Баурджин не смог бы сказать, когда он понял, что все – дошли. Может быть, когда ударило в глаза закатное солнце? Или когда, теряя опору, он покатился с вершины перевала вниз, на ту сторону? Или чуть позже, когда услыхал мощный радостный крик: "Хур-ра?!"
Не помнил. Не сознавал. Лишь растянул потрескавшиеся губы в улыбке и прикрыл от солнца глаза. Дошли!
Баурджин внимательно посмотрел вниз, высматривая засадную "тысячу" Инанч-Бильгэ. Напрасно пялился – таковой просто не было! Не было – и все тут, спрятаться-то здесь негде. А в спину уже дышали враги…
Глава 8
Мир вашему дому!
Весна 1196 г. Горы Хангай
Жажда добычи вела монгольских ханов в тысячекилометровые походы, через пустыни и лесные чащи.
В. Каргалов. Русь и кочевники
Никого! У скалы не было ни одного найманского воина. Ни единого.
– Может быть, они прячутся в горах? – несмело предположил Гамильдэ-Ичен. Вот уж кого не спрашивали…
– Может быть, и так, – задумчиво кивнул Кэзгерул. – А может быть, и по-другому. Нам бы самим сейчас неплохо спрятаться – кераиты будут здесь очень скоро.
– Так и сделаем, – согласно кивнув, Баурджин приказал своему десятку – вернее, тому, что от него осталось, – быстро свернуть с дороги и подниматься вверх по какой-нибудь охотничьей тропке.
– А по какой нам идти? – снова спросил Гамильдэ-Ичен. – Ведь тропинок тут очень много.
– Вон по той! – Баурджин уверенно показал рукой на первую попавшуюся. Как бывший командир, знал – никогда, нигде, ни в какой ситуации не нужно показывать бойцам собственные сомнения. Бойцы должны быть полностью уверены в командире. Вот как сейчас.
– Едем! – махнув рукой, юноша первым поскакал по тропинке, за ним двинулся его заметно поредевший десяток и Кэзгерул со своими.
Выбранная Баурджином тропинка уходила круто в горы. Впрочем, воины не стали уходить далеко, а чуть поднявшись, залегли на краю пропасти меж двух коричневато-карминных скал. Хорошее было место, удобное: если вдруг кераиты надумают пуститься в преследование, то очень многие из них найдут быструю смерть в ущелье.
Кэзгерул, погладив расцарапанную щеку, подошел к побратиму, предложил посмотреть на дорогу из-за чахлых кусточков, что росли у одной из скал.
– Конечно, посмотрим, – улыбнулся Баурджин. – Я и сам хотел тебе сказать.
Оставив лошадей под присмотром воинов, оба десятника побежали к скале, где, достигнув кустов, и расположились с весьма относительными удобствами – скрючившись и прижавшись друг к другу. И черт с ним, с неудобством, долго здесь сидеть парни вовсе не собирались, так, посмотреть только.
Внизу, в дорожной котловине, послышался быстро приближающийся шум – топот копыт, гомон. Миг – и из-за скал выскочил передовой отряд кераитов во главе с пожилым мужчиной в блестящих доспехах из мелких металлических пластинок. Вероятно, это и был сам кераитский хан Тогрул, старший брат красавчика узурпатора Эрхе-Хара. Не задерживаясь, вражеские воины, гремя оружием, пронеслись по дороге дальше – Баурджин даже не мог предположить куда. Честно сказать, он до самого последнего момента надеялся, что вот-вот, вот сейчас, спугивая сидящих на голых вершинах скал орлов, прозвучит боевой клич найманов, и тяжелая конница Инанч-Бильгэ, выскочив из засады, наголову разгромит беглецов-кераитов. Баурджин даже представил все в лицах – как скачут свои, как кричат, как носятся в воздухе тучи стрел и тусклое весеннее солнце играет в разящей стали. И гордая ухмылка тронула губы юноши, а рука сама собой легла на эфес сабли.
Но нет… Ничего не случилось. Кераиты спокойно улепетывали, и никто им в этом не мешал, даже не преследовал. Почему? Что еще задумали Инанч-Бильгэ и Эрхе-Хара? Господи, а не побратимы ли со своими десятками невольно показали врагу путь из долины? Да, показали. Невольно. Но ведь не сами по себе, ведь их сюда послал… да Жорпыгыл и послал! Значит, что же, получается, он предатель? А какой смысл предавать победителей ради побежденных? Нет, кажется, все тут намного хитрей…
– Если б мы не укрылись сейчас в горах, а стояли бы и раздумывали, кераиты б нас просто смели, – негромко заметил Кэзгерул Красный Пояс.
Красный пояс… У кого он теперь, интересно? Впрочем, не об этом нужно сейчас думать – часть кераитских воинов вдруг отстала от главных сил, остановилась. Некоторые из всадников спешились, наклонились… Ясно! Ищут следы! Значит, все ж задумали продолжить преследование. Вот, сволочуги! Ну, вообще-то, все правильно – хан и главные силы ушли, а эти, видать, получили приказ найти и уничтожить затаившуюся группировку врага, сиречь – оба десятка побратимов и приставших к ним воинов. Вернее, то, что от этих десятков осталось.
– Уходим! – на ухо прошептал Кэзгерул. – Они сейчас живо обнаружат наши следы.
Воины внизу вдруг обрадованно зашумели.
Баурджин усмехнулся:
– Уже обнаружили! Ты прав, брат, – уходим.
Завернув за скалу, парни быстро побежали к своим, где после недолгого совета решили поджидать кераитов здесь же, на горной тропе.
– Пусть только попробуют сунуться! – хохотнул Кэзгерул. – Живо окажутся в пропасти.
– А много их? – спросил кто-то.
Баурджин прищурился:
– На дне ущелья места хватит для всех! И еще останется.
Юноша оглядел своих. Гамильдэ-Ичен, худющий Гаарча с толстощеким Хуридэном, здоровяки Юмал и Кооршак – их все же не убили, лишь правая рука Юмала была перетянута грязной шелковой тряпицей. Вот других парней – Ильгана с Цыреном и еще некоторых, увы, – уже не было. То ли погибли, то ли ранены, то ли просто отстали. Шесть человек, считая самого Баурджина. Вот и весь десяток. У Кэзгерула – немногим лучше.
– Смотрите, вот они! – бросил вдруг Гаарча и поплотней вжался в снег, ноздреватый и темный.
У самого края ущелья, выйдя из-за красной скалы, показались враги. Остановились, внимательно осмотрели тропу, спешились…
– Приготовить стрелы, – передал по цепочке Баурджин. – Стрелять только по моей команде.
Они залегли за камнями. Лучники – нищие воины захудалого рода. Десятка полтора. А врагов, даже на первый взгляд, раза в три больше. Правда, это только те, кого видно, кто вот здесь, у тропы. Пойдут вдоль пропасти или нет? Ага, совещаются… Все ж таки решились пойти!
Трое вражеских воинов – из простых, без всяких доспехов, всего лишь в вывернутых полушубках – оставив коней, двинулись по узенькой тропке. Осторожно, крепко прижавшись к отвесной скале. Что ж – они сами выбрали свою незавидную судьбу…
– Приготовились, – тихо приказал Баурджин и сам наложил на тетиву стрелу, целя, правда, не в этих троих, а в тех, что толпились у красной скалы. – Стреляйте!
Длинные боевые стрелы тяжело просвистели в воздухе. Не успев даже вскрикнуть, двое вражеских воинов – те, что шли первыми, – пронзенные насквозь, полетели в пропасть! Третий тот час же повернул обратно, правда, назад до своих не дошел, упал, но в ущелье не свалился, так и остался лежать ничком на тропе, утыканный стрелами.
Быстро сориентировавшись, кераиты убрались за скалы и тоже начали огрызаться – одна из их стрел чуть было не попала Баурджину в шею.
– Не высовываться! – уклонившись, предупредил он. – Будем ждать, когда снова полезут.
– Можем и не дождаться, – сзади подполз Кэзгерул. – Кераиты не дураки, чтоб подставляться под стрелы, да еще в таком неудобном месте.
Баурджин обернулся:
– Думаешь, поищут обходную тропу?
– А ты как бы поступил на их месте?
– Да уж точно, на рожон бы не лез. Послушай-ка, нам нужно бы выставить дополнительные посты.
– Обязательно! Пойдем поищем подходящие места – тут, если что, и без нас обойдутся.
Десятники, осторожно посматривая на врагов, все еще пускавших стрелы – правда, уже в гораздо меньшем количестве – отползли в безопасное место и уж только там, за скалою, поднялись на ноги. Местность вокруг казалось неприглядной и неуютной – скалы, пропасти, тропинки, редкие кустики, ложбинки с пористым весенним снегом. Высокие разноцветные скалы – синие, темно-голубые, красные – царапали вершинами низкое облачное небо, дул промозглый ветер, довольно студеный и мерзкий, однако кое-где за скалами солнце уже пекло так, что впору было снимать лишнюю одежду.
– Вон, – осматриваясь, Баурджин кивнул на горушку с поросшим низеньким редколесьем склоном. – Удобное для вражин место, чтоб подкопить силы. А откуда они могут сюда пробраться? А вон по той тропке, – юноша показал рукой, – раз. Либо – по тому ручью, точнее, по его руслу – два. Значит, нужно выставить два поста – у ручья и у тропки. И вот там, – Баурджин кивнул на лысую вершину горушки, – хорошо бы посадить пулеметчика… тьфу ты, лучника… а лучше – двух.
Кэзгерул покачал головой:
– Вряд ли кераиты сюда доберутся. Где мы, а где эта горушка?
– Слушай, брат, – Баурджин бросил на побратима усталый взгляд. – Вряд ли, не вряд ли – давай сейчас обсуждать не будем, а будем исходить из того, что враги вот сюда вот, на этот склон, вполне могут выйти. Выйти, сконцентрироваться и внезапно ударить с тыла. Ведь могут?
– Ну, допустим, могут, – скрепя сердце согласился Кэзгерул. – Правда, не думаю, чтоб это им пришло в голову – больно уж сложно. Надо искать обходную тропу, ползти по ручью – муторно.
– Зато действенно и относительно безопасно!
– Но у нас на счету каждый воин!
– В ущелье не нужно много. Оставим там… Гаарчу с Хуридэном, здоровяков-братьев, ну, я еще с ним буду – вполне достаточно. Ты же с со своими возьмешь на себя вот этот участок, – Баурджин обвел рукой местность. – Ну и мелкий Гамильдэ-Ичен останется для связи – пусть шастает между нами туда-сюда, даже если все будет спокойно. Да, чуть не забыл. Ты поручи своим людям по ходу дела подстрелить какую-нибудь живность – в этом лесочке наверняка водится дичь.
– У нас есть вяленое мясо, – возразил Кэзгерул. – Правда, немного. Ну, в крайнем случае, можно пить кровь наших коней.
– Кровь будем пить, когда уж совсем припрет. А сейчас почему бы и не поохотиться, коль есть такая возможность?
Кэзгерул с некоторым удивлением посмотрел на побратима:
– Знаешь что, анда? Я теряюсь в догадках – ты сейчас рассуждаешь, как опытный полководец – нойон. Но ведь я знаю, да и все знают, что ты нигде не мог этому научиться, ты же рос рядом с нами. Мне иногда даже страшно становится тебя слушать, настолько ты бываешь прав! Мне, к примеру, мысль насчет этой горушки даже в голову не пришла бы. Откуда она пришла к тебе? Ведь ты же нищий пастух, а вовсе не полководец! Или… Или ты действительно испил из волшебной чаши в заброшенном дацане колдовского урочища Оргон-Чуулсу?
– Испил, испил, – захохотал Баурджин. – Такой там крепкий оказался айран – до сих пор в голове шумит!
– Да ну тебя, анда! Все шутишь.
А Баурджин уже не смеялся, а задумчиво смотрел в небо.
– Опасаешься, как бы не начался снегопад? Может! И тогда уж нам придется несладко.
Юноша перевел взгляд на побратима-анду:
– Как ты думаешь, враги могут сунуться ночью?
– Ночью – в горы? – Кэзгерул рассмеялся. – Если только сойдут с ума.
– Это хорошо… хорошо…
– Чего уж хорошего-то?
– Кэзгерул, мы ведь совсем не знаем эти горы.
– Да, не знаем. К сожалению.
– А, значит, выход у нас один – возвращаться в долину к своим по хорошо знакомой дороге.
– Ага, – громко засмеялся Кэзгерул. – Хотел бы я посмотреть, как это можно проделать? Там же враги!
– Враги явятся за нами, думаю, завтра с утра. Вряд ли они станут мешкать.
– Что-то я тебя не очень понимаю, брат.
– И пойдут они в обход, через вот это горушку. По крайней мере, я бы сделал именно так, а у меня пока нет оснований подозревать кераитов в глупости.
– Анда, не говори загадками. Чего ты хочешь?
– Есть одна мысль. Твои парни умеют ставить настороженные луки?
– Среди них есть опытные охотники!
– Я скажу им, что нужно будет сделать. Да, ты не против, чтобы мои воины принесли клятву тебе?
– Мне?!
– Так, на всякий случай.
– Даже не знаю, что и сказать.
– Мы ведь с тобой побратимы!
Кэзгерул засмеялся:
– Уж ты и хитер, анда! И, знаешь, я боюсь, что ты… что с тобой… В общем, храни тебя Христородица и Иисус Христос!
Осмотрев местность – "проведя рекогносцировку", говоря словами генерала Дубова, – Баурджин четко осознал: им нужно вырываться отсюда как можно быстрее. До тех пор пока враги не вышли к лесистой горе. Первое время, конечно, их можно сдерживать, и вполне успешно, но ведь кераитов много, а окруженных мало – когда-нибудь, рано или поздно, вражеские лучники просто-напросто перестреляют посты, после чего без особого труда займут лесистый склон. Дальше уж и говорить не стоит: ударят с обеих сторон, и, как говорится, пишите письма. Значит, не нужно ждать. А вот создать у врага такое впечатление нужно – за счет охоты, костров и прочего. Дескать, запертые в горах найманы там и собираются отсидеться. Н-да-а… Гибельный путь! Что ж, придется чем-то жертвовать… вернее – кем-то! А, где наша не пропадала! На Халкин-Голе, под Сталинградом, на Четвертом Украинском что, легче было?
По возвращении Баурджин собрал всех – и своих, и кэзгеруловых, и приблудных. Четко разъяснил, кому что нужно будет делать. Вроде бы всем все было ясно. Однако неожиданно заартачился Гамильдэ-Ичен! Вот уж от кого ничего подобного не ждали!
– Нет! – неожиданно заявил парнишка. – Мой нойон – Баурджин, и я останусь ему верным до самого конца! Почему я должен приносить клятву верности другому? Нет, Кэзгерул Красный Пояс – хороший воин и командир. Но ведь у нас пока есть свой!
– Мы тоже не будем присягать другому! – переглянувшись, тут же заявили здоровяки – Кооршак и Юмал.
И напрасно Баурджин убеждал, что это – для их же пользы.
– Ты просто хочешь нас обидеть, нойон! Не знаем, уж чем мы перед тобой провинились.
– Ладно, – десятнику скоро надоело спорить. – Будь по-вашему, пусть уж все остается, как есть, в конце концов, быть может, всем нам придется погибнуть и к своим не вернется никто. Я вовсе не хотел вас обидеть, а…
– Мы прекрасно поняли тебя, нойон! – невежливо перебил Гамильдэ-Ичен. – Ведь по воинским законам кочевий десяток, не уберегший своего вождя, подлежит смерти. Если ты собрался умереть, Баурджин-нойон, – знай, мы тоже умрем вместе тобой!
– Эх! – с улыбкой махнул рукой Кооршак. – Хорошо сказал парень! Верно и красиво… я б так не смог!
– О, мой верный Гамильдэ-Ичен! – подойдя ближе, Баурджин порывисто обнял парнишку. – Верные друзья мои… Что ж, коль уж вы так хотите… будете помогать уйти остальным! Гаарча, Хуридэн – а вас я все же попрошу дать клятву моему побратиму. В случае чего вы отомстите за нас!
– О, мы так и сделаем, Баурджин-нойон! Как скажешь, – Гаарча льстиво заулыбался, а толстощекий Хуридэн усиленно закивал. Да, эти парни вовсе не собирались за кого-то там умирать. Впрочем, Бог им судья.
Остальных Баурджин расставил по местам уже вечером. Здоровяков – у пропасти, Гамильдэ-Ичена – на горушке, за целым рядом настороженных самострелов. Гаарча с Хуридэном укрылись вместе с десятком Кэзгерула в лесочке, но не в той стороне, где самострелы и Гамильдэ-Ичен, а гораздо ближе к обходной тропе. Спрятались. Кэзгерул, правда, явно обиделся на своего анду – уж как порывался вчера остаться с ним, и как долго пришлось его уговаривать Баурджину. Уговорил-таки кое-как. Ты, сказал, не за себя сейчас отвечаешь, а за других – вот и отвечай, да как можно лучше.
– Ну, не дуйся, анда! – Баурджин все ж таки улучил момент, хлопнул по плечу побратима. – Поверь, я вовсе не горю желанием поскорее покинуть этот мир. Сколько еще тут не выпито хмельного, сколько не познано дев! Нет, рано мне спешить на тот свет, рано!
Кэзгерул встрепенулся:
– Рад слышать такие слова, брат! Если все сложится – я буду ждать тебя на равнине семь дней… нет, девять!
– Ну-ну, уймись, друже! Вполне достаточно трех.
Уже начинало темнеть, как всегда в горах – быстро. Вот только что было еще достаточно светло и вдруг – раз: темнота, хоть глаз выколи! Бархатно-черная ночь словно бы упала на землю, набросилась, выскочив из какого-то тайного укрытия, вонзая острые клыки редких из-за облачности звезд в остатки еще голубеющего неба, окрашенного зловещим багрянцем заката. Ветер утих, и от того, кажется, стало еще страшнее – мерцающие в разрывах черных облаков звезды казались злобными глазами ночных демонов. На той стороне – с вершины горы, куда поднимался сейчас Баурджин, было хорошо видно – разложили костры и пели протяжные песни.
Нападут! – осторожно ступая, думал юноша. – Обязательно нападут! Иначе б не вели себя так беспечно… Нарочито беспечно! Мол, смотрите все, слушайте – сидим вот сейчас и честно отдыхаем… как немцы 22 июня на польско-советской границе! Тихо, спокойно, благостно… Постреливали только, гады, да и самолеты со свастикой то и дело нарушали воздушную границу. Командование же твердило одно – не поддаваться на провокации! Не поддаваться! А вдруг – артподготовка, бомбежки наших городов и сел… И голос Молота по радио – война. Это уж потом выступил Сталин – "братья и сестры". Как ненавидел его в тот момент Дубов! Ну, как же так можно было? Ведь ясно по сути, что такое фашизм… И только потом уже понял, а ведь в чем-то прав был вождь. Для Германии – не только для гитлеровской, война на два фронта означала верную и скорую смерть, как уже было в Первую Империалистическую. Что же, выходит, Гитлер сам себе враг? Бросился на СССР, оставив за собой непобежденную Англию… решился-таки на самоубийство. Правда, пер, как паровой каток – к лету сорок второго докатился аж до Волги! И долго потом пришлось выгонять… Кроваво и долго…
– Эй, Гамильдэ-Ичен! – поднявшись на вершину горы, тихо позвал юноша.
– Я здесь, Баурджин-нойон!
– Задачу помнишь?
– Конечно, нойон. Метать стрелы, пока ты не подашь знак, потом – на лошадь, потом – с лошади, в ущелье, ну, там где ручей.
– Молодец, – похвалил Баурджин. – Смотри, завтра стрельбой не увлекайся. Нам врагов не перебить, заманить надо. Прикидываешь?
– Да, – согласился плохо видимый в темноте Гамильдэ-Ичен, потом немножечко помолчал и снова подал голос, правда, уже тише. – А можно кое о чем тебя спросить, Баурджин-нойон?
– Ну, спроси, – Баурджин усмехнулся. – За спрос монет не берут!
– Зачем ты сейчас всех спасаешь? И сам рискуешь больше других… я ж понимаю. Ведь тот же Жорпыгыл, будь он на твоем месте, просто выставил бы сейчас всех в засады, а сам бы уехал, куда глаза глядят, бросил бы воинов, отсиделся бы где-нибудь…
– Как крыса!
– Ну, он же вождь!
– И я – десятник, – негромко отозвался Баурджин. – Пусть маленький, но командир. А значит, не только за себя, но и за всех вас, за весь десяток ответственный. Не только о себе, но в первую голову о вас, о бойцах, думать должен.
– Нойон не должен думать о простолюдинах!
– О бойцах, Гамильдэ-Ичен, о бойцах… Вот если они не будут уважать своего командира, пойдут ли за ним в смертный бой?