И победоносно обвела взглядом эскадрон.
Ешка недовольно хмыкнул.
Мач попросту разинул рот. Он и вообразить не мог, что на войне мужчины домогаются женщин еще решительнее, чем в мирное время, потому что не знают, сколько им еще часов отпущено.
Гусар посмотрел на Адель с интересом.
То, что Ешка всячески подбивал под красавицу клинья, ему, разумеется, было известно. Но Ешкины амурные подвиги были как бы недостойны гусарского внимания. Зато интерес офицера, хоть и вражеской стороны, неприятно задел гусара – чего маркитантка и добивалась.
– Нас к тому времени тут уже не будет, – неожиданно сердито сказал Сергей Петрович.
– А где же мы будем? – невинно осведомилась Паризьена. – Разве мы не обретаемся в здешних лесах с неким тайным поручением? Не возглавляем местное население?
Эскадрон уставился на маркитантку – как будто не она разрабатывала план гусарского путешествия в цыганской кибитке!
Сообразив, Ешка хлопнул себя по лбу.
– Ну и дура же ты! – напустился он на Адель. – Нашла перед кем хвостом вертеть! Вот оставит он свою дурацкую записочку, а ее никто не заберет! Он и догадается, что мы к Риге подались!
Адель так улыбнулась цыгану, что Мачу прямо-таки лязг зубов почудился.
– Да если бы я его не отвлекла, он бы уже теперь обо всем догадался! – крикнула она. – С вами, господа, только бисерные кошельки низать! Если командир не может военную хитрость выдумать, приходится мне! А потом все вы еще и недовольны! Если этот дурак принял командира за лихого разведчика – то и замечательно! А вот если он сообразит, что наш маленький Серж просто-напросто никак не может унести ноги из захваченной неприятелем провинции – то довольно послать за нами дюжину тех же черных улан!..
– Будет! – яростно прервал ее Сергей Петрович. – Сделаем вот что. Когда фуражиры поедут обратно, нападем, спешим, захватим лошадей, возьмем провианта сколько надо и уйдем лесами! Селяне, я полагаю, и сами с радостью сообразят растащить остальное продовольствие! И свалят все на нас! Тогда будет видимость, что нас тут много, что мы собираемся и далее беспокоить врага наездами, что мы посланы… посланы…
И он задумался, соображая, кто из воинского начальства может послать гусарского поручика разбойничать в курляндских лесах.
– Сергей Петрович! – восторженно завопил Мач. – Как здорово!
– Спятил… – пробормотала ошарашенная Адель. Она уже поняла, что произошло. Гордый гусар не вынес ее упрека. И решил показать на деле, чего он стоит. А дело Сергей Петрович знал только одно – сабельный бой…
Глава четырнадцатая, об эскадронном знамени
Если бы в распоряжении поручика Орловского был ну не настоящий эскадрон, ну, хоть дюжина толковых ополченцев, он бы показал языкастой француженке, как умеет размещать людей в грамотно образованной засаде, с правым и левым флангом, как с саблей наголо водит их в атаку, как умеет придать бодрости звонкими командами!
Сейчас же у него, если вдуматься, имелся всего лишь один доблестный воин – Мач. Тот прямо горел нетерпением перестрелять всех на свете пруссаков. Оставалось лишь научиться палить из увесистого, тульской работы кавалерийского пистолета…
Мач еще не представлял всей сложности задачи. Пистолет был предназначен для ближнего боя, а на расстоянии в сотню шагов, да учитывая отдачу, о которой гусар его, естественно, не предупредил, парень промазал бы и по амбару.
Ешка от замысла напасть на фуражиров в восторг не пришел. Он подъехал к кибитке, всем видом давая понять – детей в обиду не даст.
Адель и вовсе растерялась. Хотя на своем боевом веку всяких сумасшедших повидала…
– Серж, ты подумай, зачем нам все это затевать? Мы-то налетим и отступим в лес, а расхлебывать кашу будут местные жители! Вот – его родственники! – она показала на Мача.
Но тот вспомнил свои неприятности последних дней.
– Так им и надо! – воскликнул парень. – Если они не хотели сражаться за свободу – пусть их пруссаки еще раз выпорют! Может, тогда они поймут, что нужно брать в руки вилы и идти воевать!
– Ты тоже с ума сошел? – напустилась на него Адель, да так яростно, как вовеки не стала бы костерить гусара.. – Это же твоих братьев пороть будут!
– А если нет другого способа заставить их воевать за свободу? – огрызнулся Мач. – Сергей Петрович! Что нужно делать? Я готов!
Поручик Орловский, стараясь не глядеть на маркитантку, расправил усы, приосанился в седле и сделал парню жест – мол, следуй за мной!
Адель махнула рукой.
Ешка ждал от нее еще каких-то слов и поступков, но она молча отъехала к цыганской кибитке и оттуда, сопя и пофыркивая, стала наблюдать.
А было-таки на что посмотреть, когда гусар, спешившись, лазил с Мачем по кустам, отыскивая подходящие огневые позиции. Вся прелесть заключалась в их несокрушимой серьезности.
Они отыскали такое место на склоне, откуда просматривался поворот дороги, и до того Сергею Петровичу вдруг понадобился именно этот поворот, что он с Мача семь потов согнал, заставив ломать ветки и делать целое укрытие для коней.
Потом они, гусар и его пылкий помощник, зарядили все имевшиеся в наличии пистолеты и сели в засаду.
Наблюдать за ними сперва было – одно удовольствие.
Адель и Ешка со смеху покатывались – и действительно, никто ведь не знал, далеко ли направились фуражиры, этой ли дорогой будут возвращаться. Сергей Петрович уловил доносившийся из лесной глубинки смех – от чего упрямства у гусара только прибавилось. Он сидел в седле, судорожно вытянувшись в струнку, и лишь крутил длинный ус. Ему теперь непременно нужно было вытворить что-то этакое, боевое, отчаянное!
Поручик Орловский, разумеется, нюхнул в своей жизни пороха, но он видел, что и Адели этого удовольствия досталось немало. Самолюбие не позволяло ему оказаться менее лихим воякой, чем побывавшая в Испании маркитантка, к тому же, не он ее, а она его отбила у черных улан. А гусарское самолюбие – штука опасная.
Проторчали Сергей Петрович с Мачем в дурацкой засаде часа этак четыре.
И доводы рассудка на них уже не действовали.
– Шлея под хвост попала, – весьма неуважительно определил ситуацию Ешка. – Ждут, пока у совы хвост расцветет. Послушай, да ну их! Поедем! У меня дети некормленные… Досидимся тут до неприятностей!
– Их нельзя оставлять, – со вздохом отвечала Адель. – Они же – хуже твоих детей…
На сей раз любовь дала маркитантке глупый совет. Ехать дальше не то что имело смысл – было просто необходимо!
Увидев, что некому больше смотреть на воинские подвиги, Сергей Петрович очень бы обиделся, рассердился, покинул бы боевой пост и с чистым сердцем отправился догонять Адель, Ешку и кибитку. Он выругал бы беглецов – и напрочь забыл о фуражирах, увлеченный дальнейшими дорожными приключениями. А Мач, при всей страсти к свободе, не стал бы в одиночку торчать в кустах на склоне.
Но в Адели некстати и не вовремя проснулась курица-наседка, желающая непременно оберегать родимых и любимых цыплят, даже если главный цыпленок – тридцати лет от роду и с седыми висками.
С фуражирами же вышло вот что. Они доехали до усадьбы соседнего помещика, где возглавлявший их капрал велел вызвать старосту и сообщил, сколько и чего причитается забрать. Немного взяли из помещичьей клети, за прочим неторопливо поехали по дворам. И в каждом дворе, указанном старостой, велели хозяину запрягать лошадь, чтобы сам же он реквизированную у него муку и крупу, сено и даже солому довез до расположения французской армии.
Понемногу образовался целый обоз из трех телег, принадлежавших фуражирам (это были повозки для палаток), и девяти крестьянских. Еще к телегам привязали скотину – овец и телят. И двинулись в обратный путь.
Впереди ехали всадники, весело переговариваясь и даже пытаясь петь – недаром же староста, всячески спасая помещичье и свое личное добро, угостил их хмельным темным пивом.
Сзади, так и норовя отстать, тащились телеги.
И выползла эта процессия из-за холма, и оказалась в поле зрения гусара, когда и он, и Мач совсем уж ошалели от долгого ожидания.
Адель и Ешка даже позабыли о гусарской придури, они разбили-таки бивак на вершине холма и послали детей пошарить по кустам, набрать грибов, а луковица, кусочек сала и сковородка в Ешкином хозяйстве были.
И цыганята весело замельтешили в лесу, перекликаясь, затевая игры, а Ешка заранее крошил луковицу, а маркитантка пыталась разглядеть небо сквозь старую сковородку – и действительно, светилась на черном днище подозрительная точка… Но тут грянули два выстрела! И еще два!
Вооруженная сковородкой Адель побежала на шум – и увидела, как из-за веточного занавеса галопом несутся вниз по откосу Сергей Петрович и Мач, вопя и стреляя на скаку.
План гусара, в сущности неглупый, будь у него еще пяток бойцов, к сожалению, удался.
Он своими двумя выстрелами сшиб наземь двух фуражиров, замыкавших компанию всадников. Прочих пятерых испуганные кони унесли вперед. Выстрелы Мача произвели разве что шумовой эффект. И оба лихих бойца выскочили на дорогу как раз между телегами и всадниками.
Третий выстрел гусара, сделанный на скаку, тоже достиг цели, но всего лишь подбил противника, не выкинув его из седла. Зато третий выстрел Мача угодил в упряжную лошадь.
Сергей Петрович разделил противника на две неравные группы, не позволив конным сопровождающим укрыться за телегами и палить по нему оттуда. И это было хорошо. Но он никак не позаботился о том, чтобы помешать им удрать. И это было плохо.
Конечно, он налетел вихрем, он обнажил саблю, он заорал, нанося великолепный удар: "Вот те раз, а другой бабушка даст!", он скинул наземь одного противника, другого и третьего, он и на четвертого замахнулся, но тут пятый, схватившись с Мачем, так стал теснить неумеху, что пришлось спешить на выручку. Звон и скрежет сабель стояли над дорогой, ругань гремела, конские копыта выбивали бешеные дроби, тележные колеса скрипели так, что у непривычного человека челюсти бы свело. Это возницы девяти крестьянских телег, мгновенно воспрянув духом, стали разворачивать коней, торопясь подальше от побоища.
Напрасно завопил им вслед Мач, чтобы остановились, рассчитывая, что они поделятся с освободителями съестным! Они улепетывали, спасая свое имущество, так, будто гнался за ними сам нечистый. Овцы и телята, непривычные к таким скачкам, тоже неслись бок о бок с хозяйскими телегами. И тоже вносили свою ноту в общую симфонию схватки.
Пока Сергей Петрович выручал Мача, один из невредимых всадников помог сесть на лошадь раненому и они под шумок ускакали.
Мач, как человек хозяйственный, бросился разоружать подстреленных фуражиров. Сергей Петрович взял у него пистолет и нацелил на спешенных пруссаков. Вид у него был – хоть конную статую лепи! И он, усмехаясь, поглядывал в ту сторону, откуда наверняка следила за молниеносным побоищем Адель.
В тех трех повозках, которые шли первыми, было совсем не то продовольствие, на которое рассчитывал эскадрон. Фуражиры хотели поберечь полковых лошадей и нагрузили на первые повозки сено с соломой.
К той печальной минуте, когда возчики под пистолетным дулом выдали Мачу эту военную тайну, и подбежала вооруженная сковородкой Адель.
– А вот и добыча! – приветствовал ее Сергей Петрович, донельзя довольный своим успехом. Сверкнули в гордой молниеносной улыбке белейшие зубы, прозвучал короткий победный смешок.
– Сам ты сейчас станешь добычей! – рявкнула Адель. – Двое-то ушли! Они сейчас весь корпус приведут!
С тем и шлепнула Аржана сковородкой по крупу.
Конь отскочил, но Сергей Петрович удержал его на месте.
– Догоняй их, догоняй, пока не поздно! – завопила Адель, и тут уж Аржан был стукнут основательно.
– За мной! – крикнул Сергей Петрович, чтобы соблюсти командирский гонор.
Мач, чей конь успел от сковородки шарахнуться, чуть не растерял стремена, но поскакал следом за гусаром.
Адель со сковородкой осталась с возчиками и ранеными.
– Ну что, влипли, ребятишки? – сочувственно спросила она.
Сбившиеся в кучку пруссаки посмотрели на маркитантку весьма настороженно.
– Чтоб они все передохли… – проворчал самый старший возчик. – И Бонапарт, и наш Вильгельм, и русский Александр… Надоели!..
– Вы что с нами делать будете? – спросил другой.
Все трое возчиков были безоружны, у раненых сабли, пистолеты и карабин отнял Мач, положив аккуратную кучку на обочину, а в руках у маркитантки, стоявшей довольно близко от этой кучки, все-таки была большая сковородка. Никому не хотелось под нее угодить. И неизвестно было, кто наблюдает за дорогой из леса. Ведь вряд ли женщина рискнула бы остаться наедине с компанией врагов, вооруженная таким странным образом. Потому-то возчики, трое крепких мужчин, а также раненые вели себя вполне миролюбиво, хотя и расстроились.
– Не в плен же вас брать… – подумав, сказала Адель. Действительно, только обоза с пленными эскадрону сейчас и недоставало.
– Можно бы и в плен, – переглянувшись с товарищами по несчастью, сказал самый молодой возчик.
– Да я бы и рада…
Маркитантка развела руками.
И она все понимала, и мужчины все поняли.
Уж больно много лет длилась никому не нужная война…
– Разворачивайте-ка телеги, – подумав, велела она. – Отъедете с милю, подождите часок-другой – и езжайте в расположение своего полка. А нас тут уже не будет.
Она показала туда, где дорога делала поворот.
Сама же маркитантка и помогла раненым забраться на телеги. Но стоило им скрыться за этим поворотом, как вдали показались два всадника. Это были гусар и Мач.
– Вот ведь лихорадка вавилонская! – воскликнул, соскакивая с Аржана, расстроенный Сергей Петрович. – Ушли!
– И нам надо уходить! – торопливо, чтобы не встал вопрос о трофейных телегах и раненых, сказала Адель. – Только не хватало, чтобы нас тут взяли! А людей за нами много пошлют! Они ведь решат, что тут целый отряд прячется, как в испанских горах…
– Вот и замечательно, что решат! – обрадовался гусар. – Мы же этого и хотели! Они тут за отрядом гоняться будут, а мы тем временем…
И замолк. Уж очень ему не хотелось ехать в Ригу.
– А где телеги? – совершенно некстати спросил Мач.
– И впрямь! – удивился Сергей Петрович. Азарт погони малость ослепил его и подействовал на память.
– Уехали, – спокойно отвечала Адель. – А вы бы хотели, чтобы они торчали тут до скончания веков? И чтобы эти колбасники поняли, сколько нас на самом деле? Ладно, глупость сделана, теперь нужно убираться.
– Но!.. – начал было возмущаться гусар, и тут маркитантка всерьез замахнулась на него.
– Если ты сию же минуту не уберешься с дороги, мой маленький Серж, я выбью тебе мозги этой самой сковородкой, – без тени улыбки сказала она. – Ты что, все еще не понимаешь, что натворил?!. В лес! И уходить немедленно! Мач!
Адель думала, будто парень понял, что она имела в виду, позвав его. Но, когда она поставила ногу в кавалерийском сапожке на его торчащую из стремени ступню, когда ухватилась за седло, он от рывка потерял равновесие и едва не слетел с коня, да еще вместе с маркитанткой.
Ругнув Мача по-свойски, маркитантка все же утвердилась на конском крупе.
И тут Сергей Петрович сообразил, куда девались телеги.
– Вперед они проскочить не могли… – глубокомысленно пробормотал гусар. – Значит, они вернулись назад… А раненые где? Тут же был целый полк раненых!
Адель прямо застонала.
– За мной! – весело крикнул поручик Орловский, поднимая Аржана в галоп.
– Ко мне! – завопила и Адель, крепко обхватив сзади Мача, чтобы не свалиться. Она звала Ешку, потому что больше позвать на помощь было некого.
– За мной! – повторил гусар, не оборачиваясь. Голубой выгоревший ментик плескался у него за плечом, как веселое крыло, но Адели было не до романтики.
– Да на кой тебе эти пленные?! – воззвала она к рассудку командира. – Лишние рты! Ты подумай хорошенько, мой маленький Серж!..
Но рассудок у гусара именно сейчас уступил место азарту.
Поняв это, Адель сунула в рот два пальца и свистнула.
Первым из лесу появился Ешка на вороном жеребце, а за ним – Фортуна. Кобылка с болтающимися поводьями, с развевающимися стременами нагнала хозяйку и пошла бок о бок с той баварской трофейной лошадью, которая досталась Мачу.
– Дорогу ему заступи! – крикнула Адель Ешке.
Хотя Аржан и был отличным донским конем, но породистый вороной, которого Ешка и впрямь, надо думать, увел у какого-то генерала, на любом расстоянии обошел бы его запросто. Цыган отлично это знал – и потому позволил себе задержаться над кучкой оружия. Высвободив левую ногу из стремени, зацепив носок сапога за седельную луку, он свесился с коня вправо настолько, что смог вытянуть из кучи саблю. При этом лохматые полы кафтана свесились вниз, так что верхняя половина Ешкиного туловища вместе с головой оказалась как бы в дырявой юбке. Выпутавшись, он вскарабкался в седло и тогда уж поскакал догонять ошалевшего от азарта командира.
Как Адель выкидывала из седла не желавшего придержать лошадь Мача, чтобы пересесть на Фортуну, как Ешка выплясывал на жеребце перед возмущенным гусаром, как Адель громоздила доводы рассудка, и как они, вперемешку с Ешкиными цыганскими присловьями, все же образумили Сергея Петровича – словесному описанию не поддается, потому что было все это на редкость бестолково, и много было сделано ненужных телодвижений, и еще больше прозвучало ненужных и нелепых слов. Но эскадрону, видать, суждено было в самую неподходящую минуту затевать бесполезные прения о сущей ерунде.
Кончилось же словесное побоище тем, что явился на поле боя еще один собеседник.
Сперва он возник вдали на дороге в виде пыльного облака и шума не производил. Потом дал знать о себе копытным стуком. И через минуту стало ясно, что очень хочет по душам поговорить с эскадроном прусский конный отряд, который привели-таки фуражиры.
Они же показали, где именно разыгралось сражение.
И дюжина всадников, преисполненных ярости и злости, устремилась вверх по склону и в лес, откуда, по описанию потерпевших, обрушились на них то ли восемь, то ли десять противников, причем человек шесть были в голубых гусарских мундирах, а прочие одеты местными жителями.
Это были, к счастью, не черные уланы, которые могли бы по описанию опознать пропавшего из плена гусара, а какие-то другие кавалерийские части. И Сергей Петрович пустился было выяснять их принадлежность, щеголяя всякими военными словечками, но Адель и Ешка шикнули на него без всякого почтения.
– Дети!.. – только и сказала Адель.
– Дети!.. – повторил цыган.
Эскадрон вовремя успел спрятаться на опушке и наблюдал за маневрами врага.
Враг же, видимо, просто решил идти по следу, пока не догонит разбойную шайку русских гусар и местных бунтовщиков.
И первым делом они обнаружили бы кибитку.
Стараясь производить как можно меньше шума, эскадрон гуськом двинулся наперерез. Давать бой врагу было бы нелепо – но Ешка мог бы, прокравшись, найти детей и наврать пруссакам чего-нибудь близкого к истине. Или поступил бы по обстоятельствам.