Наступила ночь – третья ночь. За обедом он не чувствовал наблюдения за собой. Не было этого чувства и в библиотеке. Он ощутил одновременно разочарование и облегчение. Пошел в спальню. Там ничего. Примерно час спустя он уснул. Ночь была теплой, поэтому он укрылся только простыней.
Он мне сказал: "Не думаю, чтобы я спал. Нет, я уверен, что не спал. И вдруг почувствовал, что меня окружает аромат… и услышал совсем рядом шепот. Сел… Тень лежала рядом со мной.
Она была резко очерчена, бледно-розовая на фоне простыни. Склонялась ко мне, одна рука под подушкой, на другую опирается приподнятая голова. Я видел острые ногти этой руки, мне даже показалось, что я вижу блеск глаз тени. Я собрал все свое мужество и положил на нее руку. И ощутил только простыню.
Тень придвинулась ближе… шепча… шепча… и я понял, что она шепчет… и тогда она сказала мне свое имя… и многое другое… и что я должен сделать, чтобы заслужить обещанные мне наслаждения. Но я ничего не должен делать, пока она не сделает того-то и того-то, и я должен это сделать в тот момент, как она меня поцелует… когда я почувствую ее губы…
Я резко спросил: "Что ты должен сделать?"
Он ответил: "Убить себя".
Доктор Лоуэлл, дрожа, отодвинул свое кресло.
– Боже! И он убил себя! Доктор Беннет, не понимаю, почему вы не проконсультировались со мной по этому случаю. Зная, что я рассказал вам о…
Билл прервал его:
– Именно поэтому, сэр. У меня были причины пытаться справиться с этим одному. Я готов изложить вам эти причины.
Я сказал ему: "Это всего лишь галлюцинация, Дик. Фантом воображения. Тем не менее он достиг степени, которая мне не нравится. Ты должен пообедать со мной и остаться на ночь. Если не согласишься, откровенно говоря, я применю насилие".
Он со странным выражением посмотрел на меня. Потом негромко сказал: "Но если это галлюцинация, что это даст? Мое воображение ведь со мной? И Бриттис появится здесь, как и у меня дома".
Я ответил: "К дьяволу все это. Ты остаешься здесь".
Он ответил: "Хорошо. Я готов попробовать".
Мы пообедали. Я не позволил ему говорить о тени. Добавил в его стакан сильное снотворное. В сущности накачал его наркотиком. Немного погодя у него начали слипаться глаза. Я уложил его в постель. А про себя сказал: "Приятель, если ты проснешься раньше, чем через десять часов, я не врач, а ветеринар".
Мне пришлось уйти. Вернулся я сразу после полуночи. Прислушался у двери Дика, не решаясь войти, чтобы не побеспокоить его. Решил не входить. На следующее утро в девять часов я заглянул к нему. Комната была пуста. Я спросил слуг, когда ушел мистер Ральстон. Никто не знал. Когда я позвонил ему, его тело было уже обнаружено.
Я ничего не мог сделать, и мне нужно было время, чтобы подумать. Чтобы мне не мешала полиция. Чтобы провести собственное исследование в соответствии с тем, что говорил мне Ральстон и что я не считал связанным с этим случаем.
Билл повернулся к де Кераделю.
– Ведь вас профессионально интересуют только симптомы?
Доктор де Керадель ответил:
– Да. Но в вашем рассказе ничто не противоречит моему диагнозу о галлюцинациях. Может, если вы сообщите подробности, о которых сами хотели подумать…
Я прервал его.
– Минутку. Билл, ты ведь сказал: Бриттис, кто бы она ни была, тень или иллюзия, утверждала, что она не демон, не суккуб. Ты начал передавать его слова: "Она сказала, что она…" – и смолк. Но кем она себя считала?
Казалось, Билл колеблется, затем он медленно ответил:
– Она сказала, что была девушкой, бретонкой, пока не стала… тенью из Иса.
Мадемуазель откинула назад голову и безудержно рассмеялась. Она положила свою руку на мою.
– Тень злой Дахут Белой! Алан де Карнак, одна из моих теней!
Лицо де Кераделя оставалось невозмутимым.
– Вот как? Теперь я понимаю. Так. Ну, доктор Беннет, если принять вашу теорию о колдовстве, то с какой целью это было сделано?
Билл ответил:
– Вероятно, деньги. Надеюсь со временем узнать точно.
Де Керадель откинулся назад, благосклонно поглядывая на Лоуэлла. Он сказал:
– Не обязательно деньги. Цитируя доктора Карнака, возможно, это искусство ради искусства. Проявление истинного художника. Гордость. Некогда я знавал… ну, несомненно, суеверные люди назвали бы ее ведьмой… так вот она гордилась своим мастерством. Это заинтересовало бы вас, доктор Лоуэлл. Дело происходило в Праге…
Лоуэлл вздрогнул. Де Керадель вежливо продолжал:
– Подлинный художник, она практиковалась в своем мастерстве, или использовала свой разум, или, если предпочитаете, доктор Беннет, исполняла колдовские обряды исключительно ради удовольствия, которое получала как художник. Между прочим, она умела заключать что-то от убитых ею в маленьких кукол, точное подобие убитых, и оживляла этих кукол; и затем они выполняли ее приказания… – Он заботливо наклонился к доктору Лоуэллу: – Вам плохо, доктор Лоуэлл?
Лоуэлл был бледнее бумаги. Глаза его, устремленные на де Кераделя, были полны ужасом. Он пришел в себя и твердым голосом сказал:
– У меня случаются прострельные боли. Ничего страшного. Продолжайте.
Де Керадель сказал:
– Подлинный художник… да, ведьма, доктор Беннет. Но я назвал бы ее не ведьмой, а владелицей древних тайн, утраченной мудрости. Из Праги она отправилась в этот город. Приехав, я попытался отыскать ее. Узнал, где она жила. Но увы! Она и жившая с ней племянница сгорели, со всеми своими куклами и вместе с домом. Загадочный пожар. Откровенно говоря, я почувствовал облегчение. Я немного побаивался этой кукольницы. Не таю зла против тех, кто организовал ее уничтожение, если оно было организовано. В сущности… это может показаться бессердечным, но вы, мой дорогой доктор Лоуэлл, поймете, я уверен… в сущности, я даже благодарен им… если они существуют.
Он взглянул на часы и сказал дочери:
– Дорогая, нам пора идти. Мы уже опоздали. Время прошло так приятно, так быстро… – Он помолчал и сказал подчеркнуто, медленно: – Если бы я обладал той властью, которой обладала она, а она обладала этой власть, я, доктор де Керадель, не боялся бы ее… Если бы я обладал этой властью, ни один из тех, кто мешал мне, становился на моем пути, не прожил бы долго…
– Он пристально посмотрел на Лоуэлла, затем на Билла, Элен, наконец на меня… – Я уверен, что даже моя благодарность не спасла бы их, не спасли бы и те, кто их любит.
Наступило молчание. Его нарушил Билл:
– Откровенно сказано, де Керадель.
Мадемуазель с улыбкой встала. Элен провела ее в холл. Никто не подумал бы, что они ненавидят друг друга. Пока де Керадель вежливо прощался с Лоуэллом, мадемуазель подошла ко мне. Она прошептала:
– Жду вас завтра, Алан де Карнак. В восемь. У нас есть что сказать друг другу. Не подведите меня.
И что-то сунула мне в руку.
Де Керадель сказал:
– Скоро будет готов мой главный эксперимент. Хотел бы, чтобы вы были свидетелем, доктор Лоуэлл. И вы, доктор Карнак. Вам будет особенно интересно. А до того времени – adieu.
Он поцеловал руку Элен, поклонился Биллу. Я подумал со странным предчувствием, почему он не пригласил и их.
У дверей мадемуазель повернулась, слегка коснулась щеки Элен. Сказал:
– Вот сюда вас поцелует тень…
Смех ее прозвучал, как шелест маленьких волн. Она и ее отец сели в ожидавший автомобиль.
7. ЛЮБОВНИК КУКОЛЬНИЦЫ
Бриггс закрыл дверь и ушел. Мы вчетвером молча стояли в холле. Вдруг Элен топнула ногой и яростно заявила:
– Будь она проклята! Пыталась заставить меня чувствовать себя рабыней. Как будто я одна из твоих любовниц, Алан, И королева с насмешкой это заметила.
Я улыбнулся, потому что это почти точно совпало с моими мыслями. Она гневно сказала:
– Я видела, как она с тобой шепталась. Вероятно, приглашала к себе в любое время. – И стала извиваться, будто надевала спасательный жилет.
Я раскрыл руку и посмотрел, что сунула туда мадемуазель. Чрезвычайно тонкий серебряный браслет, лента в полдюйма, почти такая же гибкая, как тяжелый шелк. В браслете полированный, грубо овальной формы черный камень. На его гладкой верхней грани заполненный каким-то красноватым материалом символ власти древнего бога океана, у которого было множество имен задолго до того, как греки прозвали его Посейдоном: трезубец, которым он управляет своими глубинами.
Один из загадочных талисманов смуглого маленького азильско-тарденуазского человека, который семнадцать тысяч лет назад смел с лица земли высокого, светловолосого, голубоглазого, с большим мозгом кроманьонца; а этот кроманьонец и сам появился в Западной Европе неизвестно откуда. Вдоль серебряной ленты было вырезано изображение крылатой змеи, в своих челюстях она держала черный камень.
Да, я знал такие камни и браслеты. Но меня поразило какое-то внутреннее убеждение, что мне знакомы именно этот браслет и именно этот камень. Что я видел их много раз… мог даже прочесть символ… если бы только мог припомнить…
Может быть, если надену на руку, вспомню…
Элен вырвала браслет у меня из рук. Поставила на него ногу и надавила. Сказала:
– Сегодня эта дьяволица вторично пытается надеть на тебя свои кандалы.
Я потянулся к браслету, но она оттолкнула его ногой.
Билл наклонился и поднял его. Протянул его мне, и я опустил его в карман. Билл резко сказал:
– Успокойся, Элен! Он должен пройти через это. Впрочем, он, вероятно, в большей безопасности, чем мы с тобой.
Элен страстно сказала:
– Пусть только попробует завладеть им!
Она угрюмо посмотрела на меня.
– Не хотела бы я, чтобы ты встречался с мадемуазель, Алан. Прогнило что-то в Датском королевстве… что-то между вами странное. Я бы не стала на твоем месте стремиться к этому египетскому котлу для варки мяса. Много мошек уже обожглось на этом.
Я вспыхнул:
– Ты откровенна, моя дорогая, как все ваше поколение, и твои метафоры соответствуют вашей морали. Но не ревнуй меня к мадемуазель.
Конечно, это ложь. Я чувствовал смутный, необъяснимый страх, тайную непонятную ненависть, но и что-то еще. Она прекрасна. Никогда не смог бы я полюбить ее, как, например, Элен. Но все же у нее есть нечто, чего нет у Элен, что-то, несомненно, злое, но такое, что, как мне казалось, я пил давным-давно и должен буду пить снова. И жажда может быть утолена только так.
Элен негромко сказала:
– Я могла бы ревновать. Но я боюсь – не за себя, а за тебя.
Доктор Лоуэлл, казалось, проснулся. Ясно, что, погруженный в свои мысли, он не слышал нашего разговора. Он сказал:
– Идемте к столу. Мне нужно кое-что сказать вам.
Он пошел по лестнице и шел так, будто внезапно состарился. Билл сказал мне:
– Де Керадель был откровенен. Он нас предупредил.
– О чем?
– Ты не понял? Предупредил, чтобы мы не расследовали обстоятельства смерти Дика. Они не узнали того, что хотели. Но узнали все же достаточно. А я узнал, что хотел.
– И что же это?
– Они убийцы Дика, – ответил он.
Прежде чем я мог о чем-нибудь его спросить, мы оказались за столом. Доктор Лоуэлл позвонил, чтобы подавали кофе, потом отпустил дворецкого. Он вылил себе в кофе полный бокал коньяка. И сказал:
– Я потрясен. Несомненно, потрясен. Происшествие, ужасное происшествие, которое, как я считал, завершилось, получило продолжение. Я рассказывал о нем Элен. У нее сильный дух и светлый ум. Следует ли понять так, – обратился он к Биллу, – что и вы поверяете ей тайны, что она знала факты, которые так поразили меня?
Билл ответил:
– Отчасти, сэр. Она знала о тени, но не знала, что у мадемуазель де Керадель есть и имя д'Ис. Да и я этого не знал. И у меня не было никаких оснований подозревать де Кераделей, когда они приняли ваше приглашение. До этого я не обсуждал с вами подробности случая с Ральстоном прежде всего потому, что это вызвало бы болезненные воспоминания. И очевидно, пока де Керадель сам не объявил об этом, я и не подозревал, что он так тесно связан с вашими черными воспоминаниями.
Доктор Лоуэлл спросил:
– Доктор Карнак знает?
– Нет. Я решил, справедливы мои соображения или нет, рассказать историю Дика в присутствии де Кераделей. Я попросил доктора Карнака рассердить де Кераделя. Хотел проследить за его реакцией и реакцией его дочери. И за вашей реакцией, сэр. Мне казалось это важным. Я считаю, что мои действия оправданы. Я хотел, чтобы де Керадель выдал себя. Если бы я сам выложил перед вами карты, он бы этого не сделал. Вы были бы настороже, и де Керадель понял бы это. И тоже был бы настороже.
– Ваша очевидная неосведомленность в моем расследовании, то, как вы невольно выдали свой ужас от аналогичного происшествия, – все это побудило его показать, что он знал кукольницу. Он почувствовал презрение к нам и позволил себе угрозу.
– Конечно, он вне всякого сомнения каким-то образом узнал о вашем участии в истории кукольницы. Он считает, что вы до глубины души поражены ужасом… боитесь, что что-нибудь случится с Элен или со мной и заставите меня прекратить расследование смерти Ральстона. Если бы он в это не верил, он никогда бы не предупредил нас.
Лоуэлл кивнул.
– Он прав. Я испуган. Мы все трое в опасности. Но он и ошибся. Мы должны продолжать…
Элен резко сказала:
– Втроем? Я думаю, Алан в гораздо большей опасности, чем мы. У мадемуазель уже готово клеймо, чтобы добавить его к своему стаду.
Я сдержал улыбку.
– Не будь такой вульгарной, дорогая. – Я обратился к Лоуэллу. – Я все еще в темноте, сэр. Объяснения Билла по поводу случая Ральстона абсолютно ясны. Но я ничего не знаю об этой кукольнице и поэтому не понимаю, почему упоминание о ней де Кераделя так значительно. Если я и дальше буду участвовать, то мне нужно знать все факты… да и для самозащиты тоже.
Билл мрачно заметил:
– Считай себя призванным.
Доктор Лоуэлл сказал:
– Расскажу вам коротко. Потом, Уильям, вы можете сообщить доктору Карнаку все подробности и ответить на его вопросы. Я встретился с кукольницей мадам Мэндилип из-за удивительного случая заболевания: странная болезнь и не менее странная смерть приближенного одного из известных руководителей подпольного мира Рикори. Все это было весьма необычно.
– Я до сих пор не знаю, была ли эта женщина тем, что обычно называют ведьмой, или обладала знанием естественных законов, которые нам, исключительно из-за нашего невежества, кажутся сверхъестественными, или же наконец просто была прекрасным гипнотизером. Но она была убийцей. Среди многих смертей, за которые она несет ответственность, смерть моего ассистента доктора Брэйла и сестры, которую он любил. Эта мадам Мэндилип была исключительной мастерицей.
– Она делала кукол поразительной красоты и естественности. У нее был кукольный магазин, и она подбирала жертвы среди покупателей. Убивала она с помощью яда, предварительно завоевав доверие своей жертвы. Она делала копии, кукольные, своих жертв, их точное подобие. Этих кукол она оживляла и посылала со своими смертоносными заданиями. Она полагала, что в куклах сохраняется некая жизненная сущность тех, кого они изображали. Это было нечто невероятно злое, эти маленькие демоны с острыми стилетами… за которыми присматривала бледнолицая, пораженная ужасом девушка, которую мадам Мэндилип называла своей племянницей, но которую держала под таким гипнотическим контролем, что она буквально стала вторым я кукольницы. Было ли это иллюзией или реальностью, одно несомненно: куклы убивали.
– Рикори стал одной из жертв, но благодаря моей помощи пришел в себя в моей больнице. Он суеверен, поверил, что мадам Мэндилип ведьма, и поклялся уничтожить ее. Похитил ее племянницу, и в этом самом доме я поместил ее под собственный гипнотический контроль, чтобы извлечь из нее тайны кукольницы. Она умерла с криком, что кукольница душит ее, останавливает ее сердце…
Он помолчал, как будто снова видел эту ужасную картину, потом продолжил:
– Но перед смертью рассказала, что у мадам Мэндилип в Праге был любовник, которому она передала тайну изготовления живых кукол. В ту же ночь Рикори со своими людьми отправился… уничтожать кукольницу. Она погибла – в огне. Я, вопреки своей воле, был свидетелем этой невероятной сцены… до сих пор не могу поверить, хотя видел своими глазами…
Он помолчал, потом твердой рукой поднял стакан.
– Похоже, этим любовником был де Керадель. Похоже также, что, помимо тайны кукол, он знает и тайну теней. Или ее знает мадемуазель? А что еще ему известно из темных знаний? Ну, вот, все начинается сначала. Но на этот раз будет потруднее…
Он задумчиво сказал:
– Я бы хотел, чтобы Рикори нам помог. Но он в Италии. И я не смогу связаться с ним вовремя. Однако тут есть его ближайший помощник, участвовавший во всем деле и в казни. Он здесь. Мак Канн! Я свяжусь с Мак Канном!
Он встал.
– Прошу прощения, доктор Карнак. Уильям, передаю все в ваши руки. Сам пойду в кабинет и в спальню. Я потрясен. Элен, моя дорогая, позаботьтесь о докторе Карнаке.
Он поклонился и вышел. Билл начал:
– Так вот относительно кукольницы…
Была уже почти полночь, когда он закончил рассказ и у меня не осталось вопросов. Когда я уже уходил, он спросил:
– Ты смутил де Кераделя, когда заговорил…. как же это?.. – об Алкар-Азе и Собирателе в Пирамиде, Алан. А что это значит?
Я ответил:
– Билл, сам не знаю. Слова сами по себе возникли на языке. Может, их подсказала мадемуазель… как я и сказал ее отцу.
Но в глубине души я знал, что это не так, что я знал, когда-то знал… и Алкар-Аз и Собирателя в Пирамиде… и настанет день, когда я вспомню.
Элен сказала:
– Билл, отвернись.
Она обхватила меня руками за шею и прижалась губами к моим губам. Прошептала:
– У меня сердце поет оттого, что ты здесь. И сердце мое разбивается оттого, что ты здесь. Боюсь, я так боюсь за тебя, Алан.
Она откинулась назад и слегка засмеялась.
– Вероятно, ты считаешь это опрометчивостью моего поколения и его морали… и, может, вульгарностью. Но на самом деле все не так внезапно, как кажется, дорогой. Вспомни… я тебя любила еще во времена ос и ужей.
Я ответил на ее поцелуй. Откровение, которое началось, когда я ее встретил, теперь завершилось.
По дороге в клуб я видел только лицо Элен, с ее медными волосами и золотыми янтарными глазами. Если иногда и вспоминал мадемуазель, то только как серебристо-золотой туман с двумя пурпурными пятнами на белой маске. Я был счастлив.
Присвистывая, начал раздеваться, по-прежнему видя перед собой лицо Элен. Сунул руку в карман и извлек серебряный браслет с черным камнем. Лицо Элен внезапно поблекло. И на его месте, как живое, возникло лицо мадемуазель, с большими нежными глазами, улыбающимися губами…
Я отбросил браслет, как змею.
Но когда я засыпал, у меня перед глазами было лицо мадемуазель, а не Элен.