Дьюл без слов кивнул Карате, и они вдвоем подняли принца, готовые совершить последний рывок. Через несколько минут он позабудет наконец и о надежде, и об отчаянии.
Элантрис накрывала темнота, хотя рассвет уже разгорался на горизонте. Высокие стены отбрасывали густую тень, не давая солнечному свету проникнуть в город, продлевая ночь. Горожан согнали на привратную площадь, где их уже поджидали фьерденцы. Они сооружали. огромный костер, топливо несли из Каи, причем в ход шло все, от мебели до разобранных на доски домишек бедного люда.
Люкела удивило, что в Элантрисе их поджидали всего трое демонических воинов, которые наблюдали за работами. Костер собирали обычные солдаты, чьи доспехи покрывали алые короткие плащи, выдававшие в них дереитских монахов. Они работали быстро и не встречались глазами с пленниками - очевидно, предпочитали не задумываться, для чего именно собирают топливо.
Люкел тоже старался не заглядывать в будущее.
Джалла прижалась к нему, девушка всем телом сотрясалась от страха. Люкел пытался убедить ее выступить вперед, признаться в свордийском происхождении и умолять о пощаде, но она отказалась наотрез. Обычно его жена вела себя так тихо и непритязательно, что незнакомые люди принимали ее за слабовольную, покорную мужу женщину. Но стоило посмотреть на Джаллу сейчас, когда она непреклонно отказалась покинуть супруга перед лицом верной смерти, они бы поняли свою ошибку. Из всех удачно совершенных сделок и авантюр Люкела самую ценную награду принесла ему любовь Джаллы.
Теперь, когда Киин лежал без сознания, Даора с детьми тянулись за опорой к нему. Только Адиен стоял в стороне, не отрывая взгляда от груды топлива, и бормотал себе под нос какие-то цифры.
Люкел оглядел толпу знати, он попытался ободрить их улыбкой, хотя сам не верил в спасение. Видимо, Элантрису суждено стать их общей могилой. В задних рядах толпы, скрытый от солдат стоящими впереди, его внимание привлек Шуден. Он стоял с закрытыми глазами, а его руки медленно выписывали в воздухе повторяющийся узор.
Поначалу Люкел испугался, что от потрясений джиндосец лишился разума, но потом вспомнил странный танец, который Шуден показывал в первый день занятий по фехтованию: Чей Шан.
Шуден медленно взмахивал руками, пока ничто не выдавало намека на грядущее буйство движений. Молодой купец с растущей решимостью наблюдал за другом, каким-то образом понимая, что проиходит у того в голове. Шуден не умел сражаться, но он не даст безропотно убить тех, кого любит. Он предпочтет погибнуть в бою, чем сидеть и ждать чудесного спасения.
Люкел глубоко вдохнул, его охватил стыд за собственную покорность судьбе. Он поискал вокруг себя глазами и увидел оброненную солдатом ножку от стола. Когда настанет время, Шудену не придется драться в одиночку.
Раоден покачивался на мягких волнах забытья. Время ничего не значило - он сам стал временем. Оно текло в нем, как часть его сущности. Порой его поднимало к поверхности сознания, но там поджидала боль, и принц поспешно возвращался на глубину. Терзающая его агония походила на прозрачную гладь озера, и, если вынырнуть на поверхность, боль вернется и поглотит его.
Когда он приближался к поверхности боли, Раодену казалось, что он что-то видит. Встающие перед глазами картины могли происходить в действительности, но скорее всего поднимались из глубин памяти. Он видел лицо Галладона, встревоженное и сердитое одновременно. Видел Карату, чьи глаза туманило отчаяние. Потом возник горный склон с низким кустарником и валунами. Ничто не имело значения.
- Я часто думал, что лучше бы они дали ей умереть.
Хратен поднял голову. Голос Дилафа звучал тихо и размеренно, как будто тот разговаривал сам с собой. Тем не менее монах не спускал с него глаз.
- О чем ты? - нерешительно спросил Хратен.
- Если бы они только дали ей умереть… - Дилаф замолчал.
Он сидел на краю крыши, наблюдая за собирающимися в заливе кораблями, и его лицо окутала грустная задумчивость. Настроение артета всегда скакало из одной крайности в другую; никто не мог гореть долгие годы так рьяно и не нанести вреда своему разуму. Еще пара лет, и Дилаф окончательно лишится рассудка.
- Уже тогда мне было пятьдесят, - продолжал монах. - Я прожил на свете семьдесят лет, а до сих пор выгляжу не старше двадцати. Она считала меня самым красивым мужчиной в мире, хотя мне пришлось изуродовать себя, чтобы походить на арелонца.
Хратен хранил молчание. Он слышал рассказы о заклинаниях, при помощи которых дахорские монахи умели менять облик человека. Без сомнений, изменения проходили в страшных мучениях.
- Когда она заболела, я отвел ее в Элантрис, - бормотал Дилаф, прижав колени к груди. - Я знал, что совершаю богохульство, что обращаюсь к язычникам, но даже сорок лет в Дахоре не удержали меня, если существовала надежда, что элантрийцы сумеют ей помочь. Все говорили, что в Элантрисе, в отличие от Дахора, умеют лечить. И я отвел ее.
Монах больше не смотрел на Хратена, его взгляд заволокла дымка воспоминаний.
- Они заколдовали ее, - прошептал он. - Лекарь сказал, что ошибся в заклинании, но я знаю правду. Они узнали меня, и их обуяла ненависть. Иначе зачем им проклинать Селу? Ее кожа потемнела, волосы выпали, и она медленно умирала. По ночам она кричала, говорила, что боль поедает ее изнутри; в конце концов она бросилась с городской стены.
В голосе Дилафа звенела восторженная любовь к живущей в воспоминаниях женщине, приглушенная грустью.
- Я нашел ее у стены, все еще живую, несмотря на падение. И я сжег ее. Она так и не перестала кричать; я все еще слышу ее. Она будет кричать, пока я не сотру Элантрис с лица земли.
Они поднялись до уступа, за которым пряталось озеро, и Галладон опустил принца на землю. Тот так и остался лежать, прислонившись к камню; его голова свешивалась над пропастью, а невидящие глаза уставились на Каи. Галладон оперся на выступ рядом с потайной дверью, за которой лежал путь в Элантрис. Карата устало опустилась на камень рядом. Они немного передохнут, а потом найдут забвение.
Когда разложили достаточно топлива, солдаты начали собирать другую кучу, из тел. Они прочесывали город и подбирали убитых элантрийцев. Люкел наблюдал за растущей кучей и вдруг с содроганием осознал, что не все элантрийцы мертвы. Вернее сказать, большинство все еще живы.
Их покрывали раны настолько ужасные, что его мутило от одного вида, и все же руки и ноги подрагивали, а губы шевелились. "Правду говорят, - подумалось купцу, - что элантрийцы обладают живым разумом в мертвом теле".
Куча тел все росла. Там лежало около сотни элантрийцев - все, кого выслали в город за последние десять лет. Они не пытались сопротивляться, лишь смотрели в небо равнодушными глазами, пока солдаты сносили их на площадь. Вскоре гора тел выросла выше заготовленного кострища.
- Двадцать семь шагов, - прошептал вдруг Адиен и двинулся прочь от толпы дворян.
Люкел дернулся, чтобы ухватить брата, но не успел.
Солдат закричал на Адиена, чтобы тот возвращался на место, но подросток не послушался. От злости фьерденец рубанул по нему мечом, Адиен споткнулся, но продолжал идти. Из раны не шла кровь. Глаза солдата распахнулись, и он шагнул назад, осеняя себя знаком против нечисти. Адиен подошел к куче элантрийцев, лег среди них и замер.
Хранимая пять лет тайна вышла наружу. Адиен присоединился к своему народу.
- Я помню тебя, Хратен. - Теперь лицо Дилафа растянулось в зловещей, демонической ухмылке. - Я помню мальчишку, который пришел к нам как раз перед тем, как мне пришлось покинуть монастырь и уплыть в Арелон. Тебя терзал страх, как и сейчас; потом ты сбежал, а я радовался твоему уходу. Ты был слишком слаб для Дахора.
Хратена пробрала дрожь.
- Ты там был?
- Уже тогда я носил звание граждета. Ты меня помнишь?
И тут, глядя в глаза монаха, джьерна озарила вспышка смутного воспоминания. Он помнил этот злобный взгляд на лице высокого, безжалостного человека. Он помнил молитвы, помнил огонь. Снова услышал свои крики и вспомнил нависшее над ним лицо - на нем горели те же самые глаза.
- Ты! - задохнулся Хратен.
- Ты помнишь.
- Помню. - Джьерна охватила зябкая дрожь. - Я покинул монастырь из-за тебя. На третьем месяце моего посвящения тебя вызвали к вирну, и ты потребовал, чтобы один из монахов отдал свою жизнь для перемещения, хотя мог дойти до дворца за пятнадцать минут.
- Я требую от своих монахов абсолютного повиновения, - прошипел Дилаф. - Неожиданные проверки и наглядные примеры помогают укрепить верность остальных братьев.
Он замолчал и перевел взгляд на залив. Уже вся армада стояла на якорях, ожидая дальнейших приказов. На горизонте виднелась туча черных точек - флот вирна подходил к Теоду.
- Пошли, - приказал Дилаф, поднимаясь. - Армада не двинется с места; нас ждет успех. На сей раз ничто не остановит армию фьерденцев. Мне осталось выполнить последнюю задачу - убить короля Эвентио.
В дремлющем мозгу Раодена взорвалось видение. Он пытался не обращать на него внимания, но оно почему-то отказывалось покидать принца. Сквозь мерцающую завесу боли перед мысленным взглядом стояла и не желала пропадать простая картина.
Он смотрел на эйон Рао - большой квадрат с четырьмя кругами по углам и четырьмя линиями, которые пересекались в центре. Значение символа - дух, душа - широко использовалось не только в Эйон Дор, но и в Корати.
Паря в белой вечности, разум принца пытался отбросить, стереть очертания эойна Рао. Незначительное напоминание о прошлой жизни, его следовало забыть как можно скорее; Раоден больше не нуждался в нем. Но как бы ни старался он изгнать символ, пустое место тут же занимал ему подобный.
Элантрийские стены образовывали квадрат. Четыре внешних города, которые окружали Элантрис, в свое время были обнесены круглыми стенами, от них к вечному городу вели прямые как стрела дороги.
Доми милостивый!
Солдаты откупорили бочки, и Люкела замутило от отвращения, когда они начали поливать маслом груду тел. Трое обнаженных до пояса воинов наблюдали со стороны; они монотонно тянули какую-то песнь на чужом языке, слишком грубом для фьерденского. "Мы будем следующими", - стучало в голове у купца.
- Не смотрите, - приказал он родным и сам отвернулся, пока солдаты подготавливали элантрийцев к сожжению.
Король Эвентио остановился в отдалении, его окружал небольшой отряд почетной гвардии. При приближении Дилафа он склонил голову, монах в ответ улыбнулся, лаская пальцами спрятанный кинжал. Эвентио считал, что сдает страну на милость вирна; он не знал, что приносит свой народ в жертву.
Хратен неторопливо шагал следом за Дилафом и размышлял о необходимости и долге. Люди погибнут, но их смерть послужит высшей цели. После победы над Теодом империя Джаддета станет сильнее, вера в сердцах ее подданых окрепнет. Он сам пытался проделать то же самое в Арелоне: обратить страну ради политических мотивов. Он подкупил Телри, не заботясь о спасении души герцога. Сейчас он поступал точно так же. Что значит населенное неверными королевство по сравнению с торжеством Шу-Дерет?
Но почему на сей раз логика не помогала подавить поднимающуюся к горлу тошноту?
Дилаф держал принцессу Сарин сзади за шею; ее рот затыкал кляп. Эвентио увидел дочь и ободряюще ей улыбнулся. Король не заметил ножа в руке Дилафа.
- Я долго ждал этого момента, - прошептал монах.
Поначалу Хратен решил, что тот имеет в виду уничтожение Теода, но Дилаф не смотрел на короля. Он не отрывал взгляда от Сарин, а лезвие кинжала теперь упиралось ей в спину.
- Ты, принцесса, как заразная болезнь, - прошептал Дилаф на ухо девушке. Джьерн с трудом расслышал его слова. - До того как ты появилась в Каи, даже арелонцы ненавидели Элантрис. Из-за тебя они позабыли отвращение к поганому городу; ты связалась с нечистыми и опустилась до их уровня. Ты еще хуже их - на тебе не лежит проклятие, ты сама искала его. Поначалу я хотел убить твоего отца первым и заставить тебя смотреть, но теперь думаю, что лучше поступить наоборот. Пусть старый Эвентио увидит твою смерть, принцесса. Пусть его горе стоит перед твоими глазами, когда я отправлю тебя к Джаддету на вечные мучения.
Девушка плакала, слезы стекали по ее лицу и пропитывали кляп.
Раоден рвался наружу, к сознанию. Боль давила на него как огромная каменная стена, не давая слабины, отбрасывая назад нестерпимой мукой. Он с размаху бросился на нее, и принца омыла агония. Он медленно прорвался сквозь пеле-" ну и очнулся во внешнем мире.
Раодену хотелось закричать, и кричать не переставая. Его терзала неописуемая боль. Но вместе с болью к нему вернулось осознание собственного тела. Его полунесли, полутащили по земле. К принцу также вернулось зрение, и он понял, что перед ним переливается сиянием голубое озеро.
"Нет! - мысленно закричал он. - Не надо! Я знаю ответ!"
Внезапно Раоден вскрикнул и задергался. Галладона его движение застало врасплох, и он уронил друга.
Раоден споткнулся, потерял равновесие и свалился в озеро.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Дилаф приставил кинжал к шее принцессы, и глаза Эвентио в ужасе распахнулись.
Хратен не мог оторвать взгляда от узкой полоски крови, где кинжал впился в кожу Сарин. Он думал о Фьердене. Думал о выполненных заданиях, о людских душах, которые спас. Он думал о мальчике, рвущемся проявить силу своей веры и стать монахом. Обрести единство.
- Нет! - Вырвался крик изо рта Хратена.
Развернувшись, он с размаха ударил Дилафа по лицу.
Тот на мгновение споткнулся и в удивлении опустил кинжал. Но монах тут же оправился и с криком ярости вонзил лезвие в грудь джьерна.
Кинжал скользнул по доспеху, не оставив на закаленной стали и царапины. Дилаф потрясенно уставился на нагрудную пластину.
- Но ведь доспех парадный…
- Тебе давно следовало понять, Дилаф… - Хратен снова ударил его по лицу затянутым в доспех локтем. Укрепленные кости дахорца смягчили удар кулака, но хрустнули под напором стали. - Я ничего не делаю напоказ.
Дилаф упал, и Хратен выхватил из ножен свой меч.
- Выводи корабли, Эвентио! - прокричал он. - Фьерденская армия плывет сюда не для того, чтобы подписать договор о сдаче, они перебьют весь Теод. Поторопись, если хочешь уберечь свой народ!
- Ради Доми! - выругался король и начал выкрикивать приказы генералам. Но тут же остановился. - Моя дочь…
- Я помогу девчонке, - рявкнул джьерн. - А ты спасай королевство, дурак!
Хотя дахорцы отличались небывалой быстротой, от потрясения они оправлялись так же, как и нормальные люди. Их смятение подарило Хратену жизненно важные секунды: он перехватил поудобнее меч, толкнул Сарин в узкий переулок и встал наготове в проходе.
Вода встретила Раодена прохладными объятиями. Она была живым существом; он слышал ее мысленный зов. "Пошли, - звала она, - я подарю тебе избавление". Она ласкала его, как любящая мать, хотела избавить от боли и горя. "Пошли, - просила она. - Ты сможешь наконец отдохнуть".
"Нет, - ответил Раоден. - Еще не время".
Фьерденцы закончили поливать элантрийцев и смочили в масле факелы. Во время приготовлений Шуден не переставал двигаться, его руки выписывали сдержанные круговые узоры, не убыстряясь, как на том занятии по фехтованию. Люкела начали одолевать сомнения, что джиндосец вовсе не собирался сражаться, а всего лишь готовился к неизбежному.
И тут Шуден взорвался движением. Молодой барон ринулся вперед, кружась, как танцор. Его кулак врезался в грудь читающего молитву монаха-воина, послышался звучный хруст, а Шуден развернулся и хлестнул того ладонью по лицу. Шея демона не выдержала силы удара, голова повернулась назад, а глаза вылезли из орбит.
И за все время Шуден так и не открыл глаз. Люкел не был уверен, но ему показалось, что он что-то видел, как будто в рассветных тенях за джиндосцем следовало слабое свечение.
Выкрикнув боевой клич - скорее чтобы подбодрить себя, а не запугать врагов, - Люкел ухватил ножку стола и замахнулся на солдата. Его дубинка отскочила от шлема фьерденца, но удар получился достаточно сильным и на мгновение оглушил противника, Люкел снова размахнулся и нанес второй удар в лицо. Солдат упал, а Люкел подхватил его меч.
Теперь у него появилось оружие; вот только бы знать, что с ним делать.
На стороне дахорцев были скорость, сила и выносливость, но Хратен превосходил их упорством. Впервые за долгие годы между умом и сердцем джьерна воцарилось согласие. Его поддерживала непоколебимая убежденность - та самая, что окутывала его в день прибытия в Арелон, когда он твердо верил в то, что спасет королевство.
Пока что он сдерживал натиск, хотя и с трудом. Пусть Хратену не хватало преимуществ Дахора, но он по праву гордился славой мастера меча. Недостатки в силе и скорости он компенсировал умением и опытом. Джьерн замахнулся и вонзил меч в грудь монаха, между костяными наростами, лезвие прошло под утолщенными ребрами и проткнуло сердце. Дахорец задохнулся, начал клониться набок, и Хратен выдернул меч. Тем не менее напирающие противники заставили его отступить в переулок.
Краем уха он слышал, как Сарин разматывает кляп.
- Их слишком много! - выкрикнула девушка. - Ты не сможешь победить всех.
Она была права. К счастью, по толпе монахов прошла волна смятения, и с другой стороны до Хратена донеслись звуки битвы: в бой вступила почетная гвардия Эвентио.
- Пошли. - Сарин потянула его плечо.
Джьерн рискнул бросить взгляд на нее: принцесса указывала на приоткрытую дверь соседнего дома. Хратен кивнул, отбил выпад одного из монахов и побежал за ней.
Раоден скорее по привычке, чем по необходимости, ловя ртом воздух, вынырнул на поверхность. Галладон и Карата испуганно отскочили от воды. Принц ощущал, как по лицу стекает прохладная голубая жидкость - не вода, а что-то другое. Что-то более густое. Он не обратил на нее внимания, а постарался поскорее выбраться из озера.
- Сюл! - удивленно воскликнул Галладон.
Раоден покачал головой, не зная, что сказать. Друзья ожидали, что он растворится в озере; они не знали, что вода не заберет элантрийца, пока тот сам не попросит.
- Пошли, - хрипло выдавил он, поднимаясь.
Несмотря на энергичные действия Люкела и неистовую атаку Шудена, остальные горожане тупо стояли и смотрели на разворачивающуюся битву. Люкела зажали трое солдат, и он едва сохранял голову на плечах - в основном благодаря тому, что больше уворачивался и крутился, чем махал мечом. Когда помощь наконец подоспела, она пришла из неожиданного источника - от женщин.
Фехтовальщицы Сарин подхватили из кучи топлива палки и выстроились прзади Люкела, отражая удары с мастерством, о котором он не мог и мечтать. Их успех подкрепила неожиданность, и на секунду Люкела охватила безумная надежда, что им удастся отбиться.
Но вдруг меч монаха пронзил руку Шудена, и тот, вскрикнув от боли, упал. Как только джиндосец прервал боевой танец, развеялась его невидимая защита, и одного удара дубинкой по голове оказалось достаточно, чтобы он выбыл из битвы. Королева Эшен пала следующей, пронзенная мечом в грудь. Ее крик и вид текущей по платью крови так перепугали остальных женщин, что они побросали палки. Тут один из солдат наконец понял, что Люкел не умеет сражаться, и достал его мечом, оставив длинный порез на бедре.