- Если припомнить, я тоже что-то такое слышал. - Гаривальд всплеснул руками. - Надо же, злосчастье какое! Столько трудов приложишь ради клятого хрусталика, и тут - на тебе!
В голосе его звучало такое разочарование и досада, словно хрустальный шар действительно стоял у него на каминной полке.
- Да будет тебе, - подыграл ему Дагульф, - можешь настроить шар на нового маршала, кем бы тот ни оказался, и на следующего, когда Свеммель решит поберечь мозоли заранее.
Гаривальд снова покосился в сторону барака. Нет, не могли охранники его слышать. Даже до соседского дома не долетали голоса. И все равно…
- Ты поосторожнее болтай-то, - шепнул он Дагульфу. - Вот теперь слухи до самого Котбуса дойти могут, и тебе это очень не понравится.
- Хороший ты парень, Гаривальд, - ответил ему сосед. - Вишь, сам точило принес, даже "красным петухом" грозить не пришлось. Только насчет всей этой ерунды ты прав. Все равно что в окно тебе кто-то бесперечь пялится - вот оно на что смахивает.
- Не такой ты красавец, чтобы на тебя в окно пялиться, - хмыкнул Гаривальд, не собираясь поддерживать неожиданно заработанную репутацию.
- Жена моя то же самое талдычит, - ответил Дагульф, - так что, может, ты и прав. Но раз я от нее что-то получаю, так значит, кое-что у меня получается, верно?
Фыркнув, Гаривальд развернулся и побрел к дому. Проходя мимо барака, который сам же и строил, крестьянин остановился, прислушиваясь. Какой-то заключенный пел. В песне говорилось о юноше, который влюбился в девушку, - а о чем еще можно петь, если не считать девушки, которая полюбила юношу? - но раньше Гаривальд ее не слышал. Большую часть песен, ходивших в деревне, распевали еще при его дедах.
Заключенный обладал гулким, звучным баритоном. Гаривальд - нет. Но петь крестьянин любил и сейчас вслушивался внимательно, запоминая мелодию и слова. Конечно, песня была городская: в ней говорилось о мостовых, о парках, о театре и прочих вещах, которых Гаривальу никогда не увидать. И настроение в ней звучало странное - чувство непрочности, словно не имело значения, добьется парень своей возлюбленной или нет: если нет, на свете остается еще много других девушек. В Зоссене, как и во всех бесчисленных деревушках, раскиданных по степям и лесам Ункерланта, к любви относились серьезней.
- Уж эти мне городские, - пробормотал Гаривальд, но не ушел, как ни ругали только что они с Дагульфом и Котбус, и все, что с ним связано. Он простоял под дождем, пока зэк не закончил, и не пожалел, когда пленник завел песню снова - это дало Гаривальду возможность заучить первую половину первого куплета, которую он, болтая с Дагульфом, прослушал.
Заходя в дом, он уже напевал - вполголоса, подбирая мелодию.
- Где ты этого нахватался? - спросила жена, едва заслышав третью строку. - Что-то новенькое.
- Один зэк напел, - ответил Гаривальд, поискал в памяти следующую строку и не нашел. - А, чтоб тебя, сбился! Теперь все сызнова начинать.
- Так пой. - Аннора отвернулась от квашни. Руки ее до локтей побелели от муки. - Давненько мы новых песен не слыхивали. А эта звучит славно, хотя голос у тебя и не из лучших.
- Ну спасибо, - буркнул Гаривальд, хотя и понимал, что Аннора права.
На миг он запнулся… как же там было в первой строке? - и запел снова. Получалось хуже, чем у заключенного, но слов Гаривальд не путал и мелодию не увечил. Аннора слушала молча, пошевеливая губами, - запоминала слова.
- Славная песня, - промолвила Аннора, когда он закончил, и добавила задумчиво: - Неплохая то есть… странная только. Об заклад бьюсь, из Котбуса прилетела.
- Еще бы, - согласился Гаривальд. - Если бы мы не поженились отчего-то, я бы по сию пору в бобылях ходил да горевал изрядно. А этот парень из песни? "Новая лодка в порту, Новый кусок во рту…" - напел он и покачал головой. - Нехорошо так порядочным людям думать.
Аннора кивнула.
- И так слишком много мужиков за чужими женами бегают.
Гаривальд мог припомнить лишь пару таких случаев с той поры, когда то, что происходит между мужчиной и женщиной, начало его интересовать. Возможно, для Анноры и этого было слишком много. А еще он мог бы припомнить несколько жен, бегавших за чужими мужьями. Однако если бы он сейчас напомнил о них, Аннора непременно нашла бы доводы в защиту грешниц - а раз так, Гаривальд не стал утруждаться. Супруги находили достаточно поводов повздорить и без того, чтобы искать их нарочно.
- Слова хоть и особливые, а песня душевная, - промолвил он.
- И мне нравится. - Аннора принялась напевать. Голос у нее был высокий и звонкий, намного чище и ясней, чем у Гаривальда. На втором куплете она запнулась и поцокала языком. - Слова и правда скверные. Положил бы кто на ту же музыку другие.
- А кто? - поинтересовался Гаривальд - хороший вопрос, потому что никто в Зоссене до сих пор не проявлял поэтических талантов. - Может, Ваддо?
Он дурашливо закатил глаза.
- О да, у него отменно выйдет. - Аннора тоже закатила глаза.
- Новый большой чердак, - напел Гаривальд на мелодию новой песни, - строил себе дурак…
Они с Аннорой рассмеялись. Потом жена задумчиво глянула на него:
- Знаешь, а неплохо вышло. Может, тебе настоящую песню сочинить, а не пару строчек в пику Ваддо?
- Я ж не сумею! - воскликнул Гаривальд.
- Почему? - поинтересовалась Аннора. - Начал ты славно.
- Да я не из тех, кто песни сочиняет, - пробормотал Гаривальд. - Песни-то сочиняют…
Крестьянин запнулся. Он понятия не имел, кто на самом деле сочиняет песни. Порой в деревню забредали бродячие скоморохи. Твердо о них можно было сказать одно: все они были изрядные пьяницы. Однажды - еще до рождения Гаривальда - с бродячим скоморохом убежала одна из деревенских девиц. Сплетни об этом ходили по сю пору, и девица с каждым годом становилась все моложе и прелестней.
- Ну, если не хочешь…
Пожав плечами, Аннора снова взялась месить тесто. За работой она напевала новую песенку.
А Гаривальд застыл посреди дома, потирая подбородок. В голове у него теснились слова. Частью - слова песни. С первым куплетом все было в порядке; всякий может потерять девушку, которую уже полагал своей навеки. Но вот то, что парень из песни думал после этого, что делал затем, что переживал… может, с каким-нибудь городским щеголем из Котбуса такое и могло выйти, но только не с крестьянином из Зоссена или любой другой деревни.
На ум Гаривальду пришла новая строка, потом рифма к ней. Пришлось подбирать к рифме остаток фразы, чтобы та не висела в воздухе. Крестьянин пожалел, что не умеет ни писать, ни читать. Было бы удобнее переносить слова на бумагу, чтобы не вылетали из головы. Ваддо умел писать, и еще несколько человек в деревне, а вот у Гаривальда на грамоту времени никогда не хватало.
Зато память у него была отменная - отчасти потому, что грамотой ее не захламляли, хотя этого Гаривальд осознать не мог. Он продолжал играть со словами - большую часть отбрасывал, иные ставил по местам. Проснулась малышка Лейба, но Гаривальд едва заметил, как Аннора вытащила дочку из люльки: он подбирал рифму к слову "урожая".
- Послушай! - выпалил он полчаса спустя.
Аннора снова выглянула из кухни и замерла в ожидании, склонив голову к плечу. Гаривальд отвернулся, застыдившись вдруг, - но в тот же самый миг запел как мог.
Только добравшись до последней строки, он осмелился обернуться, пытаясь понять, что выражает лицо Анноры. Удивление и… она плачет? Он пытался сочинить грустную песню - песня должна брать за душу - но… чтобы Аннора расплакалась?
- Замечательно, - всхлипнула она. - Просто чудо.
Гаривальд в изумлении уставился на нее. Ему и в голову не приходило, что он способен на такое. Наверное, так мог чувствовать себя молодой стриж, впервые выбравшись из гнезда и расправив крылья.
- Силы горние, - прошептал Гаривальд. - Я умею летать.
* * *
Бембо поднял тонконогий бокал.
- За вас, красавица, - промолвил он, лучезарно улыбаясь сидящей напротив Саффе.
Художница подняла бокал в ответ.
- За твою умную мысль и за премию, которой капитан Сассо тебя наградил.
Поскольку часть премии пошла на то, чтобы вывести Саффу в ресторацию, Бембо с удовольствием за это выпил. Жандарм надеялся только, что премия - не единственная из причин, по которой художница позволила наконец угостить ее ужином. Если же она была настолько меркантильна… сейчас об этом лучше не думать. Он отпил еще глоток вина - лучшего, чем позволял себе обычно.
- Да, растем помаленьку, - согласился он.
В глазах Саффы промелькнул опасный огонек. Впрочем, какое бы ядро она ни закляла про себя, швырять его жандарму на голову художница пока не стала.
- Может быть, - отозвалась она после секундной заминки. - Ты не стал лапать меня в ту же минуту, как я переступила порог квартиры. Большое достижение.
- Откуда тебе знать? - возмутился Бембо, с видом оскорбленного достоинства прижимая ладонь к израненому сердцу. - Ты никогда прежде не позволяла встретить тебя у дверейю
- Я смахиваю на такую дуру? - поинтересовалась Саффа, заставив Бембо изобразить еще одну пантомиму.
Когда художница смеялась, обнажались ровные, белые, очень острые зубки. Жандарм призадумался: пошла она на свидание в надежде хорошо провести время (будь то в стоячем положении или лежачем) или же намеревалась запустить в размякшего поклонника коготки? В последнем случае Саффа тоже хорошо проведет время, а вот Бембо вряд ли понравится.
- Приятно видеть ночной город снова в огнях, - заметил он, чтобы отвлечься.
- Правда, - согласилась Саффа. - Мы слишком далеко на север от побережья, чтобы лагоанские драконы смогли долететь сюда, а остальных врагов мы разбили. - В голосе ее звучала гордость. Художница глянула на Бембо с большей теплотой, чем ему привычно было видеть. - И ты тоже помог стране - заметив этим проклятых кауниан с крашеными волосами.
Прежде чем Бембо успел во всех подробностях рассказать, какой он бдительный и мудрый, официант принес ужин - возможно, оно было и к лучшему. Саффа заказала форель, Бембо - утиные грудки в винном соусе. Обычно он питался не столь роскошно - не мог себе позволить. Но раз уж он разрешил себе пороскошествовать, этим следовало воспользоваться. За ужином они с Саффой приговорили еще бутылку вина.
Потом, по дороге в театр, художница позволила приобнять ее за плечи, а через несколько шагов - и за талию. Но когда рука Бембо якобы случайно коснулась ее груди, Саффа - тоже якобы случайно - наступила жандарму на ногу всем весом.
- Извини, - пробормотала она тоном, который нельзя было понять иначе, как "Не искушай судьбу". Изрядно нагрузившийся Бембо тут же попытал удачу еще раз - и пострадал очередной мозолью, после чего до него дошло, что Саффа на что-то намекает.
Капельдинер в театре глянул на Саффу с восторгом, а вот на рубашку и килт, которые Бембо считал парадными, косился весьма многозначительно. Тем не менее билеты, которые предъявил жандарм, давали ему и его спутнице право на пару не худших мест, и что бы там не думал капельдинер о его гардеробе, ему пришлось проводить зрителей в зал.
- Надеюсь, представление понравится вам, сударь. И вам, госпожа, - промолвил капельдинер, склоняясь к руке Саффы.
Бембо дал ему на чай - больше ради того, чтобы избавиться от надоеды, чем по доброте душевной. Саффа вновь позволила жандарму приобнять ее, но теперь у Бембо хватило соображения не распускать руки. Люстры под потолком гасли. На сцену выходили актеры.
- Я знал, что сегодня будет очередная костюмная драма, - прошептал Бембо.
- Они сейчас в большой моде, - ответила Саффа вполголоса. Ее жаркое дыхание обожгло жандарму ухо.
На сцене лицедеи в соломенно-желтых париках изображали древних кауниан, что плели нескончаемые заговоры с целью не допустить в империю бесстрашных и мужественных альгарвейцев, а женщины их падали в объятья альгарвейских вождей при каждом удобном случае. Сюжет словно сошел со страниц любого из исторических романчиков, к которым Бембо в последнее время пристрастился. Вместе со всем залом жандарм заулюлюкал, когда из-за скрывающей постель ширмы полетели блузка и брюки каунианской придворной дамы.
- Думаешь, в те времена и правда все так было? - спросила Саффа, когда спектакль закончился.
- Должно быть, - ответил Бембо. - А как иначе мы смогли бы победить клятых кауниан?
- Не знаю, - призналась художница и совершенно искренне зевнула. - Проводи меня домой. Нам обоим на работу завтра.
- Обязательно было напоминать? - пробурчал Бембо, хотя и знал, что она права.
В дверей квартиры художница разрешила ее поцеловать - точней говоря, сама поцеловала Бембо, замурлыкав и потянувшись по-кошачьи в его объятиях. Но когда жандарм попытался запустить руку ей под юбочку, Саффа ловко увернулась.
- Как-нибудь в другой раз, - шепнула она. - В другой раз… но не сегодня.
Она чмокнула жандарма в кончик носа, потом проскользнула в распахнутую дверь и захлопнула ее, прежде чем Бембо успел последовать за ней.
Разозлился жандарм куда меньше, чем следовало бы. Хотя уложить Саффу в постель ему не удалось, он подобрался к заветной цели ближе, чем ожидал, - и пострадал при этом меньше, чем рассчитывал. Вечер прошел не идеальным образом (тогда художница сама полезла бы Бембо под юбку), но совсем неплохо.
На следующее утро у него был такой счастливый вид, что сержант Пезаро при взгляде на него сам ухмыльнулся.
- И чем это ты занимался вчера? - полюбопытствовал толстяк. Можно было подумать, что в основном случившееся ему уже известно, но вот детали не самого приличного свойства крайне интересны. Допросы он вел с отменным искусством, будь то преступники или его же сослуживцы.
Поскольку неприличные детали поведать ему Бембо не мог, а придумывать опасался - тогда Саффа его точно прибьет, если не хуже того, жандарм ответил только:
- Дворянин сделает все, чтобы защитить репутацию дамы.
- С каких это пор ты заделался дворянином? И, если уж на то пошло, с каких пор Саффа стала дамой? - Пезаро не пытался залезть художнице под юбку, поэтому мог говорить что ему вздумается. Бембо только плечами пожал. Сержант буркнул под нос что-то нелестное и продолжил: - Ну ладно, не хочешь - не говори. Выбивать дубинкой не буду, не наш контингент. В общем, добрая работенка нам сегодня подвалила, всему участку.
- А? - Бембо навострил уши и томно попытался вытянуться по стойке "смирно". - Что случилось, сержант?
- Сгоняем всех клятых кауниан в городе, - с удовольствием провозгласил Пезаро. - Уже за полночь пришел по хрусталику приказ из Трапани, из министерства защиты державы. С тех пор как ты поймал чучелок с крашеными кудрями, высокие чины по потолку бегают. Король Мезенцио решил, что нельзя позволить каунианам свободно по улицам разгуливать… ну, мы и не позволим. По всей Альгарве их собирают.
- Неплохо придумано, - заметил Бембо. - Пари держу, мы от уймы шпионов избавимся. Еще в самом начале войны надо было это сделать, если кто хочет знать. Занялись бы этим в первые месяцы, так, скажу я, вонючие елгаванцы вполовину так близко не подобрались бы к Трикарико.
- Кому какое дело, что ты думаешь, - буркнул Пезаро и осекся: после того как Бембо обнаружил, что кауниане красят волосы, это была уже не совсем правда. Фыркнув при нелепой мысли, что Бембо придется принимать всерьез, сержант продолжил: - Когда бы этим ни стоило заниматься, а взялись только сейчас. Есть списки известных кауниан, и мы отправим констеблей по этим адресам - парами, чтобы никто не попал в неприятность. Кто будет сопротивляться - пожалеет. - Он стиснул пухлую ладонь в кулак.
Бембо кивнул, посмеиваясь про себя. Слова Пезаро прозвучали так грозно, будто сержанту самому предстояло собирать кауниан по всему городу, а не посылать за этим простых жандармов вроде Бембо. За этой мыслью последовала другая, более важная:
- А с кем меня поставите?
- Сейчас по списку проверю. - Пезаро провел по бумаге толстым пальцем. - Пойдешь с Орасте. Годится?
- Еще бы, - отозвался Бембо. - Этот не струсит. И мы с ним раньше один раз, можно сказать, работали - он помог мне задержать того типа, Балозио, помните?
- Вспомнил, когда ты о нем сказал, да, - согласился Пезаро.
Двери участка распахнулись. Вошел Орасте, широкоплечий, словно фортвежец.
- Вот тебя-то я и ждал! - радостно воскликнул Пезаро и объяснил жандарму то, о чем уже рассказывал Бембо.
Выслушав, Орасте почесал в затылке и кивнул.
- Давайте список, сержант, - пророкотал он, - и мы им займемся. Готов, Бембо?
- Ага.
Бембо вовсе не чувствовал себя готовым к подвигам, но другого ответа дать не мог. Он рад был оказаться в одной паре с Орасте именно потому, что Орасте никогда и ни от чего не отступал. От службы - в том числе.
Первыми в списке кауниан значились Фальсироне и Эвадне.
- Имена-то не ковнянские, - заметил Орасте и пожал плечами. - А и не важно, как они зовутся. Раз ковняне - так и пошли вон.
Когда жандармы ворвались в парикмахерский салон, Фальсироне и Эвадне уставились на них в изумлении. Когда Бембо объяснил, зачем явились стражи порядка, изумление сменилось ужасом.
- Ты же говорил, - завизжала Эвадне, тыча в жандарма пальцем, - что у нас не будет неприятностей, негодяй!
- У вас не из-за этого неприятности, - возразил Бембо, пытаясь придушить выползающую откуда-то из темных глубин совесть. - Простая предосторожность, покамест война не кончится.
Ничего подобного ему не говорили, но мысль показалась жандарму вполне разумной.
Орасте звонко шлепнул дубинкой по ладони.