Завороженный напряженной тишиной кладбища я двинулся вперед по узкой тропинке извивающейся среди надгробий. Чувствовалось, как этот погост следит за мной, чужаком, так, будто имеет свой вечно настороженный разум и силу способную остановить возможного осквернителя. Чахлые кривые деревца вытягивавшие длинные ветви к моей голове, виделись в полумраке и внезапно появившейся туманной измороси тощими змеями или лапам чудовищ антиподного мира, ветер внезапно стал очень стылым, буквально ледяным... Признаться, меня пробила дрожь.
В Саламанке уважаемые преподаватели накрепко вбили мне в голову, что опасаться нужно не столько нечистой силы, сколько ее слуг-людей, чьи руки сжимают кинжал, пузырек с ядом или мешочек с нечистым золотом. Иезуиты не суеверны - мы отлично знаем, что прадедушкины предрассудки в тяжелой ситуации могут только повредить. Однако здесь, в сердце древнего и непонятного прагматическому разуму города, в сгущающейся полутьме я начал ощущать себя крайне неуютно.
- Пан, - еврейский мальчик потянул меня за рукав и поежился, - Пан, идемте обратно в город. Ночь наступает, мало ли что случится...
"Что еще может случиться в этом жутком месте??"
- Дорогу помнишь? - по возможности уверенным и хладнокровным голосом спросил я Мотла, однако получилось не слишком убедительно. Я видел, что даже привыкший к особенностям бытия гетто парень робеет, а что теперь говорить обо мне, иезуите, оказавшемся посреди Универсума, насквозь чуждого католику? - Кажется мы далеко забрались.
- Далеко, - уныло подтвердил Мотл. - Заблудимся в тропинках на ночь глядя. Хотя постойте.. Ой, вельможный пан, вы гляньте! Я ж знаю это место!
Юнец ткнул пальцем в надпись на одной из плит. С трудом разобрав во мраке еврейский алфавит, я прочел: "Натан Бен Тахар-лев"
- И что?
- Это мой дядя со стороны папашиного дедушки! - куда бодрее сообщил проводник. - сворачиваем на вторую тропку налево и выходим на противоположный конец кладбища, к садам над Влтавой. А потом пан может идти по берегу до Карлова моста и сразу на Малу Страну.
Мальчишка был совершенно прав. Некрополь кончился сам собой, едва мы прошли около трехсот шагов и перед нами появилась широкая незастроенная поляна за которой встала гряда черных деревьев. В отдаленных высотах мерцали сквозь туман и начинающийся дождик смутные пятнышки факелов на стенах Града. Оставалось только не переломать ноги о древесные корни запущенного парка и выбраться на мощеную набережную Старого города.
И тут Мотл сдавленно завизжал. Будто лисенок попавший в капкан.
- Что?? В чем дело? - схватившись за шпагу я судорожно оглянулся, однако понял: оружие сейчас не поможет. Если только молитва и Святой крест.
Прямиком на нас двигался дом, если только это видение можно было назвать столь привычным каждому человеку словом. Показавшийся мне гигантским черный силуэт здания под двускатной крышей выплывал из колеблющихся туманных полос, медленно пересекая лужок точнехонько меж кладбищем и зарослями. Дом словно летел над землей, при этом вокруг стояла гробовая тишина, делавшая зрелище вполне достойным пера только что упоминавшегося мною Данта. Мотл пискнул еще раз, прижался ко мне, и я почувствовал, как его колотит. Впрочем, мои ощущения мало отличались от панического состояния проводника.
Вот она, ожившая легенда: Холодная Синагога, проклятие и самое жуткое пугало пражского гетто. Я наслушался леденящих кровь рассказов об этом фантоме еще в Париже, где некоторые эзотеры из окружения Леоноры Галигай с болезненным наслаждением обсасывали расплывчатые слухи о незримой обители тайн Каббалы и древних заветов Палестины... Но чтобы увидеть ее самому?..
Я мигом вспомнил все, что мне было известно и постарался отсеять наиболее глупые вымыслы. Получилось выстроить крайне скупой пейзаж: это здание постоянно перемещается по городу, ночами возникая то в одном, то в другом месте, заходящий в двери призрачного дома исчезает навсегда, увидеть Холодную Синагогу - к беде и несчастью, а прикоснуться к ее стене - навсегда отдать душу... Кому? Даже не дьяволу, но чему-то похуже, силе, с которой христиане вообще никогда знакомы не были...
Изо рта валил пар, мороз усиливался и я наконец понял, отчего призрака назвали своим именем - от Холодной Синагоги волнами исходила промозглая стылость заставлявшая жухнуть траву и охладевать человеческое сердце. Воздух вдруг наполнился шелестящими, едва различимыми звуками - отдаленное пение шамесов, гортанные шепотки множества людей, тихие вскрикивания, незнакомая музыка... Бежать было невозможно. Позади город мертвых (я в панической растерянности оглянулся и едва не взвыл - вершины могильных плит засияли синеватым гнилушечным огнем), впереди - смертоносный призрак, а по бокам почти непроходимые ивовые заросли, которые, в добавление ко всем мрачным сюрпризам этого вечера, начали отчетливо шевелиться.
Pater Noster произнесенный почти неслышной скороговоркой не помог, Дева Мария и все святые остались глухи: надо полагать в райских кущах сейчас ни у кого не было времени обратить внимание на почти истерические призывы какого-то занюханного иезуита. Я так и представил себе скривившегося Игнациуса Лойолу, который, отложив арфу, презрительно бросил восседающему на облачке рядом Доминику Гусману: "Пусть сам выпутывается, не ребенок".
- Шма Исраэль, Адонай Элохейну, Адонай Эхад... - стуча зубами Мотл забормотал иудейскую молитву, но Холодной Синагоге было решительно наплевать на призывы юного еврея к Отцу и насмерть перепуганного секретаря инквизиции к Сыну. Она придвинулась к нам ближе, шагов на двадцать и я поразился размерам призрачного здания. Не меньше двух третей высоты колокольни собора Святого Вита. Впечатляет.
Тяжеловесный полет черного дома внезапно прекратился - Холодная Синагога заметила нас, это я почувствовал всем потрохами. А может, она специально направлялась к нам? Черт разберет этих проклятых иудеев с их кошмарными фокусами и страшилищами!
И что дальше? Из окон и дверей полезут демоны? Заполощат крыльями нетопыри и мелькнет тень зубастого вампира? Постойте, мы ведь не в Трансильвании или Валахии, а еврейская магия Каббалы и Талмуда, как мне достоверно известно, не оперирует персонажами христианской мифологии и демонологии. Остается только ждать.
- П-пан...- Мотл заикался, - м-мне холодно, п-пан! И с-страшно...
Извольте видеть - ему страшно! А я, надо полагать, безмерно счастлив находиться рядом с чужим кладбищем и огромным черным призраком, посреди самого загадочного города Европы! Но я все равно прижал маленького еврея к себе, прикрыв полой накидки и сжимавшей обнаженную шпагу рукой. Перед лицом смертельной опасности нет ни эллина, ни иудея... Писание не переспоришь.
Пятно сплошной тьмы, которое представляла собой Синагога, внезапно посветлело у основания. Звуки шепотков и музыки лившиеся из пустоты исчезли столь же внезапно, как и появились, заместившись долгим скрипом открывающейся двери. Мама дорогая, неужто нас приглашают войти? Ну уж нет! Если не затащат силой, я лучше умру, но внутрь не пойду. Кстати, если дверь скрипит, значит имеют место проржавевшие петли, а я никогда не слышал о том, чтобы привидения ржавели. Следовательно, Холодная Синагога не столь уж и иллюзорна. Только вот нам с Мотлом от этого не легче.
Дверной проем обозначился полуовалом неяркого и туманного бело-голубого света исходившего из глубины здания. Однако, сколько я не всматривался, различить внутреннюю обстановку не удавалось - очертания терялись и размывались в наполнявшем дом мареве. И только один силуэт был виден ясно: вышедший на порог человек в круглой, лепешкой, шапке, светлом талесе и с длиннющими пейсам. Лицо разглядеть было невозможно.
- Гои, гои... Идет дева по колено в лесных кронах... - человек говорил устами, но одновременно звуки лились отовсюду; тихий, но вместе с тем оглушительный шепот проникал в мозг как вельзевулов яд или райская амброзия. - Уйдет покой, светильники обратятся кострами... Косарь займется не сеном, но плотью... Слушай, Израиль, поступь...
"Что за бред? - невольно подумал я, - ничего не пойму..."
Вдруг призрак раввина выдал врезавшуюся мне в память единственную более-менее осмысленную фразу:
- Гои пусть отберут лозу у Козла, или он пожрет ее.
- Что? Как вы сказали? - я осмелился переспросить, но человек повернулся спиной, его контур расплылся, а широкие створки ворот плавно затворились.
- Ничего себе... - выдавил я.
Холодная Синагога начала разваливаться. В полной тишине провалилась внутрь крыша, камни стен падали наземь, разбиваясь в серебристую пыль, почему-то не оставлявшую следов на траве лужка, треснули окна над порталом и беззвучно канули во тьму. Фундамент держался еще меньше минуты, но и он вскоре выветрился под неощутимым ураганом. Призрак, запугивающий несколько столетий гетто и изрядно озадачивший меня, напрочь исчез. От Влтавы потянуло прохладным ветерком, показавшимся мне сейчас солнечным дыханием египетских пустынь - настолько мы замерзли.
- Бежим отсюда, - я подтолкнул Мотла, и он, хоть и был почти невменяем от страха резво кинулся в уютную темноту приречной буковой рощицы. Я несся за ним, уговаривая себя не оглядываться. Хватит впечатлений для одной ночи.
Дополняла декорации наконец пришедшая в Прагу гроза - фиолетовые молнии и ревущие громовые раскаты сделали эту осеннюю пятницу просто незабываемой. Наконец, исхлестанные струями ливня мы вывернули на Широкую улицу, направившись к переправе через Влтаву. В гетто было безлюдно - буквально ни одного человека, и все равно я, неудачник, ухитрился в кого-то врезаться на бегу. Прохожий был высоким и очень твердым.
- Простите, - сквозь одышку буркнул я, однако ответа не получил. Мотл, в который раз за вечер, истошно заорал.
Голема я не рассмотрел, да и после всех переживаний минувшей полуночи не имел никакого стремления подробно изучать очередную диковину еврейского города. Мрачное порождение Бен Бецалеля попросту не обратило внимания на хама, отдавившего ему ноги, и потопало себе дальше, а у господина секретаря нунциатуры бесповоротно сдали нервы. Вместе с мальчишкой мы составили отличный дуэт, в котором утонченно сочетались визг и яростные проклятия на помеси английского, немецкого и французского. Опомнился я только на освещенной фонарями Кржижовницкой площади перед Карловым мостом. Гетто осталось позади.
- Ну, - отдышавшись, произнес Мотл и поглядел на меня, - пан доволен прогулкой?
* * *
...Хозяйка "Лошади Валленштейна" госпожа Эля сразу поняла, что пану срочно требуется лекарство в виде горячего вина со специями, сухая одежда и комната для ночевки. До Градчанской улицы и нашего дома я бы уже не добрался - сейчас мне меньше всего хотелось идти одному по ночной Праге. Словом, я благополучно накачался сливовицей и проснулся только утром, когда умытый сильным дождем город вновь сиял великолепием и напоминал незамутненный никакой мистической мерзостью храм чистого света. Сообщив хозяйке Эле, что если в заведение явится рыжий еврейский парнишка по имени Мотл, ему следует рассказать, где можно найти пана Райана, я отправился по делам, которые закончились встречей с отцом Алистером в уже знакомой вам лавке пряностей.
- Ну и история... - покачал головой Мак-Дафф. - И вы, Райан, не врете. Выдумать такое... такое необычайное действо невозможно. Ладно, давайте отложим дела евреев до лучших времен и займемся вещами насущными.
- А слова раввина Холодной Синагоги?! - меня слегка обидело столь явное пренебрежение последними новостями из гетто. - А как же Голем? И Бен Бецалель? Вы, инквизитор, станете терпеть подобное безобразие в католической столице? Я там едва в штаны от страха не наложил!
- Следует поближе раззнакомиться с этим почтенным рабби, - ледяным голосом Торквемады изловившего самого дьявола, проговорил отче Алистер, и я мысленно посочувствовал многоученому еврею. Живи он в Испании - костер под Иегуди раздули бы незамедлительно, да и в либеральной Праге подобные эксперименты могут запросто окончится аутодафе со всеми вытекающими. - Еще что-нибудь?
- Еще говорят, будто Ди приехал, - припомнил я услышанную в кабаке свежайшую сплетню.
- Магистр Джон Ди? - переспросил Мак-Дафф и озадаченно прищурился. - Придворный маг и астролог покойной королевы Элизабет Тюдор? Что ему понадобилось в Праге? Точно говорю, этом году сюда словно собралась вся нечисть мира. Клянусь кровью Христовой! Наводит на нехорошие размышления...
- Не знаю, - честно признался я. - Просто на Златой уличке видели господина магистра расхаживающим под ручку с любимой ученицей Джейн Келли. Той самой, которая вроде как умеет разговаривать с духами и потусторонними силами. А при них ошивался небезызвестный мэтр Ла Гранж, который на каждом перекрестке трезвонит, будто не сегодня-завтра докопается до секрета создания философского камня, начнет воскрешать мертвых, изготовлять золото возами и гулять по воде, аки посуху...
- Райан, не ерничайте, - остановил мое словоизвержение отец Алистер. - Скажите лучше, как обстоят ваши дела с панной Домбровской?
- Почти что никак, - я пожал плечами и скорчил унылую физиономию. - Поначалу госпожа Маргарита производит ошибочное впечатление крайне взбалмошной и экзальтированной особы, но, если приглядеться... Ей что-то известно, возле нее крутится этот юнец, Жегота, она неплохо знакома с фон Штекельбергом и сочувствует ему... Кстати, святой отец, крайне удивительно, что из Парижа еще не примчался отец Густав с оравой закованных в железо швейцарцев. Арестовывать всю эту теплую компанию - Мартиница, Штекельберга, алхимика Никса и прочих. У нас половина архива забита доносами, где они поминаются через слово!
- Не время, - покачал лысеющей головой Мак-Дафф. - Кроме того, Мартиниц - имперский наместник. Мы пока не можем его тронуть. Вот если бы... - он замолчал, глядя на гаснущее пламя камина, а я терпеливо ждал, когда святой отец изволит огласить вслух свои замыслы. - Вот, пожалуй, что мы сделаем. Постарайтесь в ближайшее же время убедить панну Домбровску, что ее дружку Станиславу угрожает серьезнейшая опасность, и что черные доминиканские вороны примериваются к его бесталанной головушке. Единственный способ спасения - свалить все грехи на Мартиница. Пусть напишет обо всем - о бдениях в имении Никса, о чернокнижии, о чем только в голову придет. Главное, чтобы от души. И еще... - смиренный доминиканец ухмыльнулся так, что мне стало не по себе. - Пусть прекрасная панна намекнет кому следует, что для его патрона было бы весьма неплохо написать аналогичный опус, посвященный недостаткам господина секретаря.
- Гм, - глубокомысленно сказал я. - И что с того?
- Посмотрим, как они себя поведут и что сделает мадемуазель Домбровска. Напишут - хорошо, подошьем в дело, отлично сойдет для дознания. Не напишут - прихватим наших ангелочков на недоносительстве, а панну Маргарет - на укрывательстве. Займитесь, вам такие дела неплохо удаются. Женщины легко поддаются на угрозы, особенно если угрожают не им.
- Но... - отважился заикнуться я. - Если она мне не поверит?
- Значит, заставьте поверить, - слегка раздраженно отмахнулся Мак-Дафф. - Вам за что жалованье платят? Чтобы вы расхаживали тут по уши в болонских кружевах, напропалую куртизи... простите, куртуазировали пражских дам и ровным счетом ничего не делали? Так, что меня еще интересует... Вам доводилось слышать что-нибудь про этого самого демона Леонарда? Я имею в виду не то, что говорится в трудах по демонологии, а о чем болтают в трактирах.
- На основе того немного, что до меня долетело, я бы рискнул сравнить это создание не со злобным демоном, а, скорее, с заблудившимся во времени и мире языческим божком, - слегка рассеянно начал я. - С кем-то вроде Мома, бога насмешки, которого еще называли "Правдивой ложью". Мом давал мудрые советы, но следовавшие им всегда попадали не в лучшие ситуации, потому что в его советах всегда крылась подвох. А может, "Леонард" - очередная новорожденная легенда Праги? Сказка и слух?..
- Ладно, - перебил меня отче Алистер. - С демоном, кем бы он ни был, мы разберемся попозже. Что вам есть поведать мне плохого и хорошего о господине венецианском после делла Мирандола?
- Молод, невероятно богат, умен, образован, меценатствует направо и налево, особенно жалуя театр "Таборвиль" - это известно всем, - отчеканил я. - Однако при столь незаурядных качествах не обременен большим кругом друзей и знакомых. Чаще всего его видят в обществе кардинала Маласпины и некоего молодого барона Орсини, состоящего при венецианском посольстве. Женское окружение - девицы Фраскати. Андреола, не столь уж безутешная вдова фон Клая, и ее сестра Лючия. Однако в это благостное содружество совершенно не укладывается некая Либуше Кураже, пражская мещаночка, частенько бывающая в гостях на посольском подворье. Особа эта, надо признать, весьма мила собой, говорлива и искушена в жизненных трудностях. Ходит слух, что какое-то время она, прикинувшись мальчиком, прослужила в денщиках у некоего австрийского или немецкого генерала...
- Церковь запрещает женщинам носить мужскую одежду, - машинально заметил мой патрон. - Дальше?
- Имеется дополнительная странность - сеньор Мирандола почти никогда не показывается на людях, а при необходимости отдачи визитов носит маску, мило извиняясь и говоря, что недавно неудачно упал с лошади, а посему созерцание его помятой физиономии безмерно пугает окружающих. Возможно, это всего лишь невольная дань моде на создание вокруг своей персоны романтическо-загадочного ореола, но вдруг... Делла Мирандола заступил на должность посла около шести или семи месяцев назад, и до сих пор никто не может похвастаться, что в точности опишет внешность сего господина. Портретисты Малой Страны слегка удивлены - такой человек, как посол Венеции, обязательно должен был наведаться в их мастерские, однако там его до настоящего времени не встречали.
- Понятно... - нараспев протянул мой нынешний работодатель, не пожелав, однако, познакомить секретаря со своими выводами. - Что ж, кажется, нам предстоит весьма занимательное времяпровождение. Только какое время обозначено словами "нынче вечером"?
- Обычное для начала пражских интрижек - после того, как окончится представление труппы сеньора Фортунати и начнут зажигать уличные фонари, - просветил я отца Алистера. - То есть часов в семь-восемь вечера. Сделаем так: знаете погребок бен Эзры? Ага, тот самый, где приторговывают сладостями, пряностями и почти настоящими дворянскими грамотами? Встретимся там около половины седьмого. Сдается мне, никому не обязательно знать, что папский нунций наведывался на крайне подозрительное сборище в венецианском посольстве.
Мак-Дафф понимающе кивнул. Хотя отбывший в Париж отец Густав вроде бы предоставил нам полную свободу действий, никто не поручится, что за нами не присматривают чьи-то бдительные глаза, а натренированное перо не скользит по бумаге, запечатлевая каждый наш шаг и каждое сказанное слово. Предосторожность еще никому не мешала и спасла множество жизней, а грядущий визит к итальянцам нравился мне все меньше и меньше.
И кто такой, в конце концов, демон Леонард? Остроумный розыгрыш - дразнилка для инквизитора, или?.. Время покажет.