Старшая йор-падда шла впереди и не слушала лепета сестры. Лицо воительницы перечеркивал волнистый багровый шрам, из-за чего казалось, что она улыбается. Но достаточно было заглянуть ей в глаза - черные, бездонные, как высохшие колодцы на границе Мертвых Песков, - чтобы понять свою ошибку. Иллеар не сомневался: эта женщина убивала, и не раз. И не только джиэммонов да разбойников.
К счастью служанки, та спорила не с "улыбчивой", но с двумя другими, что выглядели помоложе и не так пугающе. Выглядели. Но Иллеар-то знал, кто такая Ламбэри Безжалостная. И если бы случай свел их на поле боя, шулдар предпочел бы скрестить клинки со шрамоносной, а не с этой вот, чей голос вкрадчив и мягок, чьи движения плавны, а взгляд напоминает взгляд барханного кота. Ламбэри Безжалостная верховодит своим отрядом всего-то лет пять, но слава ее докатилась до стен Бахрайда и Айд-Кахирры, ее именем матери пугают непослушных детишек, а новобранцы, которым выпало служить на Восточной Стене, в полуночных жарких снах мечтают о ее объятиях.
Иллеар встречался с Ламбэри лишь однажды, года четыре назад, - к обоюдному, помнится, удовольствию.
Третью йор-падду он смутно помнил: тогда она была моложе и держалась точно так же в тени. И татуировка на ее налысо обритой голове была такая же: узор из переливчатых чешуек. Много позже - и случайно - шулдар узнал, какую роль играла эта третья.
Итак, одна из самых знаменитых воительниц "дикого" Тайнангина в сопровождении телохранительницы и чующей желает немедленно видеть иб-Барахью.
Зачем бы это?
- Ваше Могущество. - Ламбэри, разумеется, узнала его.
Тем более странно, что после краткого приветствия йор-падда проходит мимо. Молча. Чуть сузив глаза и опустив ладонь на рукоять сабли. Чующая ("Ее звали Змейка", - вспоминает вдруг Иллеар) ведет себя ровно так же.
И обе одаривают шулдара с мастером битв внимательными взглядами.
"Она хочет говорить с провидицей обо мне", - догадывается Иллеар.
* * *
- Один из них носит в себе джиэммона! Вот так вот.
Иллэйса потянулась к чашке и заставила себя отпить совсем чуть-чуть. Во рту горчило. Все мысли перемешались.
В меньшей степени от того, о чем сообщила, едва ступив на порог, Ламбэри Безжалостная. В большей… - от всего остального. "Одно дело - знать, другое - испытать на себе".
- Ты уверена?
- Моя Змейка никогда не ошибается, иб-Барахья. Она - одна из лучших чующих по эту сторону Мертвых Песков.
Глупый вопрос, верно. Йор-падды всю свою жизнь проводят, охотясь на джиэммонов. Чующие быстро и уверенно отыскивают следы этих тварей. Остальные йор-падды - так же быстро и уверенно уничтожают чудовищ.
Если джиэммон проник в мир в собственном теле, это упрощает задачу. Если же он попал сюда бестелесным духом, а затем, посулами или угрозами, вломился к кому-нибудь "на ночлег"… Что ж, никто не вечен.
Пауза.
Еще глоточек чая. Вдох. Выдох.
- Который из них?
Йор-падды не ошибаются. В этом все дело. "Странное племя", - говорят о них везде: и за Мертвыми Песками, и во владениях шулдара (Иллэйса чувствует, как улыбка сама собою касается уголков ее губ), и даже здесь, в "диком" Тайнангине. Йор-падды не позволяют мужчинам управлять собой. Йор-падды воинственны и бесстрашны. Йор-падды ненавидят джиэммонов. И мужчин. Первых они уничтожают. Вторых - используют по назначению, утверждая, что мужчина годится лишь для удовольствий и для продолжения рода. Причем и на то, и на другое способен далеко не всегда.
Именно отряды пустынных воительниц нанимают купцы для охраны своих караванов. Йор-падд берут на службу в города там, за Мертвыми Песками, и здесь, в Тайнангине. Даже шулдар одно время пользовался их услугами…
- Не знаем.
Иллэйса едва не расплескала чай. - Что?
- Увы, иб-Барахья, мы не знаем, который из трех впустил "на ночлег" джиэммона. Мы побывали в деревне, мертвой деревне. Ее опустошила стая этих тварей. Змейка определила, сколько их там было. Мы отправились по следам, убили почти всех. Один ускользнул. Как оказалось потом - таился в деревне, бесплотный. Мы вернулись и обнаружили, что в деревне ночевали шулдар и его спутники. Когда они ушли, один из них впустил в себя джиэммона. Повторяю: мы не знаем, который из трех. Но если ты позволишь нам испытать их…
Еще глоток. Надо будет велеть Данаре, чтобы сильнее разбавляла чай.
- Исключено. Они произнесли клятву паломников и надели вуали. До тех пор, пока не покинут Таальфи, они неприкасаемы.
- Когда же это случится, иб-Барахья?
- Через несколько дней, Ламбэри.
- Стало быть, подождем, - кивнула Безжалостная. - Если необходимо, мы готовы надеть паломничьи вуали. Но не проси о том, чтобы мы ходили по Таальфи без оружия. Твоя служанка не желала пускать нас… следует отдать ей должное, делала она это решительно. И при других обстоятельствах мы бы подчинились. Но не сейчас.
- По-твоему, джиэммон осмелится?..
- Если поймет, что его обнаружили, - да. Без малейшего промедления. Поэтому, может, ты пересмотришь свое решение?
- Это не мое решение, - напомнила Иллэйса. - Это закон, который не должно нарушать. Никому. Ни при каких обстоятельствах.
Ламбэри пожала плечами, давая понять, что всего лишь подчиняется чужой воле, но по-прежнему уверена в своей правоте.
- Пусть будет так, как решила иб-Барахья.
"Я так решила, - думала Иллэйса, глядя вслед Безжалостной и ее подчиненным. - Я решила".
Ей вспомнились долгие разговоры с Хуррэни.
"Что есть судьба, матушка? И насколько вольны мы в своих решениях, если будущее уже где-то там существует? А если - нет, если будущее - только наши выдумки, тогда для чего…"
И старая Хуррэни смеялась и хитро щурилась:
"Ах, милая, если бы все было так просто: "или есть, или нет"! Будущее тех, кто приходит к нам, - не в нас, а в них самих. Подобное семечку, таится, ждет своего часа. Оно - есть. Но прорастет ли? Ответить легко: если будет засуха - нет, если прольется дождь - непременно прорастет! И когда мы беремся за предсказание в полную силу, мы ведь даже тогда видим лишь толику, узнаем лишь самую малость из непознанного. Но выбор, милая, - всегда за нами! Точнее, за ними. В том-то и закавыка: люди слабы, они не желают бороться, они желают знать наверняка. Чтобы не рисковать. Чтобы не проиграть. Чтобы "не бессмысленно". И поэтому, усомнившись, - проигрывают, и поэтому все их порывы и все их поступки обращаются в ничто".
"Так значит, судьбы вообще не существует?"
И Хуррэни досадливо вздыхала, вот, дескать, какая непроходимая глупица попалась ей в преемницы!
"Чем ты слушала, милая? Судьба-то, конечно, существует. Но она - не приговор. Она - возможность для зернышка, для икринки нашей души. Хочешь - воспользуйся. А если нет - что ж, это твой выбор. Только не удивляйся, что икринка вскорости засохнет. И на судьбу тогда не сетуй".
Замерев у окна, Иллэйса наблюдала, как йор-падды, дожидавшиеся своей предводительницы возле башни, о чем-то совещаются с Безжалостной. Потом они отправились к пальмовой рощице, где и принялись ставить свои походные палатки.
"Поспать, - напомнила себе Иллэйса. - Непременно нужно поспать".
Она велела Данаре не беспокоить ее до самого заката и легла, но сон пришел не сразу. Ворочаясь с боку на бок, Иллэйса вспоминала все, что случилось сегодня.
Прежде всего - широкую, горячую ладонь Иллеара. И его взгляд.
И обжигающую волну желания, которая вдруг накатила тогда, в Срединных покоях.
Вопреки байкам, столь популярным на базарах Бахрайда, Айд-Кахирры и Груллу-Кора, провидицы и "сестры" не были ни девственницами, ни "священными блудницами". "Всякая чрезмерность, - говорила Хуррэни, - неестественна и ведет к хворям души и тела", Она же впервые познакомила юную Иллэйсу с тайнами любовных утех. "Постигая их - постигаешь самое себя. Если же пытаешься не удовлетворять, но обуздывать свои желания, тем самым поневоле сковываешь и разум, и тело. Только помни, милая: мы созданы, чтобы сочетаться с мужчинами. Что бы там ни говорили йор-падды, без мужчины ты никогда не познаешь самое себя".
Юная Иллэйса, краснея, возражала: "А как же… ну, то есть… необязательно ведь с мужчиной…" - чем изрядно забавляла Хуррэни.
"Это ты так думаешь, милая, пока не повстречала своего мужчину. А когда повстречаешь, когда полюбишь, - сама все поймешь".
Слышать такое от усталой, с каждым месяцем все более клонящейся к земле Хуррэни было странно. Уж она-то!.. - что она может понимать в мужчинах и любви?!
В те годы Иллэйса была очень юной и очень наивной.
Но она верила своей наставнице, своей приемной матушке, своей первой любовнице - мягкой, терпеливой, безжалостной. Верила - и ждала того самого, своего мужчину. И уже несколько раз думала, что дождалась.
"Сейчас, - поняла Иллэйса, ворочаясь на низком топчане, стараясь лишний раз не открывать глаза, чтобы быстрее заснуть, - сейчас - тоже думаю. А даже если это всего лишь желание, одно желание и ничего больше, - что с того? Зачем сковывать собственные разум и тело?.."
Сама того не заметив, она уже заснула, и спорила с собой во сне - и вдруг обнаружила, что, как это бывало и прежде, стоит посреди уютного садика с диковинными цветами.
И Хуррэни, как и прежде, дожидалась ее у небольшого пруда, чьи воды всегда были темны и спокойны.
"Скажи, - тотчас спросила Иллэйса, - скажи, это наконец любовь?!"
Хуррэни пожала плечами, прищурила левый глаз. Ответила: "Если спрашиваешь, значит - не любовь".
На том бы Иллэйсе и успокоиться: раз не любовь - стало быть, не о чем говорить. Ошибка. Всего лишь вожделение и страсть - сильные, властные, но не более того.
Но, не желая успокаиваться, она допытывалась: "Ты уверена? Разве не бывает так, что сперва приходит вожделение, а потом… все остальное? Сама ведь говорила…"
"Бывает, а как же, - согласилась Хуррэни. - По-всякому бывает".
И добавила тихо, едва слышно: "Только, когда станешь решать, не ошибись, милая. Помнишь, что я тебе говорила? Их будущее - в них самих. И мы, провидицы, лишь помогаем увидеть это будущее. Мы - связующая нить между небесами и землей, мы - над мирским. Но только до тех пор, пока…"
- Госпожа!..
Это, конечно, была Данара. Лицо ее в первый момент показалось Иллэйсе чуть более бледным, чем обычно.
- Что такое?
- Вы просили разбудить.
Привстав на локте, иб-Барахья посмотрела в западное окно. Вздувшееся, словно алый волдырь, солнце уже почти опустилось за горизонт.
В восточном окне - как будто в насмешку над гаснущим светилом - дерзко трещали костры у йор-паддовых палаток, и чей-то сильный, звенящий от тоски голос пел о разлуке, о следах, что навсегда затерялись в песках, и о пятнышке ржавчины на наруче - там, куда капнула единственная, нечаянная слеза.
- Вели заварить чай, - велела сестре Иллэйса. - Да покрепче.
* * *
- Красиво поет. - Иллеар замер у выхода из башни и какое-то время слушал, позабыв обо всем.
Это, конечно, была слабость, уступка самому себе. Но после событий сегодняшнего дня… ему была необходима передышка. Слишком много всего произошло.
После встречи с йор-паддами там, на лестнице, Иллеар чувствовал себя словно бы в клетке, которая вот-вот захлопнется. И он готов был бросить все, не дожидаться приговора иб-Барахьи и уехать из оазиса сегодня же, сейчас же!..
В самом деле, разве слова провидицы способны что-нибудь изменить? Он ведь все равно встретит иншгурранцев с мечом в руках, только так и никак иначе! Он все равно станет сражаться! Тогда какой толк в ее ответе?!
Иллеар, конечно, знал, какой. Если бы не иб-Барахья, он бы сражался с чужеземцами, не сомневаясь, не прицениваясь к будущему. А так… сомнение клещом вопьется в разум, станет терзать, лишит силы и уверенности, - потому только, что есть возможность знать наверняка. Не рисковать. Не тратить понапрасну чьи-то жизни.
Сдаться на милость заведомо более сильного врага, не лишившись при этом ни чести, ни собственного достоинства, - ведь "так было предрешено!".
Иллеар ненавидел сейчас эту возможность знать! Но все равно бы уехал - наперекор собственным сомнениям, вопреки проклятому "здравому смыслу"… уехал бы. Если бы не (она) находящийся при смерти юный ал-Леад. Они с мастером битв вошли в шатер целительницы ближе к вечеру. Раньше их даже не подпускали к нему, "сестры" вежливо, но непреклонно заявляли, дескать, сейчас к больному нельзя. И целительница занята. И никто ничего не расскажет, потому что словами, господин, очень просто спугнуть удачу. Эминар ал-Леад сдался первым:
- Пойдем, государь. Она ему и в самом деле сейчас нужна - удача.
И они вернулись в гостевые покои, отобедали - молча, стараясь не смотреть друг другу в глаза, - а позже за ними пришла одна из "сестер" и отвела к больному.
"Слишком много чудес для одного не очень длинного дня", - подумал тогда Иллеар, вдыхая едва уловимый запах благовоний и макового отвара. Тело Джализа больше не смердело. И сам ал-Леад-младший, бледный, но вполне бодрый, улыбался, шутил, с аппетитом пил из чашки бульон.
- Что говорит целительница? Когда ты сможешь снова сесть в седло?
- Толком ничего не говорит, Ваше Могущество. Вообще-то, я ее почти не видел. Когда пришел в себя, тут была сестра… - Он запнулся, и Иллеар едва сдержал усмешку. Не хватало еще, чтобы Джализ воспылал страстью к одной из здешних служительниц!
- И что сказала "сестра"?
- Что жизнь моя в безопасности, но если я и впредь буду так вертеть головой, непременно сверну себе шею. И еще добавила что-то про "только одно на уме", да я не расслышал.
- Потому как, - мрачно произнес Эминар ал-Леад, - в это время вертел головой и во все глаза пялился на "сестру". Впрочем, если уж так себя ведешь, стало быть, с тобой точно все в порядке.
Джализ отставил пустую чашку и, прикрыв рот ладонью, едва сдержал зевок.
- Простите. Еще она сказала, ее зовут Данара и она прислуживает иб-Барахье, а сюда пришла, чтобы узнать о моем здоровье. Дескать, провидица интересовалась. Я, конечно, удивился, зачем провидице спрашивать о таких вещах. Но… - голос Джализа с каждым словом становился все тише, и наконец юноша заснул, уронив голову на подушку.
- И в самом деле: зачем? - задумчиво произнес мастер битв, когда они, покинув шатер целительницы, стояли в тени башни и глядели на закатное солнце. - Что за дело иб-Барахье до моего сына?
- А с чего ты взял, доблестный ал-Леад, что эта Данара сказала твоему сыну правду? Насколько я понимаю, здесь, в оазисе, не слишком много мужчин, тем более - таких молодых и привлекательных, как Джализ.
Позже, замерев у выхода из башни и слушая песню йор-падд, Иллеар с досадой понял, что думает не о странном визите Безжалостной, не о чудесном исцелении Джализа, даже не о роковых словах иб-Барахьи. Нет, не о словах - о ее губах, о ее ресницах, о ее сосках, проступавших сквозь тонкую ткань платья. Яростное, огнистое желание пополам с нежностью - терпкий напиток. И шулдар был пьян им, пьян, как мальчишка, впервые познавший женщину.
Это все неожиданно ловко совпало с настроением песни. Что-то тревожное, саднящее шевельнулось в груди. Задумчиво покачав головой, Иллеар прошептал:
- Красиво поет.
И услышал в ответ:
- Верно говоришь. Душу вынимает - так поет.
Иллеар думал, что остался один: мастер битв, испросив дозволения, ушел в гостевые покои. Шулдар бы и сам с радостью последовал его примеру, да ведь все равно не заснуть. Поэтому и стоял, наблюдал за палатками йор-падд, размышлял, не навестить ли старую свою знакомую, Ламбэри…
Тощий старик, похожий на мумию, прочувствованно скрежетнул горлом и плюхнулся на плоский валун - одно из немногих свидетельств того, что некогда башню окружала стена.
- Так оно и бывает, - сказал, уставясь в ночь. - Как ни старайся, какие личины ни надевай, а наступит срок, и сущность твоя проступит, проявится. Взять хотя бы их, - он ткнул клюкой в сторону палаток, и Иллеар наконец-то узнал: да ведь это тот самый старик, которого они видели сегодня утром! - Йор-падды, гроза пустыни, жестокие, неуязвимые, гордые. Кричат всякому, кто подставит ухо: "Мужчины нам нужны только для любострастия да чтоб детей зачинать!" И ведь сами в это верят, вот что интересно. А послушаешь, как поют… Такая она, жизнь. - Старик, похоже, упоенно беседовал сам с собой, Иллеар ему нужен был лишь как повод. - У каждого, - продолжал он, - свои сокровенные тайны, каждый норовит их от других охранить и в то же время ими же с другими поделиться.
Иллеар кивнул из вежливости и стал было спускаться к палаткам.
- А тебе, - сказал вдруг старик, - спасибо, твое могущество. Вовремя приехал. Век-то мой, по всему, на исходе. Вовремя, вовремя… Не люблю, понимаешь, оставлять незавершенные дела.
- Боюсь, почтенный, в этом я тебе вряд ли помогу, - скупо проронил Иллеар. Зря он ввязался в разговор. Мог бы и раньше догадаться, что старик - местный блаженный, без которых не обходится ни одно уважающее себя селение.
- А ты не бойся! Тебе и делать-то ничего не надо: побудь здесь еще денек-другой - и все. Все само сделается, а я только заверю, - и он, метнув в сторону Иллеара пытливый, совсем не дураковский взгляд, черкнул по песку клюкой, будто и в самом деле ставил роспись. - А уж что дальше - не моя забота. Другие придут, другие вместо меня на душу будут брать всякое. Охранитель им в помощь, а мне главное: чтоб в душезнатцы там не угодить, - старик кивнул на небо и подмигнул Иллеару. - В общем, благодарствую, твое могущество. Выручил, как есть выручил.
"И угораздило же меня!.."
Иллеар молча развернулся и пошел к кострам и палаткам йор-падд.
Не дошел шагов пять или шесть - словно из пустоты перед ним возникла телохранительница Безжалостной: в глазах - тьма, губы растянуты в вечной улыбке, ладонь небрежно опущена на сабельную рукоять.
- Ламбэри не принимает гостей.
- Разве это ее владения? Я полагал, что мы находимся в оазисе Таальфи, открытом для каждого, кто пожелает совершить сюда паломничество и войдет, дав соответствующую клятву.
Йор-падда ничего не ответила, стояла все так же, все с тем же пустым выражением лица. Но Иллеар готов был побиться об заклад: если он сделает еще шаг к палаткам, сабля телохранительницы покинет ножны. И, вполне возможно, обагрится его кровью.
- В который раз убеждаюсь: правы люди, когда говорят, что йор-паддам хорошие манеры несвойственны. Спокойной ночи и добрых вам снов.
Иллеар повернулся к ней спиной и отправился обратно к башне. Теперь пел другой голос, и песня была о смысле человеческой жизни, которая подобна капельке росы: где бы ни оказалась она, на шероховатом камне или на лепестке только что распустившейся розы, недолог ее век. Если она - в тени, продержится чуть дольше, но останется никем не замеченной, если же сверкает на самом солнце, то и исчезнет быстро, - "как и мы, мой друг, как и мы".
Голос завораживал - и мешал Иллеару прислушиваться к звукам за спиной. Если телохранительница Безжалостной решит обнажить саблю…
Он шел сквозь тьму, от костров йор-падд к светящимся окнам башни-огарка, и спрашивал себя, который из шагов будет последним: этот? следующий?..
Потом вдруг оказалось, что - вот он, вход; на плоском валуне никого уже не было, Иллеар с облегчением вздохнул и вошел внутрь.