Магьер сначала была вне себя от злости: такие траты! Однако же на следующий вечер Винн подвесила котелок над костром и состряпала на ужин чечевичную похлебку с приправами. Лисил, проглотив первую ложку, даже застонал от удовольствия. Магьер ничего не сказала, но и о потраченных деньгах больше не заговаривала. Правда, на приготовление такого ужина уходило много времени и сил, и впредь Винн старалась наварить похлебки побольше. Остатки ужина она хранила в горшочке с крышкой; он и сейчас был наполовину полон вчерашней похлебкой.
Сейчас, однако, у Винн, лихорадочно рывшейся в запасах, было на уме совсем другое. Обеими руками прижимая к груди добычу, она поспешно вернулась в кузницу.
- Пускай кто-нибудь принесет котел для стряпни! - крикнула она Хелен. - Самый большой котел, какой только у вас найдется!
- Что это ты задумала? - спросила Хелен.
- Приготовить ужин. Вот чечевица, лук и морковка, а еще у меня есть петрушка и майоран. Нам нужно вскипятить побольше воды - как иначе наваришь похлебки, чтоб хватило на всех?
Хелен смотрела на припасы, которые Винн доставала из холщовых мешков - смотрела так, словно на пол к ее ногам высыпали груду драгоценных камней. Затем она очнулась и поспешно замотала головой:
- Да ведь это же, должно быть, все ваши припасы! Не хочешь же ты…
- Конечно, не хочет, - перебила Магьер, решительно шагнув к ним. - Винн, что это на тебя нашло? Мы вызвались заплатить за ночлег, а не за то, чтобы прожить здесь до весны!
Прежде Винн не смела идти наперекор бешеному нраву Магьер, но сейчас сострадание и гнев взяли верх над ее обычной робостью. Ей осточертели и натужная вежливость, и мелкие, неизменно унизительные для нее стычки. Сейчас ей было наплевать и на хорошие манеры, и на свою вину перед Магьер и Лисилом.
- Я прекрасно знаю, чего хочу! - огрызнулась она. - Нам нужны припасы только для того, чтоб добраться до Веньеца, а уж там мы сумеем их пополнить. Посмотри на эту малышку! Сегодня она в кои-то веки ляжет спать сытой, и об этом позаботимся мы!
Винн ждала, что Магьер в ответ взорвется, но та лишь мельком глянула на Лисила - и смолчала. Малец неспешно подошел к Винн и, в упор глядя на Магьер, выразительно гавкнул, что означало "да". Винн невольно вздрогнула, едва не отпрянув от пса, но сумела вовремя сдержаться.
- Он на моей стороне, - сказала она Магьер. Хелен и прочие женщины смотрели на них, затаив дыхание.
Лисил встал со своего табурета и, подойдя к Винн, прошептал ей на ухо:
- В следующей деревне будет то же самое. И в других деревнях - тоже.
Лицо его было бесстрастно, но в глазах таилась такая печаль, что гнев девушки мгновенно остыл.
- А мне все равно, - ответила она. - Ты же сам сказал: мы делаем то, что необходимо сейчас.
- Ладно. - Полуэльф отступил от нее. - Что скажешь, Магьер?
- А зачем меня спрашивать? Вы трое и так уже все решили.
В голосе ее звучало раздражение, но Винн тем не менее знала, что Магьер не откажется помочь крестьянам и даже не станет потом пенять ей за расточительность.
Винн опять повернулась к Хелен:
- Нам нужны ножи, чтобы нарезать овощи… и не забудьте про котел.
Женщины тотчас бросились исполнять ее просьбу. Не было ни радостных улыбок, ни невнятных благодарностей - они просто спешили, суетились так, словно опасались, что если замешкаются, чуда так и не случится. Лисил взял ведро и пошел искать колодец или бочку с дождевой водой. Винн увязалась за ним, и, когда они вышли во двор, она схватила полуэльфа за руку.
- Почему тебе так трудно помочь этим людям в беде?
- Потому что я помогал довести их до беды. - Он отвернулся, и в сумерках Винн различала только его смуглый профиль. - И что бы мы для них ни сделали - это ничего не изменит.
Лисил вырвал руку и, повернувшись к Винн спиной, пошел прочь. Девушка смотрела, как он ровным неспешным шагом идет по деревенской улице. Смотрела и молчала - просто потому, что не знала, что еще сказать.
* * *
Приготовления к ужину шли полным ходом, и Малец, спасаясь от неизбежной суеты и суматохи, незаметно выскользнул из кузницы через черный ход. Винн, выходившая во двор, вернулась присматривать за работой своих добровольных помощниц, но Лисила с ней не было. Юная Хранительница была расстроена и грустна, и Малец мог только гадать, что произошло между ней и Лисилом, пока они были во дворе.
Он обогнул фургон, пробежал вдоль кузницы и лишь тогда увидел Лисила, который медленно брел по главной улице деревни. Малец мельком прикоснулся к разуму Лисила и не обнаружил ничего.
Малец не мог читать мысли - ему доступны были только воспоминания, образы, которые всплывают из глубин памяти, а вот их как раз в сознании Лисила и не было. Почти все разумные существа, сами того не сознавая, постоянно воскрешают в памяти обрывки тех или иных воспоминаний. Разум Лисила был лишен и этих смутных обрывков. Полуэльф надежно, даже слишком надежно отгородился от своей памяти.
Что хуже - подавлять воспоминания или захлебываться ими, загонять их вглубь сознания до тех пор, пока они, взбунтовавшись, не поглотят своего хозяина, или же погрузиться в них с головой и в конце концов потонуть в море боли? Лисил становился опасен для самого себя, и Малец не знал уже, как помочь одному из своих подопечных.
Шорох листьев, шуршание травы и похрустывание веток сплелись на ветру в неразборчивый пока лепет.
Малец поднял голову и, насторожив уши, поглядел на лес, который начинался сразу за деревней. Снова он ощутил знакомое присутствие. Стихийные духи, сородичи Мальца, призывали его, требуя, чтобы он вернулся к ним.
Малец сморщил нос.
Ему больше не о чем с ними говорить. Быть может, его и впрямь, как считают сородичи, свела с пути истинного смертная плоть. Как могло быть иначе, если он и живет, запертый в этой плоти, точно в клетке, ограниченный ею, лишенный того, что некогда было ему доступно в прежнем, стихийном облике? Или, может быть, живя во плоти, он обрел новое знание, недоступное его сородичам? Как бы то ни было, сейчас Мальцу некогда выслушивать их укоры и порицания.
И Малец, прежде чем его духа коснулось бестелесное дыхание стихийных существ, обратил все свои чувства к окружающему миру. Слух его наполнился шорохом ветра в листве, лапы ощутили твердость утоптанной земли, нос вдохнул запах дров, сгорающих в бывшем кузнечном горне. Все эти плотские мелочи заглушили бесплотный зов духов.
И незримое их присутствие, окружавшее Мальца, вначале ослабело, а затем и вовсе истаяло.
Малец снова поглядел на главную улицу. Лисила уже не было видно - вероятно, он свернул в проулок и пустился на поиски общинного колодца. Тревога о том, чем закончится возвращение Лисила в прошлое, пробудила в сознании Мальца его собственные воспоминания.
Он помнил, как родился во плоти.
Маджай-хи - старинная порода животных, которые водились в эльфийских лесах. Они были куда смышленей других зверей и обладали необыкновенно развитой интуицией; шерсть у них была длинная, серебристая с различными оттенками, глаза - голубые, прозрачные, как хрусталь. Они были чувствительны к жизни во всех ее проявлениях, восприимчивы к любым нарушениям жизненного равновесия, а потому мгновенно чуяли то, что было неестественно и по сути своей чуждо жизни, - то есть живых мертвецов. Правда, маджай-хи, подобные Мальцу, не появлялись так давно, что даже эльфы не могли припомнить, когда в последний раз встречали таких.
Этого не случалось с Забвенных Времен человеческой истории, со времен войны между всеми живыми существами мира и Врагом.
В последние дни противостояния некоторые стихийные духи решили защищать сотворенный ими мир, приняв телесный облик. Они желали сохранить свое присутствие в тайне. Чтобы существовать в мире во плоти, духи эти вошли в не рожденных еще детенышей различных животных. Среди избранных были и обычные лесные волки. Война наконец закончилась, и живые одержали победу, но мир лежал в руинах. Бывшие стихийные духи так и остались заключенными в смертной плоти. Порой они находили утешение в обществе друг друга.
Десятилетиями бродили они в окрестностях лесных поселений, постепенно перемещаясь на эльфийские земли. Очень редко, но бывало так, что небольшое сообщество бывших духов оседало на время по соседству с каким-нибудь эльфийским кланом. Как-то ночью самка на сносях, готовая вот-вот родить, забрела в эльфийское поселение, и эльфы приняли ее и позаботились о ней. Щенки ее не были, само собой, стихийными духами, но не походили они и на обычных волков. Первый помет появился на свет с серебристо-серой шерстью и прозрачными голубыми глазами.
От этих щенков и произошла порода, получившая название маджай-хи - старинное слово из языка эльфов, которое Винн упрощенно переводила как "собака-дух" или "собака стихийных духов". Родоначальники этой породы, духи в телесном облике, прожили невероятно долгую жизнь, но все же один за другим покинули мир, когда окончательно износилась их смертная плоть. Потомки их жили и множились в уединении эльфийских земель и привольно бродили по местным лесам, став, по сути, природными их хранителями. Хотя маджай-хи и нельзя было назвать обычными животными, но все их достоинства были лишь бесплотной тенью того, чем обладали их сверхъестественные предки.
С тех самых пор, с Забвенных Времен ни один стихийный дух ни разу не пожелал родиться в телесном облике. Ни один - кроме Мальца.
Одно мгновение - или же вечность - он был со своими сородичами, сам по себе и в то же время часть огромного целого. Миг спустя - первый опыт измерения времени в новом существовании - он стал мокрым новорожденным щенком, который, нетерпеливо распихивая своих собратьев, слепо тыкался в материнский живот в поисках пищи. Малец сам принял решение родиться в смертной плоти, ибо вновь стихийным духам понадобилось, чтобы среди смертных существ появился один из них.
В отличие от своих братьев и сестер, Малец с первой минуты своего существования целиком и полностью осознавал, кто он есть и что он такое. Первое чувство, которое он испытал, было одиночество, второе - страх одиночества. Хотя родившись во плоти, он стал одним из своего помета, он тем не менее был отделен от своих собратьев-щенков. И точно так же, заключенный в телесном облике, он был отделен от своих сородичей, стихийных духов.
Бесследно сгинуло касание к сути любого живого существа, прикосновение, благодаря которому он мгновенно и целиком познавал эту суть. Теперь у Мальца было только смертное тело. Исчезло также прежнее восприятие времени как единого целого, и теперь он существовал в прерывистой цепочке мгновений, проживая их одно за другим. Даже память о прежней жизни в едином сообществе духов поблекла и выцвела, ибо разум, помещенный в плоть, не в силах был охватить и постичь целиком всю сущность стихийного духа.
Вначале собственное крохотное тело казалось Мальцу неуклюжим и бестолковым. Много дней и ночей минуло прежде, чем он осознал, что такое "ходить" и как надо пользоваться своими конечностями. И начал бегать вовсю уже тогда, когда остальные щенки едва могли устоять на разъезжающихся лапах. Тогда он впервые сумел отрешиться от горестной тоски по всему, от чего так необдуманно отказался.
Он узнал, как приятно щекочет лапы трава и ерошит шерсть порыв ветерка; он познал упоительное тепло сосцов, наполненных материнским молоком, и постиг наслаждение едой и сном. В щенячьей возне он узнал, что такое сострадание, когда намеренно не пользовался своими преимуществами, дабы не побеждать слишком часто своих братьев и сестер.
Память - удивительное свойство живых существ, таких хрупких, таких ограниченных и недолговечных. Жизнь их совсем не похожа на осознание себя частицей грандиозного целого, единой сути стихийных духов - того, что Малец теперь лишь смутно помнил. Так же смутно, как с прошествием времени вспоминается далекое, очень далекое прошлое.
А вот Лисил прячется от своего прошлого.
Малец стоял, один-одинешенек, во дворе кузницы, и на душе у него становилось все горше. Он родился во плоти ради того, чтобы привести Лисила к Магьер, чтобы спасти ее от Врага. Вот только как же быть с самим Лисилом?
Они были связаны давно и крепко, но чем глубже Лисил погружается в свое прошлое, тем слабее становится эта связь. Быть может, одна только Магьер сейчас и удерживает Лисила от того, чтобы совершенно затеряться в прошлом, с которым он так отчаянно боролся. Малец не знал, как ей в этом помочь. Не знал он и того, сможет ли выдержать Магьер, узнав все, что ей неизбежно предстоит узнать о Лисиле, - здесь, в краю, который люди зовут Войнордами.
Кто-то дернул Мальца за хвост, и пес, захваченный врасплох, даже подпрыгнул.
Крохотная девчушка с грязным личиком и тонкими, как веточки, руками широко улыбалась, держа его за хвост. Малец развернулся, ткнул ее носом. Под холщовым платьицем он явственно ощутил торчащие ребра и неестественно раздутый животик. Полуголодная жизнь уже начала уродовать эту малютку.
Малец оглянулся через плечо на главную улицу, но Лисила по-прежнему не было видно. Тогда он легонько, носом подтолкнул девчушку к дверям кузни, в которой хлопотливо стряпался горячий ужин.
ГЛАВА 4
Остановив Толстика и Фейку на подъезде к Веньецу, Магьер от души пожалела, что Лисил не предупредил заранее, какое зрелище ожидает их на городской стене.
На железных пиках, равномерно торчавших поверху вдоль стены, были насажены отрубленные головы - от едва тронутых разложением до совсем уже сгнивших. Меж зубцов стены на цепи была подвешена железная; клетка, в которой скорчился труп, разложившийся почти до костей. Вид этой клетки устрашал даже больше, чем отрубленные головы. Обезглавленный человек умирает быстро, а вот тот, кого подвесили в чугунной клетке, возможно, был еще жив…
Лисил, сидевший на козлах рядом с Магьер, отрешенно молчал - как будто страшные украшения городской стены были делом совершенно обыденным, о котором и говорить-то незачем. Магьер отвернулась от железной клетки с трупом, но тотчас взгляд ее наткнулся на череп, уже почти лишенный плоти, - черные дыры глазниц, отвисшая нижняя челюсть.
Вот он каков - мир, в котором родился Лисил.
Винн сдавленно охнула. Магьер меньше всего на свете склонна была нянчиться с изнеженной девчонкой, но сейчас она развернулась к Винн и, протянув руку, надвинула капюшон куртки ей на глаза.
- Не смотри, - сказала она. - Скоро въедем в город.
- Изменники, - проговорил Лисил, глядя на железную клетку, которая чуть заметно покачивалась на ветру. - Или же те, кого он объявил таковыми. Сейчас холодно, так что вонь почти не чувствуется. Летом ее можно учуять задолго до того, как увидишь стены.
Магьер знала, что он - это Дармут. Ни один мускул не дрогнул на ее бесстрастном лице, хоть ее по-прежнему мучило то, как замкнуто и отчужденно держится с ней Лисил с тех пор, как они пересекли границу Войнордов.
- Надвинь капюшон пониже, прикрой лицо! - вслух велела она. - Крестьяне, может, и не приметили твоих глаз, а вот в городе вполне может оказаться пара-тройка стражников, которые еще помнят полуэльфа.
Малец заскулил и просунул морду между Лисилом и Магьер.
- А ты ляг! - приказала она псу. - Ты такой же приметный, как он.
Малец спрыгнул на пол фургона, описал круг и свернулся клубком в углу под скамьей. Затем он поднял голову и, насторожив уши, уставился на Винн, однако юная Хранительница сидела, опустив голову. Малец снова заскулил, и тогда девушка оглянулась на него. Отчего-то она помешкала, колеблясь, но потом все же перебралась к Мальцу и устроилась на полу рядом с ним, запустив пальцы в густую шерсть на спине пса.
Магьер внутренне подобралась, приготовясь ко въезду в столицу владений Дармута. Затем громко щелкнула языком, и Толстик с Фейкой послушно двинулись вперед. Когда лошади обогнули изгиб городской стены, стало видно, что у ворот уже дожидаются, выстроившись в очередь, шесть телег и фургонов. Пристраивая свой фургон в конец этой очереди, Магьер заметила, что впереди, по ту сторону ворот, ожидают разрешения выехать из города еще несколько повозок. Двуколка, за которой остановились Толстик и Фейка, была доверху нагружена мешками с зерном.
- Веньец - средоточие торговли в этой провинции, - пояснил Лисил, по-прежнему пряча лицо под капюшоном. - Здесь продают и покупают практически все, но чтобы войти в город, нужно доказать, что у тебя здесь дело. Чтобы поселиться в городе, нужно письменное разрешение военных властей. Предпочтение отдается кузнецам, плотникам, кустарям - словом, всем, кто владеет каким-нибудь ремеслом. Крестьян в город пускают только для того, чтоб они могли продать собранный урожай. На это им дается два дня, а затем - вон.
- Почему так? - прошептала Винн.
- Думаю, потому, что иначе город будет наводнен беженцами. У Веньеца нет средств прокормить тысячи нахлебников. Если можешь быть полезен городу - добро пожаловать, если нет - город от тебя избавится… так или иначе.
Он умолк, потому что Магьер направила фургон к заставе. Навстречу им вышел молодой стражник в кожаном доспехе, без сюрко и шлема. Он окинул быстрым взглядом лошадей, провел рукой по холеной шкуре Толстика.
- Добрые кони, - заметил он. - Какое у вас дело в городе?
Говорил он отрывисто, но не грубо, и Магьер с готовностью показала ему пустой холщовый мешок.
- Мы проездом, - сказала она. - Хотим пополнить припасы на вашем рынке.
Лисил еще раньше научил ее, что говорить стражникам и как поступать. Она сняла с пояса кошелек, открыла и показала стражнику его содержимое. Лисил еще до прибытия в город вынул из кошелька большую часть денег, особенно тщательно выбрав еще остававшиеся у них золотые монеты. Коммерция здесь приветствовалась, поскольку приносила прибыль городу, но чересчур туго набитый кошелек мог вызвать подозрения.
Стражник заглянул в кошелек, кивнул и махнул рукой, давая им знак проезжать. И вот они въехали в город, где родился и вырос Лисил.
Магьер очень хотелось взять его за руку, но она решила, что сейчас лучше оставить его в покое. Прошлой и позапрошлой ночью, когда они засыпали, Лисил почти не дотрагивался до нее. Мысли его бродили где-то в прошлом. Магьер могла последовать за ним в этот город - но как ей отыскать Лисила в призрачном укрытии, где он спрятал самого себя… спрятал от нее?
Они миновали внушительных размеров конюшню. Впереди тянулись чередой харчевни, трактиры и две таверны - все размещенные так, чтобы прибывшие в город путники легко могли их отыскать. По улице шли пешеходы, катились фургоны, по двое-трое вышагивали патрули - пестро снаряженные и небогато одетые солдаты. Чуть лучше были экипированы только редкие всадники.