– И все же я одного не могу понять. Вдвоем, ну пусть втроем, против пятнадцати кархов – и покрошили их за час. А с одной жалкой зверюгой я уже второй месяц не могу справиться. Я же все-таки кимвер! Короля Крыс уже два раза убивали, а он жив! Возрождается, можно сказать, из трупа – я сам это видел. И паранормальные способности у него такие, что он уже не на лесную тварь, а на Великого Духа тянет. В городе создал сумасшедшую секту имени себя. Молятся там на великого Короля Крыс…
– Карх воскрес, – произнес Бьехо. – Гоор-Готе удалось сделать то, чем он мне некогда похвалялся. Он смог сделать одного из кархов бессмертным. И когда бессмертный карх восстал из праха, он вобрал в себя силу остальных брукс. Убить остальных кархов было не так уж и трудно. Но этого так просто не убьешь.
– Ты что, знаком был с Гоор-Готой? – Глаза Демида полезли из орбит.
– Да. Он приходил сюда, говорил со мной. Он просил меня помочь. Но я… Люди сказали бы, что я смеялся. Что он мог дать мне? Он говорил, что может помочь мне, что может прекратить мою жизнь. Я сказал ему, что переживу его надолго. Его земная жизнь заканчивалась. Гоор-Гота думал, что только начал свою земную жизнь, но печать уже отметила его лоб. Печать смерти. Я сказал Гоор-Готе, что смерть его придет от троих: от человека-медведя, от девушки из-за моря и от последнего бессмертного – от тебя, Демид. Гоор-Гота смеялся. Но я видел, что он испугался, потому что Бьехо не может врать, он говорит только правду – так он устроен. И вот Гоор-Готы больше нет – ты убил его, человек. А выродок его жив. Карх жив.
– Елки зеленые! – Демид стукнул себя кулаком по колену. – Как убить Короля Крыс, если он бессмертный? Как с ним справиться?
– Зачем с ним справляться? Оставь его в покое. Сейчас он боится тебя встократ больше, чем ты его. Он обжегся. Думаю, в ближайшие лет пятьдесят он не будет тебя трогать. Для него это – не срок. И для тебя, кстати, тоже. Только ты еще об этом не подозреваешь.
– Карха надо уничтожить. И чем быстрее, тем лучше. Он убивает людей.
– Ну и что? Сами люди убивают себя гораздо чаще.
– Кархи могут плодиться!
– Да? – Бьехо выглядел крайне удивленным. – Не может того быть! Они не могут это делать. Это может нарушить равновесие…
– Зато это могут делать люди. Я только недавно уничтожил пяток едва не родившихся уродцев. Наверное, где-то все-таки хранится генетический материал, оставленный Гоор-Готой. И какие-то люди воспользовались моей линией для гестации эмбрионов. Клоны… – Демид осекся. – Впрочем, о чем я говорю? Ты же не знаешь, что такое клон…
– Не знаю. – Демид обнаружил, что старик смотрит на него с восхищением. – Я не знаю, что такое клон. Но если ты, человек, сумел создать артефакт, где можно выращивать живых существ как в утробе, то ты великий маг! Давно человеческие маги не посещали меня!
– Никакой я не маг, – Демид раздраженно посмотрел на бородатую анахроничную личность, сидящую в углу – тоже еще, старик Хоттабыч нашелся. – Это дело техники. Научно-технический прогресс, понимаешь? И когда такие игрушки попадают в лапы нечистоплотных людей, они начинают творить безобразия, по сравнению с которыми жалкая магия…
– Сам ты анахронизм, – прервал его старикан. – Мне не так важно, каким способом ты создаешь тела тварей. Но если ты можешь сделать это, то я не понимаю, какая еще помощь тебе требуется? Помочь тебе в борьбе с кархом может такой же, как он.
– Что?
– Сделанный так же, как он.
– Что ты хочешь этим сказать?
Но Бьехо уже расплывался, растворялся в воздухе.
Нечестно это было! Демид только разговорился с Бьехо, только подобрался к главному, и вот пожалуйста – сеанс окончен. Демид рванулся вперед, к старику, забыв о низком потолке, и въехал лбом в бревно. В глазах его потемнело, и он свалился обратно, на глиняный пол.
ГЛАВА 23
– Демид! Дема! Что с тобой?
Кто-то лупил его по щекам, и довольно сильно. Больно лупил.
Дема открыл глаза. Лека стояла на коленях перед ним и уже замахнулась ладошкой, чтобы в очередной раз влепить ему пощечину.
– Прекратить избиение! – скомандовал Демид. – Лека, ты что, передумала?
– Что – передумала? – Лека вытаращилась на него как на пришельца с того света.
– Умирать передумала?
– Я? Я думала, это ты того… Копыта откинул.
Дема громко заржал.
Лека посмотрела на него с недоумением, а потом начала хихикать – все громче и громче. Минут пять они хохотали до слез, и не могли остановиться, и катались по траве, и вытирали слезы, и суровые ели смотрели на них с раздражением – вот еще, дети малые, устроили тут концерт на полянке.
– Уф-ф, не могу! – Дема лежал на травке, и держался за живот, и смотрел в небо, и любовался озорными летними облачками. – Красота, Лека! Ей-богу, никуда уходить не хочется. Ты как насчет пикничка?
– Умираю от голода. – Лека уже запустила лапу в рюкзак и уже жевала что-то, набив щеки, как хомяк. – Слушай, по-моему, я похудела немножко. Штаны сваливаются.
– Отставить! – заорал Демид. – Рядовой Прохорова, вы чего это казенное добро без вилки жрете! Совсем культуру растеряли, понимаешь! Ну-ка, встать по стойке смирно, пятки вместе, руки по швам. По швам, я сказал, чего вы их в карманы засовываете?
Лека фыркнула, и крошки недожеванного бутерброда полетели Демиду в лицо. Дема брезгливо отряхнулся, дотянулся до рюкзака и достал оттуда белую ткань.
– Скатерочка, – сказал он с любовью, нежно разглаживая чистую ткань на траве. – Скатерочка-самобраночка. Повернись к лесу передом, ко мне… э… ну, предположим, едой. Дема кушать хочет. Пока тут некоторые без сознаниев валялись, он, как всегда, черную работу делал. И черную работу, и мокрую работу, и всякую противную работу он делал, и все всухомятку. А сейчас Дема кушать будет. Культурно кушать. Потому как он некультурно кушать не могет, как некоторые оборванки. Потому как душа его нежная требует чистоты, красоты и всяческого отдохновения…
Так бормотал Дема, а на столе между тем появлялись всякие тарелочки в вакуумных упаковочках – и салатики, и колбаска копченая, и рыбка специального посола, семужка розовая, ароматная, и буженинка, и хлебушек мяконький, и огурчики малосольные, и, само собой, бутылочка водочки – не какой-нибудь там импортной, с двумя Распутиными, мигающими невпопад, а нашей, местной водочки, экологически очищенной и полезной для здоровья. Удивительно, как Дема дотащил все это, и не выкинул где-нибудь под кустом, но, как вам известно, Дема у нас – двужильный парень, и к тому же гурман и чревоугодник большой, и скорее скинул бы какой-нибудь другой груз – например, Леку, чем свой упакованный закусон. Вот такой молодец наш Дема, не забывает о душе! И сидит он уже перед своим дастарханом, как турецкий паша, и хлебосольно проводит рукой над скатертью, и говорит голосом ласковым, со всей культурностью:
– Садись, дорогая гостья, – говорит он. – Садись, сладкая моя Лека, и кушай, что хочешь, даже икру. Не жалко. Только кушай культурно, а то я тебе руки вырву, солнышко мое ненаглядное. Потому как мне твое крокодилье заглатывание пищи весь аппетит перешибает.
И сидят они вдвоем, и кушают интеллигентно, жуют с закрытыми ртами, и пальцы не облизывают, а вытирают культурно о штанину. И пьют водку из маленьких хрустальных лафитничков с синими искорками на гранях (хотя у автора есть подозрение, что это простые пластмассовые стаканы, но кто теперь докажет?), и ведут приятный разговор.
– Демид, где мы?
– Черт его знает. Ик! – Дему одолел приступ икоты и он сделал большой глоток из фляжки. – Где-то в еловом лесу. Ты сама хоть что-нибудь помнишь, Лека?
– Ты пропал. Говорили, тебя в тюрьму посадили. Я совсем одна осталась. И Лесные позвали… Позвали меня в Круг. Они сказали, что все расскажут мне. Но карх пришел раньше меня. Он убил всех. А дальше я не помню ничего. Только помню, что кто-то сказал мне, что надо найти Знающего.
– Я нашел Знающего. – Дема вдруг посерьезнел, даже жевать перестал. – Знает-то он, судя по всему, много, да так ничего мне толком и не сказал. Впрочем, одну неплохую мыслишку подкинул…
– Кто он, этот Знающий? Откуда он?
– Думаю, он оттуда, – Дема ткнул пальцем в небо. – От Создателя нашего. Так сказать, посол по спецпоручениям – старый, как мезозойская эра, и уставший до чертиков. Судя по всему, меня снова втянули в большую игру со сплошными летальными исходами. Хотя задача на теперешний момент проста – надо убить Короля Крыс, карха. Иначе он убьет меня. Я ему почему-то очень не нравлюсь.
А дальше Демид вкратце рассказал, кто такой карх, и откуда он взялся. Рассказал и о культе Короля Крыс в городе. Поведал, за что его запихнули в тюрьму, и как он оттуда выбрался.
Но о самом главном Дема почему-то промолчал – наверное, из скромности. Ничего не сказал о том, что он – Последний кимвер, и что все страсти разгорелись именно из-за его скромной персоны. О том, что как только земной срок его закончится, закончится и Время Человеков.
Страхи-то какие.
Пожалуй, Дема и сам в это не очень-то верил. Вовсе не хотелось ему быть столь значительной фигурой, да еще и подлежащей торжественному закланию. И уж тем более не хотелось быть бессмертным. Насмотрелся он только что на одного бессмертного. Непохоже было, чтобы Бьехо получал какое-то удовольствие от своей бессмертности. Бьехо выглядел, как человек, который очень хотел умереть. Он устал от жизни.
– А я? – спросила Лека. – Что ты обо мне расскажешь?
– Да ничего хорошего. Я получил твой телепатический сигнал, бросил все свои дела в городе и помчался тебя выручать. Еле нашел тебя – в лесу, на березе, голую и окоченевшую. И что ты думаешь? Вместо того, чтобы с радостью кинуться ко мне в объятия, ты устроила безобразную потасовку. Кричала на каком-то неприличном языке, кулаком мне в глаз засветила! Вот, фонарь видишь? – Дема дотронулся до лилового синяка на скуле. – Твоя работа. Степка – свидетель.
– Прости, – Лека скромно потупила глаза. – Демочка, милый мой… Спасибо тебе.
Она встала, подошла к Демиду сзади и обняла его за шею. Так и стояла, и молчала, и пахло от нее теперь уже не березовыми вениками, а как прежде – тепло и привычно, и Демид даже закрыл глаза, и подумал, что, может, и не было той дикой ночи у Русалкиного Круга, и бешеного трехдневного марш-броска по непроходимой чаще с полутрупом Леки на плечах, и вообще ничего не было. Есть только пикничок на полянке, и милая девушка Лека, по-прежнему такая красивая и желанная, что дух захватывает. И не только дух…
– Знаешь, Лека, чего я сейчас хочу? – спросил Демид сиплым голосом.
– Чего?
Демид сообщил ей о своем желании на ушко, и Лека улыбнулась, и порозовела. Ей очень понравилась демина мысль.
А ели были опять недовольны. Что за люди такие невоспитанные! Вытворяют, что хотят! То хохочут, то кувыркаются в голом виде по всей поляне. Никакого понятия о скромности!
***
Лека и Демид возвращались в Нижний Новгород. Окружным путем, через соседнюю область. И сейчас тряслись в дорогом купе спального вагона фирменного поезда. Почему-то Демиду показалось, что в электричке, где можно свободно шнырять по проходам, их легче вычислить и найти. Да только мимо вокзала не пройдешь. Вот он, приближается, черт бы его побрал. Как ни крутись, мимо не проедешь.
Дема снова замаскировался. А вот Лека была в обычном своем обличье. Демид надеялся, что в ориентировках, что раздавали милиционерам, не было ее фотографии. Она-то тут причем? Она не преступница – собак-мутантов не выращивала, людей не убивала, золото не грабила, из тюрьмы не драпала.
Dum spiro, spero.
– Дем… – Лека прижалась к Демиду, смотрела, как мелькают в окне городские дома в желтых квадратиках вечерних огней. – Страшно мне. Заметут нас в городе. Нужно было оставаться там, в лесу.
– Ну, милая… – Дема развел руками. – Такого я от тебя не ожидал. Я думал, ты романтик в душе. Представь только – нашел бы нас в лесу карх, веселый розовый вурдалак. Употребил бы в пищу. И все – никакой славы, только размазанные клочки кровавой слизи в траве. А теперь представь, что творится тут, в городе: наши с тобой портреты на всех заборах с надписью "WANTED". Крупные заголовки в газетах: "Гениальный ученый-маньяк со своей кровожадной помощницей наконец-то задержаны российскими внутренними органами!" Наши мордовороты с оскаленными клыками на всю полосу. "Экономика страны сразу пошла на поправку! Зловредные оборотни Коробов и Прохорова пожирали не только невинных людей, но и денежные финансы! Подкупали честных чиновников, задерживали выплату зарплаты, продавали детей американским цыганам, двигали НАТО на восток, развращали здоровый дух нации". Мы с тобой напишем мемуары, как шпионили в пользу Бангладеша и топили радиоактивные отходы в кремлевском сортире. Будем приговорены к высшей мере, великодушно помилованы президентом и пристрелены при восьмой попытке к бегству.
– Нет, в самом деле? Что ты задумал, ненормальный?
– Увидишь.
Демид усмехнулся, и Леке стало не по себе. Видела она уже такое выражение его лица. Спокойной жизни оно не предвещало.
Коробов взял след.
***
Откровенно говоря, Демид чувствовал себя не слишком уверенно. До этого он нагло, в открытую, пересекал просторы родной отчизны, уже числясь во всероссийской розыске. Но тогда что-то внутри него говорило, что настоящей опасности нет. Мастера своего дела, настоящие профессионалы, не попадались ему на том пути – промахнулись, ошиблись, искали не там, где следовало. Теперь же мрачное предчувствие навязчиво шебуршилось в душе Демида. Сейчас вокзал был опасен.
"Настоящий профессионал" означало не только специалиста по наружному наблюдению. Это мог быть и настоящий убийца. Если Демид был столь важной картой в игре, то не стоило играть с ним дальше. Безопаснее было кинуть карту на стол. Открыть козырь. Кинуть карту-Демида на черный шершавый стол асфальта, в лужу его собственной крови. Прострелить карту в самое сердце, и дело с концом.
"Там есть кто-нибудь, на вокзале? Кто-то из серьезных людей?"
Снова за советом к внутреннему Я. Оно всегда давало хорошие советы. Демид уже начал относиться к нему с уважением. Хороших советчиков стоит ценить – тем более, когда они внутри тебя. Очень удобно – справочная программа в башке. Подвел стрелочку к нужному значку, кликнул мышкой – и Help на весь экран – к тому же русифицированный.
не знаю
"Как – не знаешь?! – Демид даже опешил. – На кой черт ты мне тогда дан? Может, у тебя сломалось что-нибудь? Может, слесаря-наладчика надо вызвать – оттуда, из небесной мастерской?"
глупая шутка. не забывай я это лишь только ты сам. есть предел. я больше твоя память нежели способность к анализу
Тьфу ты!
Демид и Лека вышли в коридор вагона. Пассажирский народ уже повыскакивал из своих купейных клетушек, прилип носами к окнам. Поезд то ускорял ход, вздрагивая и клацая всем своим огромным членистым телом, то тормозил. Он скользил уже по рельсам города, но никак не мог добраться до места, где мог бы встать и отдохнуть – с шипением выбросить кубометры сжатого воздуха, кубометры сжатых пассажиров и расслабиться.
Четыре бабенки, стоявшие рядом с Демидом, оживленно показывали пальцами в окно и громко обсуждали все, что попадалось им на глаза. Разговаривали, не боясь, что кто-то подслушает их разговор.
Потому что говорили они на английском.
Эти четыре тетки были иностранками. Одна из них, стандартно крашеная блондинка, девушка лет сорока, а-ля Джейн Фонда восьмидесятых годов, с мускулистыми ногами, затянутыми в черные джинсы, точно была американкой. Судя по тому, как чувиха восклицала "noway" по поводу и без повода, по тому, как тянула свое "yeah… ", она заслуживала на грудь таблички "I'm American. I'm looking for some knick-knacks. Do you accept credit cards? "
Вторая была ростом повыше Демида, лет тридцати пяти, этакая сухощавая кобылица с унылым лошадиным лицом, с плечами, напоминавшими по форме вешалку для одежды. На вешалке этой висел совершенно мужской широченный пиджак, болтавшийся из стороны в сторону при каждом покачивании поезда. Мало того, пиджак был дополнен вполне мужской (безо всяких скидок на Unisex) рубашкой и абсолютно мужским галстуком в желто-коричневую бухгалтерскую клеточку. Правда, ниже пояса наблюдались обычные синие джинсы и ковбойские сапоги. Дема скорее ожидал бы обнаружить там брюки со стрелочками и лаковые черные туфли сорок третьего размера.
Разговаривал сей субъект непонятного пола мало, и с таким странным акцентом, что Дема не понимал ни слова. Не так уж хорошо знал Демид английский. Вот Лека – да! Она щебетала, как попугайчик. Работа у нее такая была.
– Слышишь, Лека? – Дема тихо толкнул локтем свою попутчицу. – Вот эта лошадка в пинжаке цвета навоза, она откуда? Акцент у нее жуткий. Из Голландии, что ли?
– Англичанка она, – сказала Лека, не отрываясь взглядом от окна. – Йоркширский диалект. "Ми модэ" вместо "май мазэ".
При слове "йоркширский" тетка вздрогнула и внимательно посмотрела на Леку.
– А остальные две? Вон та брюнеточка с розовой попкой? Она откуда?
Попка была действительно что надо. Девушка небольшого росточка в черной кожаной куртке облокотилась локтями на поручень окна и выпятила ягодицы, туго обтянутые розовыми трикотажными леггинсами. Сразу было видно, что никаких трусиков под этими леггинсами нет. Вторая брюнетка имела мощное квадратное туловище, внушительный бесформенный бюст, кепку с козырьком на голове, была одета в синий свитер и ярко-оранжевый жилет. Она настолько напоминала укладчицу асфальта, что хотелось дать ей в руки совковую лопату и крикнуть начальственным голосом: "Марьстепанна, чо простаиваешь? Давай работай!"
– Эта симпампулька – с явным испанским или итальянским акцентом, а тетка в кепке – наверное, американка, во всяком случае, англоязычная, – Лека говорила едва слышно. – Только ты зря на эту задницу таращишься, тебе тут ничего не светит. У всех четырех дамочек ориентация того, не совсем нормальная.
– То есть, они что, "голубые", что ли? – Демид еле сдержался, чтобы не повернуться к бабенкам немедленно и не начать их бесцеремонно разглядывать, как кенгуру в зоопарке.
– Баб "голубых" не бывает, – терпеливо объяснила Лека. – "Голубые" – это мужики. А этих называют "розовыми".