* * *
Оттон Вишер явно был в ужасном настроении. Когда он увидел входящего в комнату Ловефелла, то даже не поздоровался и молча указал на стул. Не подумал он и о том, чтобы угостить гостя вином, хотя перед ним стоял наполовину опустошённый графин и кубок, наполненный кроваво-красным напитком. Вишер побарабанил ногтями по столешнице и поднял взгляд. Ловефелл понял по его глазам, что этот графин сегодня не первым гостил у него на столе.
– Чем могу служить, Оттон? – Спросил он, когда раздражающая тишина затянулась слишком надолго.
– А, конечно, конечно, ты можешь послужить нам всем, – ответил Вишер. – Для задания, о деталях которого я вскоре расскажу, мы выбрали именно тебя, веря в твои способности и надеясь, что тебе будет благоприятствовать милость Божия.
Он на секунду прервался, словно ожидая благодарности. Если так, то он должен был быть крайне разочарован.
– Покорнейше слушаю, – только и сказал Ловефелл.
– Мы получили сообщения об одной девочке, которая могла быть более чем полезна в священной миссии, которую мы проводим во славу Единого Господа и Ангелов.
"Мог бы и удержаться этого невыносимого пафоса", – подумал Ловефелл, хотя и сохранил невозмутимое выражение лица и даже вызвал на губах лёгкую улыбку, и кивнул, словно полностью соглашаясь с высказыванием собеседника.
– Эту девочку зовут Анна-Матильда Витлебен, она младшая дочь барона Лотара Витлебена. Мы должны добраться до неё как можно скорее и как можно скорее доставить в Амшилас. Все мы верим, Арнольд, что именно ты тот единственный человек, который проведёт это дело с надлежащим тщанием и которому столь важную миссию можно доверить без сомнений.
"Теперь самое время, чтобы ты сказал, в чём здесь подвох", – подумал Ловефелл. Что такого мерзкого или опасного в этой задаче? Он взглянул в худое, перепаханное морщинами лицо Вишера, который в чёрном костюме напоминал покойника, приготовленного к похоронам. Или, по крайней мере, плакальщика, который сейчас начнёт заламывать костлявые руки над открытым гробом.
– Я готов послужить нашему делу в меру своих сил, – сказал он. – И благодарен за оказанное доверие.
Вишер быстро поднял голову, будто ожидая найти на лице собеседника насмешливую улыбку или хотя бы ироничное искривление губ. Не нашёл.
– Девчонка Витлебен проживает в замке своего отца в долине Мозеля. В нескольких милях от Трира.
Арнольд Ловефелл в этот момент всё понял. Вся территория долины реки Мозель, аж до самого Рейна, пылала в огне крестьянского бунта. От армии повстанцев с трудом защитился сам Трир, они чуть не ворвались в Кобленц, но за исключением больших городов и нескольких крепостей всё находилось в руках мятежной черни. Если повстанцы захватили замок Витлебенов, то от маленькой Анны-Матильды мало что осталось. Можно было лишь надеяться, что она умерла настолько быстро, чтобы Бог избавил её от мученического венца.
– Дорога займёт минимум две недели, – сказал он. – При условии, конечно, что мне повезёт, и меня не убьют по пути ни крестьяне, ни императорские войска. Тебе не кажется, что лучше подождать, пока всё закончится? Насколько я могу судить, похоже, что до конца июля с восстанием будет покончено.
– А если нет? – Вишер сложил руки, будто собрался молиться. – А если бунт не угаснет?
Это, конечно, было вероятно. После разгрома, который понесли от бунтовщиков вельможные господа, можно было ожидать и этого. Ведь погиб же до того принц Эльсинг – муж внучки милостивого государя, и маршал ван дер Вейден, который заявлял, что мозельские холмы и долины покраснеют от крови черни. Первый был затоптан во время бегства своими же солдатами, второй, правда, поначалу сохранил жизнь, но потерял и рыцарскую славу, и доброе имя, когда после боя один из рыцарей бросил ему в лицо заячью шкурку. И ван дер Вейден погиб на дуэли, защищая свою честь с таким же успехом, с которым перед этим командовал армией. Однако теперь император лично вёл отборные войска. Тяжеловооружённых рыцарей, швейцарских пикинёров, закалённую в боях с Палатинатом бургундскую пехоту. Ба, в императорской армии хватало даже берущих огромную плату фламандских аркебузеров, и командование рассчитывало на то, что сам грохот непривычного оружия и вонь порохового дыма наполнят ужасом сердца повстанцев.
Если правитель победит, задавив восстание в течение ближайших недель, то посёлок за посёлком, городок за городком и замок за замком задушит все проявления мятежа. Он утопит край в крови, а на полях вырастут леса виселиц. Но если не одержит победы? Тогда бунт может затянуться до зимы. Что будет означать, что маленькая Анна-Матильда будет иметь такие же шансы на выживание, как цыплёнок в клетке с ошалевшими с голоду лисицами. Впрочем, скорее всего, она уже была мертва. Но, как видно, проверка этого факта стоила риска жизнью Арнольда Ловефелла. И это вышеназванному Арнольду Ловефеллу понравиться не могло.
– Чего ты от меня ждёшь? Чтобы я убедился, что девочка жива, и если да, то переправил её через половину края, охваченного восстанием?
– Именно, – сухо ответил Вишер. – Я не поручил бы тебе это задание, если бы знал, что ты с ним не справишься.
"Конечно", – подумал Ловефелл, – "хотя если я при этом погибну, то думаю, что столь плачевное событие не помешает тебе спокойно спать по ночам".
– Ты получишь не только документы из императорской канцелярии, но и письмо от Хакенкройца, подтверждающее, что ты являешься его специальным посланником, и требующее, чтобы местные отряды мятежников предоставили тебе всю возможную помощь. Оно подделано так искусно, что уверяю, сам Хакенкройц поверит, что оно вышло из-под его пера.
"О да, письма от вождя мятежников, безусловно, очень мне пригодятся, учитывая, что большинство из этого сброда подписывается крестиком, а тех, кто умеет накарябать собственные инициалы, считает подозрительными", - подумал Ловефелл.
Он прекрасно знал, как обычно выглядят провинции, охваченные бунтом. Помимо достаточно организованных и более или менее эффективно управляющихся отрядов повсюду бродят сотни людей, не подчиняющихся ничьим приказам и заботящихся только о добыче и удовлетворении жажды убийства и разрушения. На таких людей не произведёт впечатления ни документы с печатью самого Светлейшего Государя, ни письма вождя мятежников. Тут не помогут и документы, подписанные самим Христом и всеми его Апостолами... Кроме того, бумаги не спасут от стрелы или болта, пущенного из лесной чащи. А выстрелить может каждый. Бунтовщик, имперский наёмник, крестьянин, соблазнившийся видом красивого коня и одежды...
– Кто эта девочка? – Спросил он, несмотря на то, что, во-первых, думал, что получит только уклончивые пояснения, а во-вторых, собственно, и сам знал ответ.
Вишер пожал плечами, и его лицо приняло совершенно отталкивающее выражение, будто ему были отвратительны мысли, рождавшиеся у него в голове, или слова, которые он должен был произнести.
– Ты не захочешь этого знать, – только и сказал он. – Поверь мне, ты не захочешь знать.
И, услышав эти слова, Арнольд Ловефелл обеспокоился гораздо сильнее, чем тогда, когда выяснилось, что он должен отправиться в провинции, охваченные восстанием. Он решил не углубляться в эту тему, прекрасно зная, что это не принесёт желаемого результата.
– Я должен отправиться один?
– Вооружённое сопровождение только затруднило бы тебе задачу, – пояснил Вишер, и Ловефелл признал справедливость этих слов.
– Мы будем молиться за тебя, брат, – закончил встречу Вишер, подняв глаза к потолку, будто хотел взглядом пронзить каменные плиты и дотянуться до неба.
Арнольд Ловефелл склонил голову.
– Уверен, ваша молитва очень поможет мне в выполнении миссии, – сказал он торжественным тоном.
И снова даже самый проницательный наблюдатель не усмотрел бы на его лице ничего, кроме серьёзной сосредоточенности.
* * *
Теперь он смотрел на скрытую в тени девочку и спрашивал себя, по каким причинам она так важна для Монастыря. Она казалась обычным смертельно перепуганным маленьким ребёнком. Перепуганным настолько, что сидела неподвижно и оцепенело, словно превращённая в статую, на лице которой вырезаны лишь боль, страх и отчаяние. Её личико было перепачкано, но слезы прочертили в саже светлые дорожки. Ещё недавно золотые волосы теперь напоминали снопик извалянного в пыли льна, а когда-то кремовое платье выглядело словно лохмотья нищенки. Ловефелл не чувствовал в этом ребёнке силы, которая могла бы заинтересовать монахов Амшиласа и которую они могли надеяться использовать. Но он уже слишком много лет работал на Инквизиториум, чтобы не знать, что иногда даже огромная сила может быть скрыта почти идеально. А для её обнаружения служили многочисленные ритуалы, не всегда, впрочем, эффективные. Если бы души и разумы людей, наделённых силой, пылали, словно яркие факелы в тёмной комнате, то можно было бы найти их всех без малейшего труда. А поскольку этого не происходило, то именно в этом и состояла задача Арнольда Ловефелла и подобных ему людей. Инквизиторов Внутреннего Круга. Тех, чьим святым долгом было обнаружение секретов среди головоломок, покрытых тайной.
Один из пьяных крестьян развязал шнур, который поддерживал его штаны, и стоял, расставив ноги, и мочился прямо в огонь и на обгорелое тело барона. Попытался попасть струёй мочи в искажённое лицо рыцаря, а когда ему это не удалось, выругался, невнятно, но замысловато. Потом повернулся в сторону кучи дров, и его мутный взгляд упал на скорчившегося в тени ребёнка.
– А, благородная сука, – зарычал он и пошатнулся.
Инквизитор понимал, что этот момент скоро настанет, что в конце концов кто-то из этой толпы заинтересуется единственной оставшейся в живых из Витлебенов. Крестьян было семеро, но он прекрасно понимал, что эти полубессознательные с перепоя оборванцы не представляют для него проблемы. У него на боку был меч, за голенищем сапога длинный корд, а в кармане плаща мешочек с шерскеном. Проблема заключалась в другом. Во-первых, эта семёрка была не единственной в округе. Поодаль горели другие костры, а между ними всё ещё бродили мятежники. Одни искали возможности выпить, другие осматривались, не удастся ли что-нибудь украсть, третьи просто проверяли, не найдутся ли где-нибудь случайно их приятели или родственники. Во-вторых, Ловефелл только потому сидел с крестьянами, чтобы использовать их на следующий день в своих целях и заставить помочь ему в выполнении миссии. У него уже был план как заставить этих людей отвести его в достаточно безопасное место, откуда уже будет близко до расположения императорских войск. В конце концов, ему ведь хватило счастья на то, что один из этих головорезов умел читать и узнал печать и подпись Хакенкройца. В связи с этим, они относились к Ловефеллу, может, и без особого уважения, но и без враждебности, скорее с чем-то вроде заинтересованности. А если бы инквизитор их убил, пришлось бы искать следующих, которые дали бы себя так же легко убедить. Конечно, спасение Анны-Матильды было приоритетом, но он надеялся, что справится с этим при помощи искусства дипломатии, а не искусства боя. Ибо пробиваться через ряды мятежных крестьян с оружием в руках с ребёнком, переброшенным через седло, не казалось ему эффективным способом выполнения миссии
Черноволосый парень с копьём в руках поднялся на ноги.
– Пошёл вон, – сказал он.
Ловефелла поразило, как спокоен был его голос. Он, казалось, принадлежит не малолетнему щенку, а взрослому, уверенному в себе мужчине. В голосе этом не было ни страха, ни гнева. Так может говорить хозяин, обращающийся к своенравному псу, которого он пока только предупреждает, но без колебаний жестоко накажет в случае неповиновения.
– Ты кого послал? – Завёлся крестьянин и сжал руки в кулаки.
Инквизитор по одному движению мышц черноволосого понял, что произойдёт дальше. Парень ловко перечеркнул ударом его лицо, после чего тупой конец копья со всей силы врезался в промежность противника. Бунтовщик со стоном втянул воздух в лёгкие и рухнул на колени, скуля от боли. И тогда черноволосый сделал то, чего Ловефелл не ожидал. Он вонзил лезвие прямо в горло врагу так, что острие копья вышло из затылка. Мужчина упал на землю, и вокруг его головы растеклась лужа крови.
– Что там? Драка, что ли? – Инквизитор заметил, что рыжебородый безносый повстанец, тот самый, который сумел прочитать письма Хакенкройца, пытается разглядеть, что происходит. К счастью, его слепил свет костра и дым, который ветер как раз нёс прямо ему в лицо.
– Да с кем тут драться? – Спокойно ответил черноволосый. – Налакался и спит себе.
– Ну, хорошо. – Рыжебородый сел на пень и присосался к бурдюку, больше не обращая на них внимания.
Ловефелл поднялся и подошёл к мальчику. Тот обратил на него холодный оценивающий взгляд.
– И вы хотите отведать того же, благородный господин? – спросил он. Он говорил правильно, без характерного для мозельских крестьян акцента.
– Cave me domino ab amico [Сохрани меня, Господи, от друзей (лат)], – сказал инквизитор, указывая движением головы на мёртвого бунтовщика.
– Fide, sed qui, vide [Доверяй, но смотри кому (лат.)], – парировал черноволосый. Ловефелл осторожно присел рядом с ним.
– Браво, браво, как приятно слышать столь изящную латынь в подобном месте. Можешь мне сказать, что ты собираешься делать с этим ребёнком?
Парень молчал, но не потому, что не хотел отвечать. Инквизитор был уверен, что его планы не простирались дальше защиты девочки здесь и сейчас и не заходили дальше, чем до рассвета.
– Что ты им скажешь, как проснутся? – Снова движением головы он указал на труп. – Что он упал на собственное копье? Наверное, даже они не настолько глупы, чтобы поверить во что-то подобное.
– Чего вы хотите, господин?
Инквизитор решил открыть карты. По опыту он знал, что такие действия приносили ожидаемую пользу в удивительно большом количестве случаев.
– Я друг её семьи. Я послан, чтобы отвезти её в безопасное место. И я собираюсь это сделать, с твоей помощью или без неё. Если с твоей помощью, то ты получишь щедрое вознаграждение. Ну, и спасёшь свою голову, а это, наверное, тоже что-нибудь для тебя значит?
– Спасу голову, – он даже не спросил, просто повторил его слова.
– Ты же знаешь, как это закончится. – Арнольд Ловефелл понизил голос. – Самые удачливые из вас будут просто повешены. Остальные будут молить о быстрой смерти.
Черноволосый кивнул, словно соглашаясь с этими предсказаниями будущего. Но инквизитор по-прежнему не мог ничего прочесть на его бесстрастном лице.
– Почему я должен вам верить?
– А у тебя есть другой выход?
– Спросите лучше, есть ли у вас другой выход, кроме как убедить меня, – ответил парень. – Вы не убьёте меня так быстро, чтобы я не успел крикнуть.
– А этот шум, конечно, поможет тебе спасти девочку? – Усмехнулся Ловефелл. Черноволосый снова кивнул.
– Вы, определённо, правы.
Он молчал довольно долго, спокойно сидел на пятках, с копьём, опёртым на бёдра. Инквизитор, однако, был уверен, что этот покой лишь кажущийся, а парень в любой момент готов к отражению атаки.
"Его, должно быть, где-то обучали", – подумал он, – "его учили сражаться. Неужели он был рыцарским сыном?" – Ловефелл слышал о том, что иногда мятежники не убивали господских детей, а позволяли им вступить в свои ряды. Может, это казалось им забавным, а может быть, в некоторых из них просыпалось минутное милосердие к поверженному врагу? Инквизитор, как бы он ни был далёк от признания людей существами, являющими собой венец природы, по опыту знал, что иногда сострадание и милосердие прорастают даже на пропитанной кровью земле.
– Что вы собираетесь делать? – Спросил наконец черноволосый.
– Я поеду с ней в сторону Шенгена, на север. Туда, где собираются императорские войска. Этих я попробую убедить, чтобы они нас сопровождали, что я знаю купца, который хорошо заплатит за маленькую девочку. Пообещаю им долю от этой торговли, а потом... У тебя здесь есть какой-нибудь знакомец или родственник? – Спросил он, не завершив предыдущего предложения.
– Как по мне, можно их всех убить. – Парень пожал плечами. – Если вы справитесь с пятью крестьянами.
– Значит, именно так и поступим, – решил инквизитор. – А ты, если дорожишь своей шкурой, не пытайся меня предать.
На черноволосого его слова, казалось, не произвели никакого впечатления. Он только в очередной раз покивал головой.
– Лезвие одинаково легко входит в горло как простолюдину, так и благородному, – сказал он, а затем в первый раз улыбнулся. – Меня тут только этому и научили, – добавил он. – И, наверное, я хорошо запомню эту науку. Exempla trahunt [Примеры увлекают (лат.)]. – Он посмотрел на дымящееся над пламенем тело барона.
– Vestigia terrent [Следы устрашают (лат.)], – запротестовал инквизитор с улыбкой, которая даже не была наигранной, ибо он думал уже не о настоящем моменте, а о том, что произойдёт через несколько дней или недель, когда императорские войска втопчут бунт в землю.
Но, о да, это была чистая правда. Бедняки поняли, что если богатому вспороть брюхо, он тоже кричит от боли, а из живота у них вываливаются кишки, а не мешки с золотом. Убедились, что рыцари умеют на коленях молить о жизни, а у благородной дворянки между ног то же самое, что и у обычной крестьянки. И чем бы ни закончилось это восстание, они будут об этом помнить. Конечно, если вообще останется кому помнить. А Арнольд Ловефелл был уверен, что родственники перебитого рыцарства постараются, чтобы этих выживших было не слишком много.