И полномочный папский легат удалился, в своем разлетающемся черном плаще с белым подбоем в самом деле похожий на огромного ворона. Крики и свист за воротами стихли: студенты отлично понимали, что штурмовать Клементину полезет только безумец, а драть глотку перед запертыми створками бессмысленно. Многострадальный кардинал еще немного постоял, еле слышно бормоча что-то себе под нос, затем внезапно развернулся и зашагал по направлению к собору. Меня он не заметил.
"Я бы мог его предупредить, - пришла откуда-то неожиданная и опасная мысль. - Сказать о папской булле с разрешением на его арест и объяснить, что Мирандолу все одно не спасти".
Идея вмешаться, после вдумчивого размышления, мне не понравилась. Я не встреваю в дела тех, кто стоит намного выше меня. Маласпина догадывался, на что шел, когда предъявлял наместникам дядюшкины бумаги, вот и пускай выкручивается. Допрашивать венецианца начнут не раньше завтрашнего дня, сейчас около шести вечера, уйма свободного времени и куча новостей, которыми надо бы поделиться. Похоже, события начинают приобретать все более непредсказуемый характер.
...Но, я все-таки иезуит. И подчиняюсь уставу Ордена.
КАНЦОНА ЧЕТВЕРТАЯ
Игры в загадки
Кржижовницкая площадь постепенно возвращалась к первоначальному виду. Толпа, еще немного покричав для очистки совести, разошлась. Торговцы, ворча и изобретательно проклиная студенческую братию, подсчитывали сегодняшние убытки, городские стражники зацапали каких-то не в меру буйных юнцов и волокли в кутузку - разбираться, над городом сгущался ранний вечер, и в сумерках особенно ярко мелькнула знакомая морковно-рыжая шевелюра. Мальчишка-разносчик приплясывал со своим неизменным лотком на углу Анежковой улицы, и впервые за этот долгий день я, кажется, немного обрадовался.
- Ой, пан, а я как чуял, что вы сегодня приедете! - жизнерадостно заверещал Мотл, когда я остановил лошадь рядом с его пристанищем - глубокой нишей в стене дома. - Тут такое было, такое было!.. Вот, это я для вас отложил... - на свет явился тщательно перевязанный веревочкой пергаментный сверток. Надо же, хоть кто-то обо мне позаботился. - Слыхали новость? Говорят, инквизиторы собираются венецианского посла засудить?
- Собираются, собираются, - подтвердил я, выбираясь из стремян и присаживаясь на чугунную тумбу с цепями. - Это что, опять пирожки с тараканами? - я нарочито подозрительно оглядел сверток, прежде чем разворачивать. Сказать по правде, есть хотелось ужасно.
- Ни Боже мой! - оскорбился мой верный проводник по Праге. - Вы ж у меня постоянный покупатель, как можно!.. А правда, что этот итальянец, ну, Мирандола - ведьмак и колдун?
- Трепло он, вот и все, - недовольно буркнул я. - Кстати, ты видел представление от начала до конца? - Кивок. - Не знаешь, что за парень сидел на Карловом сапоге и распевал, а потом быстро смылся?
Подвижная физиономия Мотла приобрела крайне задумчивое и невинное выражение. Истинный сын своего народа, мой рыжий приятель следовал древней, как мир, заповеди: любой товар стоит денег, а сведения - тем более.
- Малолетний вымогатель, - я полез за кошельком, удивляясь, как его не срезали в такой толкучке. - Да, я у тебя еще покупаю вон тот пирог. Надеюсь, моя лошадь не отбросит копыта, когда съест его?
Вместо ответа мальчишка принялся разламывать слоеную лепешку на кусочки, скармливая их благодарно зафыркавшей кобыле. Я отсчитал пять имперских марок, продемонстрировал их оживившемуся Мотлу, но вовремя отдернул руку:
- Сначала рассказ.
- Он живет в Целетной улице, - Мотл здраво рассудил, что обещанные злотые с лихвой покроют его дневную выручку, и щедро угостил ничуть не возражавшую лошадь остатками своего товара. - В Прашной Бране.
Я вопросительно нахмурился. Прашна Брана, то есть Пороховая Башня - это уцелевшая часть старинных городских укреплений, сейчас в ней находится пороховой склад, по которому она получила свое название, и единственные обитающие в ней люди - солдаты пражского гарнизона, несущие охрану.
- Да не в самой башне, а в трактире неподалеку, - уточнил понятливый мальчишка, переворачивая опустевший лоток и усаживаясь сверху. - Трактир "Прашна Брана" со сдачей комнат.
- А поподробнее? - я добавил в кучку монет еще одну. Мотл насторожился и очень осторожно поинтересовался:
- Зачем пану знать про какого-то рифмоплета?
- Неутоленное любопытство, - честно объяснил я. - Будешь говорить или мне поискать кого-нибудь другого, менее подозрительного и более сговорчивого? Или ты на самом деле ничего не знаешь и только корчишь из себя умника?
- Кто не знает? Я не знаю? - возмущенный до глубины души Мотл взъерошился, как рассерженный бродячий котенок. - Я не знаю? - повторил он, словно пробуя слова на вкус. - Да этого типа вся Прага знает, кроме вас! В общем, так. Он приехал месяца три назад, откуда-то из Германии - из Нюрнберга или Регенсбурга. Привез с собой подружку, родом француженку, по имени Яна.
"Жанна или Жаннет", - мысленно перевел я на привычный лад, решив не перебивать.
- Они сняли комнату в "Бране", за полцены, - вдохновенно продолжал излагать Мотл. Я мимолетно поразился тому, насколько сложно в Праге укрыться от взглядов таких вот все подмечающих и незаметных еврейских детишек. - Взамен второй половины по вечерам развлекают посетителей: парень бренчит на лютне, девица танцует и рассказывает всякие истории. Людям нравится. Они частенько наведываются в Масляные Лампы - там у них приятели, водят дружбу с актерами из венецианского театра, который у вас, на Малой Стране, - он задумался, покивал и несколько разочарованно закончил: - Все... Хотите - приходите нынче вечером в "Прашну Брану", сами увидите...
Я бы в самом деле сходил, но подозревал, что вряд ли выкрою необходимое время.
- Лови, заслужил, - монеты перешли из рук в руки. - Только забыл сказать одну вещь - как зовут этого парня?
- Лэрц, - Мотл тщательно спрятал праведный заработок, поднялся и принялся навьючивать на себя опустевший лоток. - Это, конечно, не настоящее имя, но так его все называют.
"Лэрц, - озадаченно повторил я про себя. - Ясно, что прозвище, только на каком языке?.. Похоже, по-немецки: Lerche - Жаворонок. Вполне подходящая кличка для того, кто зарабатывает на жизнь собственным голосом".
Мальчишка собирался домой, и я тоже - через мост над хмурой серо-стальной Влтавой в оправе трепещущих на набережных огоньков, перебирая и раскладывая по полочкам все увиденное и услышанное сегодня. По моему разумению выходило, что через недельку-другую в Праге стрясется шумный судебный процесс по делу изловленных еретичных злоумышленников. А может, и два процесса - если Маласпина не побоится рискнуть. В последнем я сомневался: добытыми со столь великим трудом должностями не швыряются. Правда, оставался крайне подозрительный и оставшийся невыясненным эксцесс во время венчания делла Мирандолы и моя собственная идея о заключении договора... Но какого и с кем?
На Градчанской меня ожидало разочарование: отче Алистер вопиюще отсутствовал. Что самое загадочное, никто - ни охрана, ни слуги, ни отец Фернандо, злостно оторванный мною от штудирования толстенного трактата в черной обложке, на которой красовались золотые тисненые буквы "De Strigimagarum Daemonumque Mirandis" и в котором я опознал творение мэтра Сильвио Приераса, обвинителя на суде над Мартином Лютером - не мог точно сказать, куда он ушел и когда намеревается вернуться. Весьма не в духе нашего педантичного святого отца - исчезнуть без предупреждения в самый разгар событий. Поломав голову над вопросом, куда мог подеваться Мак-Дафф и ничего толком не надумав, я изрядно напугал впечатлительного отца Фернандо описанием драматических событий на площади у Клементины - надо признаться, малость сгустив краски для пущего колорита. Сидеть весь вечер взаперти в обществе архивных бумажек совершенно не хотелось, а потому я украдкой выскользнул через черный ход, втянул стылый воздух ночного города и порысил давно знакомым путем на Янскую улицу, к "Лошади Валленштейна".
Невезение продолжалось. Втайне я рассчитывал застать в трактире мсье Штекельберга и устроить нечто вроде маленького пира во время чумы, ибо завтрашний день и последующие за ним не сулили ничего хорошего. Но господин имперский секретарь то ли предпочитал пьянствовать в другом месте, то ли не покидал нынешним вечером пределов особняка своего патрона.
Зато у мадам Эли имелось для меня несколько любопытных новостей. Завершив свои таинственные дела, вернулась в город Маргарита Домбровска, вкупе с преданным клевретом Жеготой. В ее доме, что стоит неподалеку от "Лошади", опять допоздна жгут свечи и лампы, съезжаются гости, похожие на обитателей Златой улички и студентов натурфилософского факультета, а пан Жегота как-то заглядывал в трактир в обществе небезызвестной Джейн Келли, девицы-медиума, а также мэтра алхимии и непревзойденного мастера по общению со звездами Ла Гранжа. Компания заняла самый темный и дальний угол, откуда немедля полился нескончаемый зловещий шепот и куда прислуга непрерывно таскала подносы с вишневкой и сливовицей. Спустя три часа и десять бутылок изысканное общество, так, похоже, и не придя к общему решению, удалилось, причем мэтр Жером едва не грохнулся на пороге, а молодой Витольд вовсю ухлестывал за мисс Келли, напрочь позабывшей о потустороннем мире и кокетливо хихикавшей.
Хорошей компании не подобралось, пить расхотелось, на представление в "Таборвиле" я давно опоздал, и неизвестно - вдруг его отменили из-за сегодняшних волнений в городе? Можно, конечно, собраться с духом и вернуться на левый берег: разыскивать на ночь глядя трактир возле Пороховой башни, где, если верить болтливому еврейскому мальчишке, выступает заинтересовавший меня тип, именующий себя Лэрцем, но стоит ли? Схожу завтра. В венецианском посольстве наверняка царит гробовая тишина, сестры Фраскати предаются скорби, делла Мирандола привыкает к жизни узника в Клементине, а Штекельберга, способного хоть немного развеять наползающую тоску, нет, и податься мне совершенно некуда. Впрочем...
Оставив на столе россыпь серебряной мелочи, я выбрался на улицу, и, пройдя десяток шагов, очутился возле неприметного дома, над парадной дверью которого выступал каменный нос корабля. В окне второго этажа призывно мерцали отсветы горящих свечей. Попробовать напроситься в гости? В худшем случае меня вежливо пошлют ко всем чертям, что станет достойным завершением этого сумасшедшего дня.
Тук-тук-тук - приглушенные удары дверного молотка. Скрип нехотя отодвигаемой заслонки на зарешеченном оконце, прорезанном в створке. Дремлющий на ходу слуга, с идиотским глубокомыслием изучающий мою физиономию, долгие маловразумительные расспросы, затянувшееся ожидание и переминание с ноги на ногу, пока старикан одолевал лестницы и докладывал госпоже - и внезапный скрежет отпираемых замков. Пани Домбровска соглашалась принять неожиданного позднего визитера.
...До Клементины я добрался не в полдень, а только часам к двум следующего дня. Отнюдь не по той причине, что, как кажется, лежит на поверхности. Неотразимую мадемуазель Маргарет совершенно не волновали устремленные к ней грешные помыслы. Думаю, если бы под окнами ее дома затеяли очередную свару католики и протестанты, она бы того не заметила, поглощенная высоконаучными штудиями. Вдобавок, у драгоценнейшей дамы моего сердца сидели гости, люди, о которых я давно слышал, но пока еще не имел сомнительного удовольствия встречаться лично.
Первой мне на глаза попалась девица с лошадиной физиономией профессиональной старой девы и водянистыми бесцветными глазами, создающими обманчивое впечатление многозначительно-загадочных. Мисс Джейн Келли, надежда и опора дряхлеющего магистра всевозможных естественных и оккультных наук Джона Ди. Хотелось бы знать, чем сия особа умудрилась прельстить поднаторевшего в искусстве плетения интриг и заговоров мэтра, что он почти официально признал ее своей ученицей? Можно еще понять выбор магистра, будь мисс Келли хорошенькой, но в данном случае приходилось согласиться с тем, что мадемуазель Джейн обладает некими скрытыми достоинствами, о которых ведомо только мэтру Ди. Трещала она без умолку, и казалось, будто на каждом произнесенном ею слове красовалась огромная пылающая печать с надписью: "Глубинный смысл сего ведом только посвященным".
Подвижный, чрезмерно элегантный для алхимика и остроумно-языкатый человек средних лет, предпочитавший в одежде черные цвета, но слегка изменивший хорошему вкусу, нацепив на себя массивную золотую цепь, оказался Жеромом Ла Гранжем, сумевшим лет пять назад воспользоваться расположением императора и занять местечко под солнцем, то бишь на Златой уличке. Однако теперь, насколько я знал, дела мэтра находились не в лучшем состоянии - его исследования по нахождению философского камня зашли в тупик и обещанное короне магическое золото по-прежнему оставалось недосягаемым. Мсье Ла Гранжа со всех сторон осаждали кредиторы, и он удерживался на плаву лишь благодаря скучающим аристократам Малой Страны, пользовавшимися его услугами предсказателя будущего и астролога. Составляемые им гороскопы выгодно отличались от творений его коллег и неплохо оплачивались, что позволяло мэтру смотреть в будущее с определенной долей оптимизма.
Вместе с Ла Гранжем пришел его постоянный спутник и, видимо, компаньон в раскрытии тайн Вселенной - немногословный англичанин, питомец Кембриджа, доктор Майкл Уолш. На периферии общества болтался неизменный пан Жегота, явно понимавший в ученой беседе одно слово из десяти, но внимавший всему сказанному с восторженностью новообращенного.
Меня представили как "давнего друга", мэтры благосклонно кивнули, мисс Келли, слегка смутив хозяйку дома, выдала тираду о том, как они все счастливы видеть человека, чей разум не замутнен фальшивыми проповедями римских святош, и началась вековечная игра в загадки, доведшая меня к утру до головной боли похлеще той, что приносит тяжкое похмелье. Благородное общество мастерски умело напускать туман и жонглировать многозначительными полунамеками, я старался не отставать, лихорадочно запоминая все подозрительное и пытаясь понять - что же им от меня надо? В конце концов у меня сложилось пакостное впечатление, будто мадам Маргарет допустила незадачливого секретаря папского легата в свой маленький салон лишь для того, чтобы ее друзья вволю могли отточить свою сообразительность.
Новость об аресте Мирандолы слегка удивила и, похоже, обрадовала ученое сообщество, так же как предположение о возможном крахе карьеры Маласпины. Они явно знали что-то об этих двух людях, но не собирались открывать своих тайн первому встречному. Мне удалось перевести разговор на приснопамятный Орден Козла и выслушать заверения в том, что Орден - не более, чем плод воспаленной фантазии инквизиторов, которым повсюду мерещатся заговоры чернокнижников и которые готовы подозревать всех и каждого если не в сатанизме, то в колдовстве. Посплетничали о наместнике Мартинице, в последнее время вдруг начавшем благоволить к сообществу Златой улички, повздыхали над печальной судьбой мадам Галигай (правда, вполголоса назвав ее "неудачницей" и "недоучкой"), и под утро разошлись, весьма довольные проведенным временем.
Не слишком настойчивая попытка на прощание слегка прижать пани Маргариту в темном уголке успехом не увенчалась, однако сильного протеста тоже не вызвала, что обнадеживало...
Я вернулся в дом на Градчанской, намереваясь хоть немного вздремнуть и заодно узнать, не объявился ли сгинувший отец Алистер. Напрасно: Мак-Дафф по-прежнему разгуливал неведомо где, а на столике для корреспонденции лежала присланная из Клементины записка герра Мюллера, адресованная ему и мне, со строжайшим наказом прибыть к завтрашнему полудню на правый берег.
Требования своего начальства я не выполнил, но, как выяснилось, немногое потерял. Когда я примчался в монастырь святого Клемента (полаявшись со стражниками на воротах, не желавшими впускать какого-то подозрительного типа), добрался до непримечательного строения, выполнявшего роль тюрьмы, и робко сунулся в дверь, из-за которой доносились громкие и раздраженные голоса, то застал самый пик скандала. Его преосвященство кардинал пражский Чезаре-Луиджи Маласпина за минувшую ночь пришел к выводу, что не станет так просто сдаваться на милость победителей. Маласпина принял вызов представителя всемогущей инквизиции и в данный миг отстаивал свое решение с мужеством, заслуживающим уважения.
Слухи о том, что нижние этажи зданий Клементины по щиколотку залиты водой и кровью невинных жертв инквизиции, оказались лишенными всяких оснований. Обычная полуподвальная комната со сводчатым кирпичным потолком, сквозь маленькие зарешеченные окна пробивается тусклый дневной свет, смешиваясь с отсветами горящего камина. Длинный стол под красным сукном, предназначенный для членов трибунала, над ним висит огромное распятие черного дерева, возле стен тянутся ужасно неудобные на вид скамейки для свидетелей. Задвинутый в угол стол с письменными принадлежностям, очевидно, был предназначен для секретаря. Никаких тебе скрипучих колес, дыб и блоков для страппадо. Впрочем, они вполне могут скрываться вон за той низкой дверцей, охраняемой парой равнодушных подчиненных фон Цорна. Сам герр Альбрехт сидел на массивном табурете возле забранного решеткой очага и отчаянно скучал.
Из знакомых лиц присутствовали собственно его высочайшее преподобие герр Мюллер, отче Лабрайд и аббат Якуб, расположившиеся за столом. Тихонько сидели несколько здешних монахов, занявших места свидетелей. Неподвижная черная тень в доминиканском плаще, обосновавшаяся на сундуке под окном, пошевельнулась и, к моему величайшему изумлению, обернулась молчаливо взиравшим на развитие событий отцом Алистером. Мое запоздалое появление прошло почти незамеченным, только отец Густав кратким кивком указал мне на стол с бумагами.
Слово держал кардинал Маласпина, стоявший в центре зала. Он громыхал, обличал, срывал маски, призывал к справедливости и тщательности, дабы не покарать невиновных, цитировал отцов церкви и, кажется, решил взять на себя роль добровольного защитника делла Мирандолы. К сожалению, это ни на кого не произвело особого впечатления. Герр Мюллер не дал Маласпине довести свое юридически выверенное логическое построение до конца, перебив резко заданным вопросом:
- Помнится, вчера мы обсуждали грядущую судьбу некоторых хорошо знакомых нам людей?.. Вы просили дать время на размышление, я уступил вашей просьбе. Теперь я жду ответа - да или нет?
Маласпина замялся. На поддержку ему рассчитывать не приходилось. Однако неведомые нам обязательства, взятые на себя самозванным кардиналом, не позволяли ему отступать, и итальянец попытался найти обходной путь:
- Ваше высокопреосвященство, мой долг верного сына Церкви...
- Да или нет? - рыкнул отец Густав так, что вздрогнули охранники у дверей, а я едва не опрокинул чернильницу.
- Нет, - очень тихо сказал Маласпина. - Я... Я не могу.
- Хорошо, - казалось, господин легат ничуть не удивился. - Стража, впустите свидетеля.