* * *
Но вот вернулись и силы, и достаточная ясность сознания. Первым делом Люгер подумал, что, сам того не желая, проник в тайну бессмертия мокши. В их власти было сделать почти неуязвимыми и захваченные ими бренные тела…
Он медленно двинулся вдоль выложенных в ряд пыточных орудий, на многих из которых осталась его кровь. Он выбирал себе оружие. И без труда нашел то, что искал, – нож с длинным заостренным клинком.
Люгер нанес несколько ударов воображаемому противнику, убеждаясь в том, что обе руки слушаются его одинаково хорошо. Даже в царившей здесь полной темноте он чувствовал себя довольно уверенно. Он поневоле запомнил на всю жизнь очертания камеры, каждый выступ на пыточном столе, к которому его привязывали, каждую зазубрину на орудиях страшного ремесла и каждую из улыбок своего мучителя. Теперь он жаждал его смерти, испытывая нечестивое истинное наслаждение от предвкушения убийства, и мечтал лишь об одном – выпустить кишки человеку, заставившему его выть от отчаяния…
Потом он снова лег, сдерживая дрожь возбуждения. Конечно, скрыть то, что он снова цел и, значит, опасен, было невозможно, но Стервятник рассчитывал напасть внезапно.
Он лежал на грязном полу мрачного застенка, воздух в котором был пропитан запахами крови и горелого мяса. Он поджидал первого, кто отворит дверь. И поскольку Люгер хотел прожить подольше, он молился, чтобы этим человеком оказался пыточных дел мастер.
Глава двадцатая
РАЗДЕЛЕНИЕ
Наконец за дверью раздались шаги, а потом и скрежет ключа, проворачиваемого в замке. Люгер сжался в тугой комок. Дверь начала открываться. Трепетные отсветы заплясали на стенах – Стервятник видел это ОБОИМИ глазами из-под полуопущенных век. Тот, кто входил в камеру с горящей свечой, на свою беду был один.
Люгер напал не сразу. Некоторое время он притворялся мертвым. Человек Блуденса, которому было предназначено стать первой жертвой, медленно приближался. Он наверняка не видел ножа, однако мог заметить, что узник обладает явным избытком конечностей. Не дожидаясь, пока тюремщик опомнится и поднимет тревогу, Люгер вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с пытавшим его уродцем.
За какое-нибудь мгновение он успел увидеть растерянность и ужас в зрачках этого мерзавца. Палач же действительно был поражен и уничтожен, когда перед ним предстал тот, кого он имел все основания считать мертвецом. Голый Стервятник, освещенный неверным пламенем свечи, с ножом в руке и хищным оскалом на лице выглядел как демон мщения, явившийся из потусторонней бездны. От него и пахло смертью. В его серо-стальных, глубоко посаженных глазах читалось нечто более страшное, чем ненависть…
Даже существам, давно потерянным для мира, ведомы потрясения, пробуждающие в них остатки человеческого. В груди уродца едва не разорвалось его черное сердце, когда он встретился взглядом со своей недавней жертвой. У него отвалилась челюсть, а трясущиеся губы выдали сильнейший испуг. Однако это не помешало негодяю бросить свечу в лицо Стервятнику, после чего он рванулся к выходу из камеры.
Люгер был готов и к такому обороту событий. Он легко отбил свечу, которая рассыпала искры перед тем как погаснуть, и не замедлил движений в наступившей темноте. Охваченный паникой уродец врезался в железную дверь и жалобно заскулил. Теперь любая секунда могла стать для него последней. Беспощадный убийца дышал во мраке, будто дикий зверь. Нож рассекал воздух – нож в руке, точное подобие которой несколько часов назад было брошено на съедение герцогским псам…
Уродец не успел ни позвать на помощь, ни хотя бы закричать. Твердая, как камень, ладонь запечатала ему рот и нос, заодно крепко стукнув затылком об дверь. Люгер лишь слегка придушил его. А затем, ощущая всю полноту жизни оттого, что месть наконец свершается, Стервятник глубоко вонзил нож в брюхо палача и рванул клинок вверх, распарывая живот до самой груди.
Слот обнаружил в себе силу, о которой прежде не подозревал. Рана раскрывалась, превращаясь из разреза в чечевицеобразную дыру, будто кто-то изнутри раздвигал ее края. В ноздри ударил тошнотворный запах – из распоротого живота вывалился клубок порванных кишок. Уродец зашатался и начал оседать. Люгер выдернул окровавленный нож и провел острием вокруг шеи палача, словно обрезая последние нити его никчемной жизни.
И тут Стервятник ощутил в себе какое-то изменение. После мгновенного помутнения рассудка он был вынужден снова подчиниться мокши, смириться с его присутствием, становившимся все более болезненным. Чем сильнее он сопротивлялся, тем вернее проигрывал очередную схватку. Казалось, мозг пропитала густая липкая жидкость, в которой вязли мысли и намерения. В ней растворилась даже злоба.
Зато теперь он видел то, что происходило в полной темноте. Движения Стервятника сделались замедленными и давались ему с огромным трудом. Он почувствовал себя мухой, запутавшейся в паутине. Иное существо трепетало в нем, словно пробиваясь к свету воплощения…
Но вот, подобно последнему лучу заходящего солнца, в его голове вспыхнула спасительная догадка: мокши хотел занять тело палача. Пока Слот не понимал этого, его сопротивление было столь же нелепым и губительным, как жалкие уловки пленника, который сам отрезал себе пути к свободе.
Люгер оттолкнул от себя палача, и тот упал на спину; между ног плюхнулись вывалившиеся кишки. Нельзя было терять ни минуты, но совершить ритуал мог только сам мокши. Теперь Стервятник по крайней мере не мешал ему в этом.
Мокши заставил его склониться над палачом – похоже, хотел убедился в том, что уродец испустил дух. В мертвых неподвижных глазах была пустота. На лице застыло выражение предсмертной боли. Кровь сочилась из раны на шее, образуя темный воротник. Руки со скрюченными пальцами напоминали лапки дохлой птицы. От мертвеца исходило такое зловоние, что у Слота закружилась голова, а во рту появился привкус желчи. Но Стервятник уже не принадлежал себе.
Принуждаемый неодолимой внутренней силой, он улегся рядом со своей жертвой, каждой клеткой кожи осязая ее липкое от крови и пота, теплое и податливое, как рыхлая земля, тело. Спазмы нестерпимого отвращения душили Люгера, но мокши заставил его тесно обнять мертвеца, а губы будто сами собой сложились для кошмарного поцелуя.
Его обдало омерзительным смрадом из раскрытого рта трупа, однако все человеческое в Стервятнике было подавлено, и ничто не могло остановить мокши, стремившегося к новому Переселению. Затвердевший язык коснулся гнилых зубов. Невыносимая близость, почти слияние…
Словно погрузившись в какой-то мучительный полусон, Люгер ощутил, что внутри него бродят ледяные вихри, замораживая в жилах кровь. Пытка продолжалась – на этот раз невидимый и недосягаемый палач терзал его потроха… Потом что-то расперло Стервятнику глотку, будто в ней застряла кость, и на некоторое время он потерял способность дышать. Адская боль пронзила голову. Наконец что-то похожее на черный жидкий лед прорвало плотину в горле и хлынуло из Люгера, переливаясь в мертвеца. Тот содрогнулся всем телом, а затем его веки шевельнулись…
И снова мокши проделывал то, что казалось невозможным. Слот почувствовал, как под ним оживает гора дохлого мяса. Это было все равно что услышать шепот, доносящийся из каменной статуи, или увидеть лицо, вылепленное из сгустившегося тлена. Зато теперь чуждая жизнь оставила его в покое, отпустила, и Стервятник в буквальном смысле пришел в себя. Осознав случившееся, он поспешно откатился в сторону и обнаружил, что все еще сжимает в руке нож.
С непривычки он ощущал непередаваемую рыхлость внутри, как будто превратился в набитое тряпьем чучело. Он перестал что-либо видеть и ощупывал одной рукой другую. Он помнил боль, которую испытывал, когда ему вырывали щипцами ногти, но сейчас ногти были на месте, а вокруг исчезнувших ран появились участки гладкой кожи.
Тем временем где-то поблизости происходило то, о чем Люгер мог только догадываться. Бывший мертвец сел, согнувшись в поясе, как деревянная кукла. Его зрачки беспорядочно двигались, вдобавок он медленно поворачивал голову из стороны в сторону, словно изучая камеру. Затем поднес к лицу свои руки. Пальцы все еще были скрючены, и он с усилием распрямил их. При этом раздавался хруст, похожий на звук, с которым лопается яичная скорлупа…
Сейчас Люгер отдал бы многое за глоток вина, а еще больше – за полную чашу. У него в глотке так пересохло, что казалось, с воздухом он вдыхает песок, царапающий внутренности. Сердце бешено колотилось в груди, тем не менее его конечности все еще были холодными, как у остывшего мертвеца.
И будто выздоравливая после тяжелой болезни, он чувствовал, как рассеивается пелена, затуманившая разум, и постепенно проясняется память. Тяжесть свободы, от которой он давно отвык, обрушилась на него. Он пережил слияние с мокши, затем разделение, исход этого демона, но одновременно с невероятным облегчением испытывал почти детскую незащищенность, как будто лишился сильного тайного союзника, способного на то, на что не было способно ни одно другое существо. Удивительная прозрачность мыслей и ощущений казалась таковой лишь по сравнению с недавним прошлым. Закрыв глаза, он парил в беспредельной сияющей голубизне, однако пока длился полет, в нем успела зародиться тревога. Разве могла закончиться чем-то хорошим эта эйфория освобождения?..
Она закончилась возвращением страдания и боли, забившейся в его измученном теле. Голод, жажда, зуд, жжение, ломота в костях – все, о чем он и думать забыл, вдруг напомнило о себе. Болели даже отросшие рука и нога, но как-то по особенному, будто причина такой боли была неведома Слоту. Язык с трудом ворочался во рту, полном зубов.
Он привыкал быть самим собой, а тем временем мокши неловкими движениями пытался сгрести кишки, вываливавшиеся из его распоротого живота. Наконец он попросту оторвал их от себя и отбросил в сторону за ненадобностью. Потом встал, зияя отвратительной пустотой под грудью, которая сделала его похожим на выпотрошенную свиную тушу, и, неуверенно ступая, направился к Стервятнику.
Люгер услышал шаги и почуял запах. Стараясь подавить свой страх, он внушал себе, что мертвец – это уже не злобный полубезумный уродец, а только новое временное пристанище для мокши, которого Слот мог даже считать своим невольным спасителем, но долгие часы пыток и пережитый кошмар Переселения невозможно было сразу вытравить из памяти. Он выставил перед собой нож, однако мертвец всего лишь склонился над ним, и голос, раздавшийся из зловонной глотки, не очень внятно приказал:
– Вставай!
Скорее всего, мокши решил, что сейчас совершенно излишне прибегать к человеческой мимике, и не двигал губами. К тому же говорил он с присвистом, причиной чего могла быть лишняя дыра в горле.
Люгер повиновался. Предстоящий побег уже целиком поглотил его мысли. Все, чего он теперь хотел, это выбраться из подземелья и оказаться под открытым небом. Он надеялся, что после разделения к нему вернется и подавленная мокши способность к Превращениям. Впрочем, он, как всегда, был готов и к худшему.
– Одень меня! – Мокши отдал следующий приказ, и Стервятник мгновенно сообразил, в чем состоит план, и оценил его несомненные достоинства.
Как сумел, он задрапировал клочьями рясы выпотрошенный живот палача и вытер с его лица следы крови. Трудность заключалась в том, что приходилось действовать на ощупь. Самому Люгеру не во что было одеться, но одежда могла стать помехой, если бы вдруг возникла необходимость в быстром Превращении.
И все же, оставаясь голым, он чувствовал себя более чем неуютно. Нож был неплох против безоружного, однако у людей Блуденса наверняка хватало мечей и арбалетов.
И вот двое покинули камеру пыток: впереди шел Люгер, держа руки за спиной и изображая связанного, а за ним тяжелой неуклюжей походкой двигался мокши, облаченный в мертвую плоть, которая еще недавно принадлежала одному из верных слуг герцога Блуденса.
Глава двадцать первая
ПОБЕГ
Им весьма пригодилась связка ключей, висевшая на поясе у палача; с помощью одного из них Люгер отворил дверь, которая отделяла часть подвала, где находились камеры смертников, от остального подземелья. Похоже, таскать труп, как живое тело, было нелегким занятием даже для мокши – во всяком случае, нижними конечностями он поначалу владел довольно плохо, а хуже всего ему удавалась тонкая работа пальцев. А вот Стервятник, к своей немалой радости, выяснил, оказавшись в освещенном месте, что оба его глаза видят одинаково хорошо.
За следующей дверью располагалось помещение для стражников, и при появлении голого Стервятника на него уставились трое солдат, развлекавшиеся игрой в кости.
– Герцог приказал привести его, когда он заговорит, – просипел мокши. Голос прозвучал неестественно, но Люгер и сам вряд ли заподозрил бы подмену, если бы не стал свидетелем недавнего Переселения. И даже больше чем свидетелем…
– А он неплохо выглядит. С тем, что был до него, ты обращался не так бережно, – сказал один из солдат.
– У него целы руки и ноги – и уже развязался язык? – насмешливо бросил другой, возвращаясь к костям и оловяной кружке.
– У него больше нет языка. Такое иногда случается и с теми, кто не умеет держать его за зубами, – с нескрываемой угрозой произнес мокши, повернув голову к игрокам. Затем грубо толкнул Стервятника. – А с этим герцог пожелал заняться каллиграфией.
Безобразная рожа палача в сочетании с его зловещей репутацией и теперь уже неподдельно мертвым взглядом сделали свое дело – солдатам вдруг стало не до шуток. Всем было известно, что кое-кто из подданных герцога действительно оказывается порой вместо залов для пиршеств в камере пыток.
Боясь спугнуть удачу, Люгер прошел мимо стражников, и стук собственного сердца казался ему слишком громким. То, что палач, крайне редко покидавший подземелье, получил приказ лично доставить пленника к самому герцогу, выглядело по меньшей мере странно, и только тупость или беспечность солдат позволила подозрительной парочке осуществить свои тайные намерения. Однако везение могло закончиться в любую минуту…
Мокши тяжело взобрался вслед за Люгером по крутой лестнице. Осталась позади еще одна дверь, и теперь лишь длинный наклонный коридор, освещенный факелами, отделял беглецов от верхних помещений замка. Здесь они встретили еще двоих стражников, которые осклабились при виде голого узника. Один из них замахнулся, словно намереваясь ткнуть Люгера пониже живота, и Слот едва сдержался, чтобы не полоснуть ножом по самодовольной роже. Как оказалось, это была шутка. Солдаты заржали, а мокши снова толкнул Стервятника в спину. Хорошо, что стражникам не пришло в голову проверить, крепко ли связаны у пленника руки.
Из коридора беглецы попали под каменные своды галереи, тянувшейся по краю внутреннего двора. Люгер испытал легкое головокружение, когда наконец вдохнул полной грудью свежий холодный воздух, вкус которого успел позабыть за время заточения. Маленький кусочек тусклого и серого зимнего неба показался ему прекраснейшим зрелищем на свете. Поеживаясь от холода, он уже присматривал место, откуда могла бы взлететь птица размером со стервятника, которой требовалась для разбега площадка длиной в несколько человеческих шагов…
И, как это часто бывает, судьба едва не подстерегла его в тот момент, когда все худшее, казалось, осталось позади. На плечо мокши легла тяжелая рука в усеянной шипами рукавице, и грубый голос рявкнул:
– Эй! Куда ты ведешь это чучело?
Люгер быстро обернулся, готовый биться до последнего и использовать любую лазейку для побега.
За спиной мокши стоял человек в легких доспехах, отделанных с претензией на роскошь, вооруженный мечом и кинжалом. Краем глаза Слот увидел неприметную дверь в стене галереи, откуда, должно быть, и появился незнакомец. Самоуверенный вид и манера выражаться свидетельствовали о том, что они имели дело с мелкопоместным дворянином – из тех, которые нанимались офицерами на службу к герцогу и предпочитали непредсказуемую и опасную воинскую карьеру скуке однообразной деревенской жизни.
В отличие от Стервятника мокши поворачивался медленно. Не произнося ни слова в ответ, он остановил на незнакомце свой невидящий взгляд. Но дворянин не слишком быстро соображал, и это его не пробрало. Зато он увидел нечто такое, от чего у него отвалилась челюсть. Порыв ветра приподнял распоротую рясу палача – под клочьями ткани зияло опустевшее вместилище кишок. А кровь, стекавшая по ногам палача, уже собиралась в небольшую лужицу…
С некоторым опозданием офицер все же схватился за рукоять меча, но не успел извлечь клинок из ножен. Люгер опередил его на мгновение. Воспользовавшись замешательством противника, он рванулся к нему и вонзил нож в одно из немногих незащищенных мест под самым подбородком.
Но рана оказалась не смертельной, и Стервятнику пришлось испытать на себе звериную силу незнакомца. Кулак, обтянутый перчаткой с шипами, врезался ему в солнечное сплетение, будто раскаленный молот. На какое-то время Люгер выбыл из игры и сложился пополам, тщетно пытаясь вдохнуть и ожидая завершающего удара, который не сумел бы отразить…
Однако удара не последовало. Слот с трудом разогнулся, удивляясь тому, что все еще жив. Увидел проколы у себя под грудью, кровоточившие при каждом выдохе, словно маленькие блюющие рты с окровавленными губами. Шатаясь, сделал пару шагов и прислонился к стене галереи.
Тем временем мокши уже приканчивал офицера, вцепившись одной рукой ему в лицо, а в другой сжимая потерянный Люгером нож, которым орудовал со знанием дела. Очевидно, обитатель Леса Ведьм, когда возникла острая необходимость, быстро освоился со своим новым телом, даром что оно было инертным и мертвым. Слот увидел странную вещь: пальцы на руках палача удлинились более чем вдвое; теперь они охватывали голову офицера, словно щупальца осьминога. Его рот оказался надежно запечатан ладонью, и он умер, так и не сумев издать ни звука.
Однако беглецам все же не удалось уйти незамеченными. Через двор к ним спешили хорошо вооруженные солдаты, кто-то из слуг поднял тревогу. Люди Блуденса не на шутку всполошились, словно замку грозила осада. В дальнем конце галереи появились пятеро арбалетчиков.
Люгер едва не упустил удобный момент. Ему понадобились лишние мгновения и усилия, чтобы начать темную прелюдию к Превращению. Он сделал несколько шагов, пытаясь укрыться от арбалетчиков за четырехгранными колоннами, поддерживавшими своды галереи, и в который уже раз испытал то, для чего в человеческом языке не хватало слов.
Вначале исчезли запахи и звуки, затем ему изменило зрение, и он перестал ощущать собственное тело. Некая сущность еще пребывала доли секунды в неописуемом месте вне света и тьмы. Наконец исчезло и само время…
* * *
Мокши сбросил с себя рясу, и всем стало видно, что представляет собой выпотрошенное тело уродца. В его облике появилось вдобавок нечто звериное: на пальцах выросли когти, которыми он срывал одежду с убитого им офицера. Солдаты герцога уже были от него в двух десятках шагов. Но что значил тусклый блеск их обнаженных мечей для того, кто и так уже был мертв…