С края взлетного поля донесся окрик часового. Ему по-валмиерски ответил женский голос.
Орозио расхохотался.
- Что она говорит, сударь? - переспросил часовой. - Я в их клятом наречии ни ухом, ни рылом!
- Ты, верно, красавец у нас, - ответил Орозио, не переставая хихикать. - Если на валмиерском это слово значит то же, что и в классическом каунианском, она только что попросила тебя на ней жениться.
- Она, конечно, миленькая, но все равно - нет, спасибо! - возмутился часовой.
Теперь рассмеялся Сабрино.
- Со времен империи этот глагол несколько изменил свое значение, - объяснил он. - На самом деле она спросила, не хочешь ли ты с ней переспать.
- А-а… - протянул часовой и вдруг задумался. - Мысль неплохая.
- Ты же на посту, солдат, - напомнил Сабрино. Когда дело касалось его соотечественников и женщин, напомнить было нелишне. - Тебе все равно придется заплатить, и может оказаться, что ты получишь не только то, за что отдал деньги…
Женщина возмущенно взвизгнула; должно быть, она понимала альгарвейский, даже если не могла на нем объясниться.
- Ушла, - скорбно сообщил часовой.
- Вот и славно! - крикнул ему Сабрино.
Часовой фыркнул - должно быть, у него на этот счет имелось иное мнение. Что ж, если и так, ничего он уже не натворит… сегодня.
Когда следующим утром Сабрино поднял в воздух своего дракона, оказалось, что валмиерцы действуют как и предсказал Домициано: с яростью отчаяния они набросились с запада на альгарвейские части, преграждавшие им путь к отступлению. Каждый их дракон нес полные корзины ядер, чтобы вывалить их на головы врагам. Но бомбардировочные драконы, отягощенные опасным грузом, летели медленно и маневрировали неуклюже. Крыло, которым командовал Сабрино, выжгло с небес немало вражеских ящеров и сбило выстрелами неудачливых седоков. Лишь немногие сумели присоединить разрушительные силы своего багажа к наземной атаке.
И наступление шло лишь с одного направления - с запада. Увидав, как жалко выглядят попытки валмиерцев к востоку от альгарвейского клина начать атаку, Сабрино лишь ухмыльнулся. Если его соотечественникам удастся сдержать отчаянный порыв ударной армии Валмиеры, держава рухнет к их ногам.
И альгарвейцы сдержали противника, хотя это стоило им двух дней ожесточенных боев. Подкрепление шло непрерывным потоком, дорогами и становыми караванами. Отступающие валмиерцы разрушили кое-где сеть становых жил, но именно "кое-где" и вдобавок "кое-как", что вполне соответствовало их манере вести войну. Обойти разрушенные участки стороной солдатам Мезенцио не составляло труда.
К исходу третьего дня стало ясно, что валмиерцам не прорваться. Когда тем вечером Сабрино направил своего ящера на посадку, усталость пронизывала все его тело, но не касалась улыбки.
- Вина мне! - крикнул он первому же подошедшему драконеру. - Вина, и поскорей! Мы их взяли! Теперь они никуда не денутся!
* * *
- Они нас разгромили, - тупо повторил Скарню, привалившись к стволу старого каштана. Он настолько выбился из сил, что без опоры не мог даже сидеть. - Мы зажаты между молотом и наковальней, и нам не выбраться.
- Они двигаются так быстро, проклятые! - пробормотал сержант Рауну. Хотя ветеран был намного старше молодого маркиза, которому подчинялся, выглядел он бодрее, хотя разница уже становилась академической. - Они всегда появятся на день раньше, чем ты думаешь, и всякий раз приведут вдвое больше народу, чем тебе кажется. В Шестилетнюю все было иначе.
Последнюю фразу он уже затер до дыр за время нынешней злосчастной кампании.
- Наши солдаты разбегаются или просто бросают жезлы и сдаются первому встречному рыжику, - проговорил Скарню.
Рауну кивнул.
- Видно же, что надежды никакой не осталось, вашбродь. Вот и начинаешь подумывать, а с какой стати тебе умирать за родину, когда родине с того ни жарко, ни холодно? Притом у нас в роте еще больше людей осталось в строю, чем у большинства. Силы горние, да в нашей роте народу больше, чем в ином полку! Офицеры, и те начинают сдаваться в плен - слухи-то ходят.
- А простой народ и без того не желает сражаться за дворянство, - добавил Скарню.
- Вашбродь, я бы этого не говорил, - ответил Рауну. - Но раз уж вы сами, так пропади я пропадом, коли не так оно и есть.
- Так что ж они, скорей альгарвейцам служить будут? - Скарню знал, что в голосе его звучит досада, но молодой капитан ничего не мог с собой поделать. - Если они думают, что рыжики обойдутся с ними лучше, чем правители родной крови, их ждет жестокое разочарование.
Рауну промолчал. Он был сержантом со времен Шестилетней войны. И никогда не поднялся бы в чинах выше, прослужи он королю Ганибу хоть сто лет. Что сержант мог расходиться во мнении со своим командиром, маркизу пришло в голову значительно позднее.
Сейчас его больше занимали проблемы не столь отвлеченные.
- Мы не в силах вырваться, - промолвил он, - если включать в это "мы" всю армию. - Рауну кивнул. - А раз прорваться к своим мы не можем, нам остается только сдаться или продолжать сопротивление, пока нас не перемолотят.
- Так и выходит, вашбродь, - отозвался сержант.
- Но альгарвейцы не могут быть везде, особенно к востоку от нас, - продолжал капитан скорей про себя, чем обращаясь к ветерану. - Их всегда толпы там, куда нацелен главный удар, но их фронт имеет свои слабые места.
- Тоже верно, вашбродь, - согласился Рауну. - На прошлой войне все иначе было. Тогда по обе стороны фронта плюнуть некуда было. Но альгарвейцы научились перебрасывать войска так быстро да ловко, что им не надо держать большое войско везде - только там, где это важно, как вы сказали.
- А это значит, - сделал вывод Скарню, - что, если мы попробуем просочиться маленькими отрядами, у нас остается хороший шанс пройти незамеченными в те области страны, куда рыжики еще не добрались. И продолжить бой.
- Стоит попробовать, наверное, - промолвил Рауну. - Здесь нам делать нечего, это ясно как день. Может быть - может - дальше на востоке нам удастся задержать их. Заметят нас рыжики - ну заметят, и что с того? Или поляжем в бою, или коротать нам деньки до конца войны в лагерях.
Скарню оба варианта казались равно непривлекательными, но, оставшись на месте, он вынужден был довольствоваться ими. А пустившись в бега, имел хоть мизерный, но шанс остаться на свободе и отомстить Альгарве.
- Собирай роту, или что там от нее осталось, - приказал он Рауну. - Пусть солдаты сами сделают выбор. Приказывать им отправиться с нами я не могу - мне кажется, что шансов у нас немного.
- С вами, вашбродь, побольше будет, чем со многими офицерами, кого я могу припомнить, и притом выше вас чином, - ответил сержант. - Сейчас всех построю.
Выслушать Скарню собралось меньше половины бойцов, служивших в подразделении до того, как альгарвейцы предприняли свою контратаку. Не все они начинали служить в его роте - иные, отстав от своих подразделений, присоединились к нему, потому что даже в самые отчаянные часы отступления приказы капитана Скарню помогали им остаться в живых.
Сейчас он изложил им свой план, завершив речь следующими словами:
- Что бы ни решил каждый из вас - прощайте. Больше мы не увидимся. Не думаю, что нам стоит разбиваться даже по отделениям. Расходимся поодиночке, самое большее - по двое, если решите уходить. И пусть силы горние выведут вас в те края, где еще правит король Ганибу.
- Скоро ночь, - добавил практичный Рауну. - Самое подходящее время драпать - тогда рыжики нас вряд ли заметят.
- Разумно сказано, - согласился Скарню и обернулся к своим подчиненным: - Уходим небольшими группами, по одной каждые полчаса или около того. Двигайтесь, рассыпавшись по лесу, как я сказал. Если направитесь на северо-восток, то пройдете захваченные рыжиками земли поперек, самой короткой дорогой. Удачи!
- А вы, сударь? - спросил кто-то из солдат.
- О, я-то пойду за вами, будьте покойны, - ответил Скарню. - Но я дождусь, когда уйдет последняя группа.
- Слышали, олухи? - прорычал сержант Рауну. - А ну "ура" капитану Скарню! Будь у нас побольше таких офицеров, побольше таких дворян, мы не оказались бы в такой дыре.
Нестройное "ура" подбодрило Скарню. Еще больше капитану согрело душу то, что предложил его почтить именно сержант - по уставу от ветерана ничего подобного не требовалось.
По мере того, как сгущались сумерки, капитан отправлял в дорогу своих солдат, отряд за отрядом. Наконец от роты осталось не больше дюжины человек. Когда Скарню взялся собирать очередную компанию, некоторые даже не встали.
- Что толку ноги зря бить? - спросил один рядовой. - По мне, война все равно что кончена.
Скарню не стал спорить
- Кому не все равно - за мной, - бросил он.
Четверо или пятеро солдат присоединились к нему. Остальные растянулись на земле, ожидая, когда появятся альгарвейцы и возьмут их в плен.
Не успел капитан отойти далеко от лагеря, как из-за старого дуба выступила темная фигура.
- Решил с вами отправиться, вашбродь, потому так подумал, что, ежели в лагере останусь, вы шум поднимете, - проговорил Рауну. - Пришлось вот так…
- Неподчинение приказу? - поинтересовался Скарню, и ветеран кивнул. Маркиз рассмеялся. - Пропади я пропадом, если не рад тебя видеть! Вперед! Ночь коротка.
Они старались двигаться по краю леса, но тот не мог тянуться вечно. Когда беглецам приходилось выходить на открытое место, они рассыпались широкой цепью и держались полей, избегая дорог, даже если те вели в нужном направлении. Это оказалось мудрым решением: по дорогам сновали многочисленные альгарвейские патрули на единорогах, которые видели ночью куда лучше, чем кони.
- Снять бы одного-двоих, - пробормотал Скарню, когда патруль миновал их, не заметив. - Но тогда остальные сукины дети на нас набросятся. Хрустальные шары при каждом патруле. Нам бы следовало делать так же. Быстрее могли бы реагировать на атаки.
Если он доберется живым до своих, то переговорит об этом кое с кем в штабе. "Все по порядку, - сказал он себе. - Сейчас главное - перейти линию фронта".
Порой ему и остальным беглецам приходилось перебегать, пригнувшись и испуганно оглядываясь, пересекавшие их маршрут дороги. Если война почти не тронула поля, то дороги и обочины пометила обильно: звездный свет озарял окопы, воронки, раздутые смердящие трупы людей и животных. Вырвавшись из непроходимых взгорий, альгарвейцы продолжали свое стремительное наступление прямо по дорогам - почему бы нет? Так они могли двигаться быстрей, нежели по пересеченной местности. И соотечественники Скарню сражались с ними на дорогах, сражались… и терпели поражение.
Когда заря окрасила край неба впереди розовым, Скарню понял, что все еще находится на захваченной альгарвейцами территории - больше по запаху тления. День они с Рауну и еще несколькими бойцами переждали в самых густых зарослях, какие смогли найти. Остатки галет, сухого сыра и кровяной колбасы поделили на всех. Скарню вызвался нести первую вахту. Ближе к полудню он растолкал одного из рядовых, а сам прилег рядом.
Во сне он видел землетрясение, очевидно, потому, что Рауну долго тряс его за плечо, когда пришло время будить командира.
- Солнце село, вашбродь, - доложил ветеран. - Пора в путь.
- Ага… - Скарню зевнул и устало поднялся на ноги. - Если бы ты меня не поднял, я бы, наверное, целые сутки тут мог проваляться.
Рауну сухо хохотнул.
- Кто бы не мог? Но лучше не стоит.
Они продолжали двигаться, как и прошлой ночью. Однажды беглецам пришлось залечь, когда мимо пронесся, направляясь на юго-восток, полный альгарвейских солдат становой караван.
- Нельзя было им такого позволять, - со злостью промолвил Скарню, поднимаясь на ноги. - Надо было лучше расколдовывать становые жилы.
- Нам много что следовало делать получше, - заметил Рауну, и капитан не мог с ним не согласиться.
- Широкую ли просеку они через наши края прорубили? - спросил один из солдат, когда стало казаться, что не будет конца тошнотворно-сладковатой вони тухлого мяса и страху перед вражескими дозорами.
- Слишком широкую, - ответил Скарню: истина столь же очевидная, как и та, что высказал Рауну.
Спустя еще час они заметили очередной патруль, но не на дороге, как обычно, а среди полей. Капитан не сразу осознал, что солдаты носят не килты, а штаны. Сердце его бешено забилось. Не выглядывая из-за куста, за которым прятался, он негромко крикнул патрульным:
- За короля Ганибу!
Солдаты принялись озираться.
- Кто идет? - воскликнул один из них по-валмиерски.
Родная речь звучала для Скарню как музыка. Он назвался, добавив:
- Я и мои люди из ударной армии. Пробрались мимо альгарвейцев.
- Тогда вам повезло - немногим это удалось, - мрачно ответил солдат. - Да немногие и пытались, правду говоря. Покажитесь, чтобы мы знали, что вы сами не рыжики-лазутчики.
Скарню покинул укрытие первым, двигаясь медленно и осторожно, чтобы валмиерские патрульные не подстрелили его с перепугу.
Один из солдат подошел, оглядел его с головы до ног, перебросился с ним несколькими словами и только тогда крикнул:
- Похоже, он из наших, сержант!
- Ладно! - откликнулся его командир. - Отведи его и этих ребят в штаб. У нас каждый солдат на счету.
Слово "штаб" вселило в Скарню некоторую надежду. Добравшись до пресловутого "штаба", однако, маркиз обнаружил, что старшим офицером там является немолодой и тучный капитан по имени Руднинку, а в подчинении у него находятся три роты неполного состава.
- Ничего нет! - ныл толстяк. - Солдат не хватает, бегемотов не хватает, половине тех, что есть, недостает брони или боеприпасов, коней не хватает, единорогов - тоже. И такими силами я должен удерживать фронт на протяжении нескольких миль. Атаковать мы не можем - это было бы самоубийство. И удержать рыжиков, если они за меня возьмутся, - тоже.
- А что можете? - поинтересовался Скарню в надежде, что Руднинку, если его пнуть, все же способен на что-нибудь полезное.
Но надежды его вновь оказались напрасными.
- Ждать, - ответил толстяк, - что случится на юге. Если мы победим, может, нам удастся ударить альгарвейцам во фланг. Если нет - а положение там совершенно отчаянное - я сдамся. Что еще можно поделать?
- Сражаться, - ответил Скарню.
Руднинку посмотрел на него, как на душевнобольного.
* * *
Отмечая на карте в своем кабинете ход Дерлавайской войны, Хадджадж пользовался отчасти докладами зувейзинских посольств в Трапани и Приекуле. Доклады эти не всегда стыковались между собою: альгарвейцы имели привычку объявлять об очередной своей победе за несколько дней до того, как в том же скрипя зубами сознавались валмиерцы.
А отчасти министр иностранных дел пользовался передовицами столичных газет. Те порой подпускали совершенно невообразимые "утки", но чаще передавали новости с дальнего востока быстрей и точней, чем любое из посольств.
Хадджадж воткнул бронзовую булавку с зеленой эмалевой головкой чуть восточнее валмиерского городка Вентспилс и, только тогда обратив внимание, где этот город находится, тихонько присвистнул. Вентспилс располагался намного восточнее Приекуле и примерно на той же широте. Альгарвейцы все же достигли берегов Валмиерского пролива и заставили лагоанцев вывести войска и драконов из владений короля Ганибу - иначе те были бы отрезаны от своих и уничтожены или захвачены в плен. Островитянам пришлось зарезать множество собственных бегемотов, чтобы те не попали в руки врага.
А теперь, вышвырнув лагоанцев с материка на время, загнав в котел и обессилив ударную армию Валмиеры, альгарвейское войско совершало впечатляющий обходной маневр, чтобы ударить на север и восток по… да в общем, заключил Хадджадж, могли и не утруждаться.
Раздумья его прервал вошедший Шаддад. Министерский секретарь был облачен - настоящий подвиг для зувейзина - в рубаху и килт покроя, весьма модного в те дни, когда Хадджадж учился в университете Трапани, еще до Шестилетней войны.
- Ваше превосходительство, - промолвил секретарь с поклоном, - должен напомнить, что до визита маркиза Балястро осталось менее получаса.
- Это ты к тому, что мне пора накинуть саван? - поинтересовался Хадджадж.
Шаддад серьезно кивнул.
- Именно, сударь. Неразумно оскорблять чувства альгарвейского посла.
- О, Балястро не оскорбится, - ответил Хадджадж, открывая шкафчик, откуда министру порой приходилось вытаскивать одежду. - Он же альгарвеец: всякий раз, когда он выходит из посольства по делам, он поглядывает на женщин. Взирать на мой дряхлый костяк ему, признаю, будет не столь приятно, так что ради него облачусь.
Он натянул рубашку и юбку несколько более современного покроя. В одежде из прозрачно-тонкого хлопка ему не могло быть намного жарче, чем голому, и все равно министру казалось, что он невыносимо потеет. Тело его маялось в липкой тюрьме. Министр печально пощелкал языком, но продолжал терпеть.
Маркиз Балястро вступил в его кабинет точно в назначенный час. Походка его свидетельствовала о том, что посол доволен. Масляный блеск в глазах - что Балястро получил бездну удовольствия, прогулявшись от альгарвейского посольства до царского дворца. Служанка, одетая на зувейзинский манер - то есть в сандалии и ожерелье, принесла ему и Хадджаджу чаю, вина и печенья. Глаза маркиза заблестели ярче.
Будучи человеком культурным, посол Альгарве в Зувейзе придерживался местных обычаев. Только когда служанка унесла поднос и посол закончил оглаживать взглядом ее фигуру, Балястро позволил себе промолвить:
- Я только что получил важное известие, ваше превосходительство.
- Так рассказывайте, рассказывайте! - попросил Хадджадж.
К собственному неудовольствию, он пролил каплю вина на рубашку. Вот еще причина недолюбливать одежду - отчистить ее тяжелее, чем отмыть тело.
Глаза Балястро блеснули, но уже по-иному. Посол подался вперед, привстав с груды подушек.
- Валмиера спрашивает об условиях, на которых мы согласились бы закончить войну с ней. Иначе говоря, Валмиера сдалась.
Посол короля Мезенцио говорил о державе Ганибу, словно о женщине. "Да, - подумал про себя Хадджадж, - очень по-альгарвейски". Валмиера сдалась - сдалась насилию.
- Это великий день для Альгарве, - промолвил он вслух.
- Да. Воистину так. - Улыбка Балястро таила предвкушение, которое ни один валмиерец не назвал бы приятным. - За долгие годы у нас накопился большой счет к каунианам. И мы получим по нему сполна.
- Какие условия вы готовы выставить? - поинтересовался Хадджадж.
Он знал о том, как выставляют условия, больше, чем ему хотелось бы. Ункерлант преподал министру несколько болезненных уроков на эту тему.
- Я незнаком с ними детально, - ответил Балястро, - и не уверен, что все они уже выставлены. Однако легкими они, безусловно, не будут. Ривароли вернется своему законному сюзерену - это мне известно доподлинно.
Хадджадж обернулся, глянул на карту и со вздохом вновь поворотился к Балястро:
- Альгарве может считать себя счастливой державою, вернув захваченный врагами маркизат. Мы же, зувейзины, с другой стороны, оплакиваем потерю своих провинций, отторгнутых у исконного повелителя.