- Да, раньше все было не так, верно, господин Дюжата? И березы w о А зеленей, и девки ядреней. А нынешних, немочье семя, и жменью-то не пожмякаешь - ни заду у них, ни грудей, сплошные оглобли.
Конец стола зашелся в смешочках. Старик по имени Дюжата сжался. И жалко было его, заступиться бы, да только.
Только ужас как не хотелось вызывать на себя досужие взгляды. Но ведь старику от этого не легче?
Я скривилась - те, кто меня видел, враз смолкли - и громко сказала, обращаясь к соседу:
- Не подскажете, господин Дюжата, когда начнут разносить еду? А то в наших краях гостей сразу за полные столы сажают. Здесь же, как вижу, все миски пустые стоят.
Лицо его отмякло, он с придыханием начал объяснять мне, как кормят гостей на королевских пирах.
Когда прислужники в алых верхних рубахах понесли по рядам глубокие позолоченные и серебряные блюда с кушаньями, я уже знала о королевских пирах все. Ну, или почти все. Блюда подавались по очереди - сначала жарево и копченное, потом закуски и заедки с огороду, грибное, потом мясные и курные похлебки, пироги и пирожки с двенадцатью начинками, рыбья перемена, и только после этого на стол несли сладкие пироги и медовые узвары, знаменуя сладостями конец пира. Яблок, груш и вишен к столу в этот раз не ожидалось - не по месяцу, поскольку было лишь начало лета.
Из блюд каждый клал себе в миску, сколько надо. Все, за чем мне нужно было уследить - чтобы Арания брала только от того куска и с того края блюда, где я уже сняла пробу.
Первыми на стол принесли жареных уток, баранью прожарку и копченные в дыму свиные ребра. Потом настал черед квашенной капусты, свеклы в уксусе, груздей соленых, жаренных сморчков, молодой морковки в сметане, соленых огурцов, оставшихся ещё с прошлого года, но все ещё хрустевших на зубах.
Арания, к моей радости, поперед меня ни к одному блюду не совалась. И всякий раз брала лишь то, что я уже опробовала.
Только один раз спросила:
- Сестрица Триша, вон те огурчики не желаешь ли?
Я понятливо кивнула, уволокла с блюда огурец побольше, отхватила себе четвертинку ножом, лежавшим на блюде с хлебом. Съела, остальное щедро перекинула в миску Арании.
И удостоилась изучающего взгляда от Терена, сидевшего рядом с моей госпожой сестрицей. Учуял что-то. Я улыбнулась, сказала:
- Мы с сестрицей любим угощаться с одного куска. Т ак, Арания?
- Истинно так. - Подтвердила она, двумя пальцами ухватываясь за огурец и с хрустом в него вгрызаясь.
- Кровное родство, - гладко сказал Терен. - Всегда проявляется в сходстве вкусов. Не желаете и это попробовать?
Он зачерпнул ложкой с блюда, стоявшего от нас в стороне. И плюхнул на миску Арании небольшой кругляш бурого цвета. Я отчекрыжила половину, спешно метнула в рот.
Язык и небо ожгло сразу. Хорошо хоть, что сидела на углу - так что развернулась и выплюнула кус прямо на пол. Прислужник в алой рубахе, разливавший мед неподалеку, глянул нехорошо. Бабы на другой половине стола зашлись смешочками.
Ухватившись за кружку рядом с миской, я жадно глотнула. Ядреный квас смыл огонь не сразу. Отдышавшись, объявила:
- Не по тебе лакомство, Арания. Не трожь его.
В такой штуке можно спрятать любое зелье - острый вкус забьет все. Сестра хотела что-то сказать, но её перебил Терен:
- Дело в том, что уважаемый Дюжата, говоря о нравах на пиру, кое-что забыл. Наложенное в миску съедается обязательно. Иначе это будет бесчестье королю и оскорбление хозяев стола. Уже и то, что ты выплюнула, есть поношение.
Врет, подумала я. А как же наказ Морисланы швырять на пол все, что покажется подозрительным? Однако прочие за столом смотрели, выжидая. И никто не возразил. Я на мгновенье замерла, решая, что лучше сделать - сразу опрокинуть миску Арании на пол или взять оставшееся себе и поступить с ним так же, как с первым куском? Но тут сбоку отозвался Дюжата:
- Уж не заморский ли овощ перуга лежит у вас в миске, юная госпожа? Давненько я его не пробовал - с тех самых пор, как меня стали сажать в конце стола. Не поделитесь лакомством со старым воем, немало послужившим Положью мечом и копьем? Все равно для юных девиц перуга непригодна, ибо вкус имеет огненный.
Арания с облегчением ткнула миску мне в руку, я перегрузила бурый ошметок Дюжате. Тихонько сказала:
- Вы бы, господин, поосторожнее. Оно жжется.
Старикан улыбнулся, ложкой в прорезях отчекрыжил крохотный кусок от перуги, соединил его с жаренным сморчком.
- А я по чуть-чуть. Оно мне только всласть пойдет.
Мать-Кириметь, пусть в этой отвратной перуге не будет яда, подумала я, провожая взглядом ложку Дюжаты. К тому же я её уже пробовала.
- Доброта к старым воям. - с той стороны заявил Терен. - Украшает всякую девицу! Даже самую, гм. поднимем же чары за госпожу Аранию и госпожу Тришу!
Мужчины сдвинули чаши с хмельными медами, отвернувшись от меня и по большей части взирая на раскрасневшуюся Аранию. Дальше пир продолжался спокойно. Блюда с явствами приносились и уносились, тутеш с черными олгарскими волосами, сидевший по ту сторону от Терена, то и дело заговаривал с сестрицей. В ответ та хихикала и смущалась. Больше ей в миску Терен ничего не подкладывал.
И я успокоилась. Даже начала поглядывать на мост, висевший над горницей. Сверху доносились взрывы хохота, гул разговоров. Веселье.
Под конец подали медовые и творожные пироги. После них прислужники в красных рубахах пошли вдоль столов, скидывая в миску каждому гостю по шарику. Яркому такому, вроде как из моркови слепленному. Я замерла. Клали шарики сами прислужники, гостям выбирать не позволяли. А вдруг кто из них подговоренный? А вдруг шарик отравленный?
- Это пирожные. - Вполголоса пояснила мне Арания. - Редкое лакомство!
И одарила меня вопросительным взглядом - мол, как выкручиваться-то будем? Терен смотрел с насмешкой.
- Сестрица Арания. - Громко сказала я. - Давай поменяемся. Шарик, что тебе достался, больно уж мал. Уж как я вам с тетушкой Морисланой благодарна за приют, за ласку к бедной сироте! Уважь, сделай милость, съешь моё пирожное, моё-то поболе будет! Дай хоть так отплатить!
Сестрица с облегчением выдохнула, спешно перекинула мне в миску своё угощение. Терен хитренько улыбнулся.
Внутри, на разломе, диковинное пирожное оказалось белым. На язык попались странные, никогда мной не пробованные зерна, разваренные до липкой мякоти. И замешанные на киселе со сливками и медом, густом, как масло. Поверх шарика слоем лепилась нарезанная тонкой лапшой морковь, на язык - отваренная на меду до прозрачности. Где б такие зерна найти - я бы такое сготовила дома для бабки Мироны.
Арания принялась за шарик только тогда, когда я уже проглотила своё угощение. Но доесть не успела - с моста зычно выкрикнули:
- Кончен пир, гулянью начаться! Выходи, положский народ, на площадь перед дворцом. Что поедено-попито, в плясках растряси!
Люди начали подниматься, загремели отодвигаемые лавки. Арания спешно дожевала шарик и вскочила. Я встала следом. Неспешно, в конце толпы гостей, мы вышли во двор.
Солнце уже клонилось к вечеру, от садов тянуло прохладой. Мы с Аранией, выйдя чуть ли не последними, очутились на задах кольца из приглашенных. Сзади, от дверей, кто-то завопил:
- Король положский, володетель Положья и Олгарских верчеств, верч Чистоградский, хозяин над стругами Касопы-моря и Дольжи-реки! Дорогу королю-батюшке с королевою!
Народ спешно расступился. Мы с Аранией вдруг оказались на самом краешке разогнувшегося людского кольца. Я на всякий случай вцепилась ей в рукав - в толпе потеряться легко, а сойтись тяжело. И уставилась на выходивших из дворца.
Впереди всех шагал король Досвет. После пира по его лицу пролег пятнистый румянец. Ступал король уже не так молодцевато, как прежде, походка стала тяжелой. Один раз он даже шаркнул ногой по камню. По левую руку, с нашей стороны, рядом с Досветом шла красавица, чуть поплоше Морисланы. Соболиный волос с рыжиной, лицо белое, бровями расчерчено. И одета в белое платье, схожее с королевской рубахой, с узором из тех же птиц на подоле. Макушку укрывал соболиный венчик с рядком из темнокрасных камней. Королева, сразу видно.
А по правую руку от короля ступала такая чудная баба, каких я ни в жисть не видала. Худая, высокая, вся в черном, и только волосы белые, длинные, по ветру полощутся, камни дворовые метут. Лицо такое же белое, словно мукой присыпанное. Прямо мертвячка. Не удержавшись, я дернула Аранию за руку.
- Кто это? Ну, в черном?
- Главная ведьма из Ведьмастерия. - Прошипела в ответ госпожа сестрица. - Не можешь, что ли, потом спросить? Что за дремучее невежество деревенское!
Я, не отвечая, впилась взглядом в белое лицо. Вот оно. Главная из их Ведьмастерия, и на расстоянии всего пяти шагов от меня! Эх, кабы не эта толпа да не пир.
Заглядевшись на ведьму, я поначалу и не заметила девицу, что шла за королевской четой. Но Арания дернула меня за руку, жарко зашептала в ухо:
- Ты глянь, какое платье на королевишне! Цорсельское, не наше! Ох, любота!
Я и глянула. Сама королевишна, идущая вслед за родителями, на лицо была бледна и невзрачна. Так себе, хоть и королевишна. Вот только платье на ней выделялось. Сшили его не цельным куском с плеч до подола, как наши, а из частей. Грудь прикрывала короткая душегрея до пояса, узкая, не вздохнуть. Снизу подшиты две юбки - одна сплошная, другая распашная, с прорезью по переду. И рукава пузырями, на серебряной тесьме. Если душегрею скроили из голубого атласа, то на юбки и рукава пошел белой шелк, густо тканный серебром.
- Ох, лепота! - Шепотом ныла рядом Арания. - Вот бы мне такое! А то меня то в тутешское, то в олгарское рядят, и никакой тебе перемены. Вот выйду с-под маменькиного крыла, сошью себе справы на цорсельский лад. Пройдусь такой же павою!
Я, не слушая её, глянула дальше. За королевской семьей и ведьмой шли восемь мужиков в богатых одеждах, большей частью немолодые, с широкими спесивыми лицами. На двоих надеты олгарские расшитые душегреи. Восемь положских верчей, подумала я. Следом шагали ещё люди, среди них мелькнуло бледное лицо Морисланы.
Вышедшие заполнили то место, что оставалось в разрыве людского кольца. Госпожа матушка вдруг очутилась рядом с нами, требовательно глянула мне в лицо. Случайно или нет, но тогда же я заметила в толпе черноволосого тутеша, что сидел на пиру рядом с Тереном. Стоял он неподалеку, смотрел на царскую семью, как и прочие - только ухо было повернуто к нам.
- Ну и славно же мы посидели на пиру, тетушка Морислана! - Я улыбнулась. - Сестрица Арания самый сладкий кус со мной делила, меня, сироту, угощала. Тут напоследок вкуснючими пирожными оделяли - так я ей за то свое отдала, оно потолще да повкусней показалось. Как могу, так и плачу вам за милость, уж не обессудьте!
Морислана соизволила улыбнуться. На лице её словно что-то отмякло. Тут из толпы гостей, что теснились за верчами, кто-то завопил:
- А ну, пляски давай! Потешим короля-батюшку, королеву-матушку! Давай, ребятушки! А кто первый в пляс, тому перстень враз!
С верхних окон дворца запели дудки, рассыпались трелями балалайки. Им ответил бубен, зачастил, выводя плясовую. С той стороны людского круга в центр вылетел светловолосый парень в желтой, как одуванчиков цвет, рубахе. Вдарил подкованными каблуками по камням, прошелся в переплясе, рассыпая звонкую дробь. Пропел:
- А хожу, гляжу, красну девицу ищу! А выходь, станцуй со мной, я парнишка холостой!
Под крики и хохот кто-то вытолкнул ему навстречу крупную деваху в богатом парчовом платье. Та сначала замерла, но парень отбил перед ней каблуками задиристое дробное коленце - и она поплыла по кругу, выгнув спину, раскинув руки лебедиными крылами. На лицо, склоненное набок, упали волны темно-русых волос. Парень шел следом, топоча камни, отзывающиеся гулким стоном.
Вслед вышла ещё пара, и ещё. Заводиле в желтой рубахе, когда собрался выходить из круга, со стороны верчей кинули перстень. Тот поймал, нанизал на палец и скрылся в толпе.
Плясали долго. Парные пляски сменил мужской перепляс, разухабистый и страшноватый. Потом балалайки и бубны смолкли, дудки запели нежно, сладко. В раздавшийся круг вышли девки. Морислана вытолкнула к ним Аранию. Та пошла охотно, бляхи, навешанные на косу, звенели на каждом шагу. В хоровод встали и тутешские девки, и олгарские, и норвинские. Заскользили яркой цепью, закружились, сложили четыре круга - один внутри другого.
На небе уж разгорался закат, скрытый от людей на площади темной громадой королевского дворца. Косые лучи красили алым цветом верхушки кремлевских теремов. А девки пели:
Льется песня в Чистограде,
Отзываясь во посаде,
И над Дольжею-рекой
Вторит песне волнобой.
Мирны весны, мирны жатвы, Тихи отчие дома,
И хранит положски села Пограничная тропа.
И в ночи, и в непогоду
Вои тропку берегут.
Ведьмы знаки расставляют,
Укорот врагам дают.
Я такую песню не знала, а потому заслушалась. Однако вокруг, куда ни глянь, все болтали да хихикали. Лишь Морислана, как и я, стояла молча, не сводя глаз с Арании, кружившейся в хороводе.
- Ну, хорош тоску разводить! Тут госпожа ведьма желает мастерство показать! Брысь, девки! - Рявкнул неожиданно тот же голос, что призывал начать пляски.
Я вытянулась в струнку, ища глазами бабу в черном. Ведьма покажет мастерство? Вот уж свезло так свезло! Увижу в деле ведьму чистоградскую, да не какую-нибудь, а главнейшую!
- Я не спешу. - Простуженным голосом заявила ведьма в наступившей тишине. - И с радостью бы дослушала.
- Да ты что, матушка! - Разорялся все тот же голос. - Ведь вечереет, как мы твои чудеса увидим? Мы ж не мыши летучие!
- И впрямь. - Поддержал его бабий голос - то ли самой королевы, то ли королевишны. - Уважьте, госпожа Аленьша, покажите, что хотели. Скоро уж ко сну идти.
Толпа заволновалась, всколыхнулась - девки возвращались к своим мамкам-родственникам. Арания встала рядом, шепнула:
- Ох и люблю хороводы! Правда, песни у нас все старые. Бают, в Ламаньском верчестве другое поют, есть там такой певец-затейник. вот бы его послушать!
Морислана одарила её взглядом - ровно крапивой хлестнула. Арания смолкла, надувшись.
Черная фигура меж тем скользнула в центр круга, вскинула руку. Все затихли.
- Сначала старое. - Все тем же хрипловатым - с простудой - голосом сказала ведьма.
Появился прислужник с большой крытой корзиной и пучком лучинок. Отдал лучинки ведьме, сунул руку под крышку и выпустил голубя.
Птица вспорхнула, ушла в вышину. Поймала на белое оперенье закатное зарево, словно в кровь окунулась. Ведьма подкинула одну из лучинок, подставила под неё ладонь с распяленными пальцами - та застыла в воздухе, подрагивая. Потом баба в черном вскинула голову, едва заметно повела пальцами. Лучинка исчезла, а через мгновенье горлица курлыкнула и упала вниз. Точнехонько в круг на площади.
Кое-кто, как и я, ахнули, но большая часть толпы молчала. Арания глядела со скукой, словно такие чудеса были ей не в новинку. Лишь Морислана смотрела на ведьму, не отрываясь. На бедную горлицу госпожа матушка не глянула.
На следующий заход прислужник выпустил уже трех голубей, потом шесть. Ведьма метала каждый раз по нескольку лучинок - три, шесть.
- А теперь новенькое. - Хрипло объявила баба в черном, когда десять птиц улеглись на круг.
Перешептывания, какие были, враз смолкли. Белогубое и белобровое лицо, словно выточенное изо льда, озарилось улыбкой. Страшной такой, с натугой. Вроде как лед на реке треснул.
Давешний прислужник ушел, на смену ему в круг ступил другой. В небо выпустили ворона. Он хлопнул черными крыльями, метнулся вбок.
Ведьма выцелила его белым пальцем, странно так сказала:
- Хлоп!
И черный комок упал с неба. Почему-то по наклонной, на самый край круга. Разлетелись перья, пахнуло горячей волной смрада - словно что-то стухло.
- Прощенья просим, госпожа Ерислана. - Неспешно сказала ведьма.
И я увидела, что плюхнулся-то ворон у самых ног крупной бабы в платье цвета смолы и пламени. Т а стояла, окаменев - глаза прищурены, губы чегой-то дергаются.
- Ежели ворон вам платье подпортил, пришлите его к нам в Ведьмастерий, мы все поправим. - Все так же неспешно предложила ведьма. - Платье, конечно, не ворона - того уж не воротишь. Сами понимаете, волшебство новое, необъезженное. Бывает, чего уж там.
- Я понимаю. - Через силу выдавила Ерислана. Она тоже вроде как простыла, голос хрипел. - Ничего, у меня другие платья есть.
Ведьма зарастила трещину-улыбку на своем лице, скрипнула:
- Честь и хвала верчу Медведе, что держит жену в довольстве. Прощевайте, люди положские. Теперь уж только на Свадьбосев увидимся.
- Прощевай, госпожа ведьма! Бывай поздорову! - Хором отозвался круг.
И расступился, пропуская страшную высокую бабу в черном. Вслед за ней развернулся король, тоже собираясь уходить. Несколько голосов закричали здравницу королевской семье.
Морислана схватила одной рукой меня, другой - Аранию, и потащила нас из толпы. Ко дворцу верча Яруни.
Глава седьмая. За пиром похмелье
В тереме госпожа матушка отослала Аранию отдыхать, а мне взмахом руки приказала следовать за ней. Я и пошла.
Пока нас не было, в покоях навощили полы. Пахло медом, подошвы липли к полу, доски поскрипывали. Алюня спешно зажигала в горницах свечи - солнце уже закатилось за окоём, сгущалась темень. Морислана, поджав губы, выждала, пока прислужница не покончит со свечами. Наконец девка выскочила за дверь - и Морислана тут же спросила:
- Что было на пиру?
Я пересказала, не забыв упомянуть про помощь господина Дюжаты. Добавила:
- А опоить ихнего наследника просто. Я уж присмотрелась.
Ложки дырчатые, навроде вил, у всех гладкие, из олова - а у Согерда с мамашей золотые. И каждый штырь завитком идет. Можно намазать приворотное по завитухам, на золоте зелье незаметно. Одно плохо, много не намажешь, так что меру приворотного придется давать не сразу, а в несколько разов. Потом.
- А потом, - перебила меня Морислана. - Надо завести его в храм Киримети прежде, чем Ерислана заметит случившееся. В этом главная трудность. Я поняла. Что ж. Верч Медведа из тутешей, и Согерд по отцу верует в Кириметь. А великая богиня-кормилица разрешает супругам порушить семью, только если этого желает жена. Это в тутешской вере мне нравиться больше всего.
Она выпрямилась, поморщилась, потерла правый бок.
- Ещё нужно найти человека, который намажет вилцы наследника приворотным зельем. Ну а прочее по ходу дела. Неплохо. Весьма неплохо. Ступай.
Морислана махнула рукой, высылая меня из горницы. Но я не пошевелилась.
- Перед пиром вы обещали назвать имя моего отца, если все пройдет хорошо.
Морислана опять сморщилась, да так, что на лбу появилась непривычная для неё морщина.
- Быстро просишь. Пока что вся твоя служба - нарядилась госпожой да посидела за господским столом.
- Я туда не рвалась. - Напомнила я. Без угрозы, но и без угодства.
- А вы обещали, что скажете имя.
- В обмен на преданность. - Госпожа матушка качнула головой. - Но не в обмен на сиденье на пиру.