– Перестань толкать меня в чужую постель! – крикнула Лека. – В конце концов, это уже не смешно. Ты что, думаешь, у меня все на сексе завязано, что я без него жить не могу? Да если б так было, я бы давно разрешила эту проблему. Для меня гораздо важнее быть с тобой, Демид, видеть тебя каждый день. Знаю, ты не любишь этих телячьих нежностей. Но я не могу представить, что буду спать с кем-то другим, удовлетворять свои желания, а потом возвращаться к тебе. Тебе будет больно. Да-да, не притворяйся, что тебе все безразлично! Я могу прочитать твои мысли, теперь у меня это стало получаться. Поэтому я буду только с тобой, или уйду совсем.
– Овен, типичный овен, – произнес Дема. – Барашек бодливый. Ты ведь в апреле родилась?
– Ага. Слушай, Дем, а может, тебе к психотерапевту обратиться?
– Скажи уж сразу – к психиатру. И что же я ему скажу? Голоса в голове замучили? На женщин не тянет? Вспомни, как я вылечил тебя, Ленка. Какой психиатр смог бы так? И себя я мог бы исцелить не хуже, если бы была болезнь. Но ее нет, нет!
– А что же есть? Что тебя мучает, Демид?
– Неопределенность. Я как марионетка на ниточках – подвешен между прошлым и будущим, болтаюсь и дергаюсь, и мучаюсь от безделья. Я прекрасно знаю, каким я был, помню, кажется, каждую минуту своей прошлой жизни. Иногда я ловлю себя на том, что часами сижу, погрузившись в воспоминания. Но все это ушло – таким я уже никогда не буду. Будущее? Я догадываюсь, что мне предстоит, и знаю, что эта жизнь не будет легкой, но это будет в сотню раз лучше, чем теперешнее тягостное безделье. Я завис в этом переходном состоянии, и мне страшно – а вдруг оно так и протянется всю жизнь? Я жду, и не могу дождаться.
– Чего ты ждешь?
– Может быть, какого-то знака, взгляда с небес? Бог его знает. Ты же видишь – я не сижу, сложа руки. Я ищу. Но пока не нахожу.
– У тебя есть какой-то враг?
– Враг? Может быть, и так. Одного своего врага я знал… Я убил его собственными руками. А сейчас лишь догадываюсь, что существует какое-то зло, которому мне нужно противостоять. Хотя это как-то слишком неконкретно. Что за зло еще такое? Черт его знает…
– Убил? Ты убил человека? И как ты можешь жить после этого? Кошмары тебя не мучают?
– Если бы не убил, жизнь была бы гораздо хуже любого кошмара. Да и не могу я назвать его человеком. Не человек это был.
– А кто же?
– Ну как тебе сказать… Так, волк в человеческой шкуре. А может, и что-нибудь еще хуже.
– Ну вот, сказочник Демид опять заговорил загадками. Слушай, ты ведь все врешь? Или ты в самом деле веришь в эту фанаберию, которую несешь? Я живу с тобой уже сто лет, и до сих пор не знаю, что ты из себя представляешь.
– Я же все тебе объяснял, Лен.
– Эта чушь про таинственную организацию? Извини, я не могу заставить себя поверить в это. Вначале все было загадочно и романтично… Но знаешь, очень трудно жить так – без цели, не понимая, для чего ты существуешь. Выкладываться из последних сил, готовиться к чему-то, что может оказаться просто бредовой идеей ненормального человека. Прости.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – Демид горько усмехнулся. – Ну конечно, так все и есть. Сдвинулся я по фазе, начитался дурной фантастики, вообразил себя суперменом и спасителем человечества. Мучаю бедную девчонку, заставляю ее бегать кроссы и притворяться, что она мне верит. А главное – играю в игру, правил которой не знаю сам.
– Дем, не трави себя, – сказала Лека. – Кто бы сомневался, что ты – необычный человек. Ты волшебник, ты можешь вытворять такие вещи, что глаза лезут на лоб. А я, глупая, уже привыкла к этому. Может быть, в этом все дело. Знаешь, человек привыкает ко всему, даже самому сверхъестественному. Если бы у тебя пропали все твои способности, если бы ты сказал: все, Лека, теперь я обычный парень, а ты – обычная девчонка, не медиум, не боец невидимого фронта, и поэтому хватит болтаться без дела, устраивайся на работу, – я бы была счастлива до слез. Да, я понимаю, что тебя уже не переделаешь. Оставайся волшебником, Дема, только делай что-нибудь! Лечи детишек, сделай вакцину от СПИДа, ищи пропавших людей. Да мало ли что ты можешь делать! А ты сжигаешь себя, запер себя в клетке, навешал на себя кучу комплексов и ждешь, когда кто-нибудь протянет тебе руку, чтоб тут же с негодованием ее отвергнуть – это не то, фигня это полная. Демка, плюнь на все, живи, как человек!
– Леночка, умничкаа моя. – Демид поцеловал девушку в холодную щеку. – Как же ты изменилась! Умнеешь прямо на глазах. Кстати, это ты исчеркала всю мою книжку по психоанализу карандашом?
– Ну, я. Что, ругать будешь?
– Да нет, читай. Только не надо писать на полях ремарки типа: "А это – про тебя, придурок мой ненаглядный!" Я и сам хорошо знаю, что из себя представляю.
– Угу, – Лека лукаво опустила глаза.
– Знаешь, Лека… Все, чего я хочу – остаться просто человеком. Очень хочу, правда. Но у меня не получается. Я понимаю твое разочарование. Ты привыкла к моим фокусам, тебе хочется чего-то нового. Вспомни, как Иисус постоянно совершал чудеса – толпа ходила за ним и требовала, чтобы он снова и снова исцелял калек, сотворял вино и пищу, предрекал будущее и так далее. Я хорошо понимаю его…
Демид представил себе Иисуса – стройного молодого человека с длинными волосами, разлетающимися по ветру, со спокойным взглядом, мудрой и горькой улыбкой. Как он хотел, чтобы люди просто верили ему – верили без фокусов и чудес, просто потому, что нельзя не поверить. Верили в то, что можно жить без зла в сердце, без черной зависти к ближнему своему. Кем был этот иудей из Назарета? Большую часть жизни он был простым человеком, плотником, и вдруг его жизнь круто переменилась. Он бросил все, чтобы попытаться изменить мир к лучшему. Он умер с верой, что после его смерти человечество начнет медленное восхождение к добру и справедливости. Но прошло более тысячи лет, прежде чем христианство начало приносить добрые плоды, смягчая умы и нравы людей. А сколько людей было погублено, сожжено на кострах, замучено в подвалах инквизиции, брошено с выколотыми глазами на съедение шакалам в крестовых походах… И все – именем Христовым. Добро и зло тесно смешались в истории, совокупляясь в неразделимое целое. Не задача ли, достойная Бога – попытаться развести их, отделяя зерна от плевел, козлов от агнцев? Сможет ли справиться с ней Демид? Стоит ли ему, пару месяцев засидевшемуся в своей квартире, искушать судьбу, подстегивая ее хлыстом? Может быть, теперешнее его состояние и есть истинное благо, а тревожное и беспокойное будущее окажется кромешным адом?
Демид вдруг понял, что знака, откровения о своей грядущей судьбе, осталось ждать недолго. Сердце его забилось сильными толчками, и он с наслаждением вдохнул холодный воздух.
– Что, сравниваешь себя с Иисусом? – иронически заметила Лека. – Лестное сравнение, хотя и нескромное. Тоже, между прочим, козерог был, как и ты. Старался избегать конфликтов, был сдержан в эмоциях. Но дело свое делал с упрямой, железной настойчивостью. И добился-таки…
– Что его распяли, – закончил мысль Демид. – Мне кажется, в ближайшие дни наша жизнь переменится. И через неделю ты будешь вспоминать теперешние спокойные денечки с ностальгией. А если ничего не произойдет, можешь запихнуть меня в сумасшедший дом. На соседнюю с Наполеоном койку. Хорошо?
– Хорошо, – Лека закусила губу. – Знаешь, у меня тоже появилось предчувствие. Завтра произойдет какая-то гадость, которой ты будешь очень рад.
* * *
На следующий день равновесие, установившееся в жизни Леки, лопнуло, как мыльный пузырь. Демид с воплями ворвался в квартиру, размахивая пачкой газет. Он едва не сбил с ног Леку, открывшую ему дверь. Никогда Лека не видела Демида в таком возбужденном состоянии. Он был похож на собаку, взявшую след – глаза его горели серым огнем, ноздри трепетали, хвост вытянулся в струнку. Леке захотелось окатить его ведром холодной воды, чтобы привести в чувство.
– Слушай, Дем, хватит орать, а? Скажи по человечески, что случилось. Еще десять миллионов в лотерею выиграл?
– Вот! – Дема шваркнул газеты на стол. – Вот оно! Читай.
Все газеты были местными, нижегородскими. И на всех первых страницах чернели заголовки: "МАНЬЯК ЕЩЕ НЕ ПОЙМАН", "С КЛЕЙМОМ И КИНЖАЛОМ", "ПАНИКА В ГОРОДЕ – ПОДРОСТКИ БОЯТСЯ ВЫХОДИТЬ НА УЛИЦУ", "ОН КЛЕЙМИТ СВОИ ЖЕРТВЫ, КАК ТАБУНЩИК ЛОШАДЕЙ!"
Лека хмыкнула и погрузилась в чтение.
"Еще одна жертва обнаружена в лесу вчера вечером. Характерные детали показывают – это снова дело рук преступника, которого следователи нашего города окрестили "Табунщиком". Мы уже не раз писали о нем, и теперь предлагаем вашему вниманию интервью со старшим следователем ГОВД С.В. Борисовым. Будем надеяться, оно внесет некоторую ясность в умы жителей города.
– Сергей Валерьянович, уже целый месяц неизвестный маньяк наводит ужас на наших горожан. Хотелось бы знать, что делается в этой связи нашими правоохранительными органами?
– Похоже, что мы имеем дело с субъектом, страдающим патологическими сексуальными наклонностями, с тенденцией к оккультным обрядам. Случай очень необычный: ни одна жертва не была изнасилована, и избиение имело место только при активном сопротивлении преступнику. Но каждый из пострадавших лишился безымянного пальца на левой руке.
– Сергей Валерьянович, вы забыли упомянуть об одной подробности – пальцы у пострадавших были откушены!
– Я вижу, что вы достаточно осведомлены в этом вопросе. Но прошу учесть – все это является материалами следствия, и до окончательного проведения следственных мероприятий мы не имеем права говорить о подробностях. Поверьте мне, несмотря на кажущуюся экстраординарность этих преступлений, в целом они не выходят за рамки дел, с которыми ежедневно сталкивается УВД нашего города. К тому же, для помощи в расследовании привлечены лучшие специалисты и консультанты – в том числе профессор П., известный специалист в области обрядовых и оккультных явлений.
– Вам не кажется, что вы преуменьшаете опасность, слишком хладнокровно относитесь к тому, что на свободе бродит садист-маньяк?
– Опасность, конечно, существует, но я хотел бы категорически предостеречь наших граждан от паники. Почерк преступлений настолько характерен, что я думаю – в ближайшее время личность пресловутого "Табунщика" будет выявлена. Ни одно противоправное деяние в нашем государстве не должно остаться безнаказанным, тем более, если речь идет о жизни и здоровье наших детей.
– Вашей уверенности можно позавидовать. И все же – почему "Табунщик"? Не слишком ли романтичное имя для преступника?
– Конечно, никто не думал о романтике… Дело в том, что каждый из пострадавших имеет на левой половине грудной клетки характерный знак, нанесенный при помощи разогретого металлического предмета, типа клейма. Трудно сказать, с какой целью это сделано, но это действительно напоминает табунщиков, когда они метят раскаленным клеймом принадлежащих им лошадей.
– А мне кажется, что это больше напоминает то, как рабовладельцы клеймили своих рабов…"
Далее в заметке сообщалось, что корреспонденту удалось сделать фотографию клейма, выжженного на коже пострадавшего. Леку передернуло – с мутного, отретушированного снимка на нее ослабилась волчья физиономия. В оскале ее острых, торчащих в разные стороны зубов было что-то дьявольское.
– Ужасно, – сказала Лека. – Он просто шизик, этот маньяк. Отлавливать надо таких ублюдков и расстреливать.
– Не знаю, как насчет расстрела, но ловить его придется нам с тобой. – Демид сидел в кресле и сверлил Леку взглядом.
– Дем, не пялься на меня так, а то дырку прожжешь. Почему ты решил, что это наше с тобой дело?
– Почему? Посмотри на фотографию. Видела когда-нибудь такое?
– Нет. Фу, монстр какой! Волк, наверное?
– Да нет, не простой волк. Мне уже приходилось встречаться с такой мордой. Это вурдалак.
– Да что ты? Вурдалак – это летучая мышь такая, вампир. – Лека перевела дыхание. – Дем, ты меня пугаешь. Не хочу я никаких вампиров, они только в кино бывают. Ты ведь шутишь?
– Не знаю, как насчет вампиров – лично не встречал. Но вурдалак – именно волк. Волколак, по другому. Волк-оборотень. И это хуже любого вампира. Одну такую мразь я задушил. Не скажу, что это было просто.
– Откуда ты его взял?
– Профессия у меня такая – охотник на вурдалаков. Ты, кажется, хотела знать, кто я такой? Вот, пожалуйста.
Лека съежилась, ей стало зябко и неуютно. Она не сомневалась, что все, что говорит Демид – правда. Она уже привыкла считать Демида добрым волшебником, немного не от мира сего, но в целом вполне безобидным. Она видела, как тщательно Демид старается избегать любого конфликта, как неохотно он реагирует на события окружающей жизни. И вот – на тебе! Демид собирается охотиться на бешеную мразь, которая и на человека-то не похожа.
– Ну что, теперь ты счастлив, Демид? – спросила она грустно.
– Счастлив? – брови Демида озадаченно сошлись на переносице. – Не знаю, я не в ладах с этой категорией. Но, во всяком случае, я чувствую, что сейчас больше соответствую своему предназначению. – Он рубанул ребром ладони по стулу и тот испуганно забился в угол. – Вот когда отрублю башку этой образине, тогда, наверно, буду совсем счастлив. Что, испугалась? Это тебе не в спортзале драться. Ладно, не робей. Прорвемся.
– Дем, так что мы, в милицию пойдем?
– Это еще зачем?
– Ну как зачем? Надо узнать, какие приметы, как искать этого Табунщика.
– Ты что, голубушка, вчера на свет родилась? Какая милиция? Им ни в жисть не поймать этого гада, что бы там ни говорили. Вспомни, сколько лет Чикатило ловили. И взяли ведь его один раз, потом снова отпустили. А он все-таки был человеком, хотя бы номинально… Можешь считать, что мы получили спецзадание от нашей таинственной Организации. Хватит жрать и спать! Трублю общий сбор.
– Господи, ну хоть теперь-то будь посерьезнее. Куда пойдем?
– К профессору П. Он же – Подольский Виктор Сергеевич. Думаю, он расскажет нам больше, чем мент-начальник в газетке. Вся суть – в тех самых подробностях, о которых стеснительно умолчали.
– Так он тебе все и расскажет!
– Расскажет как миленький. Когда-то я бывал у него в гостях и при этом слегка расстроил. Но теперь, думаю, он будет рад меня видеть.
ГЛАВА 14.
На этот раз дверь профессора Подольского не распахнулась так гостеприимно и беззаботно. Забаррикадировался профессор основательно: металлическая дверь четвертого класса, никелированные скважины мощных замков. Имелась и центральная сигнализация – Дема отметил это опытным взглядом. "Да, пришипился старичок, – подумал он, – и есть из-за чего. Может быть, он один из немногих в городе, кто догадывается, какая погань пришла в наш город".
Долгое покашливание и шарканье за дверью показались Леке бесконечными. Наконец, стекло глазка замутнилось и старческий голос произнес:
– Демид, это вы?
– Да, Виктор Сергеевич, это я. Открывайте, не бойтесь.
Между косяком и дверью осторожно образовалась темная щель, дверь открылась, и Лека с Демидом оказались в коридоре.
– Здравствуйте, Демид! – Сухой старичок с кустистыми бровями обеими руками тряс руку Демида. – Я верил, что вы появитесь, я так ждал вас! Боже мой, какая беда пришла к нам… Я пытался разыскать вас через Костю, но, вы знаете, он сменил место жительства. Он больше не живет…
– Я знаю, – сказал Демид неожиданно мягким голосом. – Виктор Сергеевич, милый, успокойтесь, пожалуйста. Я пришел, и значит, все не так уж плохо.
– Надежда умирает последней, – профессор улыбнулся грустно и измученно. – Вы, как всегда, в обществе очередной очаровательной девушки? – Лека бросила на Демида ревнивый взгляд. – А как поживает… э-э… Яна?
– Надеюсь, что хорошо. Она уехала. Познакомьтесь, это Лена, мой помощник.
– Очень приятно, – старичок расшаркался.
Со времени последней встречи он сильно сдал. Не было в нем больше былой уверенности и оптимизма. Растерянный и постаревший, Подольский выглядел так, словно мир перевернулся под его ногами. Профессор провел Демида и Леку в свой кабинет, задернул шторы и долго глядел на улицу сквозь щель между занавесями. Потом опустился в кресло и устало посмотрел на гостей.
– Боюсь. Знаете ли, ужасно боюсь. Я всегда верил в торжество разума – в то, что человек, с его способностями управлять движущими силами общества и природы, может справиться с любыми трудностями. И вот на старости лет мне, ученому сухарю, буквоеду, оторванному от жизни, приходится пересматривать всю систему мировоззрения, более того – мироощущения. А это уже не так-то просто в мои годы! Что ж поделаешь – явления, с которыми нам пришлось столкнуться, нельзя объяснить при помощи привычного материалистического метода. Как бы хотелось сохранить беспристрастную объективность, выискать физическую природу любого феномена! Но прежние понятия рассыпаются, превращаются в сухую, безжизненную догму, ибо мир, из которого пришло к нам это зловещее существо, очевидно, подчиняется другим, нечеловеческим и нематериальным законам.
– Вы говорите о Табунщике? – влезла в разговор Лека. – Уголовный розыск обратился к вам, как к консультанту?