* * *
Буривоя Смирного Берендей ввел в кабинет через двадцать пять минут.
Времени на длительные разговоры не было, и Свет поведал сыскнику о своих действиях на сегодняшнем богослужении по дороге в секретную каморку.
– Вы думаете, он все-таки почувствовал, кто именно пытался его прощупать? – удивился Смирный.
Свет пожал раменами:
– Увы, брате, кому известно хоть что-либо о том, как может повести себя Талант в минуты опасности?
Секретной каморкой сыскник был попросту восхищен. Он бросил профессиональный оценивающий взгляд на стекла, равнодушно взглянул на лежащую на своей тахте Веру – Свет и не заметил, когда она поднялась в гостевую, – и внимательно обвел глазами всю видимую часть Светова кабинета.
– Удобный у вас наблюдательный пункт, чародей, – прошептал он.
– Да, – тоже шепотом согласился Свет. – Я обустроил его, как только меня начали привлекать к заботам о безопасности княжества… Только ведите себя потише. И не пользуйтесь заклинаниями. Никакой блокировки ставить не станем: опекун Лапоть – достаточно квалифицированный волшебник, чтобы почувствовать присутствие любой волшебной атрибутики.
Едва Свет вернулся в кабинет, Берендей доложил о прибытии опекуна Лаптя. Свет встретил гостя на лестнице.
– Рад еще раз видеть вас, брате Буня!
Зашли в кабинет. Лапоть сразу взял быка за рога:
– Брате Свет! Я вынужден забрать у вас вашу гостью.
Такого поворота Свет не ожидал. Он был уверен, что сейчас Лапоть начнет осторожное прощупывание чародея Смороды: он ли пытался проникнуть в душу предполагаемого убийцы? А если он, то многое ли ему известно о случившемся?
– К чему такая спешка, брате? Ведь сегодня праздник. К тому же я еще не разобрался в волшебных воздействиях на гостью. Не вы ли просили меня определить, способна ли она оказаться второй матерью Ясной?
Буня поморщился:
– Я и в самом деле просил. Но в последние часы обстоятельства изменились. Появились неопровержимые данные, свидетельствующие о том, что некая девица, известная нам с вами под именем Вера, определенно замешана в убийстве академика Барсука.
– Даже так?!
Удивление Свету разыгрывать не потребовалось: оно прозвучало в его последнем восклицании откровенно и очень естественно. Впрочем, ничего странного в том не было. Любой бы удивился, обнаружив, что слова, которые он считал дымовой завесой, оказываются чем-то иным. Во всяком случае, если предполагаемая дымовая завеса и попахивает дымком, то скрывать она нацелена нечто явно другое.
И стоило бы разобраться, на что она нацелена. Поэтому Свет сказал:
– Тогда мы должны пройти с вами в гостевую.
И тут же пожалел, что не одел вместо камзола домашний халат: карманы в халате вполне позволяли скрыть в них пистолет. Но кто мог знать, что разговор состоится вовсе не в кабинете?..
Во всяком случае, пистолету так и пришлось остаться в ящике стола. А пока они шли к гостевой, Свет успокоился: Буривой Смирный наверняка был оружен, и выстрелить в Буню сквозь стекло ему не составляло ни малейшего труда. А уж он, Свет, позаботится, чтобы Буня не смог помешать выстрелу, который намерен произвести в него менее квалифицированный волшебник.
– Сюда могут попасть только мои домочадцы, – сказал Свет и принялся снимать с двери в гостевую охранное заклятье.
Лапоть только кивнул. И Свет понял, что брат Буня все-таки находится в изрядном напряжении – потому и старается не произносить лишних слов.
Когда они ввалились в гостевую, Вера лишь повернула в их сторону голову. Судя по всему, она не считала опекуна министерства безопасности особой, которую желательно встречать стоя.
– Я за вами, сударыня!
– Разумеется, – сказала Вера. – Ведь мне известно, что это вы совершили убийство академика Барсука.
У Буни отвисла челюсть. У Света – тоже. Впрочем, надо отдать должное профессионализму Буни: опекун министерства безопасности овладел собой быстро.
– Не вполне понимаю, что вы, сударыня, имеете в виду, но мне будет любопытно поговорить с вами на эту тему.
– Еще более любопытным для вас будет заткнуть мне рот, – сказала Вера.
Свет, наконец, тоже справился с удивлением. И понял: Вера абсолютно права. Буня и в самом деле пришел именно за нею. Буня и в самом деле считал, что именно она проникла в его душу. Ведь не зря же он с такой ненавистью посмотрел в спину Вере после сегодняшнего богослужения: она действительно сумела это сделать, а Буня понял, что это сделала она! И пока неважно – ни каким образом Вера сумела влезть Буне в душу, ни каким образом Буня понял это. Он, Свет, сумеет разобраться во всем и потом. А сейчас надо не дать Буне возможности увезти Веру с собой.
– Вот видите, брате, как все организовано, – сказал Буня. – Убить ведущего электронщика, а обвинить в этом преступлении опекуна министерства безопасности. Не сомневаюсь, что информацию об убийстве в нее вложили заклятьем. И не сомневаюсь, что убийство было совершено именно тем способом, информацию о котором в нее вложили. – Буня покачал головой. – Неглупая комбинация… Не волнуйтесь, девица! С вашей помощью мы вырвем вас из рук настоящих преступников.
– Неглупая комбинация, – сказал Свет. – Увезти девицу якобы для того, чтобы провести сыск. А на самом деле добиться того, чтобы она никогда никому не сумела рассказать, что произошло в четверницу вечером на регулируемых росстанях улицы Берегинь и Медведевской.
Буня медленно повернулся к Свету:
– О чем это вы, чародей?
– О том самом, чародей… Ведь именно вы, чародей, воспользовавшись заклинанием на невидимость, проникли в карету академика и убили его ударом Ритуального Ножа. Вы хорошо все продумали. Только не могли предусмотреть, что вас увидит кто-нибудь из волшебников.
Буня фыркнул:
– Если убийство видели вы, почему же не рассказали обо всем сыскнику?! Или, может быть, видела эта… – Он не договорил.
Свет покачал головой:
– Да, вы правы, чародей… Я и в самом деле не видел, как произошло убийство. Это вам хорошо известно: ведь вы проверяли мое алиби и прекрасно знаете, что я в оный момент находился совсем в другом месте. Вы прекрасно знаете и то, что эта девица тоже не могла быть на месте преступления, – будь она способна незаметно для меня уйти из моего дома, я бы оказался плохим работником, а министерство безопасности ввек не стало бы связываться с плохим работником. К тому же, для Кудесника моя гостья – не свидетель, она никто, ничто и звать ее никак… Все-то вы знаете… Не знаете только имени волшебника, который видел вас садящимся в карету Барсука, а мы вам этого имени не назовем.
Буня внимательно смотрел Свету в глаза. Был он совершенно спокоен. Даже не попытался прощупать Света с помощью Таланта – спокойно посмотрел в глаза, спокойно просчитал варианты. И так же спокойно достал из кармана пистолет. Он-то знал, что в схватке волшебников одной квалификации оружие вполне может оказаться тем довеском, который способен перевесить чашу.
– Что ж, – сказал он, – вы правы. Я действительно убил Барсука. И уж вы-то должны понимать, почему я это сделал. Ведь я спас этим убийством всю Колдовскую Дружину. Неужели вы думаете, что я мог бы позволить какому-нибудь ничтожеству с помощью какой-то там электроновой установки бороться с первоклассными чародеями? Это же всему конец!..
– Но закон…
– Закон! – Буня презрительно фыркнул. – Закон хорош во времена социального равновесия, а мы с вами присутствуем при окончании этих времен. В ближайшую эпоху определять нашу жизнь будет отнюдь не закон… И потому я надеюсь, что вы меня понимаете: ведь, защищая Колдовскую Дружину, я защищал и вас.
Свет вдруг заметил, что Вера вовсе не испугалась Буниного пистолета. Более того, она смотрела на опекуна министерства безопасности с явным интересом. А потом с неменьшим – если не большим – интересом посмотрела на Света. И Свет понял: все, что происходило с ним в последние дни, подчинялось отнюдь не Кудеснику. И не Буне. И не ему, Свету. Во всяком случае, пистолет в руках чародея Лаптя для странной гостьи чародея Смороды угрозой не является. Да еще и Смирный за стеклянной стеной… Впрочем, о Смирном гостья не догадывается. Вернее, не должна бы догадываться… И тогда Свет решился:
– Я благодарен вам, брате Буня, за то, что вы защищали меня от ничтожеств, целящихся в мой Талант электроновыми установками. Однако моя благодарность не настолько велика, чтобы позволить вам уйти от закона.
– Что ж, – Буня вздохнул. – Значит, вы становитесь врагом всех волшебников планеты. А с врагами разговаривать гораздо проще, чем с друзьями. Раз вы знаете, что я убил человека, стало быть понимаете, что я способен и на повторное убийство. Но сначала вы мне скажете, кто видел меня на тех росстанях.
Свет помотал головой: ему стало интересно, в самом ли деле Буня способен его убить или блефует.
– Скажете, – повторил Буня и навел пистолет на Веру. – Скажете. Иначе ее смерть будет на вашей совести.
После сегодняшних событий Свет больше уже не сомневался, что его гостья – несмотря на все свои причуды – является волшебницей. Жаль только, он не знает ее возможностей. Уж двоим-то приличным волшебникам можно справиться и с пистолетом. Если действовать синхронно…
Как оказалось, Веру не интересовало, блефует Буня или он в самом деле способен ее убить. Не размышляла она и о возможностях Света: способен ли он в подобной ситуации на какое-либо заклинание? Ведь Серебряное Кольцо у него имелось… Впрочем, она не творила и своих заклинаний. Она попросту вскинула вверх десницу.
Но Буня после этого выронил пистолет.
Все дальнейшее для Света происходило словно во сне.
"Поднимите оружие", – сказала Вера, и Свет поднял пистолет. "Пойдемте в кабинет", – сказала Вера, и Свет с Буней сопроводили ее в кабинет. "Давайте перо и бумагу", – сказала Вера, и Свет подал ей искомое. "Пишите", – сказала она Буне, и Буня принялся водить пером по бумаге. "Позовите своего второго гостя", – сказала Вера Свету, и Свет позвал такого же словно бы пребывающего во сне Буривоя Смирного. "Прочтите", – сказала она сыскнику, и тот прочел написанное своим начальником. "Мы с чародеем Светом вас проводим", – сказала она работникам министерства безопасности, и все четверо вышли из кабинета, спустились вниз по лестнице, проследовали мимо трапезной, откуда уже доносились праздничные песнопения. Тут Вера сказала Буне и Буривою: "Ступайте с миром!" – и они вышли на набережную, к ждущему Буню экипажу. А Свет с Верой вернулись в гостевую. И только тут Свет словно бы проснулся.
– Что мы наделали?! – воскликнул он. – Квалификация чародея Лаптя такова, что он без оружия справится и с сыскником, и с его пистолетом. Надо их догнать!
– Не надо, – мягко возразила Вера и улыбнулась.
Села на кушетку, закинула ногу на ногу и уже знакомым всепрощающим взглядом посмотрела на Света. Тогда он бросился в кресло. И сказал:
– А теперь я жду от вас объяснений.
Вера вновь улыбнулась, и Свет поймал себя на том, что уже привык к ее улыбкам. Словно бы улыбающаяся волшебница не представляет из себя ничего особенного…
– Все очень просто, чародей, – с улыбкой сказала не представляющая из себя ничего особенного волшебница. – Дело в том, что я – Додола.
* * *
Забава сидела за праздничным столом равнодушная, как снежная баба в лютом. Водки она не пила, но пьяное оживление празднующих домашних не вызывало у нее ни удивления, ни осуждения. Она видела, как дядя Берендей то входил, то выходил из трапезной, но ей и в голову не приходило, что в доме происходит что-то неожиданное. Даже если чародей сейчас в гостевой у Веры, так ли это неожиданно? И почему это должно волновать ее, Забаву?
Однова, правда, ее сердца коснулась некая тревожная тень, и она встрепенулась. Но, кроме хозяина и гостьи, все остальные сидели за столом. Даже дядя Берендей. Да и тревога тут же исчезла, словно растаяла под лучами праздничного солнца. И Забава вновь впала в оцепенение.
* * *
Если гостья рассчитывала, что хозяин после ее сообщения вывалится из кресла, то она катастрофически ошиблась. Свет из кресла не вывалился. Но не потому, что крепко держался за подлокотники, а потому, что не поверил.
– Да-да, – сказала Вера. – Вы не ослышались. Я – Додола, богиня семьи, добродетельная супруга воинственного Перуна. – Слово "добродетельная" она произнесла со странной интонацией. Как будто не понимала его смысла.
Свет поджал губы:
– Извините, моя сударыня, но вашему покорному слуге хотелось бы иметь доказательства.
Карие глаза гостьи запламенели неудовольствием.
– По-моему, происшедшие несколько минут назад события явно доказывают мою правдивость. Вряд ли кому-либо, помимо богов, удастся превратить трех жестоких мужчин, к тому же владеющих основами колдовства, в послушных овечек!
Основами колдовства!.. Свет крякнул. Если эта девица и не богиня, то в нахальстве ей не отказать. Ишь выразилась – основами колдовства!.. И это про двоих чародеев высшей квалификации, один из которых сумел сделаться блестяще-бесследным убийцей, а другой с неменьшим блеском сумел разобраться в преступлении первого!
Впрочем, Свету ничего не оставалось как согласиться – определенная правда в ее словах была. И пусть сидящая перед ним девица не была богиней, но уж колдуньей-то – причем уровня, которым стоило бы восхититься и Кудеснику, – являлась точно.
– По-прежнему вижу недоверие в глазах ваших, чародей, – сказала певучим голосом гостья. – Как вы все похожи на вашего господина! Я имею в виду своего братца Семаргла. Воистину яблочко от яблоньки… Вы хотите, чтобы в доказательство своей правдивости я разрушила полгорода?
– Не хочу, – сказал Свет.
– Так может, в качестве доказательства вы воспримете смерть?
– Если мою, то это бессмысленно, – сказал Свет. – Некому будет сделать вывод о вашей правдивости.
Вера снова сверкнула глазами. В голосе ее зазвучала привычная хрипотца:
– Вы полагаете, я нуждаюсь в ваших выводах?
– Полагаю, не нуждаетесь. Зато в них нуждаюсь я. – Свет развел руками. – Вы не обижайтесь. Вы поставьте себя на мое место. О богах я слышал лишь в былинах да проповедях волхвов. Согласитесь, моему привыкшему к логике уму непросто поверить в их существование.
Гостья некоторое время смотрела на хозяина в упор, потом вдруг улыбнулась:
– Ну хорошо, обратимся к вашей любимой логике. Скажите-ка мне… Вам не кажется, что в общении со мной вы вели себя не слишком обычно? С любой женщиной вы бы себя так не вели.
– Н-ну… – Свет поморщился. – Я действительно веду себя с женщинами по-другому. Но ведь в данном случае я выполнял определенное служебное задание.
– Выполняли?! – Гостья громко фыркнула. – А вы вспомните-ка, сколь хорошо вы его выполняли! По-моему, вы готовы были заниматься чем угодно, но только не мной. – Она погрозила ему перстом. – Вы вспомните, вспомните!
Свет задумался, вспоминая. Но ничего хорошего ему это воспоминание не принесло. Теперь он и сам заметил, что его так называемая работа с подозрительной паломницей подчинялась чему угодно, но только не логике. Ведь, собственно говоря, определить, есть в ней Зло и способна ли она стать второй матерью Ясной, он мог и побыстрее. Однако почему-то тянул с выполнением задания, уверял себя, что ему не хочется снова заниматься прощупыванием подозрительных паломников. И только в последние дни зашевелился. Впрочем, без особенного энтузиазма. Да, тут в словах этой девицы что-то есть…
– А теперь вспомните поведение вашей бедной, влюбленной в вас служанки. Да она должна была бы бросаться на меня от ревности. Ведь я влюбила вас в себя, и вы…
Вот тут Свет и в самом деле чуть не вывалился из кресла.
– Вы?! – задохнулся он. – Влюбили?! – И переведя дух, фыркнул: – Какая, право, чушь!
– Нет, не чушь! – Она еще раз погрозила ему перстом. – Иначе с какой стати вы так отбрили своего старого приятеля, когда я пожелала заняться с ним любовью?! Ведь он же на всю жизнь мог остаться импотентом. – Она вновь улыбнулась, но на этот раз улыбка вышла ехидненькая и мерзкая: не улыбка – улыбочка! – Вот так же мой Перун мог бы поступить с вашим Семарглом, если бы хоть раз поймал его.
Свет снова задохнулся. О Свароже, да неужели то, что он почувствовал в тот момент, и есть эта их пресловутая любовь?! Да чушь же! Ничего он в тот момент не чувствовал, кроме возмущения и злобы. Или в злобе и проявляется любовь волшебника?
– А вы вспомните, как вы разговаривали со мной. То вы мычали и мямлили, то старались задеть меня. Спросите любую женщину… да хоть жену вашего эконома… И она вам скажет, что именно так ведут себя влюбленные мальчишки.
Свет возмущенно хрюкнул:
– Тоже мне, нашли мальчишку!
Гостья вдруг встала, подошла к нему, положила ему ладонь на голову.
– Милый мой, да в любви вы и есть мальчишка. Самый настоящий мальчишка. Вы же понятия не имеете, что нужно женщине. Не приведи вам остаться наедине с вашей Забавой – вы ее основательно разочаруете!
Этого Свет не выдержал. Он сбросил со своей макушки ее ладонь. Он встал и величественно выпрямился. Он – тоном волхва-проповедника – продекламировал:
– Уважаемая моя лжебогиня! Вы даже не представляете, какую вы чушь несете! С какой стати я должен оказаться наедине с Забавой! С какой стати я мог влюбиться в вас! Да если бы я влюбился – неважно в кого, – Семаргл мгновенно лишил бы меня Таланта!..
– Однако он не лишил Таланта вашу мать Ясну, – прервала его проповедь лжебогиня.
– Вы знаете мать Ясну? – поразился Свет.
– Конечно. Я знаю всех, кого знаете вы. Было бы странно, если бы оказалось иначе.
– Тогда вы должны знать Репню Бондаря и Буню Лаптя.
– Разумеется. Репня – тот самый мужчина, которого вы чуть не сделали импотентом. А Лапоть убил ученого.
Неверие Света вдруг заколебалось: столь осведомленная колдунья была бы известна всей Словении.
– А что касается вашей любви ко мне… Семаргл лишил бы вас Таланта, если бы вы влюбились в простую женщину. Но вы влюбились в богиню, а это совсем-совсем другое дело!
Она смотрела на него тем самым – мудрым, грустным и всепрощающим – взглядом, и взгляд этот добил Света. Ему вдруг стало ясно, что только у богини и должен быть подобный взгляд. Не зря же такие глаза киевские иконописцы изображают на лице Иисуса Христа!.. И не зря же он, Свет, хотел, чтобы такие глаза были у его Кристы в "Новом приишествии"!
– Милый мой волшебник, – продолжала Вера-Додола. – Я потому и явилась на Землю. Грядет новая эпоха, и в эпоху эту уже не выжить людям, не умеющим любить. Какой для вас будет жизнь, если ваш Талант сделается невостребованным? А это может произойти – вы сами присутствовали при эксперименте, родившем новое время. Я должна научить волшебников любить простых женщин. И первым будет кандидат в новые Кудесники. Ведь в случае с ним половина дела уже сделана – его любят.
– Вы думаете, – трепыхнулся еще раз Свет, – что я влюблюсь в Забаву?
– Я не думаю, – сказала Додола. – Я знаю. Так же, как знаю, что колдун, бросивший вызов новой эпохе, не доживет и до завтра. Потому я и позволила уйти вашим гостям. Своей смертью чародей Лапоть искупит совершенное им преступление.
– Так надо же… – Свет вскочил, но Додола снова положила ему ладонь на макушку:
– Не надо.