Это была видеозапись, причем (это сразу бросалось в глаза), сделанная любителем. Изображение ерзало, лица в кадре внезапно сменялись видом сервированного стола – порядком уже растерзанного; видимо последствия этого опустошения бутылок и тарелок и сказались на качестве съемки. Снимали, судя по всему, какое-то торжество, похоже, что день рождения: чаще всего в кадре появлялось одно лицо – молодое, красивое, слегка надменное и уже заметно размякшее от выпитого. С обладателем этого лица чокались, ему говорили какие-то слова (звука не было слышно), вручали какие-то свертки и пакеты. Так продолжалось минут двадцать. Затем хозяин нажал кнопку на пульте, и лицо виновника торжества неподвижно застыло на экране.
– Все, – объяснил он.
– Получше записи нет? – поинтересовался гость.
Хозяин виновато покачал головой:
– Если б ты знал сколько я за эту заплатил…
Гость понимающе кивнул.
– Звук есть? Я хочу послушать, как он говорит.
Хозяин стал нажимать кнопки на пульте. И вновь те же лица замелькали на экране, только в этот раз комнату заполнили голоса: пьяные, льстивые, иногда их прерывал громкий и уверенный баритон поздравляемого.
Неизвестный, не отрываясь от экрана, вновь просмотрел все до конца. Затем сделал знак хозяину и тот выключил телевизор.
– Что у тебя к нему?
– Долг, – коротко отозвался тот.
– Много?
Хозяин торопливо выхватил из вазы на столике белоснежную бумажную салфетку и быстро написал на ней ряд цифр. Гость не спеша взял протянутый ему листок, взглянул и понимающе кивнул. Затем достал из кармана ручку и написал рядом еще несколько цифр. При виде их хозяин изменился в лице.
– Двадцать процентов! Да это… – он осекся.
– Что "это"? – сощурился гость.
Лысоватый сглотнул комок.
– Ладно, ладно… Пусть будет по-твоему. Не могу я сейчас через бандитов. Его папаша, знаешь, кто? Поэтому сынок совсем и отвязался – в глаза смеется. Если шумно – менты начнут под всех копать. Я согласен. Только побыстрее.
– Два месяца.
– Это много, – хозяин скривился, – а быстрее нельзя?
– Тогда познакомь меня с ним. Так, чтобы мы поговорили пару минут.
Хозяин покачал головой:
– Не получится. К нему сейчас не подступиться – папашин спецназ охраняет.
– Тогда два месяца, – жестко сказал гость.
Хозяин нехотя кивнул. Гость встал.
– Что, так ничего и не выпьешь? – остановил его хозяин.
– Воды, – согласился гость и снова присел, – минеральной. И со льдом.
Пил он медленно, с видимым удовольствием. Поставил пустой стакан на прозрачную столешницу.
– Телефон?
– Вот, – хозяин протянул ему узкий листок. – Звонить лучше по мобильному – отвечает сам. Иначе трубку возьмет секретарша или кто-то из сотрудников.
– Ну, это можно и через секретаршу, – улыбнулся гость. – Сигнал все равно передадут – дураков у нас везде много. Но раз хочешь самому… От тебя звонить можно?
– Нет! – хозяин изменился в лице. – По мобильному все звонки регистрируются – тут же вычислят.
– Хорошо, – гость встал. Хозяин поднялся тоже.
– Слушай, а зачем тебе его убирать? – вдруг спросил гость. – Через год, не позже, его папашу выгонят, это уж точно, тогда он сам к тебе прибежит. А так и долг потеряешь, да мне заплатишь сколько…
– Раз прошу, значит надо, – скривился хозяин. – Он не единственный мне должен, другие тоже хвостами крутить стали. Если этому сойдет, то я только на годовой отсрочке в пять раз больше потеряю.
– И одним большим ростовщиком станет меньше, – улыбнулся гость.
Хозяин болезненно скривился, и гость понял, что переборщил.
– Ладно. Все будет нормально. Как моя просьба? Помнишь?
– Ничего интересного, – пожал плечами хозяин, – все те же шарлатаны: сглаз, порча, еще там чего-то… Зачем они тебе?
– Эти незачем. А вот настоящий… Я уже не справляюсь сам – помощник нужен. К тебе и то только по старой дружбе…
– Будет что интересное – дам знать, – кивнул хозяин. Гость двинулся к двери.
– Подожди! А деньги? – хозяин взял со столика маленький колокольчик. – Сейчас принесут.
Гость остановился.
– Ты же знаешь: я вперед не беру.
– И не боишься? – легкая улыбка тронула губы хозяина. – Вдруг не заплатят? Как мне?
– Не боюсь, – гость глянул в глаза хозяину. Тот вздрогнул, заелозил руками в воздухе, и опустил глаза. – Мне, – гость подчеркнул голосом это "мне", – платят всегда.
Хозяин торопливо закивал и, не поднимая глаз, пошел следом. На крыльце дома они молча простились.
Та же машина с тем же мордатым водителем доставила неизвестного в сером костюме в аэропорт. Там он, отпустив водителя, зашел в зал ожидания и направился к крайнему из прикрепленных к мраморной стене телефонов-автоматов. Достал из кармана бумажку и быстро набрал номер.
В миг, когда в наушнике послышались длинные гудки, лицо его вдруг изменилось. Тонкие складки у рта вдруг обозначились резче и глубже, подбородок словно бы удлинился, а взгляд черных, прежде красивых глаз, стал каменно-тяжелым и непроницаемым.
– Да? – послышался в наушнике громкий и уверенный баритон. – Кто это? Я слушаю. – Слушай! – медленно, каким-то механическим, до жути безжизненным голосом сказал неизвестный. – Не пройдет и двух месяцев, как тебя похоронят! – Кто это? – растерянно спросили на другом конце провода.
– Палач! – отрубил неизвестный и повесил трубку.
И таким мертвенным страхом повеяло вокруг после этих слов, что пробегавший мимо припозднившийся пассажир, невольно побледнел и шарахнулся в сторону…
3.
К своим двадцати восьми годам Вика Комарова многое успела: поступить и закончить мединститут, выйти замуж, развестись и стать хозяйкой маленькой однокомнатной квартиры в бетонном доме на окраине столицы. Квартиру ей "сделал" бывший тесть, генерал с большими звездами на погонах, в компенсацию за беспутного сына, спустя полгода после свадьбы с легкостью необычайной оставившего молодую жену ради прелестей юной эстрадной певички. Тесть, успевший полюбить невестку, устроил ее также на работу в престижную клинику, ординатором в детское отделение, – на том его милости и закончились. О большем, впрочем, Вика и не мечтала.
Теперь она была свободна и одинока, имела работу, где на нее, генеральскую протеже, косо посматривали, и женскую болезнь, отрешавшую ее от мысли в ближайшем будущем устроить личную жизнь. Болезнь она запустила: вначале помешали переживания, связанные с изменой мужа и разводом, а когда она, наконец, спохватилась, было уже поздно. Ее тщательно обследовали в своей же клинике, назначили лечение и дали недвусмысленно понять, что хотя смерть ей в ближайшем и даже отдаленном будущем не грозит, но и радость плотской любви, не говоря уже о материнстве, тоже заказаны.
– Что ты хочешь, девочка, – грубовато, как все медики ее возраста и пола, сказала заведующая отделением гинекологии, пожилая дама с усами, как у мушкетера, – не умеют у нас пока такие воспаления лечить. За границей – да. Так что если найдешь деньги…
Денег у Вики не было и в ближайшем, а также отдаленном будущем не ожидалось. Неделю она плакала над своей горькой судьбой, но потом смирилась и зажила новой жизнь – размеренной и пустой. Ходила в клинику, работала со своими больными детьми, но все это – механически, как заводная кукла, без эмоций и жизни. Коллеги, знавшие про ее беду (скрыть такое у них в клинике было невозможно), ей не досаждали, но и не сочувствовали. Единственным человеком, переживавшим вместе с ней, была Прохоровна, немолодая грузная медсестра из их отделения. У Прохоровны тоже не было семьи, к Вике она относилась, как дочери, дорогой, но непутевой, их совместные дежурства были единственной отрадой молодой докторши. Прохоровна и сказала ей как-то вечером:
– Сходила бы ты к экстрасенсу. У нас тут один недавно появился – женщин, говорят, хорошо лечит.
Вика было нахмурилась – в институте им про экстрасенсов говорили много и вполне определенно, но Прохоровна не стала ее слушать:
– Когда-то все ваши говорили, что и Бога нет, зато сейчас все палаты иконами завешали. Сходи – корона головы не свалится. Поможет – хорошо, нет – хуже не будет. Только иди к нему рано, а лучше ночью – к нему народ ломится. Иди, доча…
Вика послушалась, но даже приехав среди ночи на такси по указанному адресу, застала у квартиры, где принимал экстрасенс, толпу. Лавочек, расставленных на лестничных площадках, не хватало, люди (многие были с детьми) ютились на подоконниках и просто на ступеньках лестницы – ей тоже пришлось довольствоваться бетонной ступенькой, застеленной газетой. К утру все тело у нее ныло, как побитое, она несколько раз порывалась уйти, и только врожденное упрямство не позволяло ей сделать это.
С рассветом проворные старушки из подъезда стали предлагать ждущим чай, за который ломили несусветную цену, – бабуси хорошо использовали момент. Чай у них был жидкий и несладкий, но Вика все же выпила чашку, затем за отдельную плату напросилась к одной из них домой. Там она умылась и кое-как привела себя в порядок после тяжелой ночи. Старушка-хозяйка оказалась словоохотливой и не вредной: она еще напоила Вику чаем и рассказала о соседе-экстрасенсе. Вика слушала с жадностью – в толпе на лестнице все молчали, и ей очень хотелось узнать, ради чего она и все так мучаются. По словам бабуси экстрасенс был человеком хорошим, хотя немного малахольным – мог в задумчивости пройти мимо соседок, не поздоровавшись. Зато жена, хотя здоровалась всегда, была по мнению бабуси язвой, удивительно, как вообще с такой мог жить нормальный мужик – разве что малахольный. Сказала бабуся и сколько берет экстрасенс за прием; Вике кровь бросилась в голову, когда она услышала цифру. Тут же, при бабусе, она пересчитала деньги в сумочке и с облегчением вздохнула – хватало…
Экстрасенс появился на лестнице рано. Он прошел мимо Вики, заметно прихрамывая – невысокий коренастый мужчина с полуседой бородой, и она невольно вжалась в стену, пропуская его. Как она успела заметить тоже делали и остальные. У дверей квартиры, целитель обернулся к толпе и сказал негромко:
– Сначала все с детьми. Остальные – по очереди…
Вскоре мимо Вики прошла наверх толстая рыхлая женщина с одутловатым лицом – та самая "язва", сообразила Вика.
Ей пришлось прождать еще несколько часов – прием шел медленно, а людей впереди нее было много. Ее уже начинало пошатывать от усталости, и если бы не злость, с каждой минутой все больше закипавшая у нее в душе, она бы давно плюнула и ушла. Сейчас ей хотелось только одного: посмотреть за что этот шарлатан (она уже не сомневалась, что этот, с седой бородой, шарлатан) дерет с больных людей такие деньги и сказать ему пару слов. Каких, Вика не знала, но была уверенна, что слова найдутся. Лишь бы только ее очередь подошла, прежде, чем он уйдет на обед – дальнейшего ожидания она уже выдержала бы.
Очередь, наконец, подошла. В прихожей квартиры Вика шваркнула на стол перед "язвой" заранее приготовленные деньги и решительно открыла указанную ей дверь. "Шарлатан" сидел за столом, справа от входа и пил чай; Вику это почему-то разозлило еще больше. В комнате стояли раскладушки, на них, прикрытые одеялами лежали и спали люди.
– Пожалуйста, – экстрасенс, не вставая, указал ей на свободную, – прилягте.
– Мне раздеться? – с вызовом спросила она.
– Да, – спокойно согласился он, – так мне будет легче. Но если очень стесняетесь…
– Отчего же.
Она не спеша, с тем же вызовом в каждом жесте, сняла блузку и юбку. Она знала, что у нее красивое тело, ей не раз говорили об этом мужчины, и она ждала, что и этот вопьется в нее жадным взглядом. Но он спокойно пил чай, а когда она взялась за застежку лифчика, остановил:
– Этого не надо. Достаточно.
Она хмыкнула и растянулась на раскладушке. Он, наконец, оставил свой чай, встал и заковылял к ней.
– А руки мыть вы будете? – не сдержалась она.
– В этом нет нужды – я не буду к вам прикасаться, – спокойно ответил он, подойдя к раскладушке. Она продолжала с вызовом смотреть на него, и он вдруг мягко улыбнулся:
– Знаете, почему женщин не берут в армию?
– Нет, – удивилась она.
– Неправильно выполняют команду "ложись"… Лягте, пожалуйста, на живот, я хочу посмотреть вашу спину.
Вика покраснела и торопливо перевернулась. Он (она увидела это краем глаза) простер руку над ней, и она явственно ощутила, как холодный ветер медленно пробежал от ее затылка к крестцу.
– Женщин я обычно начинаю смотреть с позвоночника, – спокойно объяснил сверху "шарлатан", у многих все болезни – в нем. У вас все в порядке, хотя не похоже, чтобы вы занимались физическим трудом или спортом. Вы кто по профессии?
– Бухгалтер, – соврала она после минутной запинки.
– Да? – удивился он. – Вот бы не сказал. Я думал – врач, медсестра, в крайнем случае…
Она снова почувствовала, что краснеет.
– Теперь, пожалуйста, на спину.
Теперь она видела его над собой. Он снова простер ладонь над ней, и она вновь ощутила холодную волну, пробежавшую вдоль ее тела. Странно, но это было приятно. Над белым кружевным треугольником ее трусиков рука его задержалась, и она вдруг увидела, как нахмурилось и стало сосредоточенным его лицо. Затем он медленно отвел ладонь.
– Запустили вы, – сокрушенно сказал он, – все горит, – он устало потер лицо ладонью и крикнул:
– Люда!
"Язва" возникла на пороге.
– До обеда больше никого не приму – сложный случай. Скажи очереди.
Однако, "язва" осталась на пороге, недружелюбно разглядывая распростертую на раскладушке полуодетую Вику.
– Я кому сказал! – зло выкрикнул целитель, и Вика с холодком в душе увидела вдруг, как дверь в комнату стала медленно закрываться сама, выталкивая "язву" в прихожую. Та мгновение недоуменно пыталась сопротивляться, а затем с визгом отскочила назад. Дверь с хлестким ударом впечаталась в косяк.
Целитель снова подошел к ней (она смотрела на него с невольным страхом), несколько секунд постоял, сосредоточенно закрыв глаза. Потом вдруг простер над ней сразу обе ладони. Поток холода обрушилась на нее, окутывая и пеленая тупую злую боль, постоянно нывшую в низу живота в последнее время, затем боль исчезла совсем, и волна неизъяснимого блаженства затопила ее. Так было очень давно, в детстве, когда мать купала ее, маленькую, в корыте у печки. Пылал огонь, мать поливала ее теплой водой, ласково оглаживая ее щупленькие плечики большими мягкими ладонями – ощущение невыразимого счастья затопляло ее. И вот это вернулось…
* * *
– Вставай!
Она проснулась и открыла глаза. Хмурое лицо "язвы" плавало над ней.
– Одевайтесь – прием закончен.
Она нехотя встала, под недружелюбным взглядом "язвы" медленно оделась. Целителя в комнате не было, как не было и людей, спавших перед ее приходом на раскладушках. И она поняла, что прием действительно закончен, что он ушел, и сегодня она его больше уже не увидит.
"Язва" вышла в прихожую следом за ней.
– Из-за вас он прием раньше отменил, еще двух минимум мог бы взять, – хмуро заметила она, – не мешало бы вам доплатить.
Вика повернулась и пристально посмотрела немолодую, толстую и хмурую женщину, стоявшую перед ней. И не сдержалась. Слепив сразу два кукиша, сунула их ей прямо под нос…
4.
Некоторое время Панов слонялся по ярко освещенному залу, посреди которого возвышался громадный стол, уставленный бутылками и закусками; вокруг кучками толпилась разряженная публика, оживленно болтая и покуривая. Панов чувствовал себя здесь чужим и мысленно не раз сказал добрые слова в адрес Миши, уговорившего его сюда пойти.
Ассистент и помощник у него появился недавно, после того, как жена стала жаловаться, что сильно устает. Миша пришел к ним в институт несколько лет назад, и они как-то быстро сдружились. Это было странным – Миша был моложе на пятнадцать лет, но вышло как-то все само собой. Миша не только был хорошим сотрудником, но и уважительным парнем – никогда не забывал заварить чай для старшего коллеги и помыть посуду после совместного чаепития. Панов, не привыкший к такому, попытался вначале возразить, но Миша спокойно объяснил ему, что в Средней Азии, где он вырос, не принято, чтобы старший по возрасту ухаживал за младшим…
После закрытия института Миша пробовал заняться коммерцией – торговал на вещевом рынке. Дела у него там, однако, шли не блестяще – на предложение Панова он согласился, не раздумывая. В "клинике" он взял на себя всю техническую работу: сортировал пациентов, объяснялся с налоговой инспекцией и прочими рэкетирами, а также журналистами, быстро пронюхавшими про нового экстрасенса. Он же организовал для Панова несколько визитов на дом к нужным людям, после чего государство оставило их в покое, зато ему стали слать приглашения на всякого рода презентации и банкеты. Обычно он выбрасывал их в мусорное ведро, но вчера Миша уговорил его все-таки сходить хотя бы на одно.
– Вы теперь человек в городе известный, вам нужно показываться на людях, – объяснял Миша, поправляя неуклюже завязанный Пановым галстук, – а то подумают, что вы никого не хотите знать, обидятся…
Чертыхнувшись еще раз про себя, Панов отошел в угол – к маленькому столику. Здесь сидела и курила молодая женщина в глубоко декольтированном вечернем платье. "Красивая", – подумал Панов и попросил разрешения присесть рядом.
Незнакомка улыбнулась и согласно кивнула. Он с удовольствием сел на стул. Вокруг большого стола все стояли (там еще продолжался банкет), и его здоровая нога порядком затекла. Панов отхлебнул из принесенного с собой бокала. Он давно уже не пробовал спиртного, и сейчас в голове мягко и приятно кружило.
– Хотите?
Он обернулся к соседке. Та с дружелюбной улыбкой протягивала ему раскрытую пачку сигарет. Поколебавшись, он взял одну, длинную и тонкую. Соседка щелкнула зажигалкой.
– Как вам банкет, Дмитрий Иванович? – соседка улыбалась ему уже как-то загадочно.
– Вы меня знаете? – удивился он.
– Кто ж вас не знает? – с той же улыбкой сказала она, пряча зажигалку в миниатюрную сумочку. – Весь город только и говорит о маге-кудеснике.
– Издеваетесь? – сморщился он.
– Какое тут, – пожала она плечами. – Я вот к вам на прием собиралась, но боюсь, что не пробьюсь.
– Хотите, я скажу помощнику, чтобы вас пропустили без очереди, – предложил он. – Скажете ему ваше имя и… Вас как зовут?