходит ничего, о чем Старик не узнал бы. Если девка запрашивала слишком много, он знал об этом - если торговец обвешивал, он знал на сколько; если вор грабил дом, он знал стоимость добычи вплоть до последней оловянной ложки. Говорили, что Рорн кишит шпионами и осведомителями Старика и наверху будто бы у него тоже есть друзья.
Но на сегодня люди забыли об этой темной стороне городской жизни. Праздник начался, и в городе настроились отметить его достойно.
Таула толкали и пихали со всех сторон. Ему не хотелось в этот день выходить на улицу, но Меган настояла на том, чтобы он размял ноги и подышал воздухом. Таула приятно удивило то, как отозвалось на это его тело. Он всегда отличался крепостью мускулов, но не думал, что оправится так быстро. Он был еще слаб, но кровь уже исправно бежала по телу, возрождая к жизни ткани и сухожилия.
После многих месяцев заключения густые шумные толпы пугали его. Еще никогда в жизни он не видел столько народу разом.
Меган дала ему шесть серебряных монет и наказала купить нож, приведя пословицу "У кого в Рорне нет оружия, у того нет и будущего". Таулу не хотелось брать у нее деньги, притом последние, как он подозревал. Но ему нужно было разжиться хоть каким-нибудь оружием, прежде чем покинуть город, и он принял их, дав себе клятву непременно вернуть этот долг.
Причудливый наряд Таула, к его удивлению, пришелся как раз кстати и выглядел даже скромным по сравнению с одеяниями иных горожан. Мужчины, словно павлины, щеголяли в ярких обтягивающих штанах и камзолах, а женщины - в шалях всех цветов радуги. Вскоре Таул увидел голову большой процессии: по улице двигались конные и пешие в самых фантастических костюмах, и толпа расступалась, давая им дорогу.
Процессия поначалу не слишком заинтересовала Таула: к жонглерам и акробатам он был равнодушен. Но вот затрубили рога, и толпа затихла, созерцая необъятной толщины человека верхом на крепкой лошади. Внезапная тишина свидетельствовала о почтении горожан к всаднику. Весь в белом, он был украшен драгоценными браслетами, кольцами и ожерельями, сверкающими на ярком солнце. Голову его украшала корона. Что-то в его мясистом профиле показалось Таулу знакомым.
Рыцарь безотчетно скользнул подальше в толпу, укрывшись в тени, и стоял там, покуда всадник не проехал мимо. Теперь Таул уверился, что это тот самый человек, который присутствовал при пытках, и спросил стоящего рядом мальчишку:
- Кто этот всадник в белом?
- Архиепископ, конечно, - неприязненно ответил тот. - Всякий дурак это знает. Но ты, видать, не здешний, - примирительно добавил паренек. Таул кивнул и двинулся дальше.
Он шел в таверну, где Меган посоветовала ему купить нож. Слабость одолевала его, и глаза еще не привыкли к яркому дневному свету. По дороге он наткнулся на особенно плотную толпу, собравшуюся вокруг красивого разодетого юноши. По красным кистям в волосах было видно, что это гадальщик.
- Да, госпожа, - с пафосом произносил он, - я вижу, как ваша дочь желает еще одного ребенка. Пусть вознесет молитву богине Хаске, и ее желание исполнится.
Толпа одобрительно загудела. Гадальщик, взяв за руку какого-то мужчину, устремил взор к небесам.
- Вы, сударь, испытываете нужду в деньгах.
Таул только улыбнулся, подумав: "Покажи мне такого, кто не испытывал бы в них нужды". Гадальщик же, помолчав для пущего эффекта, произнес:
- Вы найдете семь золотых под полом собственного дома.
- В каком месте?
- В двух шагах за порогом, - ответил гадальщик скучающим тоном, давая понять, что он выше подобных мелочей. - Что до вас, сударыня, - обратился он к женщине, собравшейся уже уходить, - то перед вами открывается большое будущее.
Женщина остановилась, и он, взяв ее руку, снова воззрился на небо, а после прикрыл глаза, словно ожидая прозрения.
- Вы будете шить самой королеве.
Женщина призналась, что действительно подрабатывает шитьем, и толпа разразилась восторженными рукоплесканиями. Таул хотел уйти, но гадальщик остановил его.
- Вы, сударь! - Таул затряс головой и отступил, но гадальщик уже поймал его за руку. Сжав ладонь Таула и глядя в небо гадальщик сказал: - Вы, сударь, ищете мальчика. - Таул сохранил непроницаемый вид, и прорицатель продолжал: - Здесь, в городе, вы его не найдете. Вам следует обратиться к ларнским оракулам - они скажут, где его искать. - На миг Таул встретился взглядом с гадальщиком, и тот отошел. - Сударыня, дайте мне вашу руку. Вы вдова и желаете выйти замуж снова...
Таул пошел прочь, задумчиво потирая подбородок. Он никогда не слышал ни о Ларне, ни о тамошних оракулах. Он пытался выбросить слова гадальщика из головы. Но они уже легли тяжелым грузом на его душу, и Таул решил разузнать о Ларне побольше.
Вскоре он пришел к таверне, указанной Меган, и юркнул внутрь, радуясь избавлению от шума и толкотни. Он сел в темном углу, с наслаждением дав отдых еще слабым ногам. Девица с кислым лицом, подойдя, осведомилась вместо приветствия:
- Чего надо?
- Кружку эля.
Девица, оскорбленная скудостью заказа, презрительно отошла, вернувшись спустя долгое время с порцией сильно разбавленного напитка.
- Не скажете ли - Пончик тут?
- А кто спрашивает?
- Друг Меган.
Девица ушла в заднюю комнату. Вскоре оттуда появился человек - он смерил Таула взглядом и лишь потом подошел.
- Чего ты хочешь? - без лишних слов спросил он. Свет из окна не льстил ему, выставляя напоказ глубокие оспины на лице.
- Мне нужен нож.
- Какой?
- Длинный. - Таул надеялся, что денег у него хватит: подобный товар, подозревал он, в Рорне ценился дорого.
- Десять серебреников.
- Нет, не пойдет. - Таул сделал вид, что уходит. Уловка удалась.
- Восемь, - сбавил Пончик.
- Шесть.
- По рукам.
Пончик опять ушел на зады, а вернувшись, достал из-под полы нож - превосходный, как с удивлением заметил Таул. Контрабандный товар, без сомнения. Таул уплатил деньги и встал.
- Между прочим, - сказал он, - ты случайно не слышал что-нибудь о Ларне?
Пончик, испытующе посмотрев на него, покачал головой.
У Таула осталось чувство, что тот знает что-то, но не хочет говорить. Рыцарь опять вышел на яркий свет дня и направился обратно к Меган. Гадальщик бросил семя в благодатную почву, и Таул решил непременно найти кого-нибудь, кто бы мог рассказать о Ларне и его оракулах.
* * *
Джек был на расстоянии вытянутой руки от Мелли, когда она умчалась прочь, не видя и не слыша его. Чуя, что погоня приближается, Джек рванул в сторону. Он ничем не мог помочь своей спутнице - оставалось утешаться тем, что у нее хотя бы есть лошадь. Неопытному глазу Джека Мелли показалась превосходной наездницей.
Он бежал со всей быстротой, на которую были способны его длинные ноги, через хворост и поваленные стволы, с трудом переводя дух. Оглянувшись назад, он оступился и вывихнул лодыжку. Упав на сырую лесную подстилку, он снова поднялся и попытался опереться на больную ногу, но не смог удержаться.
- Черт! - выругался он шепотом - отчасти от боли, отчасти от злости. Теперь оставалась только спрятаться - с вывихнутой ногой далеко не уйдешь.
Быстро оглядевшись, он заметил неглубокую канаву, доковылял до нее, поспешая как мог, и свалился на дно. Там оказалось не слишком приятно: стенки поросли грибком, а внизу стояла холодная, пахнущая гнилью вода. Нисколько не чувствуя себя защищенным, Джек улегся в ледяную купель и забросал себя сверху мокрыми опавшими листьями. Вода сразу промочила плащ и штаны, пробрав Джека холодом до костей.
Он начал испытывать некоторый стыд - за Мелли гонятся люди Баралиса, а он залег в канаве, словно трус.
Джек нисколько не сомневался в том, что погоню снарядил Баралис. Если в замке кто-то и смыслит в колдовстве, то это королевский советник. Молва гласила, что он занимается древней наукой, однако Баралис был слишком могуществен, чтобы кто-то отважился сказать об этом вслух, а уж в глаза ему - и подавно. Джек почувствовал это и на себе. Когда он переписывал книги, ему порой делалось дурно и начинала болеть голова.
До сих пор он приписывал это напряжению глаз и поздним бдениям но вчера утром он испытал точно такое же недомогание.
Баралис занимался ворожбой, Джек как-то чувствовал это. Он вспомнил, что во время приступов тошноты ему случалось видеть Баралиса - тот тоже выглядел бледным и больным.
Возбуждение, вызванное этим открытием, быстро сменилось тревогой: Джек лишний раз убедился, что он не такой, как все.
А ему больше всего в жизни хотелось быть как раз таким как все, и смело ходить по замку, не опасаясь, что его обзовут ублюдком. Ему хотелось, чтобы у него был отец, как у всех, и мать, которую никто не называл бы шлюхой. Хотелось быть на равных с законными детьми и знать, кто он и откуда. Но теперь все это казалось еще более несбыточным, чем прежде.
Он мог бы уйти на восток и там поступить в подмастерья к пекарю. Но лучшее, на что он может надеяться, - это скрыть свое прошлое. Лгать он не станет. Нет. Если его спросят о родителях - а спросят непременно, - он не оскорбит ни себя, ни мать сочинением небылиц.
Легкой жизни, как видно, ему не видать. Куда бы он ни пришел, он везде будет чужим. Вчерашнее происшествие лишь окончательно определило его судьбу. Чем скорее он смирится с этим и перестанет мечтать, как отыщет родных матери, которые с распростертыми объятиями примут блудного родича, тем лучше будет для него. Надо считаться с действительностью. Вот эта канава - действительность, хлебы - тоже, а сам он навсегда останется ублюдком.
Лежа в воде, он прислушивался к топоту погони. Вот задрожала земля - видно, кто-то проскакал совсем рядом с его укрытием. Судя по звуку, всадников было не так много. Джек слышал, как они сбавили ход и стали перекликаться. Джеку их выговор показался чужим.
- Ты сказал, что парень побежал сюда.
- Побежал, я сам видел.
- Он не мог далеко уйти. Ты поезжай вон туда, а мы - по этой тропке. Давай шевелись.
Один всадник галопом ускакал прочь, других какое-то время не было слышно. Джек предположил, что они стоят на месте и прислушиваются, и затих, едва осмеливаясь дышать. Наконец двое конных отъехали, и, лишь когда они отдалились, Джек снова начал дышать полной грудью.
Он решил оставаться на месте, каким бы скверным оно ни было. Лодыжка отчаянно болела, но еще сильнее донимал сырой холод, медленно проникающий в тело. Под левой ногой чувствовалась какая-то помеха, и Джек, осторожно пошарив там рукой, нащупал что-то мохнатое. Вот почему в канаве стоит такая вонь - тут разлагается какой-то дохлый зверек.
Джек надеялся, что это не крыса. Крыс он боялся. Самой ненавистной для него обязанностью было ходить в кладовую за мукой. Как только он открывал дверь, слышался шорох разбегающихся крыс. Он всегда выжидал несколько мгновений, прежде чем осветить кладовку фонарем, не желая видеть их голые лапы и хвосты. Но всегда находились твари, которые, несмотря на свет, продолжали жрать. Эти были хуже всех - они нагло смотрели на него в упор своими глазками-бусинками. Джек однажды пнул одну, и ее кости хрустнули об стену. На другой день, когда он пришел, дохлую крысу пожирала свора других. Среди них было еще какое-то существо, слишком темное, чтобы его разглядеть, - оно сверкнуло зубами и сразу исчезло.
Мастер Фраллит побил его тогда. "Живые крысы достаточно скверная вещь, - сказал мастер, - а дохлые того хуже - они притягивают дьявола".
Послушать Фраллита, дьявола притягивали очень многие вещи - особенно длинные волосы и грезы наяву.
Джек не мог оставаться рядом с дохлой крысой. Он вылез из канавы, мокрый и грязный, дрожа на холодном ветру. И заковылял в лес, неотрывно думая о Мелли; он надеялся, что ее не схватили.
* * *
- Молодец, молодец. - Конь Мелли неохотно вошел в поток. Погоня была уже в нескольких футах. Мелли, не глядя назад, уговаривала лошадь. Та уже вступила в ледяную воду. - Хороший, хороший. - Она успокаивала больше себя, чем коня. Он слегка оступился на каменистом дне. - Ничего, ничего, мой хороший.
Погоня остановилась в нескольких ярдах позади, и двое, один с мечом наголо, въехали в ручей.
- Ни шагу дальше, госпожа, - предостерег тот, что с мечом, дав знак остальным окружить ее. Мелли застыла посреди ручья в кольце семерых мужчин - теперь и те обнажили свои мечи. Она потрепала коня по шее, стараясь унять бешеное биение сердца, - она не унизит себя перед ними, выказав страх.
- Ссадите ее и свяжите. - Грубые руки схватили ее за ноги и выше, без нужды задерживаясь на груди и бедрах. Ее сняли с коня и вынесли на берег, швырнув на землю.
- А она милашка, - сказал один, видимо, главный у них.
- Ага, и под плащом есть за что подержаться, - ответил другой, из тех, кто ссаживал ее. Мелли испугалась. Мужчины вложили мечи в ножны, глядя на вожака.
- Думаю, он не станет возражать, если мы малость позабавимся с ней, - ухмыльнулся тот, подходя к Мелли. Став рядом на колени, он развязал ее плащ. Она лягнула его ногой. - Ах ты сука! - Он ударил Мелли по лицу так, что у нее помутилось в глазах. Остальные заржали.
- Всыпь ей, Трафф, да поторопись - нам тоже охота.
Вожак разодрал корсаж ее платья, обнажив белые груди.
Мелли попыталась прикрыться, но вожак навалился на нее, кусая ей губы и тиская грудь. Потом стал одной рукой расстегивать ремень, другой задирая ей юбки. Мелли пронзительно визжала, надеясь хоть этим отпугнуть его.
Внезапно послышался стук копыт, и вожак вскочил, в тревоге нахмурив лоб. Мелли воспользовалась случаем, чтобы оправить платье.
- По коням, - крикнул вожак, брезгливо посмотрев на нее. - Клинки наголо.
К ним несся конный отряд. Мелли еще издали узнала людей отца по красным с серебром камзолам. Обидчики, готовясь к бою, забыли о ней, и она юркнула в ближайшие кусты.
Оба отряда схватились, и сталь зазвенела о сталь. Силы поначалу казались равными, и противники рубились немилосердно.
Это нисколько не походило на изящные турниры, которые Мелли видела при дворе, - мечи свистели с бешеной силой, метя без разбору в человека или в лошадь. Бой заварился долгий и кровавый. Тяжелые клинки, рассекая кожаные латы, врубались в тело. Мелли показалось, что среди отцовских бойцов сражается ее брат. Больше она не могла на это смотреть.
Она потихоньку отползла прочь, царапая свой нежный живот о сухую промерзлую поросль. Позади слышались рев и крики, пронзительное ржание испуганных лошадей и звон клинков.
Мелли шла вниз по ручью, пока не нашла брода. Она вошла в поток, радуясь холодной воде, смывающей с нее следы нечистых лап.
Найдя на другом берегу небольшую полянку, она повалилась на землю. Ее била дрожь, а следом хлынули слезы. Рыдания сотрясали ее. Бегство из дома, ограбление, погоня, плен и, наконец, бой - это оказалось больше, чем она могла вынести. Мелли долго еще плакала, кутаясь в изодранное платье. Ей было уже безразлично, найдут ее люди отца или нет, - лишь бы те, первые, не нашли. Мелли поклялась, что скорее умрет, чем даст опять дотронуться до себя.
Мало-помалу она успокоилась. Шум боя затих, но она не могла вспомнить, когда это случилось.
Она вынула шнурок из волос, и как умела, скрепила платье. Плащ остался позади, и она сомневалась, что протянет без него до утра. Услышав хруст прутьев и шорох листвы под чьими-то ногами, она быстро обернулась. Бежать она не могла. Мелли встала и высоко вскинула голову, приготовясь к возвращению в замок.
Ее конь! Он, должно быть, перешел ручей, когда Мелли стащили прочь. Обхватив усталое животное за шею, Мелли принялась его целовать. Мешок с припасами каким-то чудом сохранился! Она мигом отвязала его. Одно из одеял сойдет за плащ. Мелли завернулась в него, сразу почувствовав себя гораздо лучше: ей тепло, и у нее есть лошадь и провизия.
Решив, что пора перекусить, Мелли набросилась на вяленую свинину и сухари - отроду она не едала ничего вкуснее.