Юноша-секретарь встал и, поминутно заглядывая в лаптоп, принялся зачитывать имена должников и суммы недоуплаченных взносов. Собрание понемногу возвращалось в свое рутинное течение.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ОПАСНЫЕ ИГРЫ
Уже начало смеркаться, когда черная карета, запряженная рысаками, прогрохотала по каменному мосту и, миновав мощные ворота Белопущенского кремля, остановилась перед входом в Военный приказ. Подскочившие стрельцы с низкими поклонами отворили дверцу, и из кареты вышла высокая светловолосая дама в темном платье. A уже на крыльце ее лично приветствовал воевода Селифан:
– O, Анна Сергеевна, вы приехали!- Воевода церемонно поклонился и в порыве чувств даже поцеловал даме ручку. – A мы вас так ждали… Барон Альберт готов побеседовать с вами хоть сей миг.
– Ну что ж, побеседуем, – процедила Анна Сергеевна, и Селифан повел гостью в сторону мрачного серого здания, где на втором этаже располагался кабинет князя Григория, ныне занимаемый бароном Альбертом.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Трудно было бы узнать ту опушку леса, где каких-то несколько недель назад воевода Селифан вел дружинников князя Григория на очередной ратный подвиг. Теперь здесь, конечно же, не было никаких сугробов, да и вообще ничего, напоминавшего зиму. Еще бы на несколько градусов выше, и погода была бы почти летняя.
Но если декорации сильно изменились, то действующие лица (не считая отсутствующих Надежды и Гробослава) оставались теми же самыми, разве что поменяли наряды.
Доблестные воины, числом десять человек, теперь были одеты не в одинаковые "скрепочные" кольчуги, а в одинаковые кеды, красные спортивные трусы и майки. Вместо картонных мечей они держали в руках ломики – но отнюдь не картонные, и даже не деревянные, а металлические.
Переменил внешний облик и их командир, бравый воевода Селифан. Он красовался в кителе, штанах-галифе и фуражке темно-зеленой защитной расцветки.
Несмотря на, прямо скажем, не самую жаркую погоду, княжеские дружинники не испытывали чувства холода: только что они "для разогреву" совершили пробежку по пересеченной местности, а потом еще и серию гимнастических упражнений с ломиками.
Удовлетворившись физической подготовкой своих подопечных, воевода решил, что пора позаботиться и об их душевном здоровье.
– Ребята, вы не должны ни на миг забывать о своем особом предназначении, – негромко говорил Селифан, расхаживая вдоль строя и в упор разглядывая лица воинов. – А ваше первое и главное назначение – сражаться за дело справедливости, то есть выполнять волю нашего вождя князя Григория. Выполнять слепо, без раздумий и вопросов навроде "зачем" и "для чего".
Селифан говорил веско и уверенно, словно вбивая гвозди. Но некоторые из его подчиненных чувствовали что-то необычное в поведении воеводы – какую-то чуть заметную суетливость и беспокойство, которые он всячески стремился скрыть, но каковые то и дело давали о себе знать.
Произнеся краткое вступление, Селифан извлек из кармана зажигалку, высек огонь, но, похлопав себя по другому карману, папиросницы там не обнаружил.
Селифан еще раз прошелся вдоль шеренги и остановился возле самого младшего из дружинников:
– Володя, сбегай до третьего окопа – кажется, я там свой портсигар позабыл.
Володя сорвался с места, чтобы выполнять приказ, но Селифан по-отечески положил ему руку на плечо:
– Да погоди ты, торопыга, накинь что-нибудь, не лето все-таки.
Володя послушно набросил джинсовую куртку и резво побежал по тропинке, на ходу подтягивая спортивные трусы, которые были ему явно не по размеру.
К Володе все воины относились почти как к "сыну полка" и уважали за старательность и требовательность к себе: он всегда стремился выполнять все задания наряду со старшими и неизменно отвергал любые предложения снизить нагрузки, учитывая возраст и далеко не богатырское телосложение.
Рассеянно проводив Володю взглядом, Селифан продолжал свою речь:
– Вам не нужно думать ни о чем – князь Григорий думает за вас. Намедни я имел счастье лицезреть нашего Вождя и говорить с ним лично… Ну, что замолкли? Кричите – да здравствует князь Григорий!
– Да здравствует князь Григорий! – троекратно прокричали дружинники, вскинув над головами ломики.
– Ну вот и прекрасно, – думая о чем-то другом, невпопад сказал воевода. – Всем спасибо, на сегодня всё. Одеваемся и возвращаемся в город.
Пока его дружинники облачались в "демисезонные" наряды и складывали ломики в спортивную сумку, Селифан внимательно наблюдал за ними, словно на что-то решаясь. И когда воины уже собрались было покинуть опушку, воевода подошел к одному из парней:
– Аркадий, задержись ненадолго. И скажи Федору со Степаном, чтобы тоже остались. Мне с вами потолковать надобно.
Селифан был воякой до мозга костей и свою дружину воспитывал в соответствующем духе. Но то, что ему сейчас предстояло сказать, входило в определенные противоречия с его представлениями о воинской чести и доблести. То есть вообще-то умом Селифан понимал, что без ЭТОГО в их общем деле не обойтись, но считал, что ЭТО мог бы осуществить кто-то другой, имеющий и склонность, и сноровку в выполнении подобных поручений. Однако князь Григорий настоял на том, что ЭТО должны совершить именно подопечные Селифана, а князю Григорию он привык доверять и подчиняться беспрекословно.
И все-таки не лежала у него к ЭТОМУ душа – и оттого-то бравый воевода, как мог, оттягивал миг, когда он должен будет объявить о новом задании князя Григория; оттого-то и устроил своим ребятам кросс не на пять километров, как обычно, а на все десять.
Но тяни не тяни, а к делу приступать надо.
– Вот такие дела, ребятушки, – наконец-то заговорил Селифан, когда основная часть дружинников скрылись за деревьями. – Покаместь все мы делаем одно большое и общее дело, готовимся к борьбе за высшую справедливость и благо народное, в наши ряды проникла измена.
– Смерть изменникам! – гаркнул один из воинов, которого Селифан называл Федором. И испуганно замолк – уставом такие выкрики не предусматривались.
Однако на сей раз воевода не стал бранить своего не в меру ретивого подчиненного, более того, он был ему даже благодарен, так как тот своим возгласом как бы предварял то, что Селифан собирался объявить. Поэтому воевода ограничился строгим взглядом:
– Под "нашими рядами" я подразумевал вовсе не нашу с вами дружину – никакой измены я бы просто не допустил. Все обстоит куда хуже – вражеский лазутчик затесался в ближайшее окружение нашего Великого Вождя князя Григория.
– Не может быть! – ахнул Степан.
– Разговорчики в строю! – прикрикнул Селифан. – Это не мои выдумки – мне сам князь Григорий сказывал. Личность изменника уже установлена, остается его устранить. Вот это-то ответственное задание и поручено выполнить нам.
Произнеся это, воевода облегченно вздохнул – главное было сказано. Доблестные воины глядели на него растерянно и чуть испуганно – такого поворота они явно не ожидали.
– Вопросы есть? – как бы не замечая общего замешательства, спросил Селифан.
– Что значит – "устранить"? – чуть слышно пролепетал Федор. Он прекрасно понимал, что это значит, но в глубине души надеялся, что, может быть, до ЭТОГО дело не дойдет.
– По-моему, ты уже сам только что ответил, – сухо проговорил Селифан. – Еще вопросы есть?
– Кто он? – спросил Аркадий.
– А вот это не вашего ума дело, – хмурясь, ответил Селифан. – И даже не моего. Про то знает один князь Григорий, да еще… Не знаю, кто еще. Завтра вам будут дадены соответствующие указания, так что будьте готовы.
– Всегда готовы! – выкрикнул Степан, наверное, вспомнив пионерское прошлое.
Командир посмотрел на часы:
– Ну все, теперь возвращаемся в город… Вот черт, совсем забыл – я ж Володьку-то за портсигаром послал! Придется подождать. И еще, имейте в виду – то, о чем мы тут говорили, должно остаться строго между нами.
Дружинники молчали, но думали об одном и том же: предстоящее "устранение изменника" – это очередная ступень клубных военно-исторических игрищ, или нечто иное? Ответ, увы, напрашивался сам собой: игры закончились ровно в тот миг, не раньше и не позже, когда они вместо картонных мечей взяли в руки железные ломы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
WHO IS MISTER КНЯЗЬ ГРИГОРИЙ?
ГЛАВНЫЙ СКОМОРОХ.
Милостивые господа,
Слушайте сюда!
Мы вам покажем представление
Всем на удивление.
А коли смотреть не хотите,
То, пожалуй, и не смотрите.
Представляем вам князя Шушка -
Благородного старичка.
А вот его дочка, княжна Ольга,
Что княжила ладно, да жаль – недолго.
А это князев постельничий Григорий,
После сам ставший князем который.
А уж как овладел он престолом княжьим -
Про то мы и расскажем, и покажемКНЯЗЬ ШУШОК.
Ох, чего-то мне недужится,
Нога болит и голова кружится.
Скорей бы конец этому горю!ГРИГОРИЙ(про себя).
Его тебе я живо ускорю.
КНЯЖНА ОЛЬГА.
Батюшка, я несу лекарство.
КНЯЗЬ.
И на кого ж оставлю я государство?
КНЯЖНА.
Живи, батюшка, до ста лет!
(со слезами уходит).
ГРИГОРИЙ.
Тебе, о мой князь, замены нет!
КНЯЗЬ.
Ну, довольно предаваться болезням -
Оборотимся к делам полезным.
Эй, Григорий, где ты, зараза?
ГРИГОРИЙ.
Вот, князь, два на подпись указа.
(Подает бумаги. Князь отворачивается подписать указы, Григорий достает из-за пазухи бутыль с надписью "Отравное зелье" и подливает в лекарство).
КНЯЗЬ.
Ну все, подписал их своею рукой.
Выпью лекарство – и на покой.
(выпивает, уходит).
ГРИГОРИЙ.
Желаю, князь, счастливого сна.
Теперь на очереди – княжна.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Холм демонов")
Очередное заседание "антигригорьевского" штаба проходило в скромной квартирке Василия Щепочкина, в настоящее время поневоле исполняющего роль Василия Дубова. Детектив-любитель радушно угощал чаем с бубликами свою бывшую учительницу, а ныне авантюристку и садо-мазохистку Анну Сергеевну Глухареву. Журналистка Надежда Чаликова (в миру Надежда Заметельская) должна была подойти с минуты на минуту.
Анна Сергеевна вовсе не опасалась того, что люди князя Григория будут косо смотреть на ее встречу с их злейшим врагом; более того, ее визит был согласован с бароном Альбертом, который теперь откровенно поощрял попытки Анны Сергеевны склонить Дубова на сотрудничество с вурдалаками.
Стараясь не упускать ни одной подробности, Анна Сергеевна рассказывала Васе о своей последней встрече с барном Альбертом. Щепочкин хмурился – при всем почитании госпожи Глухаревой и даже преклонении перед ее злодейскою славой, барон Альберт отнюдь не был склонен делиться с нею ценной информацией о князе Григории и его окружении, на что Василий очень рассчитывал. Вот и на сей раз, хотя барон был на редкость словоохотлив, но рассказывал преимущественно о славных делах князя Григория в прошлом и не менее грандиозных замыслах на будущее, вроде присоединения к Белопущенскому княжеству земель далекой Америки, и тем самым с легкостью превзошел самые смелые фантазии госпожи Абариновой-Кожуховой. Но собственно по делу сказал совсем немного – чтобы Анна Сергеевна продолжала свою миссию по перевербовке Дубова и морально готовилась к устранению Ивана Покровского, причем, возможно, и неоднократно.
– Так и сказал – неоднократно? – переспросил Щепочкин. – Да-а, ну мы и вляпались…
– В каком смысле? – не поняла Анна Сергеевна.
– Вот к чему приводят необдуманные действия, – все более мрачнея, пробормотал Щепочкин. – Если это случится, я себе никогда не прощу…
Пока Василий предавался самобичеванию, Анна Сергеевна бегло осматривала более чем скромную обстановку его комнаты, самым ценным предметом которой был компьютер.
– Вася, откуда у тебя эта вещь? – желая отвлечь Щепочкина от мрачных мыслей, спросила Анна Сергеевна, имея в виду, конечно, не компьютер, а неумело склеенный фаянсовый кубок с мужским портретом в окружении венка из осиновых листьев.
– Слямзил, – кратко ответил Вася, не уточняя, где и когда он он его слямзил.
– Вылитый Алексей Максимыч, – задумчиво произнесла Анна Сергеевна. – Только больно уж молодой…
– Какой Алексей Максимыч? Горький? – удивился Щепочкин. – Ну что ж, усы, конечно, похожи, но я что-то не помню, чтоб у Горького была такая лысина.
– Да нет, при чем тут Горький, – улыбнулась Глухарева. – Алексей Максимыч Семенов. Он был активистом родительского комитета в классе, где я преподавала.
– Давно? – как бы без особого интереса спросил Вася.
– Лет десять-пятнадцать назад. На днях я его в гастрономе встретила, так он своего младшенького, Гришку, все нахваливал – дескать, далеко пошел, в большое начальство выбился.
– Так вы говорите, Анна Сергеевна, он здесь выглядит моложе своих лет?
– Ну да, гораздо моложе. Постой, Вася… – Анна Сергеевна внимательно пригляделась к портрету на кубке. – Да, точно. Этот похож даже не столько на папашу, сколько на сына. И как раз его возраста.
– Погодите-погодите, – насторожился Щепочкин. – Григорий Алексеич Семенов – это ведь второе лицо в шушаковском банке! Но, по-моему, ничего общего. У него, – Вася указал на кубок, – и усы, и плешь, и волосы посветлее, а у Григория Алексеича и усов-то нет, а волосы темные и вьющиеся… Хотя… Хотя овал лица, пожалуй, похож. И горбинка на носу почти такая же, – добавил Вася, восстанавливая в памяти облик Семенова-младшего, которого, правда, живьем и вблизи ни разу не видел.
– Насчет усов ничего сказать не могу, – усмехнулась Анна Сергеевна. – А волосы у Гриши и впрямь были светлые, но уже в старших классах начали выпадать. Гриша очень комплексовал по этому поводу, а потом где-то раздобыл темный парик и стал его носить. Сначала ребята подсмеивались, а потом привыкли. После школы он уехал учиться куда-то не то в Москву, не то в Питер, а когда вернулся, то все уже давно забыли, какие у него волосы на самом деле. – Анна Сергеевна еще раз глянула на кубок. – Хотя, может быть, это вовсе и не Гриша, а просто похож…
В прихожей раздался звонок.
Повернув на всякий случай кубок портретом к стене, хозяин побежал открывать дверь. На пороге стояла Надежда Заметельская. Василий провел ее в комнату, познакомил с Анной Сергеевной и тут же усадил пить чай.
– Ну что ж, все в сборе, заседание можно считать открытым, – объявил Щепочкин. – Вопрос первый – Анна Сергеевна и предстоящее гипотетическое убийство некоего пока что не известного нам Ивана Покровского. И вот какой информацией мы на данный момент располагаем. Пункт "А". Реституирование, то есть возвращение помещичьих усадеб потомкам их владельцев в наших краях не производится, так что данное направление смело можно закрыть. "Б" – поэты. Увы, этого добра у нас хватает, точно так же как и в абариновском Кислоярске, но переводами всерьез занимается лишь один, некто Игорь Иваныч Лабазов. Правда, ему уже здорово за семьдесят, так что вряд ли кто-то заподозрит его.
– В чем заподозрит? – не выдержала Анна Сергеевна.
– В кознях против князя Григория, за которые вы должны будете его убить, и даже не один раз, – объяснил Вася. – Теперь пункт "Ц" – собственно Иваны Покровские. Мой друг инспектор Рыжиков предоставил краткую информацию обо всех обладателях данных имени и фамилии в нашем городе и окрестностях. Таких, которые и Иван, и Покровский, оказалось трое. Один – агроном в бывшем колхозе "Заря", в десяти километрах от города. Другой – работник СМИ, третий инженер, теперь на пенсии… Как бы они еще не стали "мочить" всех подряд!
– Ну, "мочить"-то буду я, – возразила Анна Сергеевна. – И не один раз.
– Скажите, Василий Юрьевич, а инспектор обещал что-то сделать ради их безопасности? – вступила в беседу Надежда.
– Он сказал, что меры будут предприняты, как только Анна Сергеевна получит конкретные указания кого-то убрать. Так что на этот счет пока можно не беспокоиться, главное – вовремя информировать Рыжикова. Теперь второй вопрос нашей повестки – что мы такого начудили с двумя господами Каширскими?
– Начудили – это еще очень мягко сказано, – вздохнула Надя.
– Даю отчет, – продолжал Щепочкин. – "Первый" Каширский – некто Федор Петрович Рогожкин, мой давний приятель, он живет в городке N. Это километров в пятидесяти от нас, – пояснил Вася для Надежды, – и работает в местной поликлинике. Обладая некоторыми навыками гипноза, он иногда использует их на практике, но никакой широкой огласки не имеет. Да и не стремится. Когда я ему позвонил и объяснил, в чем дело, Федор Петрович тут же согласился помочь. В окружение князя Григория ему удалось внедриться через Анну Сергеевну, которая рекомендовала его лично барону Альберту. Вот, в общих чертах, и все. – Щепочкин уставился на Надю – дескать, теперь ваш черед.
– "Мой" Каширский – это сам… – Тут Надежда назвала фамилию известного "психотэрапэута", который в перестроечные годы посылал свои "устаноуки" многомиллионной аудитории советских телезрителей и, по мнению некоторых критиков, отчасти послужил писательнице Абариновой-Кожуховой прототипом Каширского. – К князю Григорию Анатолий Михалыч попал через небезызвестного Гробослава, или ди-джея Гроба, позвонив ему в прямой эфир.
Василий даже присвистнул:
– Надя, как это вам удалось заполучить такую знаменитость?
– Для нас, журналюг, нет ничего невозможного, – загадочно улыбнулась Надежда. – Ну, скажем так, почти ничего…
– И надо же им было столкнуться нос к носу не где-нибудь, а перед самим князем Григорием, – с досадой заметил Вася. – Хорошо еще, что все так благополучно сошло.
Тут в разговор вновь вступила Анна Сергеевна:
– Простите, друзья мои, я не совсем поняла: получается, что вы действуете не совсем заодно, а каждый сам по себе? Иначе такой накладки с двумя Каширскими просто бы не было.
– Действительно, у нас теперь нет другого выхода, как доверять друг другу, – отметила Надя. – А то просто какая-то самодеятельность получается!
– Кстати, о самодеятельности, – вспомнил Василий. – Через пару недель состоится премьера "Ревизора", так что приглашаю всех желающих. Ну да вы, Наденька, уже в курсе – я ж видел, как вы нашего режиссера интервьюировали. Это был настоящий допрос с пристрастием!
– Да уж, на последней репетиции милейший Святослав Иваныч был просто в ударе, – заулыбалась Надежда. – А этот немец, как его, ну, в общем, который играет доктора Гибнера – он же прирожденный артист. Ему бы на настоящей сцене выступать, а не в банке штаны просиживать… И, по-моему, он ко мне не совсем равнодушен.
– Вот как? – от души рассмеялся Василий. – С чего это вы решили?
– Он все время на меня поглядывал, да еще таким взглядом, как бы точнее сказать, в общем, плотоядным.