* * *
Краста была в ярости. Она часто бывала в ярости, однако, как правило, мишенями для ее гнева служили знакомые ей люди, а не целые державы. Сейчас бешенство ее имело своей причиной Валмиеру как таковую.
- Ты посмотри на это, Бауска! - Она ткнула горничной под нос свежую газету: - Ты только посмотри!!!
- Вижу, сударыня, - ответила служанка настолько хладнокровно, что даже Краста не нашла бы повода придраться.
Но маркиза не нуждалась в поводах.
- Ункерлант выиграл очередную войну! - прорычала она. - Какие-то варвары с запада одерживают две победы кряду, сначала против Фортвега, потом против этой… как ее… Зувейзы - одни силы ведают, где это! Ункерлант! Две войны! А Валмиера победила хоть в одной? Бауска, отвечай!
- Нет, сударыня, - ответила служанка и добавила неосмотрительно: - Но Ункерланту не приходится сражаться с альгарвейцами.
Краста тряхнула головой. Золотистый локон выскочил из-под заколок, которыми Бауска увенчала ее прическу поутру, и скользнул по губе, словно у маркизы внезапно выросли усики. Краста фыркнула и отмахнулась от непокорной прядки.
- Альгарвейцы такие же варвары, - проговорила она, фыркнув по-иному. - Им бы следовало сидеть по своим лесам и не тревожить цивилизованных людей.
Последнее в устах маркизы следовало понимать как "потомков древних кауниан" - дальше этого ее понятие цивилизованности не простиралось.
- Без сомнения, сударыня, - отозвалась Бауска. Одна непрошеная реплика сошла ей с рук, и служанка отпустила вторую: - Конечно, они варвары, но воевать умеют ужасно здорово.
- Мы громили их и прежде, - отмахнулась Краста. - В Шестилетнюю войну они ведь нас не победили? Конечно, нет. Шестилетнюю выиграла Валмиера. Ну, Елгава нам помогла немного, но победили-то мы! - Елгаванцы тоже были потомками кауниан; их существование Краста могла признать. Сибиане? Лагоанцы? Ункерлантцы? Они сражались с валмиерскими солдатами бок о бок. С точки зрения Красты, вся эта мелкота могла вовсе не ввязываться в войну. Как бы при этом шли дела на фронтах, маркиза не задумывалась.
- Дай, силы горние, чтобы мы и в этой войне победили, сударыня, - промолвила Бауска. - И дай, силы горние, чтобы ваш брат вернулся домой невредимым.
- М-да, - пробурчала Краста; служанка отыскала способ умиротворить хозяйку хотя бы ненадолго. - Со Скарню все было в порядке, когда он писал последнее письмо.
Она примолкла. Тут бы ее гневу и уняться, однако маркиза так и не выпустила из рук газеты, и вид подметного листка вновь возбудил в ней ярость.
- Со Скарню все хорошо, но мы так и не ворвались в Альгарве! Как можем мы надеяться выиграть эту злосчастную, неудобную войну, если не можем перейти границу?!
Голос ее вновь сорвался на визг.
- Не знаю, сударыня. Откуда мне знать? Я горничная, а не солдат. - Бауска склонила голову и едва слышным шепотом закончила: - Разрешите идти, сударыня?
- Ну хорошо, - ответила Краста с некоторым раздражением; обычно она получала больше удовольствия, насмехаясь над горничной.
Бауска отступила куда поспешней, чем альгарвейская армия под натиском валмиерцев. И все же недостаточно быстро. Краста прищелкнула пальцами.
- Нет. Постой.
- Сударыня? - Бауска застыла у дверей. Голосок ее казался клочком зимнего ветра, заблудившегося в коридорах особняка.
- Иди сюда. У меня к тебе вопрос. - Горничная приблизилась куда медленней, чем убегала. - Я уже давно хотела тебя об этом расспросить, - продолжала маркиза, - но все из головы вылетает.
- О чем, сударыня? - поинтересовалась Бауска с тревогой - это было хорошо, - и любопытством - что было разрешено.
- Когда ты ублажаешь своего милого, ты это делаешь ртом?
Вопрос свой Краста задала так же небрежено, как могла бы поинтересоваться у землевладельца разведением скота. В ее понятии между чернью и скотом разница была невелика.
Бауска густо покраснела, раскашлялась, отвернулась, но выбежать из комнаты без дозволения хозяйки все же не решилась.
- Сударыня, - прошелестела она наконец, - нет у меня милого, так что даже и не знаю, что вам ответить…
Краста, привычная разоблачать увертки прислуги, рассмеялась ей в лицо.
- Случалось тебе ублажать мужчину таким способом или нет, в конце концов? - грозно спросила она.
Бауска покраснела еще сильнее.
- Да, - выдохнула она, уткнувшись взглядом в пол, так тихо, что Красте пришлось читать ответ по губам, и повторила чуть громче: - Разрешите идти?
- Нет пока! - оборвала ее Краста. Вальню, проклятье на его голову, - страшное проклятье на его голову! - все же не соврал. Маркизе захотелось вновь почистить зубы. Вместо этого она попыталась оценить глубину нравственного падения черни. - И твои подруги - у служанок ведь бывают подруги? - тоже так поступают?
- Да, сударыня… то есть я знаю нескольких, которые… да, иногда, - ответила Бауска, все так же вглядываясь в сложное переплетение цветочков и птичек на ворсистом ковре ручной работы под ногами.
В глотке Красты зародился яростный рык. Как большинство представителей ее класса, маркиза всегда предполагала, что чернь просто совокупляется подобно скоту и благородные радости блуда находятся за пределами кругозора низших слоев общества. Обнаружив, что ошиблась, Краста испытывала одно только отвращение. С простонародьем она стремилась ничего общего не иметь.
Потом ей пришла в голову еще одна мысль.
- А твои милые - когда они у тебя появляются, - они твои тайные места языками блудливыми обласкивают?
- Да, сударыня, - покорно прошептала Бауска и во внезапном приступе душевной стойкости выпалила: - Не то чтобы мы им - да, а они нам - обойдетесь. Честно, так уж честно.
О честности Красте приходилось задумываться нечасто, в особенности когда речь заходила о прислуге. Изящно очерченные ноздри маркизы гневно раздулись.
- Иди отсюда, убирайся! - велела она. - Почему вообще ты не за работой?!
Бауска вышла. Точней было бы сказать - вылетела ядром. Краста это едва заметила; отпустив служанку, маркиза тут же забывала о ней, покуда услуги Бауски не потребуются ей снова. Она подумывала отправиться в Приекуле и прогуляться по магазинам, но от этой мысли отказалась, а вместо этого приказала кучеру отвезти ее во дворец. Если уже она решила жаловаться на то, как идет война с Альгарве, изливать желчь на служанку не годится. Маркиза возжелала поговорить с солдатом.
Военное ведомство ей пришлось искать довольно долго. Во дворце она не могла просто распорядиться, как в своем поместье, - слишком многие из снующих по коридорам сами были дворянами, и отличить благородных от лакеев в роскошных ливреях не всегда было возможно. Чтобы никого не обидеть, Красте приходилось задавать вопросы вежливо - искусство, к которому она не испытывала склонности и не имела в нем опыта.
Наконец Краста обнаружила, что стоит напротив стола, за которым сидел весьма симпатичный офицер по имени, если верить табличке, Эрглю.
- Присаживайтесь, сударыня, прошу, - промолвил он, указывая на кресло. - Не желаете чаю? К сожалению, мне не разрешено предлагать вам более крепкие напитки.
Она позволила офицеру налить ей чашечку; маркиза без зазрения совести позволила бы любому и в любой обстановке прислуживать ей.
- И как изволите вас титуловать? - поинтересовалась она, потягивая горячий напиток.
- Ношу чин капитана, сударыня. - Улыбчивая учтивость Эрглю несколько поблекла. - Как и написано на этой табличке.
- Нет-нет-нет! - нетерпеливо перебила его Краста, пытаясь понять - возможно, военное ведомство потому так скверно показывает себя, что работают в нем идиоты? - Как вас титуловать, капитан?
- А! - Лицо Эрглю просветлело. "Может, он и не полный идиот, - подумала Краста в приступе того, что у нее считалось великодушием. - Может, всего лишь кретин". - Имею честь быть маркизом, сударыня.
- Какое совпадение! А я маркиза!
Краста улыбнулась. Возможно, Эрглю и кретин, но он ей ровня. И обходиться с ним она будет с той же вежливостью, которой заслуживал любой член ее круга, с вежливостью, которой не будет вознагражден даже самый пронырливый простолюдин.
- Должна сказать вам, - заметила маркиза, взмахнув рукой, - мы совершенно неправильно подходим к ведению войны.
Капитан Эрглю склонился вперед с выражением вежливого и почти искреннего интереса.
- Сударыня, - воскликнул он, - как бы я мечтал, чтобы вы прояснили мне этот вопрос! Наши лучшие генералы бьются над ним неделями и месяцами, но результаты были не вполне удовлетворительны.
- Слишком мягко сказано, - подхватила Краста. - Что нам нужно, так это нанести рыжеволосым варварам такой удар, чтобы они бежали перед нами, точно в древние времена. Не понимаю, почему это до сих пор не сделано!
- Теперь, когда вы выразили это столь ясно, я тоже не понимаю. - Эрглю полез в ящик стола и вытащил на свет несколько листов бумаги, перо и пузатую чернильницу. - Если вы соизволите одарить державу плодами своих раздумий, не сомневаюсь, вскоре вся Валмиера возблагодарит вас как свою благодетельницу и спасительницу. - Он указал на стол и кресло - весьма скромного вида, приставленные к ближней стене его кабинета: - Если вы будете так добры изложить свой стратегический план настолько подробно, насколько это в ваших силах, я смогу поделиться им с верховным командованием.
- Непременно!
Прихватив письменные принадлежности, Краста уселась за стол и уставилась на чистый лист с тем же остервенелым отчаянием, что преследовало ее в школе для благородных девиц. Она погрызла кончик пера и наконец записала: "Мы должны ударить по альгарвейцам изо всех сил. И там, где они этого не ждут".
Она взялась было писать дальше, потом вычеркнула все лишнее. Еще немного погрызла перо. Вскочила на ноги и швырнула листок на стол капитану Эрглю.
- Уверен, - заметил тот, заглянув в ее записку, - что его величество король Ганибу будет благодарен вам за ваш сегодняшний вклад в дело победы.
- Ну почему я единственная во всей стране способна мыслить здраво?! - осведомилась Краста и, не дожидаясь ответа, направилась к своей коляске.
По пути маркиза заметила на пальце чернильное пятнышко, фыркнула в раздражении и стерла его.
Глава 10
Леофсиг обнаружил, что с течением дней если и не вошел во вкус сортирного наряда, то, по крайней мере, примирился с ним. Верно - работа была тяжелая и грязная, но не тяжелей, чем рубить дрова или исполнять любую другую повинность по лагерю. Как альгарвейские охранники, так и фортвежские командиры с удовольствием сделали из юноши показательного фортвежца в каунианской команде золотарей.
Леофсиг старался воспользоваться положением как мог. Его каунианский со школьных лет изрядно заржавел. Когда юноша поначалу пытался заговорить на древнем наречии, светловолосые его товарищи обыкновенно с улыбкой переходили на фортвежский. Однако Леофсиг не отступался. В темноте за урожденного каунианина его и теперь нельзя было принять, но юноша понемногу освоил даже желательное наклонение, не дававшееся ему, даже когда учителя прохаживались по спине Леофсига розгой.
Помогло ему войти в общество кауниан-заключенных и то, что их с Гутаускасом койки в бараке стояли рядом. А больше того - нескончаемая вражда с Мервитом. Если Мервит называл юношу любителем чучелок, тот относился к оскорблению как к похвале.
Однажды, когда Леофсиг закапывал вонючую выгребную яму, к нему подошел Гутаускас. Серо-голубые глаза каунианина весело поблескивали.
- Знаешь, - заметил он легкомысленно, - стоялая моча хорошо отбеливает. - В школе Леофсига не учили, как будет по-кауниански "моча"; заключение в лагере для военнопленных расширило его кругозор во многих отношениях. - Может, стоит отбелить тебе волосы? - продолжал Гутаускас. - Как думаешь, станешь ты от этого похож на нас?
- О да, без сомнения! - отозвался Леофсиг и указал на полузасыпанную канаву. - А от дерьма, - еще одно слово, которому его не учили в школе, - твои волосы потемнеют. Станешь ты похож на фортвежца, если я тебя сейчас в выгребную яму окуну?
- Возможно, - невозмутимо ответил Гутаускас. - Бывало, что мы называли фортвежцев "навозниками", так же как вы одаривали нас столь же приятными именами.
Он склонил голову к плечу, ожидая, как отнесется к этому Леофсиг.
- Никто не найдет доброго слова для соседа, - ответил юноша, пожав широкими плечами. - Бьюсь об заклад, даже ункерлантцы не настолько эффективны, - это слово ему пришлось произнести по-фортвежски за неимением подходящего каунианского перевода, - чтобы не ругать своих соседей.
Он закатил глаза, показывая, что принимать его слова всерьез не следует. Гутаускас кивнул.
- А я бьюсь об заклад, что ты прав: твои же собственные слова доказывают это. Так скажи, предпочел бы ты жить в той части Фортвега, которую заняли альгарвейские варвары, или в той, что досталась варварам ункерлантским?
- Я бы предпочел, чтобы Фортвег никто не захватывал, - ответил Леофсиг.
- Такого выбора нет, - промолвил Гутаускас с той скрытой насмешкой, от которой фортвежцы так часто начинали скрипеть зубами.
Леофсиг, однако, уже привык к подобной манере общения. Он серьезно обдумал вопрос - занятие всяко более интересное, чем махать лопатой над полной ямой дерьма.
- Вашему племени, должно быть, легче под ункерлантцами, а нашим - под альгарвейцами.
- Пожалуй, ты прав, - согласился каунианин, - ибо альгарвейцы могут презирать нас, и оттого у них остается меньше презрения в ваш адрес. - Он подождал, пока Леофсиг взмахнет пару раз лопатой, и добавил вполголоса: - Быть может, сегодня ближе к полуночи тебе придется ответить на зов природы, как и мне.
- Да ну? - Леофсиг почесал в затылке. - Знал я, что вы, кауниане, педанты и зануды, но чтобы до такой степени…
Гутаускас ничего не ответил. Он только глядел на юношу пристально, чуть искоса. Леофсиг снова почесал в затылке. Если бы дело происходило в романе о временах Шестилетней войны, герой с первого слова понял бы, что пытается сказать ему каунианин. Ну, по крайней мере, Леофсиг сообразил, что ему о чем-то стараются намекнуть.
- Ну… кто знает? - промолвил он. - Может, и придется.
Все так же молча каунианин отошел и принялся копать новую яму. Леофсиг продолжал забрасывать землей старую. Он не особенно торопился. Альгарвейцы слишком скверно кормили пленных, чтобы те могли торопиться, да и сортирный наряд не то поле деятельности, что способно пробудить энтузиазм.
Наконец, когда солнце склонилось к закату, он отложил лопату и встал в очередь за скудным ужином, вполне напоминавшим скудный завтрак и столь же скудный обед. Ему достался тонкий ломоть черного хлеба и миска щей с репой и парой кусочков солонины, настолько жирной, что ее следовало бы именовать салом, и в придачу чашка того, что альгарвейцы упорно именовали пивом. На вкус казалось, что жидкость черпают прямо из сточной канавы.
Леофсиг все равно выпил эту мерзость. В последнее время он ел и пил почти все, в чем мог хотя бы заподозрить пропитание. Ему доводилось видеть, как пленные глотают собственных вшей. Так низко он еще не опустился, но понимал, что и это возможно. Живот почти непрерывно ныл, словно гнилой зуб. После каждой трапезы боль отступала на часок-другой, и это время юноша особенно ценил.
После ужина пленников строили перед бараками для вечерней, заключительной поверки. В виде исключения альгарвейцы-охранники дважды подряд посчитали заключенных правильно, на чем и успокоились.
- Вы теперь идти, - объявил старший караульный на скверном фортвежском. - До утренний поверка не выходить - только идти ссат, идти срат. Выходить за другим… - Он провел пальцем по горлу. Леофсиг пожалел, что у альгарвейца руки, а не ножи.
Вместе с остальными пленниками из своего барака юноша вернулся на койку. Одни заключенные сбивались в тесные кучки, чтобы поболтать. Другие играли в кости - на деньги или, что чаще, на еду. Кое-кто писал письма домой или перечитывал те редкие послания, что дозволялось им получать. Большинство же безвольно опускались на койки, чтобы отдохнуть и отоспаться, сколько дозволяют тюремщики.
В тусклом свете фонаря на Леофсига мрачно косился Мервит. Юноша тоже поглядывал на великана. Оба слишком устали и были слишком голодны, чтобы обмениваться чем-то, кроме убийственных взглядов. Кроме того, ни тот, ни другой не хотели попасть на суд к альгарвейскому коменданту. Даже половинными пайками драчуны вряд ли отделались бы. Подобная перспектива даже Мервита могла склонить к примерному поведению.
В конце концов великан завалился на бок и захрапел. Леофсигу тоже хотелось спать; каждая жилка в его теле молила об отдыхе. Но если он сейчас задремлет, то не сможет вместе с Гутаускасом выйти в полночь. А если не задремлет, завтра будет ходить разбитый весь день. Что важнее? Не зная, правильно ли он поступает, юноша смежил веки и сделал вид, будто заснул, не позволяя себе погрузиться в забытье.
Вернулся на свою койку Гутаускас, до того вполголоса беседовавший в проходе с остальными каунианами из их барака, как это обычно бывало, прежде чем охранники погасят фонарь. Вскоре дыхание его стало неторопливым и мерным. Дрыхнет, что ли?!
Леофсиг наблюдал за ним из-под полуопущенных век, готовых в любую минуту склеиться намертво. В окошки барака не проникал ни единый лучик света, чтобы юноша мог оценить, сколько прошло времени - молодой месяц взойдет перед самым рассветом. "Ну и как, - раздраженно подумал Леофсиг, - узнает Гутаускас, когда наступит полночь?"
Он настолько обозлился на каунианина, что сон как-то сам собою отступил немного. Наконец, в полуночный - а может, и нет, кто его знает - час Гутаускас поднялся с койки и прошел к дверям барака. Их на ночь не запирали. По проходу скользнул прохладный ветерок.
Сердце юноши заколотилось. Леофсиг поднялся на ноги и вышел в ночь вслед за своим соседом по койке. Если бы кто-то окликнул его, он готов был обругать каунианина за то, что тот разбудил его посреди ночи. Но все было тихо. Зевая, юноша поплелся к выгребным ямам.
У студеной погоды было одно преимущество - полные испражнений канавы не так воняли. А может, от холода у Леофсига просто нюх отнимался. Смутная тень впереди - это, наверное, Гутаускас. Юноша снова зевнул, отчаянно желая снова оказаться на жесткой койке под тонким одеялом - странное желание, если учесть, что большую часть времени юноша готов был отдать что угодно, только бы выбраться из лагеря.
Кто-то - какой-то форвежец - возвращался в барак, оправляя кафтан, и приветственно буркнул что-то из темноты проходящему мимо Леофсигу.
Над канавами тужились несколько страдальцев - судя по тощим силуэтам, все кауниане. Двое перебросились вполголоса на своем языке замечаниями: "А вот и они" - "Да, последние".
Гутаускас положил Леофсигу руку на плечо.
- Пойдем. Скорей. Тише. Ничего не спрашивай. Не сейчас. Скоро сам поймешь.
Само собой, у юноши немедля появились вопросы, но стоило ему открыть рот, как Гутаускас до боли стиснул пальцы. Леофсиг прикусил язык. Гутаускас мотнул головой в сторону тесно сбившейся кучки кауниан, и юноша последовал за ним без единого слова.
- В том, чтобы копать канавы, есть свое преимущество, - вполголоса промолвил один при его приближении. - Можно раскопать, а можно и докопаться.
В дремлющем замутненном сознании Леофсига вспыхнул свет, такой яркий, словно под носом у юноши взорвалось ядро.