- Никто никогда не спрашивал, сколько пролилось крови ради того, чтобы эта цивилизация установилась, - пояснил флосс. - Разум не является основанием для того, чтобы объявить себя выше природы. Разум - это бремя, и бремя тяжёлое. Если разум не тренировать, не закалять, не очищать от сорняков, наконец - он обратится в противоположность себе.
- Зачем меня–то в этом убеждать? - удивился монах.
- Мне показалось, что под словом "цивилизуется" ты понимаешь несколько не то, что привык понимать я.
- Так в чём же, по–твоему, задача разума?
- В том, чтобы оправдать своё существование.
- Интересная формулировка, - покачал монах головой. - Мне казалось, что разумное состояние - всего лишь переходный этап к другой, более достойной цели. Вспомогательный инструмент, так сказать.
- Разум и цель, и инструмент, - произнёс флосс и остаток пути молчал, о чём бы монах ни пытался завести разговор.
* * *
В общем–то, Сунь Унэн никогда не был прочь поучаствовать в приключениях. Чем страннее, тем лучше. Умение рисковать было его сильной стороной: он всегда чуял, когда стоит остановиться, а когда можно поставить на карту всё. Поставить и победить.
В конечном счёте, опыт многих прожитых жизней в сочетании с изредка просыпавшимися талантами великого предка что–то значили. Как там ни говорили, был этот предок, несомненно был - пусть в другом месте, в другом мире, в другом времени.
Однако последний километр пути к порталу со странным словом "анектас", начертанным на входе, монаха всё больше разбирали сомнения. А сомнения сродни параличу, слепоте рассудка; подобная слепота может быть крайне опасна.
…Вот он ступает по прохладному камню, вдыхая пыльный воздух заброшенных подземных ходов, и сомнение безостановочно гложет его. Очень простое сомнение: стоит ли оставлять Книгу там, по ту сторону портала? Или лучше вооружиться ею и пойти в наступление на таинственную Семёрку? Просто скрывать её бессмысленно: фрагмент в пути, и можно биться об заклад, что Семёрка рано или поздно его получит.
Так что же?
Монах обнаружил, что стоит перед порталом, глядя на штриховой силуэт - он сам, и флосс у него на плече; замершие в нерешительности перед препятствием. Жизнь была гораздо проще, мрачно подумал монах, когда я не знал о существовании Книги, о возможности перекраивать мир росчерком пера. Писатели спорят, существуют ли воображаемые миры, где происходят придуманные ими события. Что бы они сказали, если бы увидели Книгу в действии?
- Я не хочу идти внутрь, - произнёс монах, ощущая, что сходит с ума от противоречивых сил, борющихся внутри него. - Я знаю, что это самый простой выход, и всё же…
Портал ярко засветился перед глазами.
Хор голосов грозно зазвучал под сводами черепа Унэна; накладываясь на их неприятное эхо, играла дивная музыка - музыка, которую не в состоянии написать никто из смертных.
Унэн видел, как входит внутрь, как бросает Книгу за первой же попавшейся дверью, как выходит наружу - довольный тем, что сделал. Возвращается к себе в монастырь, садится за стол… и раздаётся стук в дверь.
"Кто там?", - спрашивает Унэн.
"Подарок от вашего доброго друга", отвечает незнакомый голос.
Унэн поднимается со стула, открывает дверь и видит, как курьер срочной почты с поклоном протягивает ему массивный свёрток. И Унэн, даже не открывая его, знает, что там, внутри. Оборачивается, чтобы взглянуть на календарь… и видит, что всё началось сначала.
Тот самый день, середина весны.
Всё сначала…
- Всё сначала? - спрашивает Шассим с сомнением в голосе и энергично взмахивает крыльями. Волна прохладного воздуха приводят монаха в чувство. Книга у него в руках, тяжёлая, прочная и безмолвная. Откуда только что исходила эта, почти явственно слышимая угроза?
- Очнись, Унэн, - послышалось откуда–то издалека, и монах очнулся. Дремать дальше было страшно… но отчего–то не хотелось просыпаться.
- Как видишь, Книга с тобой согласна, - лёгкая насмешка промелькнула в шелестящем голосе Шассима.
В тот же миг мысли встали на место, и монах ощутил, что давление на разум пропало. Каким же оно должно быть, чтобы незаметно просочиться сквозь постоянно удерживаемый "щит"!?
- Ты думаешь, Книга смогла бы устроить нам… новый Зивир? - спросил монах, не ожидая никакого ответа. Откуда, в самом деле, Шассиму знать такие вещи!
- Спроси у неё, - предложил целитель.
- Кто ты? - спросил Унэн, держа Книгу перед собой. Он по–прежнему не ожидал ответа и чувствовал себя немного неловко. Словно ребёнок, застигнутый взрослым в самый разгар приключений в воображаемом мире. Когда жалко оставлять мир, в который так хорошо вжился, и невозможно объяснить взрослому, что этот мир действительно существует.
Книга открылась с такой силой, что монах едва удержался на ногах. Сама собой перелистнулась на последнюю нетронутую страницу. И новым, неровным детским почерком незримая рука принялась выписывать слова.
"Я… не знаю…"
Слова вспыхивали ярко, словно молнии; каждое из них раскатывалось внутри головы - так, что едва хватало сил терпеть. Флосс пошевелился за плечами у Унэна и, кажется, что–то сказал. Но монах не расслышал его слов: после раската грома невозможно расслышать тихий шёпот.
- Чего ты хочешь? - крикнул Унэн, не в силах расслышать собственный голос.
…Айзала, стоящая у алтаря и читающая гимн, замерла, словно ей неожиданно перестало хватать воздуха. Она тоже услышала эти слова; ей, в отличие от монаха, была слышна и интонация. Тот, кто говорил это, был испуган, смертельно испуган. Словно ребёнок, потерявшийся в тёмном лабиринте и неожиданно услышавший чей–то голос.
"Я… хочу домой…"
Теперь и Унэн услышал нотки ужаса. Тот, кто говорил, был на грани истерики. Было страшно представить себе, что может натворить испуганное существо подобной силы.
Тот, кого теперь именовали Первым, а ранее - Третьим, и кто давным–давно забыл своё настоящее имя, тоже вздрогнул, услышав раскаты исполинского голоса. Голоса, приходившего из мрака, в котором кончается всё, и откуда не возвращаются.
"Домой…"
Картина возникла перед глазами флосса и монаха - кружащийся водоворот, невероятных размеров, могучий и уходящий неведомо куда, и Книга - едва заметная щепочка, которую затягивает всё глубже и глубже.
"ОСТАВЬ ЕЁ В ПОКОЕ!"
Вопль был настолько неожиданным и пронзительным, что Унэн вздрогнул.
Книга выпала у него из рук и сама собой захлопнулась. Тут же смолкло густое, испуганное дыхание великана, чей голос только что сотрясал разум, и всё вокруг встало на свои места.
- Это ты? - обратился монах к нервно моргающему флоссу. Тот утвердительно мотнул большой головой. Унэн поморщился и два счёта избавился от неприятных ощущений, точно нажав указательными пальцами на правильные точки у висков.
- Я, - слабо проговорил Шассим. "Уши" его тихонько двигались - флоссу было нехорошо.
- Думал, что у меня голова лопнет, - признался Унэн, осторожно укладывая Книгу в рюкзак.
- Я тоже, - отозвался флосс. - Видел бы ты себя… Глаза остекленевшие, вид перепуганный. Я стал опасаться, что не смогу докричаться. Ну что, уходим?
- Уходим, - кивнул монах и бросил последний взгляд на едва различимый рисунок на глянцевой поверхности портала. Ребёнок, подумалось ему. Ребёнок, потерявшийся во тьме. Что бы это значило?
Спустя какую–то минуту голова вновь раскалывалась от боли.
* * *
…Хиргол, потерявший счёт времени и едва державшийся на ногах, тоже вздрогнул, услышав чудовищный голос. Пока он тщетно зажимал уши, стремясь избавиться от этого кошмара, горностай убежал за пределы досягаемости.
Однако стоило последнему громоподобному звуку затихнуть, Хиргол неожиданно понял, что видит в темноте. Всё вокруг то вспыхивало призрачным зеленоватым свечением, то вновь становилось чёрным. Постепенно мерцание яркости прекратилось, и всё стало чуть зеленоватым - не самый приятный оттенок, но видеть можно. Что самое странное, Хиргол увидел следы горностая - красноватые, медленно гаснущие пятнышки, убегающие в ранее неприметную щель меж каменных колонн.
Он кинулся по следам и навстречу ему живым факелом выскочил зверёк. Остановился, внимательно глядя человеку в глаза, и тихо тявкнул.
И припустил прежним курсом, время от времени оглядываясь.
Окружённый странным, призрачно–зелёным миром, Хиргол из последних сил переставлял ноги. Горностай светился ярко–белым огоньком, то удаляясь, то приближаясь. Юноша мечтал об одном - уснуть.
* * *
- Есть идея, - неожиданно объявил монах, глядя на горизонт, где угасали последние волны заката. Здесь, в горах, закаты и восходы особенно выразительны. Внизу, где воздух изобилует пылью, закат долог и размыт, небо медленно плавится и медленно остывает. Здесь же всё происходит стремительно и ярко - словно работает искусный художник. Два–три точных движения - и вот вам закат.
Звёзды здесь, наверху, ярче, сильнее, пронзительнее, чем внизу.
- Там, в Лерее, давно знают про Книгу, - продолжил Унэн, любуясь звёздным небом. Флосс восседал рядом, недвижный и незаметный - но был весь внимание. - Я даже готов предположить, что они не имели ни малейшего понятия о том, что же именно им нужно. Ради приобретения Книги или её части они готовы пойти на всё. Но как они узнали о ней?
- Книга могла появиться на Ралионе столетия назад, - "пожал плечами" Шассим. - Вспомни о золотом мече, который принёс Империи Ар–ра победу и процветание на сотни лет. Он дожидался своего часа десятки тысяч лет, и был обнаружен случайно. Но стоило императору взять его в руки, как тут же выяснилось, что появление меча было давным–давно предсказано. Вспомни о сотнях других потерянных артефактов, про которые успели сочинить множество предсказаний, одно другого нелепее. Я не стал бы удивляться.
- Нет, ты не понял, - с жаром возразил Унэн. - То, что это возможно, я и так знаю. Меня интересует - каким образом. Кто им сказал? Кто придумал предание и как донёс до нужных ушей?
- Для этого придётся выяснить, когда Книга появилась здесь. Или узнать, кто её доставил. Нужна хоть какая–нибудь точка отсчёта.
- Я знаю, кто, когда и как её доставил, - монах вскочил на ноги. - И ручаюсь, что это произошло совсем недавно. Около восьми лет назад.
И принялся рассказывать,
Флосс прикрыл глаза и яркая, живая картина предстала его глазам.
Подножие гор. Каменные столбы, раскиданные там и сям; крохотный лесок внизу, в долине и ручеёк.
Двое людей… молодых людей… одна, похоже, девушка (флосс видит смутно, словно сквозь дымку) стоят у одного из столбов, глядя вверх. Картина меняется. На вершине столба возникает человек, высокий и худощавый, с вытянутым лицом. На миг нагибается… словно только что положил что–то себе под ноги. Улыбается и… шагает вперёд.
Флосс моргнул, и картинка растворилась.
- …вот и сказал мне, что книга лежала наверху. Хотя до него туда забиралось множество народу и… - монах осёкся, заметив, что флосс смотрит куда–то в сторону, прикрыв огромные глаза. - Ты меня не слушаешь? - спросил он почти обиженным тоном. - Зачем я тогда…
- Я всё видел, - перебил его флосс. - Человек, спрыгнувший… шагнувший с вершины столба, - поправился он. Унэн вытаращил глаза.
- Но я же… ах, да, - кивнул монах и с лёгкой завистью воззрился на друга. - Так ты видел его?
- Зеркало, - коротко приказал флосс и вновь прикрыл глаза.
Монах сделал шаг к высокому, в рост человека зеркалу.
Зеркало тускло осветилось изнутри. По ту сторону проявилось изображение человека. Не очень чёткие контуры. Видимо, флосс мысленно приблизил то, что видели другие глаза - менее сильные; что воспринял другой ум - менее сосредоточенный.
Чётче. Ближе. Вот, прекрасный кадр - человек вытянулся в полный рост, плащ развевается у него за спиной. Лицо человека быстро приблизилось. Замерло. Унэн лихорадочно искал в рукаве килиан, запоздало вспомнив о записи. Успел.
Запомнил!
Лицо повернулось - флосс позволил времени проползти вперёд на несколько мгновений.
Улыбка появилась на лице. Ветер откинул капюшон, и стало видно, что волосы человека пепельно–серые. Несмотря на то, что сам он не выглядел старым, глаза его были глазами очень древнего существа.
- Тот человек, Шассим, - сорванным он волнения голосом попросил монах. - Тот, который убегал от нас там… в зале за порталом.
Картинка потемнела и вновь проявилась. Теперь она выглядела гораздо чётче: флосс вспоминал то, что видел сам.
Лицо рывком приблизилось. Замерло.
Запомнил!
Несмотря на разное освещение, чёткость и обстановку, Унэн не сомневался, что видел одно и то же лицо.
Нет. Не одно и то же.
Но очень похожее. Различия были настолько тонкими… что можно было бы считать этих людей близнецами. Да и потом, откуда бы незнакомцу из зала было появиться… в прошлом?
Но что–то общее было. И это главное. Хоть какая–то зацепка.
- Спасибо, Шассим, - он отошёл от зеркала и взглянул на флосса. Тот выглядел, как и прежде, но глаза его налились кровью. Видимо, каждая попытка такого рода дорого обходилась ему.
- Надеюсь, что ты всё записал, - Шассима было едва слышно. - Во второй раз я могу это уже не увидеть.
- Да, - и монах показал ему матово светящийся килиан. - А теперь я буду чувствовать себя куда увереннее. - Монах накрыл шарик рукой, полыхнуло сиреневым, и, когда он отвёл руку, шариков было уже два.
Один из них монах положил в шкаф.
- Мы видели его раньше? - уточнил флосс, всё тем же слабым голосом.
- Да, - ответил Унэн удивлённо. Неужели сам Шассим не видит того, что показывает?
- Ты совершенно в этом уверен?
- Да, - повторил монах после секундного колебания.
- Тогда мы знаем, откуда начинать поиски.
- Верно.
- Завтра, - произнёс флосс удовлетворённым голосом. - Я буду к полудню, - завершил он и улетел прочь.
Монаха едва не сдуло на пол от неожиданности.
XXV
Двенадцать отметок на стене.
Гость делал их кусочком угля, который взял из камина в тот вечер. Двенадцать дней и ночей; солнце здесь всегда находилось за тучами, а ночь всегда была звёздной. Что самое странное, не было луны. Никакой. Ни большой, ни маленькой.
Двойник постепенно приближался к Замку. Гость чувствовал это; ему время от времени снились неприятные сны - исполненные трудно постижимых и поражающих воображение образов.
Он видел человека, шедшего по лесу, деревья в котором неожиданно вырастали так, что кроны их терялись в облаках.
Он видел огромные сооружения - в голове не находилось подобающего слова - составленные из огромных труб, прямоугольных блоков, кирпича. Всё было ветхим, ржавым, рассыпалось на части. Отовсюду выбегали полчища крыс.
Он видел оживающих мертвецов, пожирающих живьём оцепеневших от ужаса прохожих на улице, и пустыню на месте некогда цветущего города.
Он видел и многое другое, что разум порой отказывался запоминать.
Он не решался ложиться спать в роскошной постели Владыки Моррон, в которой, казалось, могло расположиться на ночлег всё уцелевшее Воинство Иглы. Чаще всего он усаживался в кресле перед камином и засыпал. Просыпался от холода и оттого, что чудовищно затекала шея. Вся мебель в Замке была каменной.
Замок продолжал жить своей жизнью. Зажигались и гасли канделябры и причудливой формы светильники; стол время от времени оказывался накрытым - правда, большей частью нетрудно было заметить, что кто–то только что окончил трапезу. Выбирать не приходилось: вода Океана была мертва, и на десятки миль вокруг не было ни единого живого существа. Оставалось надеяться, что нежданное гостеприимство не прекратится.
Двойник приближался, а Норруана не было.
Гость отважился спуститься в подземелья. Более трёх часов блуждал по скупо освещённым ветвящимся переходам; дважды на него нападали огромные, величиной с хорошую собаку, крысы. Если бы не неведомо откуда взявшийся талант фехтовальщика…
Следующий подземный этаж был полон движущихся стен и ловушек. Самым страшным был лабиринт, занимавший большую часть этажа. Состоявший из множества одинаковых квадратных ячеек, с узкими дверями в каждой из стен и множеством отверстий в полу. Проклятое изобретение включилось, едва Гость имел неосторожность сделать шаг. Каждые пять–шесть секунд открывалась одна из дверей, а ещё через две–три секунды острые металлические штыри поднимались из отверстий в полу - на целый фут, не ниже. Первые два раза Гость уцелел случайно; затем догадался, что надо стоять, прислонившись спиной к одной из дверей, чтобы иметь возможность выскользнуть из ячейки прежде, чем его нанижут на штыри, словно жука на булавку.
Так прошло, вероятно, несколько часов. В конце концов, Гость каким–то чудом оказался у лестницы наверх и поспешил убраться, в относительную безопасность наземного Замка. Кем бы он ни считал себя, Замок не повиновался его приказаниям. У Замка уже был хозяин и оставалось терпеливо ждать его возвращения.
Выбор был невелик. Все комнаты, кроме спальни и кабинета, были недоступны - запертые двери оказались отличным препятствием; кроме того, Гость подозревал, что Замку не очень–то понравится, если он вздумает пробиваться сквозь преграды силой.
Время от времени ему слышались чьи–то приглушённые голоса в обеденном зале, но всякий раз, когда он спускался туда, зал неизменно оказывался пуст.