Торир задумчиво погладил крутую холку жеребца. То, что княгиня сказывала, верно, было. Да только варягу еще нужен был Малага. Не объяснять же княгине, для чего. Поэтому, простившись как можно приветливей, Торир вскочил в седло и поспешил в распахнутые ворота.
Снаружи обдало ледяным ветром. Торир поплотнее запахнулся в полушубок, сжал коленями бока коня. Малага так и пошел легкой рысью, полетел. Торир же думал о своем. Ему около Елани еще надо было посетить капище Перуна, поговорить с местными волхвами, знак посланца показать. По всем необъятным просторам, от варяжских морей до хазарских степей, прячутся в лесах такие капища-урочища волхвов-перунников. Хотя "прячутся" не то слово. Знают о них люди, сходятся с подношениями, молят сурового Громовержца. В одних местах, таких как Новгород, Перуну поклоняются с особым почетом, в других более чтут иных богов, того же Рода, Даждьбога плодородного, Сварога кузнечного. Однако у перунников связь между собой лучше налажена. Главное, слово заветное знать - и волхвы примут того, кто так же посланцем Громовержца окажется, выслушают.
Торира отвлекла от мыслей попавшаяся на глаза нищенка. Стояла на пути, руки умоляюще подняла. Нищие попрошайки обычно раздражали Торира. Их всегда много, всем не поможешь. А эта… Ведь девчонка совсем. И хорошенькая, одна грива черных волос чего стоит. Что же она мыкается по свету, такой красотке разве трудно покровителя найти? Но если нет ума - погибай.
И, хлестнув Малагу, Торир пронесся мимо. Не оглянулся, но нищенка почему-то не шла из головы. Люди-то вон, совсем рядом, однако не пустят. Не то время, чтобы помнить гостеприимные заповеди Рода да голытьбу принимать, - мор.
Варяг уже одолел подъём к лесу, когда его внимание привлек след на снегу Торир попридержал коня. Тому, кто таится, не грех и на любую мелочь внимание обратить. Тут же совсем недавно что-то волокли. След уводил под нависшие ветви елей. Варяг спешился, пошел по следу и, отодвинув ветви, увидел в укрытии человека на волокушах. Видать, тот некогда пострадал от нападения, на лице, на глазах, повязка, побуревшая от крови. Варяг сразу определил, что незнакомец уже умер, даже иней проступил на скулах. А ведь кто-то тащил его, схоронил тут, надеясь помочь. Видны были следы, уводившие от волокуш в сторону Елани.
И тут Торир все понял: девка-нищенка притащила за собой раненого. Тот был не мелкий мужик, тяжеловато было ей волочь такого, да еще по холоду и глубокому снегу. Кем приходился ей сей мертвец - муж ли, отец, друг случайный? Но просчиталась девушка. Не спасла, мертвым приволокла в негостеприимную Елань. Да и саму ее не приняли. Погибнет теперь, разве редко нищие у самого жилья погибают. И все же… Нет, женщина, так самоотверженно спасавшая близкого, заслуживает того, чтобы ей помогли.
Торир вернулся к коню, рывком вскочил в седло и поскакал назад.
Девка еще сидела на снегу, опустив голову, в черных ее волосах заледенел снег. На подъехавшего всадника глянула безучастно, лишь, когда он остановился и наклонился в седле, ее глаза изумленно раскрылись.
Торир сказал:
- Ну, не мешкай. Давай руку, с собой возьму.
Она повиновалась, поставила ногу в обмотках на стремя, схватилась за сильное запястье. Он легко поднял ее, усадил перед собой. От него исходило тепло, а девушка озябла. Ветхие шкуры едва прикрывали ее тело, вокруг шеи какое-то тряпье было намотано.
Когда въехали в лес, она заволновалась, заерзала на коне. - Не могу уехать с тобой. Дядька со мной раненый.
- Нет более твоего дядьки, девица. Тело лежит, а душа уже в светлый Ирий унеслась. Так что оставь его.
Она молчала. Через какое-то время Торир понял, что она плачет.
- Не погребен ведь, - всхлипывала девушка. - Душа его не успокоится.
- Ну, хочешь, я оставлю тебя? Вернешься к нему, но учти - я ждать не стану.
Она удрученно молчала. Только голова еще больше поникла.
- Ты долго его тащила?
- Долго. Терпеи мы, из Мокошиной Пяди.
Ториру это ни о чем не говорило. Но, порасспросив, понял, что селище ее где-то на границе трех больших племенных союзов находилось - радимичей, голяди и вятичей. Значит, и впрямь немалый путь она проделала.
- Вот что, девка, успокойся. Ты столько для родича своего сделала, что душа его не станет на тебя обиду держать.
А про себя подумал: мне-то она зачем? Что с негаданной попутчицей делать стану? Но раз уж подобрал, не бросать же теперь? И, чтобы как-то успокоить ее, сказал, что едет на капище к волхвам-перунникам и велит там, чтобы погребли ее родича.
Она вздохнула. Сказала, что если он дотемна хочет добраться к капищу, она укажет более короткую дорогу. Варяг подивился:
- Ты ведь терпейка. Откуда местные края знаешь?
- Жила здесь.
Больше они не разговаривали, только порой попутчица указывала, где свернуть.
К капищу они подъехали, когда уже совсем смеркалось. Деревья тут стояли стеной, Ториру пришлось спешиться, вести коня на поводу Капище разглядел по огням, светлевшим за частоколом. Над ним на шестах возвышались голые черепа туров, медведей, человечьи. Варяг направился прямиком к воротам святилища. Громко постучал.
Волхв-привратник вышел, высоко подняв смоляной факел.
- Тебя ли ждем? Слово заветное скажи.
Торир молвил слово негромко, чтобы спутница не расслышала. Она сидела безучастно, а когда служитель осветил ее факелом, даже отвернулась, спрятавшись за разметавшимися волосами.
- Зачем привез ее? - спросил волхв. - На алтарь, в жертву?
- А вы, погляжу, уже и баб стали перед Громовержцем класть?
- Всяко бывало.
- Не дело это. А на девку не гляди. Она моя добыча. Вели ее лучше пристроить. Да чтоб в бане пропарили, а то ей и захворать недолго. - Понимал ли его заботу волхв, Ториру было безразлично. Но волхвы вообще-то народ понятливый, кого попало в служители не берут.
Люди часто на службу в капище просятся, но не всех принимают, а если выберут кого - срок испытательный установят. Не выдержишь - прочь, поди. Но куда чаще волхвы сами служителей подбирают из люда, присматриваются, кто каким даром наделен. Но отбор суров, потому-то волхвы обычно люди особые и одаренные.
Торир вновь отметил это, когда в доме ведовском служители с ним речь держали. Спрашивать сами не спешили, все больше слушали, что им посланец скажет. Но по их взглядам Торир угадывал одобрение. Да и как они могли не одобрить, если посланец предлагал им объединение всех служителей Громовержца. Пока племенные волхвы все в стороне друг от дружки держались, но понимали - в единений сила. А то, что посланец от волхвов новгородских прибыл, им льстило. Нигде такой власти перунники не имели, как в новгородской земле. Здесь же над Громовержцем большую силу древний бог Род забрал. Вот и выходило, что на севере перунники главенствовали, а здесь - те, кто Роду служит. В Киеве же и вовсе Змей-Велес главным был. Хотя еще не забылось, как некогда и на Горах киевских Перуна почитали. Пока Аскольд с Диром его в леса не согнали, а главное капище Велесу отдали. А для перунников нет хуже, чем волхвам Белеса путь уступать. Всем известно, что эти два бога - Перун-Громовержец и Белес, "скотий бог", - извечные соперники. Так и жрецы их соперничали между собой. И то, что предлагал пришелец - помочь свергнуть тех, кто Белеса возвеличил, - было им любо.
Для себя Торир отметил, что волхвы интересовались не столько князем Рюриком, сколько его воеводой Олегом. Правда ли, что Олег сам из волхвов? И что будет, когда хворый Рюрик власть оставит? Не займет ли его место в княжьем доме воевода-волхв Олег Вещий? Князь, почитающий Перуна, был бы им весьма по сердцу.
- Не о том речь ведете, боговы люди, - ответил Торир. - У Рюрика сын есть - Игорь. Он и наследник в Новгороде. А если Олегом интересуетесь, если хотите, чтобы князь-перунник в Киеве сел, надо поначалу сделать все, чтобы поклонников Велеса, Аскольда и Дира, сгубить.
Один из волхвов, перебирая нагрудные амулеты, проворчал;
- Их не так-то просто сгубить. Вон, какую силу у полян взяли. К тому же Дир Киевский - воин. Последнее время он богатые требы Перуну стал возносить.
Торир напрягся. Это было неожиданно и неприятно.
- А кто все же верховный глава в Киеве - Аскольд или Дир?
Волхвы лишь вздыхали. Известно - Аскольд. Правят братья-варяги на хазарский манер: Аскольд вроде кагана на престоле сидит, а Дир при нем как шад - тот, кто в походы ходит и войны ведет.
- А у Аскольда, после того как болгары зарубили сына, нет более наследников, - говорил все тот же старый волхв с амулетами. - У Дира же и жены, и сыновья имеются. Ему после Аскольда и Киев достанется. А там глядишь…
- А если нет? - перебивал другой, хоть и более молодой, но с золотым изображением сдвоенной молнии на груди - значит, был главнее. - Дир и Аскольд всегда на богатых волхвов Велеса опирались. А вот Олег - тот хоть и варяг, а нашего Перуна верховным богом признал. Так что мы теряем, если пособим ему?
Торир решил, что больше не станет давить на волхвов. Сами должны разобраться, это их воля. Потому, сославшись на усталость, решил их оставить. Правда, сказал перед уходом:
- Вы тут обсудите, но имейте в виду не вы, так иные племена помочь захотят. Даже у древлян Перуна-Громовержца почитают.
- А ты и к древлянам пойдешь? - ахнул кто-то.
Древлян боялись все. Торир видел, как изменились лица волхвов. Понимали: если этот чужак с древлянами сговорится, большую силу получить сможет.
Торир чуть усмехнулся.
- Пойду. А вы мне проводника дадите.
Посланцу волхвы обязаны помогать. Но при условии, что он не наследил и не привел за собой погоню. Ибо им следует хранить тайну своих связей.
Пока же младший из волхвов повел гостя на постой. Отвел к небольшому селищу близ святилища. Возле капищ часто располагаются такие поселения мирян. Они обычно обслуживают перунников, следят за их хозяйством. Здесь же и гости волхвов останавливаются.
Провожатый Торира постучал у самой большой избы. Гостя здесь ждали. Хозяин накормил варяга, даже в баньку зазывал - после его спутницы она еще не остыла. Но Торир отказался. Не далее как сегодня утром он парился в княжьей бане в Елань-граде, а ныне просто хотелось остаться одному, поразмыслить кое о чем. Но побыть одному в избе селян-огнищан непросто. Изба хоть и просторная, но живут здесь скопом, привычки уединяться не имеют. Стариков тут кладут поближе к огню, к теплу, хозяин с хозяйкой на полатях за занавеской располагаются, старшие, уже женатые, дети по лавкам, остальные же - молодежь, отроки - прямо на полу, сенца подстелив, шкуры раскатав. Приходилось переступать через спящих.
Печка-каменка прогрелась за вечер так, что в избе даже жарко было. Хозяин проводил гостя за занавеску, уступив свое место. Здесь под пушистой медвежьей шкурой уже спала подобранная Ториром девица.
Варяг скинул полушубок, стал раздеваться. На девушку сперва не глядел, думал о том, что на капище обсуждали. Отдельно о том, что у Аскольда убили сына. И улыбнулся нехорошо.
Торир хотел, было подвинуть девку, но она раздраженно оттолкнула его руку.
- Прочь, поди. Не хочу сейчас.
Ого, как властно! Со сна она плохо соображала, но и норов свой так невольно проявила. Торир взял с выступа лампу с фитильком, осветил спящую. И загляделся. До чего же красивой вдруг показалась подобранная приблуда! Ее одели в рубаху из сермяги, тесемки на груди не стянуты, видны нежное горло, линия ключиц, округлости пышной груди. Чистые черные волосы как шелк растекались по изголовью, отливая сажей. А личико удивительно привлекательное, только теперь и разглядел, как следует. Кожа гладкая и белая изящные контуры щек, подбородка, нос небольшой, точеный. И такие длинные загнутые ресницы. Брови над ними расходятся к вискам, как крылья ястреба. А рот… Торир задержал на нем взгляд. Пухлый и яркий рот девушки неожиданно вызвал желание прикоснуться к нему, как к сладкому плоду, попробовать… а там и овладеть этой безмятежно спавшей красавицей. Ведь она его находка, принадлежит ему… И после большого рыхлого тела Параксевы упругая девичья плоть была такой желанной.
Торир осторожно коснулся щеки спутницы, запустил руку в ее волосы, пропуская сквозь пальцы длинные черные пряди.
И, как давеча, девушка только отмахнулась, повернулась на бок, недовольно ворча. Это даже рассмешило варяга. Но решил не трогать ее. Намаялась, бедная, в пути. И опять вспомнилось тело здоровенного мужика, которого эта девочка волокла на себе.
Торир скинул остатки одежды и, легко перескочив через девушку лег у занавешенной шкурой стены. Огонек плошки слабо мерцал, очерчивая накрытое мехом тело рядом. Слабо шуршало сено под шкурами, пока он ворочался. А потом, словно в один миг, Торир провалился в успокоительный, глубокий сон.
Очнувшись, Карина не сразу поняла, где она. Потом улыбнулась. До чего же приветливо ее приняли вчера, в баньке до седьмого пота пропарили, накормили хоть и нехитро, но сытно. Тепло и внимание людей сделали свое дело, она перестала плакать, жалеть себя, убиваться по Акуну. В местном селении ее, конечно, узнали. Не раз приезжала к капищу Перуна еще с Боригором. И вот теперь…
В избе слышалось движение. Гукал ребенок, покашливали старики. За перегородкой хозяйка доила корову, слышалось, как молочная струя бьет в подойник. Рано еще было, не все встали. Карина потянулась сладко, повернулась…
Незнакомец, подобравший ее, спал рядом. Она тихо охнула, отшатнулась. Но не бежать же теперь? Этот хотя бы на погибель не бросил, утешал в дороге, не стал волхвам отдавать. Вспомнилось даже, как позаботился он, чтобы в баню ее отвели, не дал расхвораться. Но зачем она ему? Ясно зачем. Красивые бабы всегда мужикам нужны. Сказал же - моя добыча. Раба, значит. Но рабой быть не хотелось. Однако что ей теперь? Одна, как перст. А чужак этот приглянулся ей. В избе просыпались, ходили, слышались голоса. По обычаю, разводя печь, хозяйка напевала заговор огню Сварогу:
Смилуйся, Сварог-батюшка,
Зажгись, обогрей, душой заалей.
Пошли тепла доброго,
Житнице удобного.
Когда Сварог откликнулся и каменка загудела, Карина вышла, пожелала хозяйке доброго дня. Та напоила ее теплым коровьим молоком, налила конопляного масла в лампадку, подожгла фитилек Этим словно давала понять, что Карине следует вернуться к гостю-постояльцу. Женщина не больно задумывалась, кем раньше была Карина, понимала только, что та должна быть с тем, кто привез ее.
Карина вернулась к полатям, задернула занавеску и, приподняв плошку, стала разглядывать своего нового господина. Почти так же, как и он разглядывал ее раньше. Карина этого не знала, но ценила, что спутник не разбудил ее вчера, дав отдохнуть. И невольно улыбнулась. Ишь, спит себе, как дитя. Даже лицо не как у воина, а словно у отрока доброго. Может, потому так казалось, что незнакомец был чисто выбрит, а она привыкла, что мужики все больше бородой зарастают. А волосы у спящего, как и у радимичей, - длинные, светло-русые, с красивым золотистым отливом. Темные брови смотрелись контрастно. И Карина опять решила, что чужак этот нравится ей необычайно. Нравится линия его пухлых губ, сильный подбородок, мощная шея. Ей было приятно глядеть на его сильные плечи, на могучие пластины груди, там, где с них сползла полость меховой шкуры.
И вдруг Карина поняла, что незнакомец не спит. Не размыкая глаз, не меняя расслабленного выражения лица, чужак медленно протянул к ней руку, раскрыл узкую твердую ладонь, словно беря или требуя дать. Карина только вздохнула, послушно вложив в нее кисть руки. Чужак медленно сжал ее пальцы, чуть потянул на себя. Она сперва поддалась, но потом все же отпрянула. И тогда он открыл глаза. Ярко-голубые, словно морозная тень на снегу. Но холодными они не казались. Наоборот, в них светился огонь. Незнакомец смотрел жарко, будто призывая. Но Карина не отреагировала. И по привычке надменно вскинула подбородок.
Брови незнакомца удивленно поползли вверх. Но в глазах не гнев - насмешка.
- Не хочешь отплатить мне за добро, красавица?
Говорил он с легким акцентом. Голос у него был сильный, не как у молодого, скорее как у бывалого мужа, с глухой рыкающей хрипотцой.
- Что ты добром зовешь, чужак?
- Экая недогадливая. Разве не спас я тебя вчера, не дав погибнуть на холоде?
Она судорожно глотнула.
- Я бы не погибла.
- Ха! Ну и куда бы ты пошла?
Да, куда? Она молчала нерешительно. И даже плечи поникли.
- Видимо, тебя мне сами боги послали, чужак.
- Тогда смирись.
Он чуть приподнялся на локтях, склонился к ней. Волна его длинных светлых волос спустилась, затеняя синие глаза.
- Ты никак страшишься меня?
Да, она его побаивалась. Но странно, под его игривым взглядом, словно тепло, разливалось в ней. А он разглядывал ее так… будто касался. И от этого глупо, как у отроковицы непуганой, стучало сердце. Еще подумалось ей, что ведет она себя с ним и впрямь не как должно. Потому вздохнула покорно, легла рядом, закрыв глаза.
Торир смотрел на ее напрягшееся лицо, на легкую бороздку между красивыми бровями. Дика, как и все женщины поначалу. А ведь хоть и молода, но уже не казалась просто девчонкой неопробованной. Чтобы такую красоту да никто не приручил? Она-то, конечно, покорна, но словно с неохотой. А Торир привык, чтобы женщины сами шли к нему И он вдруг захотел, чтобы и эта сама потянулась, чтобы не просто взял он ее, как добычу. Взять подвластную женщину и глупец сможет, а вот добиться отклика - здесь надо умение. А оно у познавшего многих женщин варяга было. Знал он, как целовать уста византийским лобзанием, когда губы сплетаются с нажимом и трепетом, когда легкий поцелуй становится упоительным и язык касается языка. Знал и какие ласки любят куртизанки в Риме, помнил и чему научился у одалисок в гаремах страны Серкланд Ни одна женщина после такого не останется напряженной.
И Карина сдалась. Уже первый поцелуй словно оглушил ее, она удивленно замерла, расслабилась, растерянная, восхищенная. А потом всхлипывала и задыхалась, смятая ураганом ласк. Это были не бессильные попытки Боригора, не грубая наседающая сила Медведка не торопливое насилие Родима. Это было… Чужак словно получал удовольствие, нежа ее, и она раскрылась перед ним, и сама вдруг обняла его, стала ласкать, сначала робко, потом даже с вызовом.
Когда незнакомец, целуя ее тело, стал опускаться по нему, прошелся языком, губами по чуть выпуклому животу, Карина вдруг испугалась, даже отстранилась. Он туманным взором ласково взглянул на нее из-под упавших на лоб волос.
- Что?
Она же вдруг заволновалась, что он заметит ее беременность и оттолкнет чужую носящую. Ей даже больно от страха сделалось. Но под его игривым взглядом она вновь расслабилась. И все не понимала, отчего он не возьмет ее своим правом, зачем ласкает, как ласкают только отроки в рощах, добиваясь первой любви от избранниц. Карина ведь чувствовала, как напряглась его плоть, но не могла понять, почему он не освободится сразу, не покроет ее в мужском желании. И спросила, чуть задыхаясь: