Но, оказавшись вне теплого шатра, Элхадж понял, что в такую погоду побег был бы прямой дорожкой в царство Шейниры. Буря ярилась так, что, казалось, каждый следующий порыв ветра будет последним для зеленых пирамидок шатров. В кромешной тьме ледяной ветер хлестал по лицу, швыряясь колючим снегом. На зубах захрустел невесть откуда взявшийся песок – тут Элхадж догадался, что буря принесла с собой не снег, а пыль, поднятую где-то на востоке. И, само собой, кромешная тьма окутала стойбище – впереди идущий ийлур пробирался почти наощупь, вытянув вперед руку.
– Стой! – надрываясь, прокричала Аль-Мааш, – пришли! Глаза открой, что, ослеп?
Кочевник обернулся к Элхаджу. Затрушенные пылью глаза его слезились, ийлур щурился, то и дело тер их, но от этого становилось только хуже.
– Иди же, владыка ждет, – с трудом расслышал Элхадж.
А в следующее мгновение ийлур сгреб его за шиворот и, точно котенка, сунул внутрь шатра, даже не озаботившись перед этим отдернуть край полога.
Шершавая шкура щера прошлась точильным камнем по щеке, в лицо дохнуло жаром и запахом свежезажаренного мяса. Элхадж торопливо протер глаза – так и есть. Владыка степей Тхо-Ра возлежал на шкурах и предавался развлечению, которое, судя по всему, было любимым. Ел то есть.
Синх счел нужным раболепно поклониться – пусть себе думают, что он послушен, как ягненок.
– Великий Тхо-Ра пожелал меня видеть?
Ийлур вытер пальцы о кусок полотна, ухмыльнулся.
– Да, пожелал. Я вижу, ты и сам этому рад, презренный синх – что ж, это хорошо.
Он поднялся, прошелся по шатру и остановился перед Элхаджем. Синх съежился, глядя на нависшую над ним живую гору мускулов; оказывается, он едва ли доставал Тхо-Ра до подбородка…
"Одной рукой мне шею свернет, как цыпленку", – мысль промелькнула и исчезла, запутавшись в предположениях – отчего владыка захотел повидать своего синха в столь поздний час.
Тхо-Ра задумчиво теребил ус, рассматривая пленника. Затем вдруг положил Элхаджу на голову руку, развернул синха лицом к свету.
– Скажи-ка, предсказатель… Ты в самом деле видишь то, что предрекаешь?
Элхадж выругался в душе и еще раз мысленно пожелал владыке степей как-нибудь свалиться со щера.
– Э… образы являются мне, – выдохнул синх. Ему до смерти хотелось стряхнуть со своей головы огромную пятерню, но – понимал, что это чревато самыми неприятными последствиями.
– Смотри мне в глаза, ящерица, – прошипел Тхо-Ра, одновременно усиливая давление на череп Элхаджа.
Тот послушно взглянул в черные глаза-щелки, мимоходом отметил, что щека ийлура подергивается.
– Но я вижу только образы, – сказал Элхадж, – ты столь велик, что должен знать… Каждый видит в предсказании свое.
Тхо-Ра удовлетворенно хмыкнул и шагнул назад; синх вздохнул и невольно покрутил головой, словно пытаясь убедиться – а не свернули ли ему шею?
– Значит ты, проклятое дитя Шейниры, хочешь сказать, что твое дело – увидеть, а мое – истолковать с помощью Фэнтара?
Элхадж низко поклонился.
– Именно так, о владыка.
Ложе угрожающе заскрипело под весом ийлура. Тхо-Ра, подперев кулаком голову, задумчиво смотрел на синха, и в черные его глазах плясали, отражаясь, огненные искры.
– Скоро я получу доказательства, – произнес кочевник, – и горе тебе, синх, если ты солгал. Я ведь ни разу не слышал о том, чтобы синхи умели предвидеть будущее.
Оба сердце Элхаджа на миг замерли.
"Значит, он догадывался с самого начала? Тогда… К чему весь этот балаган?"
– Я надеюсь, что все мной предсказанное сбудется, – с поклоном проговорил Элхадж.
– Это будет хорошо, синх, для тебя. Потому как если я не увижу Черного Убийцу, висеть твоей голове у входа в мой шатер.
Элхадж молча поклонился еще раз. Знать бы еще, кто такой этот Черный Убийца… Истинно говорят: язык мой – враг мой.
– А теперь пошел вон, ящерица. Аль-Мааш, надеюсь, хорошо справляется с поручением?
– Несомненно, владыка.
И Элхадж уже было повернулся, чтобы уйти; нырнуть под хлещущий ветер казалось более приятным, нежели беседа с Тхо-Ра… Но уже на пороге услышал бас ийлура:
– Да, я хочу тебе сообщить радостную весть, синх. Я освободил тебя от твоего хозяина-северянина. Теперь ты принадлежишь мне и больше его не увидишь. Ты доволен?
Элхаджу захотелось взвыть. Кинуться на это огромное пугало, вцепиться когтями ему в лицо, чтобы брызнувшая кровь смыла отвратительную, самодовольную ухмылку. Шейнира! Кто бы мог подумать, что услышать о гибели Дар-Теена будет до такой стпени больно? Да и сам Элхадж, разве он помышлял о том, что Дар-Теена попросту зарежут? А может быть, ийлур сопротивлялся, и погиб в бою, изрубленный кривыми мечами кочевников?..
Синх обернулся, низко поклонился Тхо-Ра и решительно шагнул в исходящую злобой ночь. И когда крепкие пальцы Аль-Мааш вцепились в предплечье, Элхаджу померещилось, что его ведут на казнь. После того, как Тхо-Ра так и не заполучил своего Убийцу.
* * *
Наутро все было решено. План побега, поначалу мутный, осел четкими, прозрачными кристалликами, и Элхадж собирался претворить задуманное в жизнь. Теперь, когда Дар-Теена больше не было, помощи ждать не приходилось. А потому, с именем темной Шейниры на губах, синх собирался выцарапать себе свободу… Сам, без чьей-либо помощи.
– Скажи, Аль-Мааш, – он отставил миску с кашей, – тебе в самом деле интересно узнать, что у синхов под альсунеей?
Ийлура моргнула и в недоумении уставилась на синха.
– А что такое альсунея?
– Это наша одежда. Та, которую ты спалила… Впрочем, эта рубаха тоже походит на нее. – Элхадж с деланным равнодушием пожал плечами, – помнится мне, ты говорила…
Он не успел и глазом моргнуть, как она оказалась рядом. Совсем близко, так, что в ноздри ударил запах здорового ийлурского тела смешанный с приторно-сладким ароматом немудреного благовония. Крепкие пальцы вцепились в ворот рубахи, и ткань угрожающе затрещала.
– Э, погоди, – он крутнулся и вывернулся из рук Аль-Мааш, – это не так… все не так, милочка.
Ийлура только приподняла брови. Видимо, слов она не находила.
А Элхадж, воздев руки к небу, тихо произнес:
– Это ритуал, Аль-Мааш, понимаешь? И если тебе так хочется проверить, правдивы ли слухи, то придется следовать обычаю…
Она прикусила губу, испытывающе поглядела на синха.
"Ну, давай же, моя удача", – он даже не смел шевельнуться, не смел даже мысленно взывать к Шейнире – потому как темная покровительница вряд ли бы помогла. Помочь могли только глупость и сладострастие ийлуры.
– Что за ритуал?
И Элхадж понял, что она согласна. На все. Потому как Аль-Мааш смотрела на на пленника так же, как смотрит изголодавшийся ийлур на миску с жареным мясом щера.
"Странная женщина. Бесстыжая и глупая донельзя", – подумал синх. А вслух сказал:
– Мы принимаем особые травы, понимаешь? Ну, для того… гм… чтобы продлить…
Аль-Мааш, кажется, все-таки покраснела. Совсем чуть-чуть.
Затем, приблизив губы к ушному отверстию синха, хрипло прошептала:
– Где мне взять эти травы, Элхадж?
– Мм… – он пристально глянул в черные глаза ийлуры, – а тебе… тебя за это не накажут, а? Все-таки вы терпеть синхов не можете, и как посмотрит ваш владыка на то что ты… что мы собираемся делать?
Аль-Мааш беззаботно махнула рукой.
– Тхо-Ра ничего не узнает.
– Великолепно, – пробормотал Элхадж, – великолепно, моя милая Аль-Мааш.
…Уроки метхе Саона не прошли даром. Семь простых трав, которые используют все кому не лень и в целительстве, и в искусстве приготовления пищи. Семь трав, и каждая сама по себе полезна. Но мало кому известно, что, смешанные в определенных пропорциях, они являют собой великолепное сонное зелье. Да не просто сонное, если выпить больше, чем следует – отправишься прямиком в царство Шейниры.
"Ну, или в трапезную пресветлого Фэнтара", – Элхадж ухмыльнулся, помешивая варево.
– Ну, готово? Готово? – Аль-Мааш проявляла нетерпение, свойственное всякой женщине.
– К вечеру будет, – проворчал синх. Хотел добавить "главное, не обпейся на радостях", но промолчал. Аль-Мааш ведь ийлура. Одна из тех, что убили и Малыша, и метхе Саона только потому, что они были синхами и несли в себе проклятую душу. Да и Дар-Теен… Мда. Он тоже ничем не был лучше. Совершенно.
А "любовное" зелье тем временем деловито булькало, с каждой новой брошенной травкой бралось пеной и меняло цвет. Аль-Мааш все ходила вокруг да около, то и дело заглядывая через плечо.
– Скажи, Элхадж… – в ее голосе синх расслышал подозрительные нотки, – а ты, ты это тоже выпьешь?
– Ну конечно, – он, стоя на коленях перед очагом, поглядел на нее снизу вверх, – впрочем, я не настаиваю. Если не хочешь, то выльем это в снег и сделаем вид, будто ничего и не произошло. Хотя пока что ничего и в самом деле не произошло…
– Нет-нет, продолжай.
– Ты продолжай, – невинно проворковал синх, – нужно взять котелок и поставить его в снег, чтобы быстрее остыл. Дело-то к вечеру идет?
Аль-Мааш подхватила исходящую кисловатым паром посудину, выскочила из шатра – и тут же вернулась. Уже с пустыми руками.
Элхадж позволил себе угрюмую усмешку.
"Боится меня одного оставить. Что ж, недолго тебе осталось охранять презренного синха, недолго…"
– А теперь я должен погрузиться в медитацию, чтобы подготовиться, – объявил синх.
И действительно – отполз в спальный угол и, скрестив на груди руки, закрыл глаза. Воцарилась тишина – редкая, а оттого пьяняще-сонная. Элхадж хотел было поглядеть, чем занялась ийлура, но передумал. Какая разница?
А между тем время летело, уходило, как вода сквозь пальцы. Только Элхадж собрался вознести молитву Шейнире, как рядом завозилась и засопела Аль-Мааш.
– Уже вечер, – раздался ее требовательный шепот, – давай я принесу отвар.
Приоткрыв один глаз, синх оглядел ийлуру. Она даром времени не теряла: расплела все свои косички, чем-то нарумянила щеки и губы, подвела сурьмой глаза – так, что теперь они и вовсе напоминали два провала в пустоту. Узоры из полукругов и квадратов украшали ее кисти, запястья и лодыжки, и босые ступни – зачем разулась-то? – оказались тщательно выкрашенными в ярко-зеленый цвет.
– Неси, – только и сказал Элхадж.
И подумал, что надо бы снять рубаху. Для виду.
Аль-Мааш водрузила остывший отвар на камень у очага и выжидающе уставилась на синха.
– Что дальше?
Он сложил молитвенно руки, словно взывал к темной покровительнице. В конце концов, если Тхо-Ра был удостоен представления, отчего бы не порадовать сию достойнейшую ийлуру? Пусть даже это будет последнее, что она увидит в этой жизни?
– Разлей отвар по чашам, – приказал он, внимательно разглядывая свод шатра, – надеюсь, уже стемнело?
– Стемнело! – радостно отозвалась ийлура.
Затем послышалось бульканье льющейся жижи; Элхадж все-таки не удержался, глянул – Аль-Мааш подозрительно рассматривала густую малахитовую жидкость.
"И мне тоже придется это пить. Если только я хочу отсюда сбежать…"
– А теперь дай мне одну чашу, и выпьем до дна.
Он принял зелье из рук ийлуры. Пока пил, внимательно наблюдал, как стремительно пустеет ее посудина, прикидывая – как быстро подействует сонный отвар на крепкий организм Аль-Мааш…
Ийлура шумно вздохнула, отшвырнула чашу прочь и радостно воззрилась на синха.
– А теперь?
"Теперь… у меня очень мало времени", – он прищурился, глядя на дочь степи, – "слишком мало, и тебе следует заснуть раньше, чем это случится со мной".
– Теперь ты можешь меня раздеть, – он развел руки в стороны, – так положено. Женщина должна освободить мужчину от одежды, и в этом – глубочайший смысл, которого тебе не понять.
Аль-Мааш расплылась в улыбке, тягучим движением опустилась рядом на колени. Ее крепкие пальцы очень быстро справились с завязками на вороте рубахи и как-то незаметно подобрались к набедренной повязке синха, отчего последнему захотелось вскочить и рвануть прочь из шатра. Уж лучше мороз, чем эти жутковатые прикосновения рук чужой женщины, вызывающие лишь отвращение и мутную, сводящую с ума тревогу.
Элхадж торопливо взял руки Аль-Мааш в свои.
– Что такое? – она хмуро тряхнула волосами, – почему?..
Было похоже на то, что спать она не собиралась в ближайшие час-два. Элхадж кивнул на остатки варева в котле.
– Тебе придется допить, милочка.
Она хмыкнула. Уже не задавая вопросов, налила еще полную до краев чашу и торопливо осушила ее. А затем – Элхадж даже не успел выскользнуть из мощных объятий – ветхая ткань его последнего предмета одежды треснула, Аль-Мааш издала торжествующий вопль и… тряпичной куклой завалилась на синха.
Теперь – бежать, бежать! Он в самом деле не знал, сколько времени ему отпущено до того, как придет крепкий сон. Он не знал и того, останется ли жива Аль-Мааш, да, откровенно говоря, Элхаджу было наплевать.
Задыхаясь, он выбрался из-под тяжелого тела, нырнул в рубаху, быстро, насколько мог, набросил куртку. Шатер начинал медленно вращаться перед глазами – нехороший признак того, что зелье действовало.
– Помоги мне, – он воззвал к Шейнире, – помоги мне уйти отсюда живым, добраться до Храма, и вернуть свой народ к процветанию…
Затем отогнул край полога, сунул поглубже в горло палец. Начиная отчаиваться, синх надеялся только на то, что вовремя опустошенный желудок поможет продержаться еще немного. Хотя бы до того времени, как стойбище окажется позади, скроется за холмами.
Немного полегчало, но головокружение не отпускало. Пошатываясь, Элхадж добрался до Аль-Мааш, взял ее кинжал… И, не удержавшись, коснулся того места, где на шее бьется жилка. Пульс едва прослушивался.
– Во славу Шейниры, – пробормотал Элхадж.
От вездесущей ийлуры он все-таки избавился, но оставалась не менее сложная часть плана – незаметно увести оседланного щера и убраться из стойбища до того, как найдут Аль-Мааш, спящую или мертвую.
* * *
Как сказал бы метхе Саон, удача простерла свои крылья над Элхаджем.
Ему удалось никем незамеченным выбраться из шатра в безлунную тихую ночь. И – о, Шейнира! – у соседнего шатра мирно дремал оседланный щер. Задавив собственный страх и нерешительность, синх вскочил в седло, подхватил поводья и, колотя пятками по крутым бокам, двинулся прочь из стойбища.
Он радовался тому, что никто его не заметил, и дорога снова распахивала свои объятия под звездным небом Эртинойса. Синх очень надеялся на то, что хлещущий по щекам морозный ветер прогонит навалившуюся сонливость и позволит добраться до какого-нибудь убежища. А там и до Диких земель недалеко…
Элхадж не преставая понукал на диво смирного щера, и тот послушно рысил по неглубокому уже снегу, время от времени переходя на длинные, торопливые прыжки; тогда Элхадж судорожно вцеплялся в седельную луку и молил Шейниру только о том, чтобы она позволила удержаться на спине зеленой твари.
Стойбище осталось за крутым холмом – тихое, спящее под бархатным куполом неба. Но если бы Элхадж все-таки обернулся, он бы увидел, как на вершине этого холма появилась сухощавая фигура в длинном, до пят, плаще. Кто-то внимательно смотрел вслед бегущему щеру, постоял-постоял и начал спускаться обратно. Словно в стойбище кочевников оставались неоконченные дела.
Глава 12
Еще одна странная сделка
– Глупец, отдай меч, – прошипел Тхо-Ра.
На его лбу выступили крупные капли пота, в свете ярко пылающего очага и нескольких масляных ламп они блестели стеклянным бисером.
Дар-Теен, словно завороженный, уставился на медленно приближающегося владыку.
"Верно, путешествие в Кар-Холом окончательно лишило меня разума, если я решился на такое", – пробурчала первая, здравая половинка ийлура. А вторая, сумасбродная и столь внезапно обретшая над ним власть, ликовала:
"А ведь он боится! Боится меня, несмотря на то, что я один!"
– Ты все равно ничего с ним не сделаешь, – огромный Тхо-Ра двигался как рысь, плавными, оточенными движениями, – ты не знаешь, что нужно этому мечу…
– Отдай я меч, ты бы все равно меня бы прикончил, – бесстрастно произнес Дар-Теен, – предпочитаю умереть в бою.
– Ну так и умри!
И Тхо-Ра неожиданно прынул вперед, грозя смять, раздавить ийлура весом своего огромного тела.
Дар-Теен успел отскочить, едва не напоролся на клинок одного из черноглазых, и, зло усмехнувшись, опрокинул лампу на расстеленную по полу шкуру. Игривые язычки пламени побежали по разлившемуся маслу, завоняло паленой шерстью. Черный Убийца столкнулся с полутароручным мечом Тхо-Ра, и Дар-Теен едва устоял на ногах. Силы степному владыке было не занимать, и в нерпоницаемо-черных глазах, как в зеркалах, уже отражался занимающийся пожар.
"А еще говорили, что этот меч выпивает души на пять шагов вокруг", – разочарованно подумал Дар-Теен, – "сказки все это… Но сейчас не помешало бы сказкам стать правдой".
Само собой, меч и не собирался исторгать души из тел, предоставляя это новому хозяину. Вновь Тхо-Ра оказался слишком близко, и на сей раз Дар-Теена отбросило на упругую стенку из щеровой кожи; ийлур только успел пнуть под коленную чашечку одного из двух кочевников. В этот миг степной царь уже заносил клинок для последнего, решающего удара, и Дар-Теен с внезапной ясностью понял, что – да, это и будет последний взмах страшного меча, и что от удара Черный Убийца вывалится из руки… И все закончится.
"Но как же то, что я обещал Лиэ-Нэсс? Пусть синх и сбежал, так и не дождавшись меня, но семена-то золотых роз по-прежнему со мной? Неужели ты, ничтожество, снова предашь ту, которую любил?!!"
Черный Убийца взмыл вверх, навстречу стремительно опускающемуся клинку. Дар-Теен даже не увидел, скорее почувствовал, как сбоку метнулись на него одновременно два кочевника… Время повисло каплей росы в паутине. Дар-Теен извернулся ужом, уходя от двойной атаки. Рванулся, с хрипом выталкивая из груди воздух, навстречу стальной смерти в руках Тхо-Ра, подставил Убийцу под удар.
"Прости, Лиэ-Нэсс, что не смог выполнить твою просьбу. Прости… Быть может, скоро увидимся вновь".
Ийлур ожидал, что сейчас столкнутся мечи, и что судорога скрутит мышцы, заставляя разжать пальцы и выронить оружие, но…
Уоммм.
Странный, гулкий звук, мало напоминающий вкрик двух столкнувшихся в смертельной битве клинков. Похожий на гулкое пение гонга.
Дар-Теен не успел даже понять толком, что же произошло; ему показалось, что рядом с его рукой рукоять сжимает еще чья-то длань в латной перчатке, почти прозрачная, источающая чуть заметное зеленоватое свечение. Он моргнул – видение пропало. Все стало по-прежнему – шатер владыки Ничейных степей, два ийлура-кочевника, сам Тхо-Ра… впрочем, нет. Кое-что изменилось.
Огромный ийлур, на котором не было ни царапины, медленно оседал на пол с перекошенным от ужаса лицом. И – почти громыхнул в наступившей тишине сдавленный шепот кочевника.
– Тхо-Ра! Тхо-Ра!
Владыка Ничейных степей не ответил. Маленькая голова ткнулась подбородком в грудь, руки безвольно повисли вдоль тела…
А Дар-Теен наконец нашел в себе силы посмотреть на меч, который продолжал сдимать в руке. Руны на лезвии мягко светились, словно… словно отражали свет небывалой зеленой луны.