Отойдя от проделанного ими с час назад провала, зияющего свежей на скользкой стене чернотой, на пару сотен метров, бояре снова уперлись в кирпичную стену.
– Замуровали!.. – заголосила Варвара.
– Похоронили!.. – поддержал ее Абросим.
– Ой, страшно, страшно, не могу!.. – всхлипнула Конева-Тыгыдычная. – Доченьки родные, давайте прощаться – не выбраться нам отседова боле!.. Ой, бедная наша Серафима – не увидим ее больше никогда!..
– Ой, мамонька!..
– Цыц, бабы!
– Сам цыц!
– Сам баба!
– Я же говорил – за Синеусовичами надо было идти!..
– За Труворовичами!..
– Тихо!!! – трубно воззвал к массам граф. – Все очень просто. Сейчас мы возвращаемся к нашему лазу, подбираем инструмент…
– Да мы, Синеусовичи!..
– И Труворовичи!..
– Кто хочет остаться здесь жить – не подбирает, – щедрым предложением Рассобачинский задавил возмущение на корню. – А остальные пробивают стену и идут вперед. За мной!
* * *
Библиотечный выкристаллизовался из ничего и сразу же бросился на поиски царицы.
– Елена!.. Елена!.. Мы были правы в наших догадках!.. Он был вовсе не зачарован – он был просто в состоянии алкогольного опьянения! И он взял книгу не по приказу, а по собственной инициативе! И читает ее сам! И это книга про пломбирского засланца!
– Что?… – заморгала царица и выпустила из рук тяжелый роман.
– Я говорю, про лазутчика одного из племен, проживающих на Крайнем Севере!
– Почему ты так решил? – недоумение ее ничуть не рассеивалось.
Чтобы не сказать наоборот.
– Потому что она называется "Шпион, пришедший с холода"! Лежит одетый-обутый на лавке, прихлебывает самогонку и читает!..
– Кто? Шпион?
– Нет, Граненыч!
– И что это значит?
– Н-ну… Не могу сказать точно, – пожал плечами библиотечный. – Но у меня создалось впечатление, что он пьет от страха, что его заколдует Чернослов…
– Нет, я имею в виду, почему он выбрал именно эту книгу?
– Не знаю, – снова пожал плечами недовольный тем, что его прервали, Дионисий. – Может, хотел почитать что-нибудь легкое? По сравнению с тем, что читает всегда?
– Послушай, Дионисий. Ты ведь сегодня обошел чуть не весь дворец. Ты видел других людей – слуг, или дружинников, или бояр, которые… не поддались заклятью?
– Нет, царица, – не раздумывая, покачал головой хозяин библиотеки. – Все как неживые, посмотреть – оторопь берет и дрожь колотит.
– То есть, чарам не поддался только он… – мысля вслух, Елена подняла с пола фолиант, положила его на кровать и встала. – В моем понимании, это может произойти только по двум причинам.
– Каким?
– Или он сам колдун, могущественнее Чернослова. Или это получилось потому, что он был… нетрезв. Ведь он был единственным человеком во всем дворце, кто осмелился ослушаться моего приказа.
– Я бы остановился на втором, – быстро решил библиотечный, которого передернуло от одного воспоминания от пропитавшего всю комнатушку истопника сивушного амбре.
– И я тоже, – согласилась царица.
И на лице ее в этот момент было написано, что в голове ее только что созрел гениальный план.
– А это значит, милый мой спаситель, что у нас появился гонец, который домчится до моего мужа и расскажет, что произошло в злосчастном Лукоморске.
– Но кто его отправит, кто ему прикажет, кто даст наставления?…
– Я. Я прокрадусь к нему сегодня ночью и дам поручение найти Василия или Дмитрия как можно скорее и привести их с дружиной сюда.
– Но это опасно!
– Я знаю… – блеклым голосом подтвердила царица. – Но кроме них сразиться с колдуном некому. А если они воротятся нежданно-негаданно, то могут попасть в засаду и сгинут все!
– Нет, я имел в виду, опасно для тебя! Пройти ночью через весь дворец, кишащий завоевателями и жуткими существами, которые раньше были людьми! Это невозможно! Тебя увидят и схватят! И тогда все будет кончено!.. И, кроме того, что если чары колдуна все еще действуют на трезвого человека? Твои слуги и воины до сих пор ходят как деревянные – в глазах ни тени смысла! Это ужасно!..
– Тогда к нему должен сходить и все передать от моего имени ты. Ты покажешься ему и заговоришь с ним спокойным голосом, чтобы не невзначай не напугать…
– Видишь ли, царица… – виновато развел ручками библиотечный. – Я, конечно, не хочу наговаривать на достойного человека… Но если он увидит меня… В том состоянии, в котором он находится сейчас, он просто подумает, что у него началась белая горячка.
– Но что ты тогда предлагаешь?! – в отчаянии от того, что несколько минут назад казавшийся таким совершенным и хитроумным план разваливается на глазах, сжала кулаки Елена. – Что нам делать?!..
Дионисий опустил очи долу, нервно подергивая напомаженную бородку и покусывая губы.
– Я никогда этого не делал… И не знаю, получится ли… Но я полагаю, что это возможно…
– Что?… – с новой надеждой кинулась к нему царица. – Что ты придумал?
– Я могу попытаться провести тебя теми коридорами, которыми хожу сам.
– Ты… попробуешь?
– Да. Я не могу отпустить тебя в пасть погибели. Завтра вечером, когда все лягут спать…
– Нет, – твердо взяла за ручку библиотечного царица. – Сегодня. Сейчас. Мы не можем терять ни минуты. Пожалуйста?… – добавила она просительно, заглядывая Дионисию в расширившиеся от волнения глаза.
– Х-хорошо… – не выдержал он ее взгляда и кивнул. – Сейчас. Но учти, Елена – в каморке этого верноподданного короны стоит такой дух… Такой… Слова в испуге покидают мой мозг, когда я пытаюсь найти подходящее сравнение той ядовитой атмосфере…
– Я подумала и об этом, – кивнула та. – Я сложу все носовые платки, которые только у нас найдутся, в несколько слоев и пропитаю их мятным маслом. У тебя ведь есть мятное масло?…
– Да, есть, царица…
– Очень хорошо. А когда мы окажемся там, то засунем ему в рот веточку мяты. Я видела у тебя на кухне. Ты окажешь мне любезность и одолжишь одну веточку?
– А если не поможет?
– Ну что у тебя есть тогда еще?…
Через двадцать минут Дионисий с Еленой Прекрасной в одной руке и с сумкой, набитой мятой, сушеной малиной, яблоками, цукатами, корицей, укропом, лавандой, розовыми лепестками и, как крайнее средство, луком, чесноком и вяленой воблой, сделал первый осторожный шаг по одному ему видимому коридору, ведущему из его библиотеки к книге, находящейся сейчас в дрожащих руках истопника Митрохи.
Елена зажмурилась, набрала полную грудь воздуха и шагнула за ним.
Под ногами ее мягко спружинило, как будто ступала она по туго натянутому батуту. Набравшись смелости и открыв очи, царица увидела вокруг себя матовую, почти непрозрачную стену, такую же упругую на ощупь, как и пол.
Метров через десять перед ней вдруг возникло нечто серое, плотное и непроницаемое, но не успела она испугаться, как преграда пропала, как будто ее и не было, а ее саму обволокло холодом и сыростью.
– Что… это?… – сквозь стучащие зубы едва прошептала Елена, даже не надеясь, что ее вопрос будет услышан.
– Это мы из здания библиотеки вышли и сейчас идем по двору. Вечером был дождь, отсюда эта пробирающая до костей влажность. Неприятно, согласен… Наверное, ты спросишь, почему мы не прошли весь путь по дворцу, и я тебе отвечу – это невозможно. Пути Книги – только прямые. И к тому же в этой нашей прогулке есть и свои положительные стороны.
– Да? – слабо удивилась царица. – И какие же?
– Во-первых, так быстрее.
– Так есть еще и "во-вторых"?…
– Да, естественно! Вдохни полной грудью эту ночь, этот свежий воздух – это не что иное, как глоток природы, с которой мы, городские люди, засевшие в своих четырех стенах, так редко видимся! Скоро придем, наберись еще немного терпения, царица! Совсем чуть-чуть осталось…
– Так это мы сквозь стену так прошли?! – изумленно воскликнула Елена, только теперь до конца сообразившая, что этот глоток природы должен означать.
– А-а… Это… Да. Видишь ли, я к этому привык. Когда следуешь Путем Книги, препятствий не замечаешь. Так, например, сейчас мы идем на высоте десяти метров от земли… Ой!!!.. Не надо, наверное, было тебе этого говорить… – пришел к чуть запоздалому выводу Дионисий, невольно сморщившись от боли в нервно стиснутой царицей руке.
Но все его муки могли показаться стороннему наблюдателю лишь легким дискомфортом по сравнению с реакцией бедного Граненыча, когда на его глазах из голой стены появился вдруг маленький франтоватый человечек, за ним – царица Елена, и оба, скроив ужасные мины, набросились на него, вырвали из рук стакан с самогоном и бутылку, выбросили их в форточку, и наперебой стали засовывать ему в рот мяту, сушеную малину, яблоки, цукаты, корицу, укроп, лаванду, розовые лепестки, лук, чеснок и вяленую воблу.
* * *
На то, чтобы проломить старую кирпичную кладку, столь неосмотрительно и самонадеянно преградившую им дорогу, понадобилось десять минут.
Под презрительные выкрики в адрес препятствия несколько бояр во главе с графом Рассобачинским навалились могутными плечами на расшатавшиеся кирпичи и поднапряглись. Стена натужно затрещала, закряхтела и пала под молодецким натиском высокородных и не очень бояр, начинавших смутно, спинным мозгом сознавать, что в каждом боярине спрятался и ждет своего часа освобождения мужик.
Женская половина их отряда разразилась аплодисментами.
– Вот ужо ты, батюшка Артамон, ждоров, как бык, – восхищенно качала головой боярыня Серапея, разглядывая недоверчиво оказавшегося ближе к ней боярина Амбросия.
– Как навалился, как навалился, боярин Артамон Савельевич – поди, один стенку-то своротил, остальные ровно просто так рядом стояли! – кокетливо поправляя венец, похожий после стольких приключений, скорее, на старый цветочный горшок, вывернутый наизнанку, поддержала ее Арина Конева-Тыгыдычная.
– Есть еще стрелы в колчане, – горделиво усмехнулся тот, демонстративным широким жестом утирая трудовой пот со лба, как это делали сотни его предков до той поры, пока один из них не решил, что честный труд – не его призвание, просто на большую дорогу идти – боязно, и записался в благородные.
– А вот боярин Никодим в шторонке проштоял, ровно хворый, – осуждающе прищурившись, повернулась она к тому.
– Да нам, Труворовичам, не пристало… – без особого убеждения начал было он, но завял на половине фразы под бескомпромиссным взглядом дам.
Рафинированные изнеженные члены высшего общества на глазах выходили из придворной моды.
Галантно посодействовав боярыням и боярышням в переходе на ту сторону, мужчины окружили их, чтобы во тьме подземной на них невзначай не напало какое-нибудь мрачное невыспавшееся чудовище, доблестно выпятили и без того не впалые груди и, сжимая лопаты и ломы как фамильное оружие, двинулись вперед боевым построением "свинья" с графом Рассобачинским в роли пятачка.
Пройдя метров с двадцать, они оказались перед закрытой дверью. К разочарованию разошедшихся бояр, она оказалась заперта изнутри на хлипкую щеколду и сдалась почти без боя, лишь слегка, для проформы, заскрипев петлями, громко, но недолго жалуясь на жизнь.
Хмыкнув полупрезрительно-полуразочарованно по поводу такого малодушия, граф взял заступ наизготовку, как копье, и шагнул в открывшееся пространство.
Там было темно и сухо.
– Эх, разнеси тебя кобыла!.. – донеслось до общества из непроглядной тьмы. – Глаз выколи – ничегошеньки не видать!.. Ну вот хоть бы све…
Трах! Тарарах! Бах! Бам!
– …чечку малую, закрути тебя в дугу!.. Ой!..
Трах! Тарарах! Бах! Бам! Шмяк! Хрясь!
– Что там, граф, что случилось? – обеспокоенный отряд Рассобачинского ломанулся вслед за ним с оружием наперевес.
ТРАХ!!! ТАРАРАХ!!! БАХ!!! БАМ!!! БЗДЫМ!!! БЭМС!!!
– ОЙ!!!..
– Что здесь?
– Думаешь, я знаю, боярин Амбросий? Ох-х-х… Кажется, мы только что на себя что-то уронили…
– Что это? – еще один голос донесся откуда-то от пола – видно, говорящий пытался нащупать, то, что минуту назад огрело его по спине.
– Похоже, полки какие-то… – донесся недоверчивый голос кого-то, кому это удалось раньше.
– Полки? – оживился еще один голос, ближе к двери. – Может, это склад? Продуктовый?
– Вам, Труворовичам, только бы пожрать, – брезгливо донеслось из группы женщин, столпившихся у входа.
– А ты, боярыня Настасья…
Но договорить Никодим не успел. Из глубины комнаты раздался восторженный вопль Рассобачинского, звуки кресала и вспыхнул крошечный огонек, показавшийся ослепительным после нескольких часов в почти полной темноте.
– Свечи!!! Я нашел свечи!!! Целую коробку!!!
И тут же бояре, отталкивая друг друга, потянулись к его огоньку, как очень большие толстые нелетающие мотыльки.
– Мне!..
– Дай мне одну свечку!..
– И мне одну!..
– И мне тоже!..
– Стойте! – строго вскинул ладонь граф, преграждая дорогу жаждущим освещения. – Свечей мало, и на всех все равно не хватит. Будем экономить – зажигать по одной, только чтобы освещать дорогу впереди идущим!
Поворчав и повздыхав, бояре с разумностью такого решения все же согласились, и стали ждать результатов обхода помещения человеком со свечой.
– Тут нигде ничего нет! – провозгласил наконец граф. – Пустые полки, шкафы и стеллажи! А на них одна пыль!.. Хотя нет… Поглядите… Это книга! Единственная на весь этот мебельный склад!..
– Книга?
– Одна?
– И всё? – донеслись недоверчивые вопросы из женской группки, сгрудившейся у входа.
– Да!.. Кроме нее – только кресало и коробка свечей!..
– Што он говорит, Ларишка, ащь?…
– Говорит, что нашел комнату, а в ней много полок и всего одна книга!!!
– Так это, наверное, библиотека, – высказала предположение боярыня Серапея и оглядела всех, довольная своей проницательностью.
– Бабушка, да что ты говоришь-то, а?! Ты когда-нибудь в библиотеке-то была? Знаешь, что это такое? – стыдливо оглядываясь по сторонам – не слышал ли часом кто серапеиной сентенции – прокричала как можно тише в ухо старухе Лариска.
Но надежда была напрасной. Услышали ее все.
– А што вы на меня так шмотрите? – возмутилась старая боярыня. – Што шмотрите? Думаете, ешли темно, так я не вижу, как вы на меня шмотрите?
– Да ты что, бабушка, как это мы так на тебя смотрим?…
– Шами жнаете, как! А про библиотеку тшаря Епифана Швирепого никогда не шлыхали, што ли?
– Так ведь то – библиотека, боярыня Серапея! Самая богатая в мире, говорят! Даром ее, что ли, столько веков уже ищут! А то – пустая комната с одной книжкой! – разве что не покрутил боярин Никодим пальцем у виска, припоминая Синеусовичам в лице боярыни Настасьи, старухи Серапеи и молодой Лариски нанесенные ранее обиды.
– Ты думаешь, я ш ума шошла? – голос Серапеи мог смело посоперничать по теплоте с жидким азотом. – Я же говорю, што это не мы, Щинеушовичи, это ты ишторию не жнаешь! Ты думаешь, Швирепый тшарь вщегда так проживался? Нет, боярин Никодим. По молодошти его Епифаном Книгочеем жвали. Епифаном Добрым. И шобрал он полную огромную комнату вщяких книжек. И штал вщем давать читать. Да только нишего ему не вернули, кому он давал. Кто говорил, што не брал. Кто – што отдавал уже. Кто – што потерял. А кто и вовще жа гранитшу бежал, лишь бы книжку не вожвращать. Хорошая книжка тогда редкошть была, понимаешь… И ошталащь, говорят предания, у Епифана Доброго вщего одна книжка, шамая неинтерешная, которую никто тшитать не хотел. И пошмотрел он на нее, и жаплакал. И проплакал тшелый день и тшелую ночь. А потом жакрыл швою библиотеку на ключ, и ключ выброщил. А череж мещац стали его проживать Епифаном Швирепым. Те, кто жа гранитшу убежал.
– А кто не убежал, как его называли? – с замиранием сердца спросила самая младшая Конева-Тыгыдычная.
– А кто не убежал, Наташа, те никак не наживали. Тем уже вще равно было…
Тем временем разведгруппа под командованием Рассобачинского вернулась к ожидавшим вестей с переднего края женщинам и расстроенно доложила:
– Обошли всю комнату…
– Нашли люк в потолке – не открывается.
– Простукивание показало – заложен слоем кирпича с городскую стену, наверное, не меньше.
– Даже если нагромоздить шкафы и встать на них, работать все одно несподручно будет. Поэтому придется возвращаться и ломать ту, вторую стену…
– А еще мы решили, что поскольку погони за нами, скорее всего, уж не будет, можно пока отдохнуть и поспать.
– Голодными?… Холодными?… – горестно задали пространству риторический вопрос женщины.
Граф Рассобачинский фыркнул в усы:
– Ну, боярина Никодима можете съесть. От него все равно никакого толку, одно ворчание да бахвальство.
Он хотел пошутить, но увидел, каким взглядом посмотрели все на мгновенно побелевшего и вытаращившего глаза Никодима, и прикусил язык.
– Все бы тебе шутки шутить, граф, – разрядила обстановку, все же непроизвольно сглотнув слюну, боярыня Конева-Тыгыдычная. – А мысль дельная. Чай, не дети мы – целый день по катакомбам лазить. Давайте и впрямь местечко поуютнее выберем, бояре нам досок на подстил наломают, да мы и соснем часок-другой. Третий-четвертый. Не больше десяти.
– А, может, заодно мы и костерок разведем из старой мебели: и погреемся, и хоть на свет посмотрим?…
– Забыли уж, какой он есть-то, свет, – вздохнула Лариска.
– А на растопку что? – задала резонный вопрос боярыня Варвара.
Взгляды всех присутствующих, как по команде, устремились к одинокой книжке на полу.