– Я приказываю тебе.
– Я привязан к этому месту. Человека, которого ты ищешь, в пределах моей досягаемости нет. Он был здесь. Но сейчас я бессилен.
Сазки помедлила. Она была готова к такому ответу. Ах, если бы только отец сразу воспользовался услугами кадёта, все было бы иначе!.. Но он никогда не сделал бы этого, не зная с чем столкнется – а узнать это он мог только одним способом. Хаздор слишком боялся силы, заключенной здесь, в недрах Агимора, и ни разу не прибегал к ней.
Она же собиралась сделать то, за что отец, несомненно, проклял бы ее – если бы только был жив.
– Дай клятву своим подлинным именем, что найдешь и убьешь этого человека. А также его спутника… или спутников. Дай такую клятву, и я освобожу тебя от уз.
– Сазки!!! – кричал где-то далеко Норбак Шуртальт. – НЕТ!!!
Она не слушала. Солдаты начали ломать дверь, но это было уже не важно. Она знала, что они не успеют.
И когда кадёт поклялся именем, заключавшим в себе его колдовскую сущность, она расплела удерживающий узел. С ее стороны это сделать было совсем легко. С его стороны – невозможно. Хотя он и превосходил силой, знаниями и способностями дочь Хаздора в десятки, а то и в сотни раз.
Оказавшись на свободе, он поднялся в небо и помчался на юг – по следам человека, убить которого кадёт поклялся.
Но перед тем как покинуть Агимор, он выпил душу Сазки Киправельт и убил всех людей, толпившихся за дверью. Он уничтожил колдовскую систему, которая так долго удерживала его в себе, словно в клетке, и обрушил подземные этажи цитадели.
Он ведь не давал обещания этого не делать.
Глава семнадцатая
Мы ехали на юг. Местность дичала, со стороны пустыни дул горячий сухой ветер. Десятого июня мы увидели на противоположном берегу Иклин – последнее крупное поселение в юго-восточной части страны. Южнее его – только крепость Льяр, стерегущая истоки Велаты; но она расположена в горах, слишком далеко от нашего маршрута, и полюбоваться на нее, даже издалека, мы не сможем…
Прошло еще два дня, и мы потеряли реку из виду. Раскаленное солнце пылало в небе, как чудовищная печь. Мне было дурно днем – энергии, которые изливало на землю дневное светило, были чужеродны всему моему естеству. Дальше будет еще хуже. По моему настоянию мы изменили время движения: теперь мы ехали ночью, а отдыхали днем. Эдрику было все равно. Жара его не волновала. Похоже, он был способен усилием воли поддерживать температуру тела на обычном уровне, не потея и не допуская перегрева. Пару раз я заметил, что он смотрит на полуденное солнце, не закрывая глаз. Яростный блеск, приводивший меня в полуобморочное состояние, его даже не слепил.
Когда до летнего солнцестояния оставалось всего десять дней, Эдрик сказал:
– Завтра увидим Врата Тедхара.
"Значит, успеем", – подумал я. До берегов Пустого Моря осталось совсем немного.
Врата Тедхара – руины древней крепости, возведенной хуриджарами во времена Войны Остывших Светил. В легендах говорится, что здесь до сих пор бродят неупокоенные тени прошлого, а в подземельях спят могущественные древние демоны, ожидая конца времен, чтобы пробудиться и вновь вступить в битву с обитателями небес. Люди боятся этого места и считают его проклятым, скайферы – наоборот: с их точки зрения, это нечто вроде святыни. Неожиданно у меня возникло чувство, что в те дни, когда я жил среди детей пустыни, меня приводили к Вратам Тедхара – по крайней мере, один раз. Зачем, почему, для чего, что я тогда видел – не помню совсем. Эти воспоминания украла Ночная Тень. Все, что осталось – смутное ощущение, что здесь я уже был, и уверенность, что местность, которую проезжаем мы с Эдриком, должна быть мне знакома.
Ночью приснился сон. К счастью, не из той серии, где я встречался с существом в маске – или, что еще хуже, переставал быть собой и становился им. Нет, это был добротный кошмар из той категории, когда вы теряетесь в лесу, начинает темнеть, и кажется, что отовсюду за вами пристально следят злые голодные глаза. Твари, которые смотрят, подбираются осторожно, всегда со спины – но сколько не оглядывайся, не увидишь их до тех пор, пока не зайдет солнце и не настанет наконец их время… За мной следило что-то бесформенное и злое – детские страхи, но когда я проснулся, ощущение чужого внимания осталось, хотя и перестало быть таким отчетливым. Я понял, что это не просто кошмар.
Меня все-таки нашли.
Я поддерживал защиту, препятствующую магической слежке, с тех самых пор, как выбрался из темницы Яртальского князя. Защита отнимала силу – не так много, но у меня не было лишней. Когда я истощался, приходилось идти в открытую. Однако если бы я не ставил ее вовсе, уверен – оборотень разыскал бы меня гораздо раньше. Да и маги, работающие в городской страже, быстренько меня бы локализовали.
Защита была не самая плохая – одно то, что мне удалось пройти с ней все Речное Королевство, уже кое о чем говорит – однако теперь, похоже, нашелся умелец, способный меня переиграть.
Я выругался.
– Что-то случилось? – спросил Эдрик. Услышав мои объяснения, поинтересовался:
– Ты можешь определить, этот колдун… находится в городе и следит за тобой с помощью каких-нибудь приспособлений?.. Или по нашему следу едет отряд?
Похоже, на этот раз его ясновидческие способности не сработали. С другой стороны, магическое наблюдение вели за мной, а не за ним.
– Подозреваю, будь отряд поблизости, ты бы и сам его почувствовал, – сказал я.
– Так значит – отряд?
– Не знаю, – я потер середину лба. – Не уверен, что это вообще человек…
– То есть? – В голосе появился легкий интерес.
Я не стал рассказывать о своем сне. Ощущения, которые испытываешь в кошмарах, довольно сложно описать. Страх – это слишком расплывчато, неопределенно. Есть множество видов страха. И множество переживаний, которые сам отличаешь друг от друга достаточно ясно, но сообщить о них кому-либо не можешь – в человеческом языке нет подходящих слов. Система кодировки состояний предусмотрена в Искаженном Наречье, однако Наречье – язык формул, для повседневной речи он не годится (если, конечно, ты не извращенец-сингайл, которому по жизни больше нечем заняться).
Первое, чему учится маг (и чему он продолжает учиться все время, пока живет) – внимательному отношению к своему внутреннему миру. Хаос ощущений, обычным человеком неосознаваемый или осознаваемый лишь поверхностно, для мага – многомерная вселенная, которая тем богаче и удивительнее, чем тоньше обращенное к ней внимание. Это волшебные струны мира, которые пронизывают все, что есть, и нас самих в том числе – прикасаясь к ним, мы создаем свои заклинания. Хотя этот мир и непредставим для обычного человека, между "внутренней вселенной" и внешней поверхностью вещей нет непреодолимой границы. Внешнее переходит во внутреннее и наоборот. Суженное, неподготовленное сознание различает лишь самые простые, самые ощутимые движения этого внутреннего мира – голод, жажду, похоть, веселье, гнев, любовь, злобу, печаль… Эти состояния – как волны, тревожащие поверхность: только поэтому они и видны обитателям поверхности. Но есть еще и глубина, о которой простые смертные ничего или почти ничего не знают. Невозможно стать магом, не научившись погружаться в нее.
Я упоминаю об этом для того, чтобы объяснить, каким образом самый обыкновенный кошмар вкупе с ощущением чужого внимания позволили мне сделать кое-какие выводы относительно того, что же за тварь спустили по нашим следам. "Кошмар", "чужое внимание" – слова, известные и на поверхности. Я не знаю, как передать сопровождавшие их "глубинные" ощущения. Поскольку время не ждало, и мы не собирались исписывать страницу за страницей формулами на Искаженном, я выдал Эдрику готовый результат моих ощущений-предчувствий-предположений:
– Похоже, это какой-то демон, – сказал я. – И довольно сильный. Демон-охотник, вероятно… слыхал о таких тварях?
Он кивнул.
– С какого круга?
– Сеигбалаокх, не ниже, – речь шла о концентрических кругах, образующих внутреннее пространство Преисподней. Каждый круг соединял в себе по несколько десятков, а иногда – и сотен Сфер. – Хотя черт его знает. Я не разобрал. Может, и выше.
Хотя традиционно и считается, что Преисподняя находится под землей, а значит – и о перемещении к ее центру следует говорить "ниже", "еще ниже"; тем не менее духовидцы, созерцающие владения Князей Тьмы, нередко воспринимают свой полет как вознесение, приближение к некой мистической вершине – Дну Миров, где вечно пребывают повелители мрака. Это не удивительно, ибо по отношению к "нормальному миру", который можно представить как пирамиду с Обителью Солнца на вершине, ад представляет пирамиду перевернутую, и нужно сначала перевернуться самому, чтобы затем восходить по ее ступеням, а не падать по ним. Впрочем, какая из двух пирамид "нормальная", а какая "перевернутая" – вопрос относительный, целиком зависящий от вашего личного восприятия. Большинство обитателей земли считают "нормальной" пирамиду света лишь потому, что на заре времен именно Солнце повергло Горгелойга, а не наоборот. Солнце установило свои порядки, но если бы победил Горгелойг… все было бы точно так же. Только наоборот.
Эдрика мое сообщение о демоне-охотнике не особенно взволновало.
– Подождем его здесь? – предложил он. – Решим все сразу.
Я рассмеялся.
– Кого подождем? Сейга? И сколько мы будем здесь торчать? Они предпочитают не трогать врага тогда, когда он готов к нападению. Эта тварь появится здесь и будет кружить близ лагеря, портя нам нервы, но на глаза показываться не станет. Она не будет материализовываться до тех пор, пока не уверится в том, что у нее есть шанс с ходу перекусить чье-нибудь горло. Сейга не так-то легко обмануть показной беспечностью. Кроме того, он может вообще не напасть. То, что меня заметил демон, а не маг, еще не означает, что какой-нибудь маг не держит его на поводке. Может, у него приказ – выследить и ждать, не нападая, пока не подтянутся еще человек сто – двести с командой королевских чародеев?.. А у нас осталась-то всего… почти неделя.
– Ну хорошо, хорошо… – Эдрик тоскливо вздохнул. – Поехали. Разберемся с этим по дороге. Чем бы оно ни было.
– Ага, собирайся. Мне нужно несколько минут.
Я состряпал пару заклинаний, долженствовавших сбить охотника со следа. Рано или поздно он разгадает мои обманки, но если нам повезет, сумеем выиграть несколько дней. Не исключено даже, что мы успеем перейти на Слепую Гору прежде, чем эта тварь доберется до нас. Во всяком случае, мне бы хотелось на это надеяться.
Сейги являлись одной из высокоразвитых демонических рас; в своем обычном облике они напоминали нечто среднее между сколопендрой и леопардом. По крайней мере, так их обычно изображали в книгах по демонологии. Как и большинство остальных демонов, сейги могли принимать разные обличья. Они были разумны, смертоносны и алчны до чужой силы. К счастью, их мир (вернее – система миров, в которой их можно было встретить) находился достаточно далеко от земли, и только самые лучшие заклинатели могли призвать тварь из Сеигбалаокха. Оставалось только гадать, каким образом демонолог такого уровня оказался связан с властями Речного Королевства, которые уже не один век послушно, с подачи гешских жрецов, проводили на своей территории политику уничтожения всех темных магов. Можно было, конечно, допустить, что вызвавший демона колдун с властями не связан никак, но тогда создавшаяся ситуация начинала выглядеть еще более странно, поскольку никаким темным магам в последние месяцы я дороги не перебегал. Собственно говоря, я и знаком-то был всего лишь с одним, способным призвать сейга и остаться после этого живых – я имею в виду вагу, который меня когда-то учил.
Быстро собрав вещи, мы оседлали лошадей и отправились в путь. Близился вечер, но прохлада не торопилась спускаться на землю. Было жарко, и воздух казался расплавленным желе, в котором мы с трудом продвигались. Лошади почти не отдохнули за день, кроме того, они хотели пить. Там, где мы спали сегодня, не было ни источников, ни глубоких ям, в тени которых могла сохраняться дождевая вода. Только камень и песок. У нас имелись кое-какие запасы воды, но их было слишком мало, чтобы напоить двух лошадей.
Солнце светило нам в спины, а впереди громоздились Горы Гнева – изломанные, темно-серые, они казались костями и крыльями рухнувшего с небес, умерщвленного, но так и не смирившегося бога. Когда солнце уже готовилось скрыться за горизонтом, мы остановились и обернулись назад. Теперь и Эдрик чувствовал его присутствие.
Солнце как будто пребывало в какой-то дымке. Пыль и темнота. Как будто бы темное облако, пожиравшее свет, двигалось за нами следом. И чем слабее становилось Солнце, тем сильнее становилось оно. Оно принадлежало тьме, как и я.
– Это не сейг, – сказал Эдрик.
– Да, – я был вынужден с ним согласиться. – Что-то сильнее. Гораздо сильнее.
Я сотворил еще одно искажающее след заклинание, хотя и сомневался в том, что в моих потугах есть хоть какой-то смысл. Мир питает нас своей силой, но и мы питаем силой его; в мировых течениях энергии остается наш след. Можно исказить его тип, но можно и распознать обманку: я подозревал, что не могу равняться ни в Искусстве, ни в силе с тем, что нас преследовало. У меня начали рождаться очень нехорошие подозрения относительно того, что это могло быть…
– Попробуем добраться до Врат, – сказал Эдрик. – Это особенное место. Там энергия циркулирует по-другому. Если он еще не вышел на поверхность, это может надолго сбить его со следа.
Мы тронули лошадей с места, заставив их, несмотря на усталость, двигаться так быстро, как только они могли. Вскоре мы въехали в широкое ущелье между двумя скалами. Ущелье постепенно сжималось, а в его горловине находилась Тедхарадхим, разрушенная, но все еще внушающая страх, крепость демонов. Я чувствовал недобрую магию, которая истекала от этого места, не менее ясно, чем приближение твари, посланной по нашим следам.
Когда-то ущелье перекрывала стена высотой более пятисот футов, столь широкая, что по ее верху была проложена дорога, на которой могли разъехаться две колесницы. Говорят, демоны сложили стену за одну ночь, но теперь от нее мало что осталось. Вся центральная часть была разрушена, лишь у скал, слева и справа, уцелели два небольших участка. Нам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу – местность была очень неровная, вывороченные из стены, полураскрошенные блоки, образовывали внизу настоящие завалы. Время немного пригладило их, принесенная ветром пыль и земля почти превратили груды каменного мусора в обыкновенные холмы… здесь ничего не росло, и я знал, что и внутри крепости мы не увидим ничего живого.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мы сумели провести лошадей через завал; мне казалось, что мы ползли, как черепахи, а тварь, которую послали за нами, была уже совсем близко. За стеной – руины, еще большие груды щебня, остатки соединенных между собой строений, некогда представлявших различные сегменты огромного единого комплекса. Быстро темнело – гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Я не знал, что выпивало свет – существо, которое почти догнало нас, или сама аура этого мрачного места. Впереди и справа мы обнаружили достаточно длинный ровный участок и снова забрались в седла.
Отец…
Сначала мне показалось, что я ослышался.
Отец… Отец…
Как тысячи шепотков, сливающихся в единый голос. Я почувствовал пробуждающийся внутри ужас. Не тот, который затмевает разум, – это был ясный, пронзительный, холодный страх, высвечивавший все в настоящем свете. Я понял: каким-то образом цитадель живет своей собственной жизнью, у нее есть мысли – разорванные, бессвязные мысли умирающего, застывшего на границе между жизнью и смертью. Страх вошел в мою грудь, как игла в тело насекомого, пришпиливаемого к листу толстой бумаги; как насекомое, я бездумно боролся с ним, не понимая его природы, но зная – этот страх не мой; каким-то образом он стал моим, но принадлежал не мне. Впрочем, возможно, "страхом" называла это моя человеческая природа, но что такое было это ощущение само по себе, было неведомо мне так же, как насекомому неведом смысл металлической иглы.
Жеребец Эдрика, Светляк, вот-вот был готов понести, только железная воля и мастерство наездника заставляли его идти смирно. Ягодка доставляла мне меньше хлопот – заклятья удерживали ее в моей власти лучше, чем поводья. Несмотря на борьбу со Светляком, Эдрик, кажется, сумел каким-то образом понять, что со мной творится что-то неладно; во всяком случае, во взгляде, брошенном в мою сторону, читался вопрос.
– Ты… ничего не чувствуешь? – Недоумения во взгляде прибавилось. Я заставил себя продолжать. – Никаких… голосов?
Он покачал головой. Возможно, он воспринимал это иначе. Возможно, не воспринимал вообще.
Отец…
Налетел ветер, он был густым и черным, как патока. Свет смешался с тенью, все смазалось. Я услышал, как заржал Светляк – Эдрик все-таки не сумел удержать его. Потом я увидел, как летят в воздухе гибкие, похожие на пиявок длиной в руку, тени. Они были живыми. И голодными. И наше внутреннее тепло было их пищей.
Я поднял руку и произнес заклятье, но что-то разрушило его прежде, чем я успел закончить. Все было так, как во время моего поединка с чародеем у брода, только теперь кто-то более искусный, чем я, играл со мной. Так же, как я играл с ним. Ягода захрипела и стала падать на бок. Я успел высвободить ногу из стремени – и только. Тело лошади придавило меня. Тени скользили все ближе, в любую секунду та или другая могла войти в мое тело так же, как одна из них вошла в Ягодку, и поглотить мою жизненную силу так же, как ее. Так же, как поступал я с обыкновенными людьми во время своего долгого пути из Алмазных Княжеств…
Скрипя зубами от боли, пытаясь выбраться из-под лошадиного трупа, я случайно посмотрел вверх – и увидел его. Он парил передо мной на расстоянии не более пятидесяти футов, похожий на черную звезду, от лучей которой истекали ветра, несущие в себе семена живых теней. Его окружало подобие темного облака – странной, искажающей пространство, магической сферы, в которой циркулировали ветра, прежде чем вырваться наружу. Я знал, что защищаться бесполезно – кадёт неизмеримо превосходил меня и в силе, и в мастерстве заклинаний – но предпринял еще одну попытку возвести между нами заслон. Ветра поглотили его еще до того, как он был закончен.
Кадёт медленно приближался. Он излучал страх, но иной, чем тот, что я ощутил при въезде в крепость. Дикий, звериный ужас, слабость, бессилие жертвы – все это, как мутная волна, захлестывало мое сознание. Как ни странно, единственным надежным островком в этом шквале оставался тот, второй страх, ясный, как чистый ледяной свет. Я даже по-прежнему слышал шепотки, хотя сейчас, казалось бы, наименее подходящее время, чтобы внимать им. Я не заметил, когда они изменили свое бормотание. Теперь они рассказывали про свою родительницу.
Мать… Мать с нами…