* * *
К югу и к востоку от стен столицы раскинулся огромный луг, на котором обычно проходили военные учения. Автократор нещадно муштровал своих солдат всю зиму, за исключением нескольких дней, когда хляби небесные разверзались слишком уж широко.
Кое-кто из воинов порой ворчал, жалуясь на тяготы муштры. Когда Маниакис слышал такие разговоры, он обычно указывал рукой в сторону Бычьего Брода и говорил:
- Вон там Акрос, а над ним поднимаются дымы макуранских костров. Большинство из вас родом из западных провинций, верно? - Многие солдаты утвердительно кивали, после чего Автократор продолжал:
- Если вы хотите когда-нибудь снова увидеть отчий дом, нам придется сперва выгнать из него захватчиков. Но мы просто не сможем сделать этого, воюя так, как воевали последние несколько лет. А значит, надо учиться!
После подобных речей ворчание ненадолго прекращалось - воины не были бы воинами, если бы вдруг перестали жаловаться на тяготы своей жизни, зато учения шли успешнее, чего Маниакис и добивался.
Он, его отец, Регорий, Парсманий и Цикаст прилагали много усилий, чтобы учения как можно больше походили на настоящий бой, но не создавали серьезной угрозы для жизни и здоровья воинов. В ход шли деревянные мечи, копья без наконечников, стрелы с деревянными шариками вместо железного острия.
После каждого учения все покрывались новыми синяками, но лишь несколько человек пострадали более существенно, а один парень даже лишился глаза. Хотя он был простым солдатом, Маниакис назначил ему пенсию, положенную капитану, стараясь таким образом поднять боевой дух остальных воинов.
Иногда после окончания муштры Маниакис выезжал к Бычьему Броду и вглядывался в противоположный берег. Почти всякий раз, когда день выдавался солнечным, там, у Акроса, виднелись какие-то движущиеся блики. Он полагал, что это отблески солнца на тяжелых доспехах макуранцев, которые также тренировались, готовясь к тому дню, когда им вновь придется вступить в бой с видессийцами.
Однажды, указав Маниакису рукой на луг, где проходило очередное учение, Регорий пожаловался:
- Здесь слишком открытое место. Если на том берегу найдутся люди с достаточно хорошими глазами, враги запросто разберутся, что мы тут делаем.
- Ты совершенно прав, - ответил Маниакис. - Но вряд ли это их очень удивит. Они ведь понимают, что мы обязаны усиленно готовиться, дабы показать в грядущих схватках лучшее, на что способны. Вот окажется ли это лучшее достаточно хорошим, чтобы побеждать, - другой вопрос. За последние семь лет такого не случалось ни разу, - процедил он сквозь стиснутые зубы.
- Слава Господу нашему, благому и премудрому, что у нас сильный флот, - заметил Регорий. - Правда, он не может выигрывать за нас сухопутные сражения, зато не позволит макуранцам одержать окончательную победу.
- Когда собираешься вступить в бой, щит - очень полезная вещь, - ответил Маниакис. - Он помогает защищаться от ударов врага. Но с одним щитом войну не выиграешь. Нужен еще и меч, чтобы самому наносить удары.
- Флот может подняться довольно высоко вверх по течению очень многих рек в западных провинциях, - как бы размышляя вслух, проговорил Регорий.
- Это не принесет особой пользы, - ответил Маниакис. - Дромоны не смогут контролировать реки так, как они контролируют Бычий Брод. Во-первых, у нас не хватит боевых кораблей для таких действий, а во-вторых, реки в западных провинциях узкие, что позволит макуранцам использовать против флота установленные на берегу катапульты.
Услышав быстро приближавшийся стук копыт, он оглянулся. Вестник.
- Новости с севера, величайший, - сообщил всадник, подавая Автократору кожаный футляр с посланием.
Маниакис с Регорием обменялись встревоженными взглядами. Срочные новости с севера могли быть только плохими. Этзилий нарушил соглашение, сразу же подумал Маниакис.
Он испытал мрачное удовлетворение при мысли, что голова Маундиоха наконец будет отделена от плеч, но это безусловно никак не могло компенсировать тот огромный урон, какой нанесет Видессии очередной набег кубратов. Зажатая между степными номадами и макуранцами, империя ныне реально могла контролировать лишь небольшой клочок собственных территорий.
Внутренне содрогнувшись, Маниакис сорвал с футляра печати.
Тарасий, эпаптэс Варны, -
Маниакису Автократору.
Приветствую.
Маниакис на мгновение перестал читать, припоминая. Варна была одним из прибрежных городов к северо-западу от Имброса. Кивнув сам себе, он снова опустил глаза на строки послания.
Сожалею, но вынужден сообщить величайшему, - продолжал Тарасий, - что за два дня до того, как я направил cue послание, порт нашего города атаковали кубраты. Они прибыли на множестве моноксил, какие обычно используют для подобных набегов, - это легкие весельные лодки из стволов деревьев, сердцевина которых выжжена, с кожаными парусами на низких мачтах. Конечно, такие суденышки не могут всерьез противостоять дромонам, но представляют собой куда большую опасность, чем можно предположить по их описанию, ибо они в состоянии перевозить множество вооруженных воинов.
К несчастью, именно в тот момент, когда кубраты предприняли свой набег, в порту Варны не оказалось ни одного дромона. Разграбив несколько торговых судов, стоявших у пристани, варвары подожгли их, а также множество рыболовных судов и саму пристань. Однако огонь не перекинулся из порта в город, поэтому гарнизону удалось отбить все попытки номадов взять приступом крепостные стены. Поняв, что подобные попытки бесплодны, варвары вновь погрузились в свои моноксилы и отплыли на север.
Эпаптес заканчивал свое послание просьбой, чтобы казна оказала помощь его несчастному, понесшему страшный урон, городу. Возможно, Тарасий не знал, что казна сама понесла не меньший урон, чем Варна. Все же Маниакис решил сделать для эпаптэса хоть что-нибудь, прекрасно понимая, что существенной помощи Варне он сейчас оказать не в силах.
- Ну, величайший, двоюродный брат мой, так кто же на сей раз нагадил нам в карман? - поинтересовался Регорий, увидев, что Маниакис дочитал послание.
- Как ты думаешь, хорошо ли будет смотреться на Столпе голова Маундиоха? - вопросом на вопрос ответил Автократор. - Раз кубраты нарушили купленное мною перемирие, я имею право выставить эту голову на всеобщее обозрение, - мечтательно добавил он, протягивая кузену послание.
Регорий, шевеля губами, внимательно прочел документ.
- А тебе не кажется все это немного странным? - спросил он. - Непохожим на серьезный, большой набег? Не мог ли кто-то из мелких вождей кубратов предпринять атаку на свой страх и риск, просто в надежде чем-нибудь поживиться. Возможно, даже без ведома Этзилия.
- Может, и так, - согласился Маниакис. - Во всяком случае, Этзилий наверняка будет утверждать, что именно так оно и есть, независимо от того, как было на самом деле. Нет, я не стану рубить голову Маундиоху прямо сейчас, как бы ни было велико мое убеждение в том, что без нее он будет выглядеть гораздо лучше. Но я немедленно отправлю послание Этзилию; пусть каган объяснит мне происходящее. Если его ответ меня не удовлетворит, наступит самое время заняться головой Маундиоха.
Посланник Маниакиса отбыл из Видесса на следующий же день. Спустя две недели он вернулся в сопровождении небольшой группы воинов-кубратов, несших щит перемирия. Автократор принял в Высшей Судебной палате главу посольства номадов, бородатого варвара по имени Шизат.
Сжимая в руках большой кожаный мешок, Шизат приблизился к трону. Поставив свою ношу на пол, он исполнил полный проскинезис.
- Поднимись, - приказал Маниакис ледяным тоном. - Говори: неужели твой каган вновь забыл о заключенном между нами перемирии?
- Нет, он помнит, величайший, - ответил Шизат на таком ломаном видессийском, словно его выучил этому языку Маундиох. - Он послал меня в твою столицу, дабы я смог передать тебе его дары.
- Какие еще дары? - без всякого любопытства поинтересовался Маниакис. Размер и форма мешка позволяли предполагать, что он знает ответ, но Этзилий уже приучил его никогда не опираться на догадки.
Шизат закончил возиться с сыромятным ремешком, стягивавшим горловину мешка, перевернул его… На полированный мраморный пол Судебной палаты со стуком выпала отрубленная голова. В нарушение всех правил этикета, чиновники и придворные, собравшиеся в Судебной палате, не сдержали возгласов ужаса и отвращения.
- Эта штука, - сказал Шизат, презрительно пнув голову ногой, - некогда принадлежала Пахану. Тому самому Пахану, который привел свои моноксилы в Варну. Грандиознейший Этзилий, наш каган, ничего не знал о нападении до самого последнего времени.
Бывший Пахан смотрел на Маниакиса снизу вверх тусклыми, мертвыми глазами. Благодаря холодной зимней погоде, ужасный дар Этзилия еще не успел протухнуть, поэтому от него не исходила обычная в таких случаях омерзительная вонь…
- Откуда мне знать, - спросил Маниакис, - что передо мной не голова какого-то незначительного кубрата, расставшегося с ней лишь затем, чтобы твой каган мог подтвердить верность своему слову?
- Есть два способа, - ответствовал Шизат. - Во-первых, мы, кубраты, никогда ни при каких обстоятельствах ни за что не пошли бы на подобный обман. А во-вторых, Маундиох и иже с ним, содержащиеся тобой в заложниках, знали Пахана; они узнают его голову. Они узнают также остальные шесть голов, доставленные нами к твоему двору, поскольку были знакомы с ними, когда те еще пребывали на своих телах, величайший, да!
Маниакис задумчиво облизнул губы. Действительно, подобная проверка могла бы его удовлетворить. Конечно, вряд ли удастся узнать в точности, принимали ли участие в набеге на Варну обладатели этих голов, зато можно выяснить, насколько высокое положение они занимали среди своего народа.
- Справедливо, - сказал он. - Назови мне имена людей, чьи головы ты доставил в Видесс, а также их звания. Если описание Маундиоха совпадет с предоставленным тобою, я не стану винить Этзилия в нарушении мира.
- По рукам, величайший! - И Шизат как мог описал тех номадов, которые ныне стали на голову короче. - Отныне эти головы в твоем полном распоряжении, делай с ними что хочешь. Может быть, ты пожелаешь украсить ими тот громадный стоячий каменный член? Забыл, как у вас его называют.
- Столп, - сухо ответил Маниакис. Двое или трое придворных сдавленно хихикнули; уж больно точное определение дал Шизат. - Думаю, для парочки голов на Столпе место найдется. Остальные я пошлю в Варну, чтобы горожане знали: те, кто на них напал, примерно наказаны.
- Как тебе угодно, величайший! - Шизат вновь распростерся перед Автократором, давая понять, что он сказал все.
- Останешься в столице до тех пор, пока Маундиох не подтвердит все, о чем ты тут говорил, - повелел Маниакис. Шизат стукнул лбом о мрамор пола в знак того, что понял приказ. Маниакис тем временем повернулся к постельничему:
- Позаботься об этом, достопочтеннейший Камеас, - сказал он, указывая на голову Пахана. - Сперва препроводи ее вместе с остальными на опознание к Маундиоху, а затем водрузи на Столп!
- О… а… Да, величайший. Слушаюсь и повинуюсь. - Без малейшего воодушевления постельничий приблизился к голове и осторожно поднял ее, брезгливо взявшись за спутанную клочковатую бороду самыми кончиками большого и указательного пальцев, после чего понес дар кагана прочь. Судя по выражению лица, Камеас предпочел бы держать этот подарок кузнечными клещами.
Шизат поднялся и стал пятиться, пока не удалился от трона на предписанное правилами расстояние, после чего повернулся и направился к выходу из Высшей Судебной палаты. Сзади было очень забавно наблюдать, как он чванливо ковыляет на своих кривых, как ятаган, ногах.
Закончив аудиенцию, Маниакис вернулся к себе в кабинет; к нему тотчас же явился слегка позеленевший Камеас и доложил:
- Величайший, Маундиох назвал те же имена, что и Шизат. Сей высокопоставленный варвар в весьма сильных, хотя и несколько безграмотных выражениях выразил свое удивление при виде плачевного нынешнего состояния своих бывших соратников.
- В самом деле? Ладно, это уже кое-что. Думаю, Этзилий, скорее всего, таким образом намекает, чтобы мы увеличили размер дани. А значит, он постарается держать своих людей в узде, если мы ему достаточно заплатим.
- Да будет так! - Прежде чем продолжить, Камеас некоторое время колебался. - Я был бы чрезвычайно обязан тебе, величайший, если бы в будущем ты избавил меня от выполнения столь… э-э… отвратительных обязанностей. Я… э-э… до чрезвычайности расстроен.
Маниакис слегка удивился, но потом вспомнил, что небогатый военный опыт постельничего включает в себя лишь злосчастную историю под Имбросом.
- Я постараюсь сделать тебе такое одолжение, достопочтеннейший Камеас, - проговорил он. - Но все же должен напомнить, что жизнь очень сложна и не может состоять из одних удовольствий.
- Я достаточно осведомлен об этом, величайший, уверяю тебя, - ответил постельничий голосом, лишенным всякого выражения.
Щеки Автократора запылали. Действительно, бедный евнух осведомлен о сложностях бытия лучше, чем кто-либо другой.
Сгорая от стыда и ощущая себя полным болваном, Маниакис взмахнул рукой, отпуская постельничего. Больше всего ему хотелось, чтобы Камеас, удалившись, выпил большую кружку вина. А лучше несколько. Но приказать ему поступить так он не решился из опасения, что Камеас, оскорбленный в лучших чувствах, откажется выполнить подобный приказ лишь потому, что получил его. Когда конь лучше, чем всадник, знает, как поступить, следует просто отпустить поводья.
Но иногда поводья нельзя отпускать ни в коем случае. Макуранцы никогда не покинут западные провинции империи, если видессийцы не вышвырнут их оттуда; разве что Трифиллий сотворит чудо, какое не снилось ни одному магу. Поддержание перемирия с кубратами позволит продолжить борьбу с Макураном, хотя… Хотя, как он только что сказал Камеасу, жизнь очень сложна. Что ж, скоро Нифона родит ему второго ребенка; ждать осталось недолго. И если это окажется мальчик, когда-нибудь он унаследует трон империи. Маниакис хотел верить, что ему удастся сохранить и укрепить империю.
Иначе его сыну будет нечего наследовать.
Глава 10
Суп был густо заправлен мидиями, тунцом, крабами, грибами луком. Нифона остановилась, не донеся очередную ложку до рта.
- Кажется, сегодня мне лучше не есть, - задумчиво проговорила она.
Маниакис внимательно посмотрел на жену. Она сидела, чуть отстранясь от стола, - сильно раздувшееся чрево не позволяло ей придвинуться ближе.
- Правильно ли я угадал, что ты имеешь в виду? - спросил он, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
Нифона медлила с ответом; он даже подумал, что она не расслышала его слов. Но вот она кивнула с решимостью, с какой капитан приказывает своим воинам атаковать неприятеля:
- Да, та самая боль. Если уже приходилось рожать, ее ни с чем не спутаешь. Дитя появится на свет сегодня ночью; может быть, завтра.
- Что ж, все давно подготовлено, - ответил Маниакис. - Все пройдет как должно, да не оставит нас своими милостями Фос. - Он быстро очертил у сердца магический знак солнца, одновременно вознеся короткую беззвучную молитву благому и премудрому.
Затем, возвысив голос, он позвал Камеаса. Когда постельничий пошел в столовую, Маниакис сказал ему всего одно слово:
- Пора!
Глаза Камеаса испуганно расширились. Он быстро очертил у сердца магический знак, в точности так же, как незадолго до того сделал Маниакис.
- Я немедленно пошлю за госпожой Зоиль, - сказал он. - А также подготовлю все остальное.
"Все остальное" не имело прямого отношения к Красной комнате, которая была полностью подготовлена уже несколько месяцев назад. Камеас имел в виду, что вызовет в резиденцию лучшего мага-врачевателя из Чародейской коллегии, а также лучшего во всем Видессе хирурга. Постельничий не захотел высказаться прямо, чтобы лишний раз не напоминать Нифоне о том, чем она рискует. Маниакис был благодарен Камеасу за такт.
Постельничий поклонился и поспешил прочь. Маниакис поднялся, обошел вокруг стола, обнял жену за плечи.
- Все пройдет как должно, - повторил он, будто это заклинание могло само по себе обеспечить благополучный исход.
- Так и будет, - ответила Нифона. - Почему… - Она замолчала, пережидая очередной приступ боли. - Почему, собственно, должно быть иначе?
- Все пройдет как должно, - тупо повторил Маниакис. - Завтра в это же время у нас появится чудесный сын. - Он немного замялся, прежде чем спросить:
- Тебя очень мучают боли?
- Нет. Пока нет, - ответила Нифона. - Но я отлично помню, что меня ждет. - Она пожала плечами:
- Я прошла через это один раз. Пройду и второй.