* * *
…Тиннат оказалась странным созданием. В ней самым невероятным образом уживались шумное легкомыслие и тихая вдумчивость, изысканность орхидеи и развязность рубахи-парня. Утром она была одна, к вечеру – совсем другая. Словно в одном человеке жил по меньшей мере десяток самых разных Тиннат, и этого Ильверс не мог понять, как ни пытался. Но была во всем этом единственная правда: при всем непостоянстве Лисица оказалась единственной преградой между Ильверсом и замершим в ожидании черным сердцем Алларена. Она заполнила собой все дни и ночи, и дэйлор уже казалось, что он постепенно становится прежним, выныривая из мертвых глубин безразличия; сам того не подозревая, он уцепился за спасительную соломинку, по пояс в вязком болоте силы отражений, не сводя глаз с яркого сияния вокруг Тиннат.
Правда, стоило ему опустить взгляд и поглядеть, образно выражаясь, себе под ноги, как циничный рассудок начинал нашептывать о том, что все надежды на исцеление – самообман, что Ильверс д’Аштам уже никогда не будет прежним, обычным дэйлор, и что он, поддавшись соблазну плотских утех, позабыл о самом главном. О мести. О власти и могуществе. И о том, что ему нужно любым путем попасть в Черный город.
Но Лисичка была рядом, и это давало надежду.
– Зачем тебе это злое место? – горячо шептала она, – не думай о нем. Забудь. Давай лучше думать о том, как нам хорошо вместе. Разве не стоит жить только ради этого?
Ильверс ничего не отвечал, потому что на самом деле не знал, как поступить правильно. Ему было хорошо, беспредельно хорошо с этой человеческой женщиной, но точно также шипом в сердце засело осознание того, что он безвозвратно изменился в ту, последнюю ночь.
…Продолжая в отчаянии цепляться за паутинку надежды, дэйлор вспомнил брачные обычаи своего народа. И предложил Тиннат бросить Алларен и уехать далеко-далеко, купить маленький домик и жить в тишине и уединении. Она лишь беззаботно тряхнула кудрями.
– Но куда же мы уедем, Ильв? Не в Дэйлорон ли, где тебя едва не убили?.. К тому же, разве я могу бросить город белых башен? Это же самая настоящая золотая жила! Не думай об этом, мы здесь и сейчас, и это главное…
Ильверс настаивал. Решив, что Тиннат не хочет уезжать с ним потому, что брак человека и дэйлор бесплоден, он даже предложил ей выбрать кого-нибудь в отцы будущему ребенку, чтобы потом Ильверс воспитывал его, как своего. Лисица, зло ощерившись, дала ему пощечину и убежала к себе; это оказалось больно, обидно… И вновь нахлынула тусклая волна безразличия, прохладный мрак ласкающее охватил, обвил своими бесформенными щупальцами… Утешая, навевая покой.
Той же ночью Ильверс отправился к Черному городу.
Он без приключений миновал кварталы, находящиеся под опекой Ловкача, пересвистываясь с парнями; здесь его теперь знали как Мага-Ходячую-Смерть и уважительно сплевывали себе под ноги, едва завидев. Потом Ильверс прошелся по улице Горшечников, свернул в Купеческий квартал, затем – в Розовый переулок, который одним своим рукавом упирался в глянцево блестящую черную стену. Впрочем, только на первый взгляд – "упирался". Бросалось в глаза, как жмутся каменные дома друг к дружке, словно опасаясь прикоснуться гладкими боками к стене. В результате вокруг Черного города образовалось пустое пространство, и ничто не мешало Ильверсу обойти всю цитадель.
Он так и сделал – неспешно пошел вдоль стены в поисках ворот или какого-нибудь бокового хода. Ночь была студеной, холоднее, чем все предыдущие; тучи, много дней подряд извергавшие дождь, наконец, отправились куда-то за край мира; на темном небосводе ярко засияли звезды и две луны – большая и малая, еще не вошедшие в пору полнолуния, но уже достаточно округлые, формой напоминающие широко распахнутый глаз. Под ногами хрустко ломались звездочки льда, а ветви розовых кустов, столь любимых богатыми горожанами, были присыпаны инеем, распадавшемся при первом же прикосновении ледяной трухой.
Ильверс шел, время от времени останавливаясь и прислушиваясь – а не проходит ли рядом патруль? Но нет – все было тихо, так тихо, как только и может быть в морозную зимнюю ночь, широко распахнувшуюся навстречу звездам.
Дэйлор слушал не только ночь. Обострившееся восприятие скользило по стенам, гладким, без единого шва, будто вытесанным из гигантской глыбы; тянулось к пульсирующему далеко внизу сгустку Силы – но черное сердце мягко и настойчиво отталкивало, словно намекая – мол, войди сперва в город, и получишь все.
Он даже не задумывался, зачем ему это, зачем идти в гнездилище чуждой и темной силы; он просто знал, что надо. А еще знал, что рано или поздно, он туда войдет.
…Ильверс остановился, глубоко вдохнул морозный воздух – и коснулся едва заметного выступа. Вот и вход, скрытый от всех – но только не от него, видящего силу Отражений. Дэйлор нажал на камень; в толще стены что-то хрустнуло, как ломаемая косточка, зашуршало, заскрежетало… И каменный блок высотой в полный рост Ильверса растворился в темноте. Дэйлор хмыкнул, остановился напротив лаза и заглянул внутрь. Там, искрясь в лунном свете, из земли пучком вырастали башни, а к ним, как птенцы к матери, жались низенькие, глухие постройки. Оказалось, что в стенах заключено куда большее пространство, чем могло бы показаться снаружи… И все дышало спокойным величием прожитых веков, и звало, манило внутрь.
– Ну, разумеется, – ехидно заметил Ильверс, – так я и поверил!
Вместо того, чтобы шагнуть в тоннель, он закрыл глаза и попытался увидеть все скопления Силы, собранные за черной стеной. В следующий миг он с удивлением присвистнул и подумал о том, что даже ему, хорошо видящему Силу отражения, не стоит сломя голову лезть в город: помимо угрожающе-нависших черных щупалец, крюков и челюстей, понятных Ильверсу, было там еще кое-что другое, совсем иной природы, невидимое – но вполне ощущаемое. Людская магия. И, уж конечно, куда как сложнее, чем ловушки на дверях горожан.
Каменная дверь неслышно стала на место. А Ильверс, не торопясь уходить, прислонился лбом к холодной стене.
Теперь… Все вернулось на круги свои. Черный город звал его и ждал, да и сам он, принадлежа силе Отражений, уже почти сросся с этими благородными черными стенами. И с тем, что веками спало в их бережных объятиях. Как же глупо было дергаться, пытаясь выпутаться из этой обманчиво-мягкой паутины, цепляться за крепкие руки Тиннат, надеясь на возвращение к прежней жизни!
Ильверс поймал себя на том, что смеется. И отчего истина открылась ему только сейчас, и столько времени пропало даром?..
Но он все же не мог пока что войти в Черный город, а потому вернулся ко двору Томми. Застав у себя Лисицу, и почти не глядя ей в глаза, дэйлор сказал почти то же самое, что когда-то сказал Золюшке.
– Я не самая лучшая для тебя копания, Тиннат. Нам лучше расстаться. Прости. Я был виноват с самого начала, да и не нужно было ничего начинать.
Она вздрогнула, поникла, как увядший на корню цветок. И, не говоря ни слова, ушла. А Ильверсу запомнился ее последний взгляд – взгляд побитой собаки.
* * *
– …Глядите, парни, осторожнее, эта женщина, говорят, в магии сильна, – напутствовал Ловкач, ковыряясь в зубах грязной щепкой, – для того тебя, Маг-Ходячая-Смерть, и берем!
Дэйлор молча кивнул. Ловкач замахнулся на роскошный особняк в Купеческом тупике; владелица сего жилища, по слухам, обитала там совершенно одна, и на улицу, кроме как в закрытой повозке, не показывалась и вовсе. Ловкач уже давно присматривался к этому дому, прикидывал, сколько столового серебра можно оттуда вынести – но отчаянно трусил. Ибо нехорошие слухи ходили по Алларену – слухи о том, что хозяйке особняка не чуждо искусство магии.
– Ты, маг, прикрываешь, – без конца зудел и зудел Ловкач, – глядите у меня… Все, что найдем, разделю по-честному. А тебе, Ильверс и поверх чего подброшу. Все, как договаривались.
Дэйлор раздраженно передернул плечами: и когда же этот болван замолчит? Сколько можно говорить одно и то же, даже тогда, когда они стоят позади особняка, среди костлявых зимних теней старых лип?
Кроме Ильверса, в дом магессы отправились четверо ночных братьев: Малыш, Клыкастый, Котяра и, собственно, Ловкач. За исключением Малыша, все они питали к дэйлор, то есть нелюди, достаточно живую ненависть; Ильверс был прекрасно об этом осведомлен, и не сомневался – если что-то пойдет не так, обязательно попытаются перерезать глотку. Попытаются – ибо давать себя в обиду дэйлор вовсе не собирался.
Томми кивнул Ильверсу.
– Давай, маг. Твоя очередь.
Дэйлор молча кивнул. Прикрыл глаза, заставляя себя чувствовать тонкую паутину опасности. Хмыкнул презрительно – чародейкин дом, а ведь все, как обычно… Как и в тех особняках, где они побывали.
– Прут, – сказал он, не оборачиваясь.
Его пожелание было тотчас исполнено: Котяра сунул в ладонь тонкий железный прут, выкованный специально для Ильверса. Дэйлор аккуратно просунул его в замочную скважину, повертел, толкнул что-то маленькое, жесткое. И все. Магическая связь разрушилась по ту сторону двери, и ощущение приготовившейся к броску опасности ушло.
Ильверс молча шагнул в сторону, освобождая дорогу другим.
Вперед выступил Клыкастый с набором отмычек. Щелчок – и дверь черного хода мягко распахнулась, пропуская грабителей.
– Иди вперед, – хрипло шепнул Ильверсу Ловкач. Дэйлор покосился на него – и едва сдержал презрительную улыбку. Потому что Томи Ловкач боялся: его маслянистые глазки бегали туда-сюда, на лбу выступили мелкие капельки резко пахнущего пота. Великий Томми боялся магессу!
Внутри было темно и тихо. Витала странная смесь ароматов – какая-то изысканная пряность, запах свежих яблок и еще что-то непонятное, приторное до горечи во рту. Куда-то вбок уходил коридор, наверх – красивая мраморная лестница. На полу лежали осколки лунного света.
– Сперва – наверх, – шепнул Томми.
…Они, крадучись, одолели скользкие каменные ступени; Котяра бесшумно крался впереди, держа наготове нож; следом шел Ильверс, осторожно прощупывая каждый локоть пространства вокруг в поисках западни; замыкали шествие Ловкач и Малыш. Затем – арка, украшенная причудливой лепниной. И небольшая, идеально круглая, комнатка с окошком, выходящим в сад.
Воры остановились. Из круглой комнаты вели три совершенно одинаковых на вид двери. На вопросительный взгляд Ловкача дэйлор только закрыл глаза, прислушиваясь, пытаясь понять, куда им лучше отправиться… Комнаты слева и по центру пустовали, а вот последняя дверь вела в жилое помещение. И там… Ильверс подобрался, как хищник перед прыжком – там спокойно, сонно билось чье-то сердце.
– Полагаю, хозяйка дома там, – шепнул он Томми, – значит, нам лучше вот в эти две комнаты…
– Что за чушь! – Ловкач прищурился, – если она одна на весь дом, то мы ей быстро язык-то развяжем. Где она хранит свои камешки и золотишко! Проверь, все ли чисто за дверью.
– Но… – Ильверсу показалось, что вовсе не он, а Ловкач несет совершенную околесицу, – зачем? Когда все можно сделать тихо… Никто и не заметит…
Даже в потемках стало видно, как побагровело лоснящееся лицо Томми.
– Делай, что говорю, маг, – шикнул он, – проверяй.
Дверь оказалась чиста, и дэйлор невольно посочувствовал хозяйке, которая, в силу чисто человеческой самоуверенности, решила доверить свои жизнь и богатства простой ловушке на черном ходе.
Клыкастый и Котяра ворвались в спальню; перед Ильверсом на мгновение предстала мирная картина сна одинокой женщины – а в следующий миг она проснулась. Не издав ни звука, метнулась к безделушкам на столике рядом с кроватью, но парни Ловкача оказались быстрее: Клыкастый одной рукой схватил женщину за горло, вдавливая в пуховые подушки, другой закрыл ей рот.
Теперь, когда все было сделано, наступил черед Ловкача.
Ильверс, не желая ни слышать, ни видеть того, что могло воспоследовать через некоторое время, отвернулся. Хоть и было все равно, что они сделают с этой якобы магессой, которая и себя-то защитить не смогла…
Он принялся рассматривать те вещицы, которые так и остались беспомощно лежать на столике: небольшой полированный камешек ярко-синего цвета, маленькая золотая фигурка ящерицы и маленький, не больше ногтя, мешочек, набитый чем-то зернистым. Может, и правда, не лгала людская молва? Иначе – зачем простой женщине столь странный набор предметов? И отчего она, как безумная, рванулась именно к ним?
… – Лучше тебе сразу сказать, где золотишко прячешь, – сладенько сочился голос Ловкача, – не то я тебе такую жизнь устрою, что пожалеешь.
Молчание в ответ.
Но как можно говорить, когда грязная лапа Клыкастого зажимает рот? Ильверс снова отвернулся и принялся рассматривать камешек, ящерку и мешочек. Вот бы знать, что на самом деле хотела женщина от этих занятных вещиц…
Дэйлор попытался прочувствовать то, что могло в них скрываться; в первый миг – не ощутил ничего, кроме покоя, пустоты и легкого разочарования. А уже на следующем вздохе…
– Ого! – невольно вырвалось у него.
– Что тебе? – раздраженно обернулся Ловкач.
– Нет, ничего… – Ильверс покачал головой, – прости.
– Не мешай, Ходячая Смерть, – просипел Котяра, – лучше возьми Малыша, да идите вниз. А то в прошлый раз мальчишка уделался.
– Будь по-вашему, – дэйлор невозмутимо пожал плечами, – иди, Малыш, к выходу. Я за тобой.
Три маленьких вещицы излучали опасность. И не просто опасность, как ловушка на дверях – а нечто сродни тому, что Ильверс ощущал за стенами Черного города. Принять решение оказалось легко, даже слишком легко, словно и не было тех дней, что прожил он с Ловкачом и его ребятами.
– … Ну так что, будешь говорить или нет? – поинтересовался Ловкач, поглаживая лезвием ножа шею беззащитной магессы.
Ильверс закрыл глаза. Все получается куда лучше, когда не видишь мира простого, состоящего из обычных вещей – и когда перед глазами только потоки Силы и сочные багровые сгустки жизни в существах, находящихся рядом.
– Что?!! Что… ты… делаешь? – сдавленно прохрипел Томми. Больше он ничего не сказал – не успел. Тело Клыкастого вскинулось в воздух, неестественно выгнулось, до хруста в шейных позвонках – и затихло уже на полу. Котяра глухо вскрикнул, метнулся к двери – но его сердце, сжатое черными пальцами, лопнуло в шаге от мнимого спасения.
– Ильверс?!!
Дэйлор крутнулся и замер, уставившись на Малыша, которого угораздило вернуться. Как ни странно, мальчишка очень быстро понял, что явился не в урочное время.
– Ильв… Ох, Ильв… Но зачем?
Черная плеть нежно обхватила его за шею – такую белую и нежную, пульсирующую кровью… Малыш вздрогнул, словно ощутил прикосновение и тут же грохнулся на колени.
– Ильв… Не надо… Я же и не пожил еще, чтобы к Хаттару отправляться!
Дэйлор шагнул к нему, не ослабляя плеть. Любого другого он бы убил, не задумываясь, но этот – этот все еще напоминал ему Золюшку. Процедил сквозь зубы:
– Нас всех убила магесса. Понял? Проболтаешься – убью. Ты меня знаешь.
Малыш, замерший под его взглядом, вдруг встрепенулся, и, шмыгая носом, попытался приложиться поцелуем к башмаку. Ильверс попятился.
– Ну. Пошел, пошел. Запомни, что я тебе сказал.
– Да, Ильв, да… Хаттар не забудет тебе этого, я буду молиться за тебя… Да!
С трудом поднявшись, Малыш шмыгнул прочь, протарахтели его шаги по лестнице, хлопнула дверь – и все стихло.
Теперь… Ильверс медленно обернулся.
Магесса сидела на кровати и растирала надавленную шею, в то время как ее взгляд заинтересованно буравил дэйлор.
Она оказалось довольно молода и – по меркам все тех же дэйлор – страшно уродлива. Впрочем, и люди бы не сочли ее красавицей: все у нее было острым, слишком худым – и тело, и лицо. Да еще через всю щеку, наискосок, шел застарелый рваный шрам.
– Ну, и что тебе нужно от меня? – спросила она, – что им было нужно, я уже поняла.
Кивок на три застывших тела.
– А ты что хочешь? Что ты ищешь, дэйлор?
Ильверс вдруг смутился. Невзирая на полное отсутствие красоты, было в этой женщине нечто властное, несгибаемое и… пугающее. И как же легко она узнала в нем чужого, не-человека! Если бы каждый горожанин, с кем ему приходилось сталкиваться на улицах Алларена, обладал таким же острым взглядом, Ильверс д’Аштам не прожил бы в стенах города и дня, невзирая на свою власть над Силой.
– Я хочу понять вашу магию, – просто сказал он.
– Хм. Любопытно. Очень любопытно.
Она легко поднялась, обошла кровать и остановилась в двух шагах от него.