Он прикрыл глаза. И поначалу ничего не происходило. Потом… Тиннат показалось, что ее тело погружается в горячую воду, все глубже и глубже, и вот уже лицо оказалось под водой. Она закричала, пытаясь выплыть – но лишь выдохнула последний глоток воздуха, и он устремился вверх шаловливыми пузырьками. А вода разогрелась, огнем пылал каждый кусочек кожи, вздувались и лопались пузыри, и сукровица в кипятке обращалась белыми хлопьями.
"Хаттар, дай мне умереть!" – вспыхнула последняя мысль, – "не дай мне мучиться больше…"
И все пропало. Перед ней, в серой дымке, плавало спокойное лицо дэйлор. В огромных черных глазах глянцево блестела насмешка.
– Чтобы освободить воспоминания, приходится прибегнуть к болевому воздействию, – назидательно изрек он, – то, что я узнал… Это любопытно. Пожалуй, теперь у нас есть достаточно приманки, чтобы заставить чудовище выйти из Черной цитадели.
Маг задумчиво вертел в пальцах пластину из белого металла строгой круглой формы, с остро заточенными краями, и Тиннат, едва удерживаясь на краю сознания, поняла, что пытка еще не завершена.
– Знаешь, что это такое? – вдруг поинтересовался дэйлор, взвешивая на ладони загадочный круг, – это то, что вскоре окажется внутри тебя, милочка. То, что соберет воедино всю Силу людской магии. У твоего маленького приятеля точно такая уже в животе. Полагаю, нам следует сделать запасной экземпляр наживки.
* * *
…Над миром пылал закат. Он разливался вишневым соком по сиреневой кромке неба, задевал распростертыми крыльями верхушки деревьев и легкий пух облаков. А ночь уже подступала, гасила мягкими сумерками этот костер, и на востоке, на вуали тьмы, поблескивала ранняя звезда.
Все это Норл д’Эвери видел не раз в те времена, когда еще был воином дэйлор. Да и теперь, когда даже слабые отблески солнечного света неприятно жгли кожу и ослепляли, он чрезвычайно хорошо представлял себе закат.
Даже находясь под землей.
Последние, непокорные сполохи огня угасли, залитые мягким сумраком. Над горизонтом сперва тусклой монетой, а затем все ярче и ярче, засияла чистая, умытая луна.
И вампир из дома д’Эвери решил, что настало время выбираться из убежища, которое он выкопал себе на рассвете, всего чуть-чуть не долетев до Кайэрских топей.
По правде говоря, он и сам не мог толком понять – зачем же отправился на запад, зачем покинул надежное Гнездо, спрятанное высоко в горах. Что-то смутное звало его в топи, неясное предчувствие – что туда следует отправиться. И он, уже привыкший доверять своим ощущениям, не стал нарушать собственных традиций.
А если взглянуть на все это с другой стороны, со стороны здравого смысла – Норл понимал, что далеко не все узнал во время первой и последней встречи со странным созданием, в которое превратился дэйлор Ильверс. Но сам не мог урвать больше ни кусочка ценных знаний, да и – как не раз сожалел – жил в пору, когда начали забывать о магистре Закрытого города. В Кайэрских же топях обитало существо, коему довелось проследить появление первого магистра. Создание было очень старым, можно даже сказать – древним, и никто не знал, сколько тысячелетий минуло с тех пор, как мир породил его.
Поэтому Норл очень надеялся, что узнает все об Ильверсе, и кусочки мозаики лягут на надлежащие места, составляя красочную и четкую картину. А древнейшим и мудрейшим существом, к которому он собирался обратиться, была королева болотных ночниц, первая из них, положившая начало всему роду извечно печальных сестер.
Вампир выбрался из норы, отряхнул с одежды комки торфа и прелые листья, и, развернув крылья, продолжил свой путь.
Когда на небо выплыла малая луна, он опустился на землю и пошел дальше пешком, потому как начинался лес, а пытаться добраться до земли сквозь древесные кроны – не очень-то приятная штука, вмиг крылья истреплются и изорвутся.
Перед ним вилась едва заметная тропинка, и было неясно, кто протоптал ее – люди, нет-нет, да заглядывающие под сень старых деревьев, или n’tahe, навещающие людские селения. Тянуло сладковатым запахом тлена и гнили, верный признак того, что Народ Зла уже неподалеку.
Он спокойно шел вперед, до тех пор, пока дорогу не преградили две сестры печали – красивейшие болотные ночницы, бледные, как призраки, с лицами, которые так и просились на полотна мастеров кисти или в качестве фресок в святилища Предков.
– Что ты ищешь здесь, путник? – прошелестела одна.
– Мы видим, что ты из Народа Зла, и потому не нападаем. Но мы должны знать, зачем ты здесь, в этих священных топях?
Норл приподнял крылья – так, на всякий случай; пусть ночницы увидят, что перед ними высший вампир, к тому же, весьма могущественный.
– Я пришел к вашей королеве, – сказал он, – если вы можете проводить меня к ней наиболее коротким путем, я буду благодарен. Ибо рассвет не будет ждать, пока я завершу начатое дело.
Они переглянулись – и д’Эвери еще раз подивился нечеловеческой красоте их лиц. А в лунном свете они и вовсе казались выточенными из белейшего мрамора Драконовых гор; искусно сработанные маски совершенства в обрамлении иссиня-черных волос. Было похоже на то, что ночницы выбирали себе сестер только из самых прекрасных женщин народа дэйлор и людей.
– Зачем тебе королева, путник? – строго спросила болотная ночница, – наша мать не любит, когда ее беспокоят по пустякам. Даже если ты – такой же n’tahe, как и мы.
Вампир нахмурился. Конечно, было понятно, что эти две красотки занимают места стражей у врат владений королевы. Но зачем же быть такими назойливыми?
– Я должен спросить у нее совета, что должен делать с черным магистром, – сухо сказал он.
Ночницы кивнули – одновременно, как по команде.
– Иди за нами, путник. Королева уже давно… обеспокоена и ждет.
– Кого она ждет?
– Того, кто будет обеспокоен так же, как она.
* * *
Дворец первой ночницы стоял на маленьком островке посреди болота и формой напоминал гигантский муравейник с черным провалом входа и без единого намека на окна. Лунный свет скользил бликами по гладкой поверхности строения, и у Норла сложилось впечатление, что стены дворца – мокрые. Или облиты чем-то вязким и липким.
Ночницы, что сопровождали его, остановились у входа.
– Иди, путник. Как войдешь, там будет лестница вниз, туда, где вечный мрак и прохлада. Порой королева предпочитает солнце, но иногда – тьму.
Вампир пожал плечами. Выглядело все это странно, непонятно. Во-первых, сам дворец – по размеру ничем не уступал тем домам, что строят люди в городах. Так зачем же возводить этакий муравейник, чтобы прокопать нору вниз, в сердце топей? И чем все-таки облиты стены?.. Ему захотелось потрогать их, но, поймав строгие взгляды двух сестер печали, он отказался от этой затеи.
"Наверное, мне просто не понять ночниц", – решил Норл.
И шагнул в черный зев хода.
Его окружил жирный, пропитанный запахом тлена, мрак.
"Да что она там делает, интересно? Что за удовольствие сидеть среди такой вони?"
– Иди вперед и не сомневайся ни в чем.
Вот как. Королева сама заговорила с ним. Значит, учуяла.
– Ваше величество, – Норл на всякий случай отвесил темноте поклон. Раздался легкий смешок.
– Иди же, д’Эвери. Время не ждет, и рассвет может застать тебя далеко от убежища.
Он ускорил шаг и, к собственному удивлению, понял, что зловоние отступило. Еще десяток шагов – и впереди замерцал красноватый огонек.
…Она возлежала на некоем подобии помоста, застеленного можжевеловыми веточками. Два факела в подставках горели, тихо потрескивая и разбрасывая багровые блики по влажным земляным стенам. А у ложа королевы, на скамейке, сидела чумазая человеческая девочка и большим гребнем расчесывала ее длинные волосы.
– Ваше величество.
Норл поклонился еще раз. Он впервые видел прародительницу легендарных сестер, и теперь, нимало не смущаясь, жадно рассматривал ее. И чем дольше разглядывал, тем больше удивлялся.
Во-первых, королева болотных ночниц при жизни была человеком, это можно было сказать с первого взгляда – потому что людские лица отличаются от лиц дэйлор так же, как грубый глиняный горшок отличается от хрупкой вазы. Конечно, такое сравнение можно было назвать преувеличенным; лицо женщины, давшей начало всему роду ночниц, несомненно, было красивым и гармоничным. И все же – все это говорило о том, что дэйлор, что бы там не утверждали короли, не на много древнее людей.
Во-вторых, она принимала посетителя исключительно в обнаженном виде. И в-третьих… человеческий ребенок! Уж кому-кому, а этой крошке было здесь не место.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала королева, – и во многом ты прав. Дэйлор и люди были созданы почти одновременно, но дэйлор оказались более совершенны, а потому взошли на вершину процветания куда раньше людей. К тому же, люди были выброшены в места, где каждый третий погибал от холода, голода и болезней. Слишком жестоко все это было, у начала времен… Затем…
Она на миг прикрыла глаза, улыбнулась.
– К чему мне платье, благородный д’Эвери? Старые лохмотья давно осыпались прахом, а снимать одежду с мертвых я не испытываю ни малейшего желания, по крайней мере, сейчас. А эта девочка – ребенок из кочевого племени. Те люди, в отличие от жителей серединных земель почитают болотное зло, и приносят в жертву собственных детей, из которых вырастают прекрасные рабы, которые служат нам здесь, в благословенном Тьмой Кайэре. Надеюсь, вопросов больше нет?
– Мне остается только склониться перед мудростью королевы, – сказал Норл, – я пришел за советом.
– Последний магистр, да?
Она нетерпеливым движением отослала девочку прочь, подобрала свои каштановые, с красным блеском, волосы и принялась заплетать их в косу. Вампир счел нужным пояснить:
– Я ничего не знаю о нем. И ничего не знаю о том, чего следует ждать от хозяина Закрытого города.
Королева вскинула брови и с уважением посмотрела на Норла.
– Да ты достаточно осведомлен, брат. Поведай мне все, что тебе известно – и я надеюсь, что мои знания тоже окажутся нелишними. Вернее, я бы могла и сама прочесть все это в твоей памяти, но… Беседа. Она дорога для меня, как воспоминание о моей далекой жизни.
– Тогда я начну, королева. Рассвет не ждет.
* * *
Его повествование было недолгим; Норл просто и доходчиво пересказал все, что слышал от Варны и что увидел сам, держа за руку Ильверса. Королева слушала внимательно, ни разу не перебив, и только глубокая складка, прочертившая гладкий лоб, говорила о том, насколько ей не нравится происходящее. Наконец Норл умолк и вопросительно посмотрел на первую ночницу. Она сидела, теребя толстую косу, совсем, как самая обычная женщина, и хмурилась.
– Этот Варна – дурак, – заметила она, – он полагает, что Ильверс источник зла для Дэйлорона… Конечно, что-то есть в этом, но далеко не все. Черный магистр вообще очень странное существо, его не должно было быть вообще! Он… он как плотина, перегородившая реку, или как паразит, отнимающий силы у хозяина. Я порой сравнивала прежнего магистра с бездонным мешком, в который уходит немалая доля Отражений. Стоит убить магистра – и все, им собранное, хлынет обратно в наш мирок, отравляя его. Народ Зла воспрянет, дэйлор и люди постепенно исчезнут. Что будет тогда? Может быть, мы и не вымрем окончательно – но что это будет за мир? Ничего хорошего. Черная дыра, прореха…
– Королева, все это кажется мне странным, – сказал Норл, – но я молод, и не застал первого магистра. Ты помнишь его?
Ночница кивнула.
– Да, мой благородный д’Эвери. Я помню его. И ты правильно сделал, что пришел – ибо только я, пожалуй, знаю – а как было на самом деле. Мы, ночницы, видим истину, и я много дней подряд подглядывала за черным магистром в своих снах. К какому дому, говоришь, принадлежал отец того несчастного дэйлор, Ильверса?
– Д’Аштам.
– О, ну вот видишь. Эксперимент Великого Магистра не мог закончиться провалом, хоть он об этом и не знал. Все дело в том, что первый магистр тоже был д’Аштам. А Ильверс унаследовал способности далекого предка. Ну так вот. Я начала говорить о том, что магистр был один – и это правда. После того, как он переродился, и стал тем существом, какое и сейчас сидит в черной башне, он перестал пить, есть и стареть. Черный Магистр вечен – так же, как и я. Правда, его можно убить – и тогда с миром случится большая неприятность. Мы с тобой, хоть и народ Зла, в этом не заинтересованы. Кроме того, оставаясь живым, магистр может сойти с ума, погрузиться в мир грез, только чтобы не видеть того, что несут в себе Отражения. Это несчастнейшее существо, магистр-то. Каждый миг перед его мысленным взором проносится то, что рождает Отражения… Не хотела бы я все это видеть, не хотела…
– То есть и так, и так он опасен, – уточнил Норл, – но, королева, что же тогда делать?
Она пожала крепкими плечами.
– Я бы посоветовала Ильверсу сделать то же самое, что сделал его далекий предок. Разделить Бремя Отражений с избранными. Ведь от того, сколько он выдержит, зависит время, сколько безбедно протянет наш мирок.
– Никогда не слышал ни чем подобном, – Норл покачал головой, – как же я мало знаю, королева. И как правильно сделал, что пришел за советом к тебе!
– Ах, не льсти мне, – ночница подмигнула, – давай-ка, послушай историю первого черного магистра… И обязательно расскажи об этом бедняге Ильверсу.
… Он и вправду был один – черный магистр, странное, непонятно зачем и как получившееся создание. Далекий предок Ильверса, однажды убитый, смог обуздать силу Отражений, что уже само по себе было чуждым дэйлор, а, обретя власть, вернулся к жизни – но уже не-дэйлор. И тогда, и после – у него уже не было выбора, кроме как расплачиваться за могущество. Он видел все преступления, всю несправедливость, что порождали Отражения, и пока переживал все увиденное, Сила уходила в него, как в бочку без дна, собираясь в тайном схроне. Куда она девалась оттуда, и почему он не переполнялся – этого не знал никто. Но все же, королева ночниц догадывалась, что странное существо, хозяин силы Отражений, выплескивает ее… куда? Похоже, за грани небесного купола. А там эта сила частично рассеивалась, частично скапливалась в громаднейшей воронке, носик которой и прикрывал собой магистр.
Он честно нес на плечах это бремя, ни на миг не отворачиваясь от ужасов, что несла черная река; его власть могла бы впечатлить даже самих богов, пожелай они спуститься с небес. Но по прошествии столетий магистр начал уставать, и тогда, ища выход, стал брать в ученики избранных, которые могли бы взять себе часть кошмарных видений магистра и облегчить его участь. Взамен избранные получали власть и знания, так что желающих было полно. Другое дело, что далеко не каждый мог принять Бремя… И когда наступил момент, что остался магистр со своим последним учеником из людского рода, они закрыли Черный город, а затем магистр пожертвовал собственным покоем с предками – и заключил себя в плен, закрыв тем самым горлышко сосуда, куда собиралась Сила, но не прекратив ее отток…
– Но откуда это предание о Последнем Магистре, если он всего-то был один?
Ночница покачала головой.
– Да, предание существует. Что появление последнего магистра предрекает гибель Дэйлорона… Может, оно еще сбудется, кто знает? Ведь Ильверс не испытывает благодарности к тем, кто его сделал Магистром, не так ли?
Д’Эвери только пожал плечами. Да и что тут можно было сказать?
– Ильверс вполне может быть тем самым предсказанным последним магистром, если окажется слабее своего предшественника. Если ему будет наплевать на всех ныне живущих, и он не пожелает ни нести бремя отражений, ни делить его с кем бы то ни было, – жестко пояснила королева, – вот тогда, я думаю, никто из нас не отвертится от того, что когда-то было предсказано!
Старший гнезда куниц молчал. В голове надоедливо вертелась одна мысль, но он не решался высказать ее вслух… Впрочем, королева болотных ночниц прекрасно поняла его и без слов.
– Я не могу идти с тобой, д’Эвери. И не могу подвергнуть себя опасности, ибо погибну я – и погибнут мои возлюбленные дочери, сестры печали. Надеюсь, ты меня понимаешь…
Конец игры
Уломару трясло. То ли от холода, то ли сказывались последствия магии Эльмера. Она подтянула коленки к груди и, кутаясь в бархат юбки Тиннат, принялась рассматривать обретенные сокровища.
Ха! Этот самонадеянный болван, вылезший из лесной чащи, возомнил себя слишком умным, а ее, магессу Уломару, лучшую ученицу Альхейма, влюбчивой дурочкой? Как бы не так! Умело разыгранная истерика, слезы, упреки, попытки выцарапать мерзавцу глаза… Она хихикнула. Уломара из Алларена не так уж проста. Да, конечно, она допустила промах, рассказав про Золюшку – но ведь верила в то, что у дэйлор хватит здравого смысла не использовать мальчика! Оказалось иначе. Вернее, как раз помянутого здравого смысла у Эльмера было хоть отбавляй. Все рассчитал, нелюдь проклятый… Только недооценил свою пылкую любовницу. И, между прочим, зря.
Уломара вдруг поймала себя на том, что смеется.
"Прекрати! Ведешь себя, как умалишенная. Смеяться будешь потом, потом… Когда благородные коллеги узнают, с кем связались!"
На земляном полу лежала крошечная, с ноготь, деревянная фигурка то ли волка, то ли собаки. Рядом – бусина, выточенная из кварца, несколько черных волосков, выдранных из густой шевелюры мага и ее собственная прядь.
Уломара потерла друг о дружку ладони. Уж теперь они точно пожалеют о том, что послушались чужака – и посадили свою магессу под замок! Она им покажет, да… На Ильверса – плевать. Но вот Золюшку хотелось бы освободить, спасти– слишком мало он пожил на свете, что уйти вот так, став приманкой на крючке для зубастой рыбины. Именно так… Она расстроит планы этих мерзавцев, посмевших напасть на нее в ее же доме!
Магесса сплела волосяную косичку, нанизала на нее добытую с таким трудом бусину; осмотревшись, оторвала кусок кружева от юбки Тиннат… Кстати, нужно будет разыскать и ее – только Хаттару ведомо, что с ней мог сделать Эльмер. И плевать, что Тиннат принадлежит к ночному братству; здесь речь о том, что сама она, Уломара, чего-нибудь да стоит… Раздернув кружево на кусочки ниток, Уломара завязала на черный волос семь узелков, затем добавила к получившейся комбинации вещей деревянную фигурку и удовлетворенно ухмыльнулась.
Взаимодействие работало! Жемчужные паутинки Силы пролегли от каждого узелка к деревянному волку, а от него – ярко-алой полоской к бусине.
– Ну-ка, посмотрим, что получилось, – пробормотала магесса.
Она натянула этот своеобразный браслет на руку, ощутила, как Сила потекла в тело из вмиг разогревшейся бусины.
Уломара улыбнулась, направила руку с браслетом на дверной замок…
Получилось несколько не то, на что она рассчитывала: слишком шумно. Но эффективно. Разорвавшийся огненный шар выломал из каменной стены приличный кусок вместе с замком; дверь, жалобно скрипнув, приоткрылась. И Уломара устремилась вперед.
По пути она размышляла о том, что нет границ человеческой подлости. Это кем надо быть, чтобы посадить ее в собственный же подвал и запереть на неопределенное время? Оставалось только скрежетать зубами от праведного гнева.