Вдруг Алвиарин поймала себя на том, что вновь прикасается ко лбу, и рывком отдернула руку. Никакой отметины там не было – ничего такого, что можно ощутить или увидеть. Глядя на себя в зеркало, она всякий раз невольно пыталась что-то рассмотреть. И все же иногда ей казалось, что люди не сводят взора с ее лба, видят нечто такое, что не под силу узреть ее глазам. Это было невозможным, неразумным, однако подобная мысль то и дело закрадывалась ей в голову, как настойчиво она ни гнала ее прочь. Смахнув слезы с лица рукой, в которой была зажата извлеченная из-под гобелена записка, Алвиарин вытащила из поясного кошеля два других послания и направилась к письменному столу у стены.
Стол был простой, без всяких украшений, как и вся прочая мебель в ее апартаментах, – кое-какие предметы меблировки, как предполагала Алвиарин, сами по себе были весьма посредственного качества. В общем-то, вопрос совсем пустячный: главное – чтобы мебель отвечала своему предназначению, а остальное значения не имеет. Бросив три записки на столешницу возле небольшой медной чашки с помятыми боками, она выудила из поясного кошеля ключ и отперла окованный медными полосами сундук, что стоял на полу возле стола. Покопавшись в сундуке, она отыскала среди книжек в кожаных переплетах три нужных – эти маленькие томики оберегались малыми стражами, и, коснись их чужая рука, чернильные строчки исчезнут со страниц. Алвиарин использовала слишком много шифров и не в состоянии была упомнить все. Потеря этих книг означала бы неприятное испытание, замена их потребовала бы немалых трудов, поэтому хранились они в крепком сундуке и под замком. Под очень надежным замком. Хорошие и надежные замки – вовсе не пустяк.
Быстрым движением Алвиарин сорвала тонкие бумажные полоски, удерживавшие в свернутом состоянии извлеченную из-под гобелена записку, поднесла их к пламени лампы и уронила в чашку догорать. Они служили всего лишь метками, указывая на то, где нужно оставить послание, одна – для каждой женщины в цепочке, а дополнительные полоски служили для того, чтобы замаскировать, сколько звеньев сообщению пришлось миновать, прежде чем достигнуть получателя. Слишком много предосторожностей – нереально соблюсти все. Даже сестры ее собственного "сердца" считали, что она всего лишь одна из них. Только три в Высшем Совете знали, кто она такая, но Алвиарин, будь такое возможно, и их оставила бы в неведении. Никакие предосторожности не могут быть излишними или чрезмерными, особенно сейчас.
Послание, как только Алвиарин расшифровала его, переписывая на другой лист бумаги, подтвердило ее ожидания, после того как предыдущей ночью не появилась Талене. Женщина покинула апартаменты Зеленых вчера рано утром, неся с собой плотно набитые седельные сумки и небольшой сундучок. Причем вещи несли не слуги – она сама взвалила на себя эту ношу. Судя по всему, никто не знал, куда она отправилась. Вопрос же заключался в том, ударилась ли она в панику, получив вызов на Высший Совет, или здесь кроется нечто большее? Алвиарин решила, что нечто большее. Талене действительно смотрела на Юкири и Дозин, словно бы ожидала от них… указаний, наверное. Алвиарин была уверена, что эти ищущие взгляды ей вовсе не почудились. Или же все-таки померещились? Надежда на это весьма невелика. Здесь должно крыться нечто большее. Алвиарин необходимо, чтобы Черной Айя грозила опасность, а иначе Великий Повелитель откажет в своей защите.
Сердясь на себя, она отдернула руку ото лба.
Алвиарин никогда не думала о том, чтобы воспользоваться тем припрятанным ею небольшим тер’ангриалом для вызова Месаны. С одной стороны, этому мешало очень важное обстоятельство: женщина решительно намерена убить ее, причем, что весьма вероятно, несмотря на покровительство Великого Повелителя. В тот же миг, как Алвиарин лишится этой защиты. Алвиарин видела лицо Месаны, знала о ее унижении. Ни одна женщина не забудет об этом, тем более – одна из Избранных. Каждую ночь Алвиарин снилось, как она убивает Месану, нередко в мечтах она строила планы, как преуспеть в этом, однако с ударом нельзя торопиться: главное – обнаружить Месану первой и так, чтобы у той и тени подозрения не возникло, что ее нашли. А Алвиарин требовалось больше подтверждений ее сомнений. Возможно, ни Месана, ни Шайдар Харан не сочтут исчезновение Талене доказательством чего бы то ни было. В прошлом, пусть и редко, сестры ударялись в панику и убегали, и было бы опасным допускать, что Месана и Великий Повелитель не осведомлены о таких случаях.
Алвиарин сунула в пламя лампы бумажку с закодированным сообщением и удерживала ее за уголок, пока та не догорела почти до самых ее пальцев, затем бросила почерневшую полоску поверх пепла в чашке, повторила те же действия с листом, куда записывала расшифровку текста. Обкатанным черным камнем, служившим ей пресс-папье, Алвиарин раскрошила сгоревшую бумагу и растерла золу. Она сомневалась, что кто-то способен восстановить текст на превратившейся в пепел бумаге, но осторожность излишней не бывает…
По-прежнему стоя, Алвиарин расшифровала два других сообщения, из которых узнала, что и Юкири, и Дозин ночуют в комнатах, оберегаемых малыми стражами от вторжения незваных гостей. Удивительной подобную предосторожность не назовешь – в нынешние времена вряд ли кто из сестер решится заснуть без такой защиты, – но это означало, что похитить кого-то из них будет делом непростым. Всегда проще, когда жертву выкрадывают глухой ночью сестры, принадлежащие к той же Айя, что и она сама. И все же те взгляды могли быть случайностью или же воображение могло сыграть шутку с самой Алвиарин. Ей нужно тщательно обдумать различные возможности.
Вздохнув, Алвиарин достала из сундучка еще несколько маленьких томиков и осторожно опустилась на набитую гусиным пухом подушечку, уложенную на кресло, что стояло возле письменного стола. Впрочем, недостаточно осторожно – она скривилась от боли, опустившись на кресло всем весом тела. Алвиарин подавила рыдания. Поначалу ей представлялось, что перенести унижение из-за порки Сильвианы будет тяжелее, чем боль от ударов ремнем, но боль не унималась, став постоянной спутницей Алвиарин. Задница ее превратилась в сплошной синяк. И завтра Наставница Послушниц прибавит новых. И послезавтра, и еще через день, и… Гнетущее видение нескончаемой череды дней, когда ремень Сильвианы порождает у нее вопли и плач… Постоянная игра в гляделки с сестрами, которым все известно о том, что происходит с ней в кабинете Сильвианы.
Старательно гоня прочь подобные мысли, Алвиарин окунула в чернильницу ручку с хорошим стальным пером и принялась выписывать на тонких полосках бумаги зашифрованные приказы. Талене, разумеется, необходимо отыскать и вернуть. Чтобы в назидание другим примерно и сурово наказать, если она просто потеряла голову от страха, а если дело не в этом, если она нашла какой-то способ изменить своим клятвам… Алвиарин цеплялась за эту надежду, отдавая приказ установить тайную и неусыпную слежку за Юкири и Дозин. Нужно придумать, как добраться до них и схватить. А если окажется, что замеченные Алвиарин взгляды – случайность и разыгравшееся воображение, то, что бы они ни сказали, из их слов все равно можно что-нибудь да слепить. Ведь именно не кто иной, как сама Алвиарин, будет руководить потоками в круге. Что-то можно будет придумать.
Алвиарин писала яростно, не замечая, что, подняв другую руку, пытается, не отдавая себе в том отчета, нащупать метку у себя на лбу.
Сквозь листву высоких деревьев на пригорке над огромным лагерем Шайдо пробивались косые лучи солнца, давно перевалившего за полдень. Среди пятен солнечного света, в ветвях над головой, выводили трели певчие птицы. Цветными облачками проносились мимо иволги и голубые сойки, и Галина улыбнулась. Утром прошел проливной дождь, и в воздухе, под редкими, медленно плывущими белыми облаками, по-прежнему веяло прохладой. Вероятно, серая кобыла, на которой она ехала, – с выгнутой шеей и энергичной поступью, – некогда принадлежала какой-то знатной женщине или, самое меньшее, богатой купчихе. Кроме Айз Седай, больше никто не мог позволить себе купить столь великолепное животное. Галина с огромным удовольствием отправлялась в эти прогулки верхом, а кобылу нарекла Быстрой, потому что наступит день, и лошадь стремительно унесет ее на волю; точно так же во время этих поездок женщина тешила себя мыслями о том, что станет делать, когда обретет свободу. Она строила планы, как воздать по заслугам тем, кто подвел ее, начиная с Элайды. Перед внутренним взором возникали картины того, с каким успехом осуществятся планы ее мести, и они доставляли самое большое удовольствие.
По крайней мере радовалась верховым поездкам она, только пока умудрялась не вспоминать, что этой привилегией она пользуется лишь в знак того, что ею всецело владеет Терава – как и надетым на Галине белым платьем из плотного шелка, и унизанными огневиками поясом и ожерельем. Улыбка Галины превратилась в гримасу. Украшения для домашней собачки, которой позволено забавляться, пока от нее не потребуют забавлять хозяйку. И даже далеко отъехав, Галина не могла снять эти драгоценные путы. Кто-то может увидеть. Она ускакала в лес, подальше от Аийл, однако они вполне могли повстречаться и тут. Терава может узнать об этом. Как ни трудно было признаваться себе, но Галина до мозга костей боялась Хранительницы Мудрости с соколиными глазами. Терава снилась ей в ночных кошмарах, от которых бросало в дрожь. Часто она просыпалась в холодном поту от собственного плача. Пробуждение всегда приносило облегчение от этих кошмарных видений, не важно, удавалось ей потом проспать остаток ночи или нет.
Она вполне могла сбежать во время прогулки – никто не запрещал ей этого, не отдавал распоряжения, которому она обязана была бы подчиниться, и от подобного отношения горечь ее была еще горше. Терава знала, что Галина вернется, как бы плохо с ней не обращались, – в надежде, что однажды Хранительница Мудрости избавит от данной ею проклятой клятвы повиноваться. Галина снова обретет возможность направлять Силу, как и когда она того пожелает. Иногда Севанна заставляла ее направлять, выполняя лакейские, ничтожные задания или просто для того, чтобы продемонстрировать, что она способна командовать ею, но это случалось настолько редко, что Галина страстно желала хотя бы такой возможности обнять саидар. Терава не позволяла ей даже коснуться Силы, если только Галина не упрашивала и униженно не вымаливала разрешения, но потом запрещала направить даже прядку Силы. И Галине приходилось умолять, пресмыкаться, унижаться, лишь разрешили хотя бы такую малость. Галина поймала себя на том, что скрежещет зубами, и заставила себя разжать челюсти.
Возможно, Клятвенный Жезл в Башне способен избавить ее от этой клятвы, так же как почти идентичный ему жезл, которым владеет Терава, однако Галина не могла быть уверена в этом. Два жезла не были совершенно одинаковы. Единственное различие состояло в маркировке, однако вдруг клятва зависит от того, на каком конкретно жезле она дана? Она боялась уйти без жезла Теравы. Хранительница Мудрости часто оставляла его на виду в своей палатке, но она сказала Галине: "Ты никогда его не возьмешь".
О, Галина могла прикоснуться к этому жезлу, толщиной в запястье, провести пальцами по его гладкой поверхности, однако, как ни напрягала силы, она не могла обхватить его рукой. Ни за что – только если бы кто-то передал его ей. По крайней мере Галина надеялась, что в этом случае не будет считаться, что она его взяла. Должно быть, так. Только при мысли, что все может оказаться не так, ее охватывали уныние и отчаяние. Примечая жадные взгляды, которые Галина бросала на жезл, Терава расплывалась порой в редкой улыбке.
Неужели моя маленькая Лина так хочет освободиться от клятвы? – насмешливо говаривала она. – Значит, Лина должна быть очень хорошей собачкой, потому что мысль освободить тебя у меня может появиться только в одном-единственном случае – когда ты убедишь меня, что даже после этого останешься моей собачкой.
Всю жизнь быть игрушкой для Теравы и мишенью, на которой она отыгрывается за свой вспыльчивый нрав? Оставаться девочкой для битья, на ком Терава отводит душу, когда в ней вспыхивает гнев на Севанну? Чувства, возникающее у Галины при этих мыслях, никак нельзя описать словом "отчаяние". Вернее подошло бы слово "ужас". Галина опасалась, что, случись подобное, она сойдет с ума. И в той же мере она опасалась, что у нее не будет такого пути для бегства, как безумие.
В крайне дурном расположении духа, она приложила руку "козырьком" ко лбу, прикинула высоту солнца. Терава просто сказала, что ей хотелось бы, чтобы Галина вернулась затемно, и хотя до сумерек оставалась еще добрая пара часов, Галина с сожалением вздохнула и не мешкая поворотила Быструю, направив кобылу вниз по склону, между деревьев в сторону айильского лагеря. Хранительнице Мудрости нравилось добиваться послушания, не отдавая прямых приказов. Для этого она знала тысячу способов, отчего у Галины кожа покрывалась мурашками. Ради собственной безопасности малейшее пожелание Теравы ей нужно принимать как приказание. Стоит опоздать на несколько минут, и ее ждет такое наказание, при мысли о котором Галина съеживалась от страха. Она ежилась и ударами каблуков то и дело подгоняла кобылу, и без того быстро ступавшую среди деревьев. Оправданий Терава не признавала. Никаких.
Вдруг перед Галиной возник айилец – из-за толстого ствола шагнул высокий мужчина в кадин’сор, под ремешки, на котором висел футляр с луком, за спиной заткнуты копья, а вуаль висит на груди. Ни слова не сказав, он ухватился за уздечку.
Какое-то мгновение Галина оторопело смотрела на него, потом возмущенно выпрямилась в седле.
– Болван! – рявкнула она. – Неужели ты не знаешь, кто я? Отпусти лошадь, а не то Севанна и Терава спустят с тебя шкуру! Сначала одна, потом другая.
Обычно у этих айильцев мало что отражалось на лицах, но ей почудилось, будто его зеленые глаза слегка расширились. И потом она закричала, когда он рывком выдернул ее из седла, схватив за белое одеяние громадной пятерней.
– Замолчи, гай’шайн, – сказал айилец, но таким тоном, будто ему было безразлично, подчинится она его словам или нет.
Одно время Галине приходилось повиноваться всем, но как только они поняли, что она подчиняется любому приказу любого айильца, очень многим оказалось в удовольствие давать ей какое-нибудь глупое поручение, и, когда она требовалась Тераве или Севане, она оказывалась занята. Теперь же от нее требовалось повиноваться только определенным Хранительницам Мудрости и Севанне, поэтому Галина брыкалась и отбивалась, вопила в отчаянной надежде, что ее крики привлекут кого-то, кому известно, что она принадлежит Тераве. Если бы только ей разрешили носить с собой нож! Даже нож стал бы каким-никаким подспорьем. Как так вышло, что этот мужчина не узнал ее? Или он почему-то не знает, что означают эти украшенные драгоценностями пояс и ожерелье? Лагерная стоянка огромна, в ней людей не меньше, чем в крупном городе, однако, по-видимому, все и каждый мог чуть ли не пальцем указать на любимую зверушку Теравы, на эту мокроземку. Наверняка та прикажет с этого парня кожу живьем содрать, и Галина обязательно полюбуется на это зрелище, от первой минуты до последней.
Слишком быстро стало понятно, что нож ей ничуть не пригодился бы. Как она ни боролась, айилец управился с Галиной без труда: натянул капюшон ей на голову, ослепив ее, потом затолкал, сколько смог, ткань одеяния ей в рот и закрепил импровизированный кляп. Затем бросил ее ничком наземь и крепко-накрепко связал запястья и лодыжки. Причем с той же легкостью, словно она была ребенком! Сколько бы Галина не дергалась и не сопротивлялась, все ее усилия пропали втуне.
– Гаул, ему нужна гай’шайн не из Аийл, но гай’шайн, которая разъезжает верхом, да еще в шелках? – раздался мужской голос, и Галина замерла. Это не айилец. В его голосе отчетливо слышался выговор Муранди! – Наверняка и это не в ваших обычаях, да?
– Шайдо. – Второй это слово точно сплюнул, будто выругался.
– Ладно, все равно надо отыскать еще двух-трех, если ему нужно узнать что-то полезное. А может, и трех, и пяти будет мало. Там уйма народу в белом, десятки тысяч человек, и она может оказаться среди них где угодно.
– Думаю, Фагер Неалд, вот эта, наверное, сможет рассказать Перрину Айбара то, что ему хочется узнать.
Если прежде Галина замерла, то сейчас буквально застыла – ее словно ледяной водой окатили. В животе все оледенело, сердце обратилось в ледышку. Этих людей отправил Перрин Айбара? Если ему взбредет в голову напасть на Шайдо, чтобы освободить свою жену, его убьют, уничтожив тот рычаг, которым пользовалась Галина, воздействуя на Фэйли. Если мужа убьют, то женщине будет все равно, что откроется, а у других нет секретов, разглашения которых они страшатся. В ужасе Галина увидела, как тают ее надежды заполучить заветный жезл. Она должна его остановить. Но как?
– А почему ты так думаешь, Гаул?
– Она – Айз Седай. И, похоже, в подружках у Севанны.
– Во-от ка-ак? – задумчиво протянул мурандиец. – Неужели?
Как ни странно, ни один из мужчин не выказал ни малейшей обеспокоенности тем, что они захватили Айз Седай. И айилец, по-видимому, совершенно ясно понимает, кто она такая. Даже если он из ренегатов-Шайдо, ему должно быть неизвестно, что она не может направлять без разрешения. Это знали только Севанна и немногие из Хранительниц Мудрости. Все это еще больше сбивало Галину с толку.
Вдруг ее подняли в воздух и положили на живот. Перекинув через седло ее же лошади, как сообразила Галина, и в следующий момент ее затрясло на жесткой выделанной коже, поэтому кто-то из мужчин рукой придержал женщину, чтобы она не свалилась с кобылы, когда та затрусила рысцой.
– Давай, Фагер Неалд, веди нас туда, где ты проделаешь ту свою дыру.
– На другой стороне холма, Гаул. Хотя я уже так часто тут бывал, что могу проделать переходные врата практически откуда угодно. А вы, айильцы, всегда бегом ходите?
Переходные врата? О каком вздоре болтает этот мужчина? Отбросив эту чушь в сторону, Галина принялась размышлять о возможных вариантах, и пока не находила ни одного хорошего для себя решения. Связанная, точно овца, которую везут на базар, с заткнутым ртом – ее никто не услышит и за десять шагов, даже если она станет орать во всю мочь легких, и шансов на спасение никаких, если только те, кто ее пленил, не натолкнутся на каких-нибудь дозорных Шайдо. Но хочет ли она того?
Только добравшись до Айбары, у нее будет хоть какая-то возможность остановить его и не позволить разрушить взлелеянные ею планы. С другой стороны, в скольких днях пути находится его лагерь? Не может быть, чтобы он был рядом, иначе Шайдо уже обнаружили бы бивак. Галина знала, что разведчики прочесывают местность на десять миль вокруг лагеря. Но сколько бы дней ни ушло на дорогу до лагеря Айбары, столько же времени уйдет на обратный путь. Она опоздает не на минуты – на целые дни.