Листвяна чуть выглянула из-за угла, на том месте, где стоял дом Карта, действительно осталось только выжженное пятно. Видно, жрец очень захотел, чтоб камилястра взорвалась! И она исполнила его желание самым наилучшим образом. Но не чёрное пятно привлекло внимание Листвяны, между говорившими изломанной куклой лежала Магда, её смерть не была лёгкой, чтоб довести до такого состояния, над ней хорошо потрудились, прежде чем убить. Немного дальше лежал Дрим, не сам, а в окружении четырёх трупов чужаков. Словно почувствовав, что девочка заинтересовалась произошедшим, мужчина с большим топором и перевязанной рукой сказал:
– Вот этот селянин, готов поспорить, что это бывший солдат и не простой солдат, а скорее из патрульных. Как он дрался! Четверых положил! Да и эта ведьма, она вон двоих зажмурила, только чем-то в них дунув.
– С ней поквитались, жаль, что этого живьём взять не удалось. Пришлось из арбалета пристрелить, а то тоже бы развлеклись… – Мужчина с двумя ножами у пояса сделал движение рукой, будто что-то вкручивал. Тот, что с топором, поморщился, посмотрев на свою перевязанную руку. В этот момент сильная рука подхватила Листвяну за шиворот и девочку бесцеремонно вытащили из её укрытия. От неожиданности она выпустила горшочек, что продолжала держать, прижимая к груди. Глиняная посудина упала на землю и разбилась, необычный аромат мёда полосатых пчёл заглушил запах гари и дыма от сгоревших и от разгорающихся домов.
– Красавчик! Это же… – закричал мужчина с топором. – У колдуна такое было, маленькая баночка! Он называл это мёдом мохнатых пчёл! Говорил большая ценность, лечит всё!
– Полосатых, – поправил своего товарища мужчина с ножами, тот отмахнулся здоровой рукой:
– Да какая разница, Два Ножа! Это могло бы меня исцелить, а так… Не знаю, смогу ли двигать рукой, как раньше!
– Так собери… – кивнул на то место, куда пролился мёд, мужчина, державший Листвяну, но янтарная жидкость исчезала, быстро впитываясь в землю, словно была простой водой, а не вязким мёдом. Топор, растерянно глядя на исчезающий мёд, пробормотал:
– У колдуна была совсем маленькая баночка, он говорил, что за этот мёд дают золота в тысячекратно больше, чем он сам весит. Капля его заживляла раны и…
– Топор, ты думаешь, эта малявка несла этот мёд тебе? Скорее, она тебя им бы отравила, так что не жалей! А своим топором ты можешь и одной рукой рубить.
Топор ничего не ответил, только горестно вздохнул, видно переживая, что возможность исцеления была так близка, а он не смог ею воспользоваться. А Два Ножа предложил своему командиру:
– Возьми эту малявку за ноги, да головой вон об тот пенёк. Нет, лучше давай забросим в огонь, ставлю медяк, будет кричать не больше двух ударов сердца.
Красавчик, со словами "Идёт" размахнулся и забросил маленькое тельце в ближайшую пылающую избу, к которой эта троица и подошла. Изба с треском обрушилась, полыхнув взметнувшимся ярким огнём. Два Ножа разочарованно скривился, желая что-то сказать, но слова у него застряли в горле – из огня вышла только что брошенная туда девочка. Её платье-сарафан сгорело, висели только тлеющие маленькие лоскутки, но ожогов на её коже не было видно. Глаза девочки до этого ярко-зелёные стали чёрными, словно их заменили угли из костра. Два Ножа отшатнулся и проговорил, обращаясь к Красавчику:
– Маленькая рыжая ведьма! Маленькая, но очень сильная, та тётка так говорила!
Красавчик и Топор тоже отшатнулись, уж очень было страшное зрелище – пляшущие по коже язычки пламени и большие, бездонные чёрные глаза. Топор выхватил своё оружие, но больше ничего сделать не успел, девочка вытянула руку, и вокруг голов бандитов заплясало белое пламя. Оно не жгло, а только не давало дышать. Топор выронил оружие, давшее ему имя, и здоровой рукой схватился за горло, его примеру последовали Красавчик и Два Ножа, пытавшиеся помочь себе дышать двумя руками. Но всё было тщетно, через несколько минут они лежали мёртвыми. Та же участь постигла всех бандитов, что хозяйничали в Больших Травах. Глаза Листвяны снова полыхнули чёрным, и она, сама не понимая, как у неё это выходит и что должно получиться, взмахнула рукой, словно кому-то давая команду подняться, и властно приказала:
– Встать!
Бандиты стали подниматься на ноги, но это уже были не люди, а зомби. Просто поднятые без определённой цели зомби, готовые броситься на любого, в том числе и на того, кто их поднял. Листвяна перевернула руку, направив её ладонью вниз, и сделала жест, словно кого-то прижимала к земле. Зомби попадали на землю. Так повторилось несколько раз. Как у неё это получается и зачем она это делает, девочка сама не знала, но некромант пояснил бы – такие действия привязывают частицу сущности, или как её ещё называют души, к мёртвому телу. Такие действия разрушают душу, лишая её возможности возродится или посмертия, если она уже прошла свой круг возрождений. Действия Листвяны вызвали отзыв окружающей природы, мрачный отзыв. Такое мощное жертвоприношение давало огромную силу тому, кто это делал, но это была мрачная сила, и небо потемнело, налившись хмурой свинцовой тяжестью, хотя на нём не было облаков. Подул холодный пронизывающий ветер. Листвяна остановилась и окончательно упокоила всех поднятых ею зомби. После чего сделала жест, будто приглашая кого-то в храм, хлопавший распахнутыми дверьми. В храм стали слетаться все жители деревни Большие Травы, убитые, сожженные в своих домах. Они не поднимались как зомби, их несла какая-то сила, при этом небо стало светлеть и утих ветер. Когда мимо девочки пролетало одно тело, Листвяна заплакала:
– Мама, мамочка!
Когда останки всех жителей Больших Трав были собраны в храме, девочка сквозь слёзы произнесла, подняв к небу руки, как это делал жрец Карт:
– Покойтесь с миром! Пусть светлый Ирха примет ваши души в свои небесные чертоги!
Небо над храмом стало не голубым, а почти белым, и оттуда полился свет, воспламенивший храм и превративший его в большой погребальный костёр. Листвяна неподвижно стояла, пока на месте храма не осталось выжженное пятно. Сгорели и все строения деревни, в том числе и ограда. Хоть все хозяйственные постройки лежали пеплом, животные, в них находившиеся, кроме тех, кого успели зарезать бандиты, не пострадали. Могучие тягловые быки упряжки Зура потянулись к Листвяне, она погладила их по большим мордам и повернулась к гудурхам, собравшимся у сгоревшего храма, кроме больших леших здесь было много и других представителей лесного народа. Девочка оглядела их всех своими снова ставшими ярко-зелёными глазами и тихо попросила, указывая на уцелевшую домашнюю живность селян:
– Позаботьтесь о них, они ведь тоже дети леса.
– Гм, мда, конечно, непременно, – проскрипел Удург. Листвяна развернулась и пошла в сторону леса, если сначала она оставляла следы, немного приминая траву, то потом места, где ступала её босая ножка, оставались совсем не тронутыми.
– Чего это она? – спросила Сулье, стоящая рядом с поддерживающим свою жену Мусутуком.
– Уходит! – озабоченно и совсем без скрипа произнёс Удург. – Если она это сделает, боюсь, то гнилое болото, в центре леса, где был заточён костяной дракон, покажется нам цветущей полянкой! Беда будет, если она уйдёт! Надо её остановить!
– А куда она может уйти? Там же лес, – удивилась Сулье. К девочке рванул Куржум и, подхватив её на руки, попросил:
– Не уходи! Мы тебя очень просим!
Листвяна, которая стала словно полупрозрачной, подняла на гудурха свои большие зелёные и какие-то пустые глаза (то, что глаза живые, выдавали только слёзы, из них катящиеся), тихонечко и жалобно позвала:
– Мама, мамочка.
Кожа девочки, раньше гладкая, покрылась мелкими чешуйками, и Листвяна стала похожа на Альен, только очень бледную. Огневушка запрыгнула на руки к Куржуму и, наклонившись к Листвяне, произнесла:
– Она такая же как и я! Почему же она жила среди людей? Ой!
Альен ойкнула, потому что девочка стала прозрачной, а над собравшимися в бешеном хороводе закружились даже не облака, сами небо стало превращаться в гигантскую белую воронку! Лес застонал, как живое существо.
– Она уходит! Не дайте ей уйти! – закричал Удург, к Куржуму на руки запрыгнули Сулье и Ухря, они вместе с Альен обняли Листвяну. Огневушка произнесла, высказавшись за остальных:
– Листвяночка, если ты уйдёшь, уйдём и мы с тобой!
Тело девочки, уже ставшее почти совсем прозрачным, словно замерцало, и маленькие чешуйки стали бледно-золотистыми со слабым изумрудным оттенком. В небе исчезла белая воронка, и оно приобрело свой обычный вид. Облачка, опомнившись, побежали в одном, известном только им направлении. Один из гудурхов, глядя на обнимающих девочку, покрытую изумрудно-золотистой чешуёй, русалку, лешую и огневушку, изумлёно произнёс:
– Такого не может быть! Русалка погасит огневушку, а лешая загорится, если обнимется с носительницей огня! Их силы не совместимы! То, что мы видим, невозможно!
– Но почему же, – возразил другой большой леший, – Куржум же катает Альен.
– Он гудурх, а нам лес во многом помогает, – возразил удивившийся большой леший. В это время Листвяна открыла глаза и, сама обняв своих подружек, тихонько сказала:
– Не бойтесь, я не буду уходить, мама сказала – мне нельзя этого делать. – Девочка сказал это тихо, но её услышали, русалки-водяные промолчали, видно не решаясь высказывать своё мнение в присутствии гудурхов, а один из больших леших (тот, что сразу высказывал своё удивление) спросил:
– Мама? Как могла ей сказать человеческая женщина, её удочерившая, да и что она могла ей сказать?
– Это не та женщина, что здесь погибла, – ответил Удург, – мне кажется, её настоящая мать, но как это могло быть – это выше моего понимания! Когда Листвяна уходила, я заглянул… Она приоткрыла свою сущность, мне стало страшно! Тот зверь, что напал на наш лес и потом стал костяным драконом, по сравнению с этой малышкой…
– Как такое может быть, вон она лежит на руках Куржума. Такая же, как Альен, даже намного слабее её, вроде как огневушка, а вроде и нет, если бы не чешуя – то обычный человеческий детёныш, – высказался тот же гудурх. По деревянному телу Удурга прошла скрипучая волна, что должно было обозначать пожатие плечами:
– Она гораздо большее чем то, что мы видим. Возможно, сама не понимает ещё того – кто она. Может, время ещё не пришло, или что-то другое, это выше моего понимания, но то, что я увидел – меня напугало! Это сущность не сопоставимая ни с кем из нас, она равная всему нашему лесу! И если бы эта маленькая девочка ушла, здесь бы… Не знаю, возможно и леса бы не осталось!
– Не говори так, она хорошая! – заявила Альен, обнимая Листвяну, а сомневающийся гудурх задал следующий вопрос, высказав своё недоумение:
– И что ж нам теперь делать? Она не дитя леса, хоть он с опаской, но принял её. Как она здесь появилась, никто не знает. Но вышла-то она к людям, а не осталась в лесу, не хочет или не может здесь жить? Так что же нам делать? А если снова попытается уйти?
– Она в большей мере человек, чем наши дети от людей, – медленно, словно раздумывая, сказал Удург. Сказал и замолчал, увидев, что все собравшиеся обитатели леса, ждут его решения, так же медленно добавил: – Она не будет здесь жить, надо отвести её к людям. Но не в одну из деревень на опушке, здесь ей всё будет напоминать о той трагедии, что произошла с её приёмными родителями, а в город, большой город.
– Как же это сделать? – спросил гудурх, и до этого задававший вопросы. Ответила Альен:
– Мы с Сулье поможем. Сначала я проведу их до большой реки по огненной дорожке, а потом Сулье и Мусутук доведут нас до города водным путём, по большой реке.
– А чего ты в город собралась? – удивился Удург, огневушка ответила:
– Надоело в болоте, а там, как мне рассказывали, есть большие печи. Может, где и устроюсь.
– Ну что ж, может, это наилучший выход, – проскрипел самый старый из больших леших и кивнул Куржуму, тот развернулся и, подхватив ещё и Мусутука, отправился к болоту Альен.
Глава 8. Переселение
Удург и Куржум смотрели на танцы мавок и дриад. Гудурхи стояли на краю лунной поляны, стояли (вернее лежали, так как подогнули свои ноги и опустили длинные туловища на землю) не одни, на руках-ветвях Куржума сидели Альен, Ухря и Листвяна. После гибели деревни Большие Травы уйти по огненной дорожке к большой реке не удалось – Листвяна не смогла по ней идти. Да и сейчас она не могла это сделать, у девочки не получалось многое из того, что раньше выходило как бы само собой. А сама Листвяна была словно тень себя прежней, девочка могла часами неподвижно сидеть, не обращая внимания на окружающих (пытающихся её расшевелить подруг и большого лешего), ярко-зелёные глаза потускнели и теперь были похожи на застоявшееся болото. Ухря вспомнила, что Листвяна очень хотела посмотреть на танцы мавок и дриад на лунной поляне. Куржум согласился разрешить танцы, но при этом строго предупредил – цветы не мять, траву не топтать! А разве может мавка – лесная русалка – помять цветы или потоптать траву? На танцы пришла посмотреть Альен, тоже строго предупреждённая, чтоб не баловалась с огнём. Огневушка пообещала и была усажена рядом с Листвяной и Ухрей на широких руках-корнях большого лешего (видно, он не совсем доверял этому огненному созданию и решил подстраховаться – держать огневушку как можно ближе к себе). Лесные девы танцевали под аккомпанемент обычных леших, козлоногих фавнов и дримаров (мужской разновидности дриад), те играли на пастушьих рожках, свирелях, на обычных флейтах и панфлейтах, казалось, такое сочетание музыкальных инструментов должно рождать какофонию, но мелодия была гармоничной и очень нежной. Все очень старались, и видно было, для кого они так стараются, но Листвяна оставалась безучастной.
Одна из мавок, видно решившая разнообразить мелодию, метнулась куда-то в сторону и появилась с большим бубном. Несколько раз ударив по туго натянутой коже, зазвенев колокольчиками-тарелочками, лесная плясунья попыталась добавить звучание этого инструмента в льющуюся мелодию, но это ей не совсем удалось, всё-таки бубен – это не музыкальный инструмент лесных жителей!
С первым ударом бубна Листвяна встрепенулась и, спрыгнув с рук Куржума, пошла к мавке, требовательно протягивая руку, та отдала девочке бубен. Листвяна подняла его над головой и полилась необычная мелодия! Остальные музыканты, заслушавшись, прекратили играть, мелодия была ритмичная и совсем не похожая на ту, под которую танцевали лесные девы. На бубне так невозможно сыграть! Но Листвяна играла! Мелодия стала ещё ритмичнее и быстрее, и рыжая девочка (её тусклые волосы вспыхнули яркой рыжиной, словно загорелся костёр) закружилась в танце. Совсем не таком, как танцевали мавки и дриады, но не менее красивом. Словно огненный вихрь метался по поляне, но при этом не приминая цветы, наоборот, там, куда Листвяна ступала, они становились ярче и больше! А бубен пел, его глухой рокот перемежался высокими нотами, и всё это сопровождалось звонкой мелодией колокольчиков. На бубне такое просто невозможно сыграть, но Листвяна играла! Играла и танцевала, на неё смотрели притихшие лесные жители, отступившие к краю поляны. Танец девочки совсем не был похож на танцы лесных обитателей, хоть и ритмичные, но плавные, это было стремительные, но не рваные движения, мягко и органично перетекавшие одно в другое. Резко ударил бубен – и девочка застыла, подняв его над головой. Наступившую тишину никто не решался нарушить. Её разорвала громко ойкнувшая Ухря, с криком "Листвяночка" бросившаяся к девочке, Альен последовала примеру подруги. Перемена, произошедшая с девочкой, поражала: её бледная кожа стала золотистой с изумрудным оттенком, вернее такими были чешуйки, в которые кожа превратилась. Эти чешуйки были не просто такого цвета, они, словно сделанные из перламутра, светились мягким внутренним светом. Волосы, ставшие особенно ярко-рыжими, уже не висели безвольными прядями, а весело топорщились во все стороны. Но не это поражало: глаза, прежде мутного, тёмно-зелёного болотного цвета, стали ярко-зелёными и приобрели необыкновенную глубину! В эти большие зелёные глаза, казалось, можно провалиться и утонуть! Листвяна обняла подбежавших к ней подруг и засмеялась так, словно зазвенели серебряные колокольчики! Но бубен из рук не выпустила, явно не собираясь отдавать его прежней владелице. Та, видно, это поняла и, приблизившись к девочке, сказала:
– Пусть он будет твоим, мне он случайно достался, я совсем не умею на нём играть. Да и никто здесь не умеет, а так, как ты, и подавно!
– Орочий шаманский бубен, давно он у этой мавки, даже не упомню как ей достался, – тихо проговорил Куржум, обращаясь к Удургу, – она вот так иногда пыталась на нём сыграть, но только вносила разлад.
– А ты откуда знаешь? Ты же поляну сторожишь, танцевать на ней запрещаешь, – ехидно проскрипел большой леший, скрипом трудно передать ехидство, но Удургу это удалось, Куржум ответил:
– Так не всё же время сторожу, иногда отлучаюсь или сплю. Вот тогда они и танцуют.
– А ты подсматриваешь, – Удург своим скрипом выразил высшую степень ехидства. Куржум ответил:
– Дык… Как же их без танцев оставить? И не подсматриваю я – любуюсь!
Большой леший зашелестел. Словно дерево листвой под ветром, что должно было означать смех. А тем временем рыжая девочка поблагодарила мавку и снова ударила в бубен, в этот раз мелодия (хотя на бубне очень трудно воспроизвести мелодию, но Листвяне это удалось) была очень похожа на ту, что играли лешие, фавны и дримары. Они подхватили её, заиграв на своих инструментах, ритмичность бубна удивительно органично вплелась в эту музыку, задавая танцу совсем другой, более быстрый и даже какой-то жизнерадостный темп, и хоровод лесных дев с присоединившимся к ним Листвяной, Ухрей и Альен закружился по поляне. Смотреть на эти танцы пришли другие гудурхи, и не только они, собрались простые лешие, водяные с русалками (эти тоже присоединились к танцующим), пришли лесные звери, остановившиеся в отдалении и зачарованно наблюдавшие за этим праздником. А повод, как оказалось, для праздника был, прибежавшая по огненной дорожке огневушка (уже вполне взрослая девушка, а не девочка, как Альен) рассказала:
– Гиблое болото, то, что в центре леса, уменьшается! Уже по его краям кусты и молодые деревца растут! А само болото… Становится таким прекрасным! Я первая увидела, можно я там свой пень поставлю? А то мне с подругой тесно, а так у нас будет – у каждой своё болото!
Удуруг покивал, поскрипел и указал на танцующих:
– Вон, Гутье, болото, где Альен живёт, освобождается.
– А что с Альен? – забеспокоилась взрослая огневушка и, разглядев свою младшую сородичку, удивлённо спросила: – Почему освобождается? Вон же она!
– Уходить она собралась с Листвяной, – большой гудурх указал на рыжую девочку, сейчас мало чем отличающуюся от настоящей огневушки, разве что по чешуйкам не бегало пламя.
– О! – обрадовалась взрослая огневушка. – У нас новая сестрёнка!
– Это Листвяна, – пояснил Удуруг, – она спасла наш лес, она убрала его проклятье, ты же сама видела, что происходит с гиблым болотом. Они перестало быть таким, становится обычным, и место им занимаемое будет меньше, но болото всё же останется, потому что лес без болота – это не лес! Сама, Гутье, понимаешь!