– Вы желаете прокатиться? – недоверчиво спросил конюх, рывком высвобождая рукав. – Коли у вас есть лошадь, так седлайте ее сами, если вы для этого достаточно глупы. А что до меня, так мне придется весь остаток ночи тут мерзнуть, ухаживая за теми, что поранились. И счастье еще, если хотя бы одна не околеет.
Суан заскрежетала зубами. Болван принял ее за какую-то портниху. Или за одну из жен. По какой-то причине последнее, как ей казалось, было хуже. Резким движением Суан сунула малому под нос правую руку, отчего тот, выругавшись, отшатнулся, но она настолько близко поднесла кулак к его лицу, что ничего, кроме ее кольца с Великим Змеем, он видеть не мог. Конюх скосил глаза, уставившись на кольцо.
– Самую смирную лошадь, какую сумеешь найти, – сказала Суан не допускающим возражений и сомнений тоном. – Но быстро.
Кольцо сделало свое дело. Костлявый малый сглотнул, затем почесал макушку и посмотрел вдоль коновязей, где все, как казалось, животные переступали с ноги на ногу или нервно вздрагивали.
– Смирную, – задумчиво произнес он. – Посмотрим, что можно придумать, Айз Седай. Смирную… – Легонько постукивая себя кулаком по лбу, он заспешил вдоль рядов лошадей, не переставая при этом что-то бурчать вполголоса.
Суан, тоже тихо ворча под нос, принялась расхаживать туда-сюда: три шага вперед и три назад. Снег, растоптанный в слякотную кашу, за ночь замерз и похрустывал под ее крепкими башмаками. Насколько она отсюда видела, конюх может часами искать лошадь, которая не сбросит ее, услышав какое-нибудь хрюканье. Накинув на плечи плащ, Суан нетерпеливыми пальцами, едва не проколов большой палец, скрепила ткань небольшой серебряной круглой булавкой. Неужели она боится? Она еще покажет Гарету, проклятому-треклятому Брину! Три шага, туда и обратно. Наверное, лучше бы ей отправиться пешком, хоть прогулка и немаленькая. Неприятно, конечно, но лучше, чем свалиться с седла и того и гляди переломать вдобавок кости. Всякий раз, как Суан садилась на лошадь, в том числе и на Белу, у нее всегда возникали мысли о сломанных костях. Но тут вернулся конюх, с кобылой темной масти, на которой уже красовалось седло с высокой задней лукой.
– Она смирная? – скептически поинтересовалась Суан.
Лошадь переступала с ноги на ногу, словно ей не терпелось пуститься в пляс, вид у нее был ухоженный, шкура – глянцевито лоснилась. Как считалось, такие признаки обычно указывают на резвость.
– Это Ночная Лилия, Айз Седай, она кроткая, как ягненок. Это лошадка моей жены, а Немарис – женщина хрупкая. Ей игривые лошади не нравятся.
– Ну, это ты так говоришь, – ответила, хмыкнув, Суан. По своему опыту она знала: лошади редко бывают кроткими. Но тут уже ничего не поделаешь.
Подобрав поводья, она неловко взобралась в седло, уселась, поерзала – чтобы не сидеть на плаще и не придушить им себя ненароком. Кобыла, сколько бы Суан не натягивала и не дергала поводья, все равно танцевала на месте. Иного Суан и не ожидала. Зверь явно готовится переломать ей все кости. А вот лодка… с одним веслом или двухвесельная, лодка идет туда, куда тебе надо, и останавливается тогда, когда тебе надо, если ты не круглый дурень, который ни хвоста ни чешуи не смыслит в приливах, течениях и ветрах. Но у лошадей свои мозги, свой умишко, сколь бы мал он ни был, а это значит – у них вполне может появиться мысль не обращать внимания на узду и поводья и на то, чего нужно всаднику. Вот что надо помнить, когда приходится садиться в седло растреклятого коня.
– Э-э, Айз Седай, тут одна вещь, – промолвил конюх, пока Суан пыталась поудобнее устроиться в седле. Почему, интересно знать, седла всегда кажутся жестче дерева? – Я бы лошадку, знаете ли, сегодня особо не гнал, а только шажком бы, шажком. Этот ветер, понимаете… и вся та вонь… так что лошадь, быть может, чуточку…
– Нет времени, – сказала Суан и ударила лошадь пятками.
Кроткая как ягненок, Ночная Лилия рванула с места в карьер, так что Суан едва не кувырнулась назад, едва не выпав из седла. Ее уберегло только то, что она успела вцепиться в переднюю высокую луку. Суан почудилось, будто конюх что-то кричит ей вслед, но она не была уверена в этом. Знать бы, какую лошадь, во имя Света, Немарис считает игривой? Кобыла вынеслась из лагеря с такой быстротой, словно хотела победить на скачках, устремившись в направлении садящейся луны и Драконовой горы, чей черный мрачный пик высился на фоне усыпанного звездами неба.
Суан и не старалась сдерживать ее бег, а, наоборот, то и дело била лошадь пятками по бокам и подстегивала поводьями по шее – она видела, что так другие подгоняют коней. Плащ развевался у нее за спиной. Необходимо добраться до сестер раньше, чем кто-то успеет совершить нечто непоправимое. Слишком о многих возможностях приходило задумываться. Кобыла галопом неслась мимо маленьких рощиц и крошечных деревушек, мимо разбросанных вокруг ферм с пастбищами и полями, обнесенными оградами из камней. Поселян, забившихся под заваленные снегом шиферные крыши, спрятавшихся за каменными и кирпичными стенами, этот яростный ветер не встревожил; все дома стояли темные и тихие. Даже проклятые коровы с овцами спят сладким сном в своих загонах. Фермеры всегда держат коров и овец. А еще свиней.
Подскакивая на жесткой коже седла, Суан старалась наклоняться вперед, к лошадиной шее. Так надо делать – она это видела. Почти сразу же левая нога выскользнула из стремени, и она почти сползла на бок, с превеликим трудом взгромоздившись обратно в седло и едва сумев вернуть ногу на место. Оставалось одно – сидеть прямо, словно аршин проглотив, одной рукой мертвой хваткой вцепившись в переднюю луку, а другой – еще крепче сжимая поводья. Хлопающий за спиной плащ неудобно стеснял горло, и ее подбрасывало вверх и вниз так сильно, что у нее клацали зубы, стоило только не вовремя открыть рот, но Суан терпела и еще пуще подгоняла кобылу. Ах, Свет, да к восходу солнца она вся в сплошной синяк превратится, ведь этак-то при тряском галопе лошади ей всю ночь на седло хлопаться придется. Хорошо хоть, стиснутые челюсти не дают зевать во весь рот.
Наконец из темноты, за редкой полосой деревьев, показались коновязи и ряды фургонов, окружавшие лагерь Айз Седай, и с облегченным вздохом Суан изо всех сил натянула поводья. Раз уж лошадь так несется, то чтобы остановить ее, наверняка нужно постараться. Ночная Лилия и остановилась, да столь внезапно, что Суан перелетела бы через голову лошади, не встань та сразу же и на дыбы. Вытаращив глаза, Суан крепко ухватилась за лошадиную шею, пока кобыла наконец уверенно не утвердилась на всех четырех копытах. И потом еще с минуту не отпускала бедное животное.
Ночная Лилия, как вдруг сообразила Суан, тяжело дышала. Даже, вообще-то говоря, задыхалась. Однако Суан никакого сочувствия не испытывала. Это глупое животное, как и все лошади, пыталось ее убить! Какое-то время Суан приходила в себя, потом одернула плащ, подобрала поводья и степенным шагом поехала мимо повозок и длинных коновязей. Вдоль них двигались в сумраке темные человеческие фигуры – несомненно, конюхи и кузнецы-ковали успокаивали встревоженных лошадей. Кобыла теперь казалась более послушной. Действительно, все получилось не так уж и плохо.
Въехав в сам лагерь, Суан, помешкав немного, все же обняла саидар. Странно считать опасным местом лагерь, полный Айз Седай, но ведь двух сестер убили именно здесь. Принимая во внимание обстоятельства их гибели, представлялось невероятным, что если следующая жертва – Суан, то обладание Силой убережет ее, но саидар, по крайней мере, создавал иллюзию безопасности. До тех пор, пока она помнит, что это всего-навсего иллюзия. Подумав, Суан свила потоки Духа в плетение, скрывшее ее способность направлять и само свечение окружавшей ее Силы. В конце концов, нет никакой нужды привлекать к себе внимание.
Даже в такой час, когда луна низко скатилась к западу, на дощатых дорожках-тротуарах встречались люди – служанки и работники торопились по своим поздним делам. Или, пожалуй, лучше уже сказать – по ранним. Большинство палаток, чуть ли не всех возможных размеров и форм, оставалось темными, но внутри немногих, из тех, что попросторнее, виднелся свет – там горели лампы или свечи. Что и неудивительно, в сложившихся-то обстоятельствах. Вокруг всех освещенных изнутри палаток или возле входа в них стояли люди. Это были Стражи. Кто еще способен стоять так неподвижно, что казалось, растворялся в ночной мгле, да еще в такую пронизывающе-холодную ночь? Преисполненная наполняющей ее Силой, Суан могла различить их в сумраке – благодаря своим плащам Стражи словно исчезали среди теней. Не приходится удивляться их бдительности: ведь у убитых сестер были Стражи, связанные с ними узами, и после гибели Айз Седай что довелось испытать Стражам… Она подозревала, что не одна сестра готова рвать на себе волосы, а лучше – на ком-то другом. Стражи заметили Суан: они поворачивали головы, провожая взглядами проезжающую мимо женщину, – она медленно двигалась вдоль мерзлых выбоин, высматривая нужную ей палатку.
Разумеется, необходимо оповестить Совет, но кое-кого нужно поставить в известность прежде Совета. По разумению Суан, они с куда большей вероятностью способны совершить нечто… опрометчивое. И, вполне возможно, катастрофическое по последствиям. Их удерживали обеты, но эти клятвы были даны под давлением, женщине, которую они теперь считают погибшей. А что касается Совета, большинства Совета, то его члены все равно не уступали своих позиций, заявляя о своих правах на высший пост. Из них никто не станет прыгать, пока не будет абсолютно точно уверен, где предстоит приземлиться.
Палатка Шириам была слишком мала для того, что предполагала найти Суан, да вдобавок, как отметила женщина, проезжая мимо, она оказалась погружена в темноту. Впрочем, Суан была почти уверена, что Шириам сейчас совсем не до сна. Шатер Морврин, где вполне могли без труда заночевать и четыре женщины, вполне мог бы подойти, но вряд ли им нашлось достаточно места среди множества книг, которые Коричневая сестра умудрилась приобрести в походе, и в ней тоже было темно. Однако третья попытка принесла Суан улов, и она натянула поводья, останавливая Ночную Лилию неподалеку от своей цели.
У Мирелле в лагере было два островерхих шатра: один она занимала сама, а другой предназначался для трех ее Стражей – трех, кого она осмелилась признать. И в ее шатре ярко горел свет, на залатанной парусине стенок двигались тени женщин. На дорожке перед палаткой стояли трое непохожих друг на друга мужчин – недвижные позы выдавали в них Стражей, – но какое-то мгновение Суан едва ли их замечала. О чем именно идет разговор внутри? Уверенная, что тратит время зря и старается напрасно, Суан все же сплела пряди Воздуха, присовокупив толику Огня; ее плетение коснулось палатки и наткнулось на барьер, защищающий от подслушивания. Инвертированный, разумеется, и для Суан невидимый. Она предприняла свою попытку наудачу, вдруг бы те оказались беспечны. Хотя вероятность этого весьма мала, если знать, какие секреты они скрывают. Тени на парусине замерли. Значит, находящиеся внутри женщины поняли, что их попытались подслушать. Суан проехала несколько оставшихся шагов, продолжая гадать, о чем же шла речь в палатке.
Когда Суан спешилась – ну по крайней мере, сумела превратить свое полупадение в нечто вроде прыжка, – один из Стражей, шириамовский Аринвар, тощий кайриэнец, чуть выше самой Суан ростом, шагнул вперед с легким поклоном и хотел взять уздечку, но Суан взмахом руки отослала его. Отпустив саидар, она привязала кобылу к одному из деревянных столбиков, торчавших вдоль дорожки, причем таким узлом, который удержал бы внушительных размеров лодку при сильном ветре и мощном течении. Нет, те небрежно наброшенные петли, какими пользуются другие, тут не подойдут, этакое легкомыслие не в ее духе. Может, ездить верхом она и не любит, но когда привязывает кобылу, то хочет быть уверена, что найдет ее на том же месте, где оставляла. Аринвар заметил, как Суан доканчивает вязать последние петли и затягивает узел, и брови у него изумленно поползли вверх, но ведь не ему же придется платить за проклятую скотину, если той вздумается сорваться с привязи и потеряться.
Из других двух Стражей только один был связан узами с Мирелле – Авар Хачами, салдэйец с орлиным носом и густыми, с проседью, усами. Окинув Суан взглядом и чуть склонив голову, он продолжил наблюдение за ночным лагерем. Страж Морврин, Джори, низенький и лысый, с квадратной фигурой, на Суан вовсе не обратил внимания. Его взгляд ощупывал темноту, а ладонь легко лежала на длинной рукояти меча. Считалось, что по владению мечом он входит в число лучших из Стражей. А где другие? Разумеется, спрашивать Суан не могла, как и не могла поинтересоваться, кто находится в шатре. Такие вопросы удивили бы мужчин до глубины души. Никто из них не остановил ее, когда она решительно шагнула внутрь шатра. По крайней мере дела все же не настолько плохи.
В шатре, где от двух жаровен исходил аромат розовых лепестков и растекалось приятное тепло, отгоняя ночную прохладу, Суан обнаружила почти всех, кого надеялась отыскать. Все устремили свои взоры на вошедшую женщину.
Сама Мирелле, в шелковом халате, усыпанном шитыми красными и желтыми цветами, сидела на прочном стуле с прямой спинкой, сложив руки под грудью, и на ее лице с оливкового оттенка кожей застыло выражение совершенной невозмутимости. Чувства ее выдавал лишь огонек, горевший в ее темных глазах. Мирелле окружало свечение Силы. В конце концов, это ее шатер; наверняка это она сплела малого стража для защиты от подслушивания. Шириам, с неестественно прямой спиной сидящая в изножье койки Мирелле, сделала вид, будто поправляет свои юбки с голубыми разрезами. Выражение ее лица было столь же пламенным, что и цвет ее волос, и при виде Суан внутренний огонь вспыхнул в Шириам еще сильнее. На ней не было палантина Хранительницы Летописей – плохой знак.
– Можно было ожидать, что это окажешься ты, – холодно заметила Карлиния, уперев кулаки в бедра. Сердечной и пылкой женщиной она никогда не была, но теперь свисавшие над самыми плечами завивающиеся локоны обрамляли лицо, словно бы вырезанное изо льда почти такого же белого, что и ее платье. – Я не позволю тебе подслушивать мои личные разговоры, Суан. И не пытайся. – Ах, да, они же думают, что все уже кончено.
Круглолицая Морврин, хоть сейчас не выглядевшая рассеянной или сонной, несмотря на помятые складки на ее коричневой шерстяной юбке, обошла вокруг маленького столика, где на лакированном подносе стояли высокий серебряный кувшин и пять серебряных чашечек. Кажется, чаю никому не хотелось: все чашки так и оставались пустыми. Порывшись в поясном кошеле, седая сестра сунула гребень из резного рога в руку Суан.
– Ты вся растрепалась, женщина. Причешись, а то, неровен час, какой-нибудь оболтус примет тебя не за Айз Седай, а за девку из таверны и решит усадить тебя к себе на колени и приласкать.
– Эгвейн и Лиане живы. Они узницы в Башне, – заявила Суан, с куда большим спокойствием, чем сама испытывала. Девка из таверны? Коснувшись волос, она поняла, что Морврин права, и принялась расчесывать спутавшиеся волосы. Если хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез, нельзя выглядеть так, словно тебе задали трепку в переулке. У нее и так сейчас трудностей хватает, и будет не меньше, даже спустя несколько лет после того, как ей удастся вновь взять в руки Клятвенный Жезл. – Эгвейн говорила со мной в моих снах. Им удалось заблокировать гавани, почти совсем, но их захватили. Где Беонин и Нисао? Пусть кто-нибудь сходит за ними. Не хочу чистить дважды одну и ту же рыбу.
Ну вот. Если они подумали, будто свободны от данных ими клятв и могут забыть о приказах Эгвейн повиноваться ей, то сказанное развеет их заблуждения. Если не считать того, что никто и не подумал ее послушаться, даже пальцем не пошевелил.
– Беонин отправилась спать, – медленно промолвила Морврин, разглядывая Суан. Очень пристально и внимательно. За мирным обликом Морврин скрывался острый и проницательный ум. – Она очень устала, и у нее не было сил продолжать беседу. И зачем надо просить Нисао присоединиться к нам?
При этих словах Мирелле, которая дружила с Нисао, слегка нахмурилась, но две другие Айз Седай кивнули. Они с Беонин держали Нисао наособицу от себя, невзирая на данную ими всеми клятву верности. По мнению Суан, эти женщины никогда не перестанут верить, будто по-прежнему способны как-то управлять событиями, хотя румпель у них давным-давно отобрали.
Шириам поднялась с походной койки, словно торопясь куда-то, даже подобрала юбки, но никакого отношения к распоряжениям Суан это не имело. Гнев ее исчез, сменившись еще большей горячностью.
– Нам они все равно пока не нужны. Если ты говоришь "узницы", то это означает, что их держат в подземных камерах, пока для суда не созовут Совет. Мы можем переместиться туда и освободить их раньше, чем Элайда сообразит, что происходит.
Мирелле коротко кивнула и встала, взявшись за кушак халата, чтобы развязать его.
– Думаю, Стражей лучше с собой не брать. В этом деле они нам не понадобятся. – В нетерпении и предвкушении действия она зачерпнула из Источника еще больше Силы.
– Нет! – резко промолвила Суан и скривилась, поскольку гребень застрял в спутанных волосах. Иногда она подумывала, не подрезать ли их для удобства, подстричь еще короче, чем у Карлинии, но Гарет говорил, что ему нравится, как волосы Суан красиво рассыпаются по плечам. О Свет, неужели даже здесь она не может избавиться от мыслей об этом мужчине? – Эгвейн судить не будут, и она не сидит в подземной темнице. Она не сообщила мне, где ее держат, только сказала, что к ней приставлена постоянная стража. И она приказывает не вызволять ее, даже не пытаться, если в ее освобождении должна будет участвовать хоть одна сестра.
Женщины в шатре воззрились на Суан в потрясенном молчании. По правде говоря, Суан сама спорила с Эгвейн по этому пункту, но без толку. Это был приказ, отданный Престолом Амерлин во всей форме.
– То, что говоришь, противоречит здравому смыслу, – наконец промолвила Карлиния. Тон ее по-прежнему оставался холоден, лицо – невозмутимым, но руки без всякой нужды разглаживали вышитые белые юбки. – Если бы мы захватили Элайду, то судили бы ее и, весьма вероятно, усмирили бы ее. – "Если". Их сомнения и страхи до сих пор еще не улеглись. – Раз она захватила Эгвейн, то наверняка поступит так же. Я и без Беонин могу сказать, что на этот счет гласит закон.
– Мы должны вызволить ее, что бы она там ни говорила! – Голос Шириам был столь же горяч, сколь холоден оставался тон Карлинии. Зеленые глаза Хранительницы Летописей ярко сверкали. Руки сжались в кулаки, смяв ткань подола. – Она не понимает, в какой опасности оказалась! Должно быть, она в шоке. Она хоть как-то тебе намекнула, где ее держат?
– Ничего от нас не скрывай, Суан. И не пытайся, – решительно заявила Мирелле. Ее глаза горели будто огнем, и она резким движением, словно подчеркивая свои слова, туго затянула шелковый пояс халата. – С какой стати ей скрывать, где ее держат?