18
– Ты слишком уверен в своем суперподполковнике, – сказал Хуч. – А он действует по стандартной, примитивной схеме. Почему ты решил, что наш преступник Игорь укладывается в стандарты?
– Никто ничего не решил, – огрызнулся я. – Просто мы с Ольгиным работаем, решаем ситуацию. А ты ни черта делаешь, балбесничаешь, читаешь какие-то дурацкие книжонки.
– Это сборники научных статей, – Хуч с любовью провел пальцами по стопке истрепанных брошюр, – начиная с пятьдесят восьмого года и заканчивая две тысячи первым. Все они посвящены высшей нервной деятельности. Я притащил их из медицинской библиотеки.
– Для чего тебе нужна эта заумь?
– Наши узоры. Все дело в них. Тебе никогда не хотелось узнать, откуда они появились? Ты же не думаешь, что их изобрел пролетарий-плиточник?
– Понятно… – я картинно сложил руки на груди. – И что тебе удалось откопать?
– У этих трудов есть одна интересная особенность – все они написаны учеными нашего города.
– И что с того?
– По данным конференции, феномен снижения уровня олигофрении имел место только в Нижегородской области, больше нигде. Из этого можно сделать вывод, что узоры были разработаны в Нижнем.
– Ты хочешь найти людей, которые это сделали?
– Да, конечно.
– Их убил Игорь, – жестоко сказал я. – Убил, закопал, на дощечке написал. Технологию присвоил себе. А мы разберемся с ним самим – другого выхода у нас нет. На этом закончится плохая история и начнется история хорошая. Я назначу тебя, Хуч, главным координатором по исключительно гуманному применению наших графических комбинаций. Нобелевку можешь забрать себе – думаю, это будет Премия Мира. Не нужны нам создатели узоров – старых и новых. Будем надеяться, что их нет в живых. Эта игрушка слишком опасная, дорогой мой Хуч.
– Игорь пудрит нам мозги, – встревоженно сказал Хуч. – Он обманывает нас, и пока я не могу понять, в чем. Нам нужна информация, как можно больше достоверной информации. Иначе он обведет нас вокруг пальца.
– Виталия Сергеича не обведет! – уверенно заявил я.
Виталий Сергеевич Ольгин уселся в кресло, открыл кейс и кинул на стол пяток цветных глянцевых фотографий.
– Его физиономия?
– Он самый, – сказал я, морщась от пикантной смеси удовольствия и отвращения. – Толстая рыжая сволочь. Как его зовут, узнали?
– И в самом деле Игорь. Игорь Федорович Сяганов. Живет на отшибе, на окраине Сормова. Адрес известен. Занятная у него там избушка…
– Сяганов? – Хуч оживился. – Знакомая фамилия. Где-то я ее видел…
– Подожди! – я нетерпеливо махнул рукой. – Виталий Сергеевич, как вы его зацепили?
– Очень просто. Он регулярно следит за вашей квартирой, а я – за ним. У него "Жигуль" третьей модели, старый, но в приличном состоянии. Стекла – высокой степени тонирования. Каждый день с двух дня до десяти вечера Сяганов проводит на улице, выходящей к вашему подъезду. Несколько раз сопровождал вас, Дмитрий, по пути следования вашего автомобиля.
– Вот гад, – выдохнул я. – Ну ладно, попался, голубчик. Когда брать его будем?
– Брать? – брови подполковника приподнялись как бы в искреннем недоумении. – Что значит брать?
– Как что? – на этот раз удивился я. – Мы приходим к нему в дом, берем его за хибон и… как бы это сказать… нейтрализуем. Потом забираем то, что принадлежит нам. А потом уезжаем.
– А в его доме есть что-то, принадлежащее вам? – Ольгин хитро прищурился.
– Есть.
– Все это незаконно, господа, – спокойно сказал Ольгин. – Абсолютно незаконно. Действия, которые вы планируете, грозят вам статьей уголовного кодекса Российской федерации. Точнее, сразу тремя статьями.
– Я ничего не планирую, – тут же забормотал Хуч. – Митя, я же тебе говорил, зря ты все это, ничего не выйдет…
– Помолчи, – оборвал я его. – Виталий Сергеевич, давайте говорить откровенно. Как вопросы такого рода решаются в вашем агентстве? Вы же их как-то решали до сих пор? Вы сами говорили, что для вас нет невозможного.
– Говорил… – Ольгин забарабанил пальцами по столу, полез за очередной сигаретой. – Можно, конечно, решить, если постараться, но сложно, сложно… Во-первых, у этого вашего Игоря не дом, а настоящий бастион. С виду – обычное одноэтажное строение, примыкает к заброшенному складу. Участок шесть соток, окруженный деревянным забором. Но есть основания подозревать, что на территории участка имеются подземные помещения, связанные с территорией склада. Я видел, как субъект наблюдения заходил в свой дом и через десять минут выходил с территории склада. Что там – просто туннель? Вряд ли. Я думаю, что там могут быть обширные помещения, защищенные современными техническими средствами. Значит, захватить субъекта на его территории будет не так-то просто, потребуется создание опергруппы из трех-четырех человек. Естественно, поскольку операция незаконна, всем им придется прилично заплатить…
Ольгин выразительно посмотрел на меня.
– Естественно, – я кивнул головой.
– Дальше: поскольку дом находится в населенном районе, операцию захвата могут наблюдать немало свидетелей. А это – немедленный вызов милиции и большие неприятности. Поэтому вопросы с УВД нужно решить заранее. Получить, так сказать, негласное разрешение. Лучше даже, чтобы во время операции присутствовал наш человек из Сормовского отдела УВД. Само собой, не бесплатно, человека нужно отблагодарить.
Я снова кивнул.
– В общем, то, чего вы хотите, будет стоить приличных денег, – резюмировал подполковник.
– Сколько именно?
– Нужно посоветоваться с людьми, все обсчитать…
– Не тяните кота за хвост, – сказал я. – Вы прекрасно знаете, сколько это стоит. Говорите. Мне нужно знать, потянем ли мы такое.
– Тридцать тысяч долларов.
Ольгин назвал сумму явно наобум, завысил ее раза в два, в расчете, что я начну торговаться и снижать цену. А я едва не взвыл от восторга, едва удержался, чтоб не заорать: "Да, да!!!"
Что такое тридцатка по сравнению с двумястами тысяч? Мелочь. Зато мы будем единственными владельцами уникальной технологии, монополистами. Будущее уже рисовалось мне в виде орла с золотыми крыльями и алмазной головой, парящего в недосягаемой для простых смертных высоте.
– Это возможно, – сказал я, задумчиво почесывая подбородок. – Тридцать, конечно, много, но… скажем так, двадцать две – сумма вполне реальная.
На этот раз чуть не взвыл Ольгин. Счастливые чертики запрыгали в его глазах.
– Что ж, – произнес он не менее флегматично, чем я, – пожалуй, на такой сумме мы и остановимся. Через неделю можно будет все сделать.
– Почему через неделю? Что, раньше нельзя? Завтра-послезавтра?
– Завалить все дело хотите? Я должен как следует обследовать территорию субъекта. Пока он следит за вами, порыскать по его владениям и выяснить, что нас там может ждать. Произвести, так сказать, рекогносцировку. Со своими хлопцами, опять же, договориться, подобрать надежных ребят, оргвопросы решить.
– Три дня, – сказал я.
– Пять. Никак не меньше. И аванс. Три тысячи прямо сейчас.
На том и сошлись.
19
Едва мы прибыли с Хучем домой, как он бросился к своим научным брошюркам и начал их ворошить. Через пять минут издал победный клич – я едва не оглох.
– Сяганов! – вопил он. – Сяганов! Ну конечно, он самый!
– Что означают сии истошные крики? – осведомился я.
– Профессор Сяганов Федор Андреевич! Такое сочетание тебе о чем-нибудь говорит?
– Похоже, что это папаша нашего Игоря Федоровича.
– Наверняка так и есть! Сяганов – известный нейрофизиолог, он занимался исследованиями неокортекса еще в шестидесятых-семидесятых.
– Ты становишься умнее меня, Хуч, – заметил я. – Говоришь слова, которых я не знаю.
– Неокортекс – это определенные участки серого вещества головного мозга. Понятно?
– Более или менее.
– Мы найдем этого профессора! – Хуч пришел в небывалое возбуждение, скакал козлом по своей захламленной комнате и сшибал все на пол. – Мы поговорим с ним! Мы узнаем, как все это произошло.
– Хорошо, – согласился я. – Найдем, поговорим. Если он еще жив, конечно.
Честно говоря, мне было ни капли не интересно. Мой золотой орел не нуждался в подпорках. Но так желал Хуч, а желания Хуча надлежало исполнять.
Я любил Хуча как младшего братишку. Мне было приятно исполнять его детские прихоти.
Профессор жил в десяти минутах ходьбы от нас, в старом "сталинском" доме. Он сам открыл нам. Вежливо поздоровался и повел по темному коридору, пропахшему мышами и стариковским одиночеством.
Лицом старый профессор отдаленно напоминал своего непутевого сына. Возможно, что некогда Федор Андреевич тоже был рыж и крупен телом. Теперь он был сед, тощ и безнадежно стар. При ходьбе он пошатывался и опирался на палочку.
В кабинете царил полумрак, толстые зеленые шторы едва пропускали солнечный свет. Сяганов опустился в кресло, положил на стол сухие морщинистые руки.
– Вот, Федор Андреевич, – Хуч, нервно моргая, выложил перед ним рисунок "Антидури". Что вы можете об этом сказать?
Профессор уставился на картинку сквозь толстые линзы очков. Потом вытащил из кармана склянку, открыл ее, отправил под язык таблетку. Запахло валидолом.
– "Комбинация 3216 д", – тихо сказал он. Давно я ее не видел. Вам ее Игорек дал?
– Дал… – Я усмехнулся. – Ладно, можно и так сказать – дал. Лучше бы не давал.
– Когда вы видели Игорька?
– Меньше месяца назад. А вы давно его видели?
– Давно. Очень давно. В девяносто втором он вышел… – профессор кашлянул в кулак, – вышел из тюремного заключения. Вернулся домой, пожил у меня месяца два. А потом ушел.
– Как к нему попала эта дрянь? – я показал на картинку.
– Украл. Взломал мой сейф, для него это было нетрудно, он хорошо разбирался в замках… Он забрал все, включая копии.
– Он знал, какое воздействие могут оказывать эти комбинации?
– Знал, конечно знал. Игорек – очень умный, – в голосе профессора послышалась гордость.
Я уже начал догадываться, в чем дело. "Игорек – очень умный". Хорошо это звучало. Звучало так, что нетрудно было догадаться: когда-то Игорек был очень тупым.
– Федор Андреевич, кто изобрел эти комбинации? Вы?
– Я.
– Специально, чтобы излечить вашего слабоумного сына?
– Нет, не специально, – профессор махнул рукой. – Это случайность, всего лишь случайность… В семидесятых годах я занимался высшей нервной деятельностью приматов. Как бы вам объяснить суть экспериментов…
– Мы знаем, как это выглядело, – сказал Хуч. – Вы просверливали в черепе шимпанзе маленькие дырочки, вставляли тонкие проволочки-электроды в определенные участки коры головного мозга и регистрировали биотоки.
– Да, именно так оно и было, – профессор удивленно посмотрел на Хуча. – Откуда вы знаете, молодой человек?
– Я читал ваши работы. Стандартная методика.
– Да, да. Моя кафедра изучала условные рефлексы обезьян. Мы проводили серии опытов – комбинировали различные геометрические фигуры, демонстрировали их приматам, записывали кривые биотоков, делали вывод о реакции. В общем, ничего необычного. Одна докторская диссертация, три кандидатских. Потом деньги на обезьян перестали давать, они дорогие, много едят, легко простужаются. Мы перешли на кошек…
– Ближе к сути, Федор Андреевич, – нетерпеливо сказал я. – О кошках поговорим потом.
– Одна из случайно составленных комбинаций резко повысила умственные способности Герцога.
– Герцог – это обезьяна?
– Да, шимпанзе-четырехлетка. Ах, малыш Герцог, такой умничка был… – Старик прикрыл глаза, вздохнул. – Он стал лучше понимать человеческую речь… да что я лукавлю, он начал понимать русский язык не хуже нас с вами. Говорить Герцог, конечно, не научился, гортань антропоидов для этого не предназначена, но мы общались при помощи жестов. Часами с ним разговаривали. Герцог начал считать до тысячи. Решал арифметические примеры. Порой мне казалось, что он даже скрывает свои умственные способности. Он что-то замышлял…
– Сбежать он хотел, – заявил Хуч. – Вот вы попробуйте, просидите всю жизнь в клетке.
– Кто-нибудь еще знал об этом? – вмешался я.
– Никто. Никто не успел узнать.
– Почему?
– Потому что Герцог погиб. Острая двусторонняя пневмония. Кто-то забыл закрыть форточку на ночь, зима… В общем, он не прожил и трех дней, антибиотики не помогли. Такой вот печальный итог.
– Это вы его убили! – заявил я. – Сначала форточку открыли, потом лечили его неправильно, или еще что-то там… Не важно, как. Главное то, что вы это сделали.
– Нет, нет, что вы… – забормотал старик. – Как я мог?
– Вы испугались. Страшно испугались
– Да! – признался вдруг профессор. – А вы бы не испугались на моем месте? У нас обычный мединститут, я руковожу кафедрой, ответственное лицо. А тут такое феноменальное открытие! Вы вспомните время – холодная война, гонка вооружений, империалисты разрабатывают секретное оружие. К нам и так из КГБ регулярно наведывались, интересовались, нет ли у нас разработок, перспективных в плане… Ну, вы понимаете в плане чего. Они называли это "оборонными приоритетами". Если бы сведения о "Комбинации 3216 д" стали известны, нас бы засекретили.
– А что в этом плохого для вас? – спросил я. – Заработали бы немало деньжат, за оборонку тогда хорошо платили, дали бы вам еще какой-нибудь доппаек, привилегии, а со временем, глядишь, и Героя Соцтруда бы получили…
– Я бы сразу стал невыездным, понимаете? Я регулярно ездил за границу с докладами, конечно, не в капстраны – в ГДР, в Чехословакию, Польшу, но тогда и это было высоким уровнем. Я жил очень неплохо, и вовсе не собирался разрушать свой уклад жизни. И самое главное: я не хотел, чтобы все это попало в грязные руки. – Профессор покачал головой. – Вы можете мне не верить, но я всегда был пацифистом. Это же не просто картинки-узоры… Оружие, мощное оружие… Сделать тупых умными, умных – олигофренами… Боже упаси. Стоит только начать, и уже не выберешься. Помните, что они сделали с Дмитрием Андреевичем? С Сахаровым. Я знал его лично, в больнице его консультировал…
– Понятно, – сказал я. – Должен признаться – вы были абсолютно правы, доктор. Обезьянку, конечно, жалко, но что тут было поделать… Только как же получилось, что комбинация до сих пор существует, почему вы ее не уничтожили сразу?
– Вы уже догадались, почему. У меня был больной сын, Игорек. Олигофрения. К тому времени ему было восемнадцать лет, и полжизни он провел в интернате для слабоумных. Здоровенный парень, в армию не берут, читать едва научился, зато преступных наклонностей – хоть отбавляй. К этому у него были явные способности – к воровству, к бродяжничеству, к постоянным дракам на улицах. Наркотиков тогда не было в таком масштабе, как сейчас, но дешевым портвейном он напивался постоянно. Ужасно… Он свел в могилу свою мать, и я тогда тоже был близок к инфаркту. Он выносил из квартиры вещи и продавал. Ко мне приходил участковый… В общем, я решил, что попробую комбинацию на Игоре, а потом уничтожу ее – вне зависимости от результата.
– И Игорь стал умницей.
– Да. Феноменально! Это превзошло все мои ожидания…
– И тут же исправился, свернул с преступного пути и пошел светлой дорогой в будущее?
– Сперва все было хорошо – Игорь стал намного спокойнее, начал читать, много и с удовольствием. Поступил в техникум, учился неплохо, стал разбираться во всякой механике. Пить бросил. Я просто нарадоваться не мог. Он собрал мотоцикл своими руками, потом машину старую купил, починил… Техникум закончил, стал зарабатывать. А через три года его арестовали. Оказывается, там целая преступная шайка была, они квартиры грабили, а Игорек все это на своей машине возил. Дали ему четыре года. Отсидел, вышел. А дальше вы все знаете.
– С тех пор, как он забрал рисунки и ушел, он с вами ни разу не связывался?
– Ни разу. Я пытался найти его – безуспешно.
– Хотите знать, где он живет? Увидеть его хотите?
– Не уверен. – Руки профессора задрожали. – Откровенно говоря, я к этому не готов. Он избивал меня… несколько раз, после тюрьмы. Пожалуй, лучше мне его не видеть. Он жесток – холодно, расчетливо, бесчеловечно. Я боюсь его.
– Итак, почему же вы все-таки не уничтожили свои волшебные узоры?
– Жалко было. Я думал, никто не знает о них. Думал, унесу этот секрет с собой в могилу. Увы, не получилось…
– Сколько графических комбинаций было в вашем сейфе?
– Две. Всего две. И один нейтрализатор.
– Нейтрализатор? Это что еще такое?
– Устройство, генерирущее световые вспышки. Похоже на фонарь. Оно снимает положительный эффект от "Комбинации 3216 д". Больше того – нейтрализатор приводит умственные способности в состояние гораздо хуже прежнего. Проще говоря, бывший дебил становится имбецилом.
– Знакомая штука…Тоже ваше изобретение?
– Да. Уже в восьмидесятых годах я экспериментировал на кошках. У кошек, конечно, эффект слабее, и вообще находка действующей частоты была случайностью…
– Слишком много у вас случайностей, – перебил его я. – Вы создали эту штуку, чтобы попытаться нейтрализовать Игоря. Только он опередил вас.
– Подождите, Федор Андреевич, – встрял Хуч, – вы сказали, что нейтрализатор действует на бывших олигофренов. А на нормальных людей?
– Никак не действует.
– То есть, он не может сделать нормального человека дураком?
– Никоим образом. Только того, кто был "исправлен" при помощи "Комбинации 3216 д".
Меня прошиб холодный пот. Хуча, судя по всему, тоже.
– Ты понял, Митя, что это значит? – произнес он дрожащим голосом.
– Понял, – сипло сказал я. – Мне не грозит превратиться в овощ. Я уже почти спасен. А вот ты – нет.
– Так вы – "исправленный"? – профессор вытаращился на Хуча.
– Да. Ваш Игоречек сперва сделал меня умным, а некоторое время назад взял, да и обработал нейтрализатором, – Хуч едва не плакал.
– Быть того не может! – уверенно заявил профессор.
– Почему?
– Нейтрализатор действует почти мгновенно, в течение пяти секунд.
– Тогда все понятно, – тихо сказал Хуч.
20
Мы покинули профессора, но не дошли до дома. Забрели в ближайшее кафе и набросились на холодное пиво, снимая стресс.
– На твоего Севу он воздействовал настоящим нейтрализатором, – сказал Хуч. – А нам показал имитатор, игрушку. И это намного облегчает дело.
– Дело в шляпе, – заявил я. – Ты гений, Хуч, что додумался навестить дедулю-профессора. Нам с тобой ничто не угрожает. А рыжего, гада такого, скрутим на днях.
– Отнимем у него нейтрализатор, – подхватил Хуч, – и посветим в рожу. Пусть снова станет дебилом. Он это заслужил.
– Только ты не вздумай присутствовать при этом, – сказал я. – Тебе на работу настоящего нейтрализатора смотреть нельзя. Пятнадцать секунд – и ты кретин.
– Козе понятно, – сказал Хуч.