- У моего многомудрого мессера превосходная память, - хихикнул Дорот. - Вот, извольте, здесь ровно три тысячи, золотыми орланами.
- И что мне теперь, хватать и уматывать? Не надейся. Сядь-ка со мной, тоже кофе выпей. Расскажешь заодно, как дела обстоят.
Дорот аккуратно положил мешочек на поднос, без пререканий уселся на пол, на толстый ковёр, у ног Лукаса. Тот неодобрительно хмыкнул.
- Милейший, ну что ты как в первый раз? Рядом садись.
- Как с вами сложно, мой прямолинейный мессер, - вздохнул тот, подчиняясь.
- С тобой временами тоже непросто, мой велеречивый друг. Как дела нынче идут?
- Да как же им идти, - сокрушённо ответил Дорот, наливая себе кофе. - Война…
- Стало быть, дела идут превосходно.
- Ничего-то от вас не утаишь! - ухмыльнулся тот. - Сами понимаете, каждый благородный сэйр жаждет отличиться, а для того нанимает лучших солдат, снаряжает их лучшими доспехами, покупает лучших лошадей…
- А на всё это берёт деньги у лучших ростовщиков, - кивнул Лукас. - Стало быть, беспокоиться за твоё дело и мой капитал мне покамест нечего.
- Воистину нечего, мой многомудрый мессер.
- Как будто ты мог сказать что-то другое, - вздохнул Лукас и снова отпил глоток волшебной горечи.
Повисло недолгое молчание. Дорот пожевал толстые губы, потом спросил:
- Надолго ли вы к нам на сей раз?
- Не знаю. Отдохнуть хочу немного. Да и дела кое-какие есть… - он умолк, осенённый внезапной мыслью. Потом небрежно произнёс: - Так, значит, говоришь, нынче все благородные мессеры у тебя денег занимают?
- Ну, все - не все, но истинное благородство способно распознать истинную честность и старание…
- И что, без оглядки на политические взгляды?
Взгляд Дорота стал настороженным. Лукас рассмеялся.
- Эх, старик, порой дивлюсь я на тебя - до седин дожил, а всё младенца корчишь! Если начнёшь сейчас заливать, что долг чести велит тебе помогать лишь милостью Единого законному монарху - придушу на месте. Чтоб неповадно было врать давним друзьям.
- Вы не хуже меня знаете особенности моего ремесла, мой великодушный мессер. Тут уж не до чести…
- Вот так получше, - добродушно кивнул Лукас. - Так что отвечай прямо и без обиняков: что ты знаешь о Марвине из Фостейна?
Дорот задумался. Лукас следил за ним так же внимательно, как и когда тот отпивал из его чашки, и остался практически уверен, что старый лис действительно старался припомнить.
- Фостейн - это в юго-восточной доле, - проговорил он наконец. - У меня мало клиентов оттуда, но имя Фостейн мне знакомо. Я имел дела с Робертом из Фостейна, кажется, отцом рыцаря, о котором вы говорите. Достойный был человек.
- Отлично. Теперь ты разузнаешь всё, что сможешь, о его не менее достойном отпрыске. Меня интересуют не столько цифры, сколько его личные и родственные связи. Есть ли у него родичи, в каких они отношениях, где он бывает чаще всего. И где он сейчас. За неделю справишься?
- Для моего многомудрого мессера я справлюсь быстрее, - поклонился Дорот. Лукас удовлетворённо кивнул. Ростовщик не стал задавать вопросов - это было едва ли не главная причина, по которой Лукас обратился именно к нему. Да и в надёжности его сведений он мог не сомневаться. Дорот, конечно, мечтает от него избавиться и присвоить себе все вклады, но терять такого клиента по воле самого клиента для него равносильно разорению.
Лукас отставил чашку; фарфоровый поддон мелодично звякнул о серебряный поднос, рядом с туго набитым мешочком золота. Лукас, не разжимая руки, с сожалением посмотрел на ободок, темнеющий на дне чашки.
- Ещё? - вкрадчиво спросил Дорот.
- Ещё! - рассмеялся Лукас. - Но уже последняя, слово чести.
Дорот хмыкнул, и Лукас беззлобно подумал, что башку б ему снести за дерзость, но что греха таить - о наличии у Лукаса чести старый ростовщик был осведомлён не хуже, чем сам Лукас.
Он выпил треть чашки, когда скрипнула дверь и в комнату вошёл новый посетитель. Дорот поднялся, вовсе не так проворно, как при появлении Лукаса, улыбнулся, вовсе не так медово, как разговаривая с ним.
- О-о, благородная месстрес, словами не передать, как я рад вновь видеть вас в своих скромных чертогах, - сказал он голосом лисицы, заманивающей в гости курочку. Лукас покосился на вошедшего - вернее, вошедшую - и тут же отвёл взгляд. Беглый взгляд остался незамеченным, однако он успел увидеть всё, что хотел. Это была женщина средних лет, высокая, худая, с абсолютно непроницаемым длинным лицом и гладко зачёсанными чёрными волосами, в глухом сером платье. Можно было принять её за недавнюю вдову, но вдовьей вуали на ней не было - а такая дамочка её бы непременно нацепила, чтоб продемонстрировать окружающим свою неизгладимую скорбь. Она не сказала ни слова, пока Дорот, елейно улыбаясь, вёл её к дальней двери - все разговоры в его лавке велись один на один. Дорот услужливо отодвинул перед дамой парчовую завесу над дубовой дверью в соседнюю комнатку, пропустил её вперёд, обернулся на Лукаса, скорчил гримасу. Лукас подмигнул ему в ответ и снова пригубил кофе. "Любопытно, - подумал он, - какие гримасы корчит этот пройдоха за спиной у меня?" Впрочем, лучше не знать. Дорот хорошо распоряжался его деньгами и порой поставлял ценные сведения - это всё, что заботило Лукаса.
Допивал кофе он гораздо медленнее, чем требовалось - напиток успел остыть, и горечь из чарующей стала почти гадкой. Но Лукасу хотелось дождаться, когда чопорная месстрес пойдёт обратно. Что-то в её каменном лице его заинтриговало.
Она не появлялась долго - притворяться, будто просто допивает кофе, Лукас уже не мог, и почти отказался от своей затеи, когда наконец скрипнула дверь, шевельнулась занавеска, и женщина вышла из проёма. Лукас сидел к этой двери лицом, и теперь смог рассмотреть женщину без помех. Она казалась ещё бледнее, чем четверть часа назад, а в глазах появилась растерянность - а может, она и прежде там была, просто Лукас не успел её заметить. Впрочем, губы женщины оставались так же плотно сжаты и бескровны, хотя руки, в которых она держала маленький тряпичный мешочек, чуть заметно подрагивали. Тряпичный - стало быть, серебро. Ну вот, ещё одну бедную вдову - или почти вдову - мерзавец Дорот обобрал до нитки. Сам упомянутый мерзавец следовал за женщиной, рассыпаясь в заверениях в своей преданности, но по блеску в его глазах Лукас понял, что чопорную месстрес крупно надули. "Хм, стоило бы и мне проследить, не блестят ли так же его глазки, когда он провожает меня…"
- …и если впредь вам понадобятся услуги вашего покорного раба, моя волшебная месстрес, знайте же, что в любое время дня и ночи я - ваш! - на одном дыхании закончил Дорот и распахнул перед женщиной дверь. Волшебная месстрес ничего не сказала, только взглянула на него - так, что, понял Лукас, ноги её больше не будет в этой лавке, хоть бы она с голоду помирала. А до этого, судя по качеству её платья, не так уж далеко.
- Что за волшебная месстрес? - поинтересовался Лукас, когда за женщиной закрылась дверь.
Ростовщик закатил глаза.
- Помилуйте, мой любознательный мессер, я не имею права…
- Доро-от, - предостерегающе протянул Лукас. - Ну-ка, ещё разок, сколько лет мы знакомы? Или, лучше сказать, какую часть моих денег ты успел своровать?
- Как можно, мой подозрительный мессер! - визгливо заголосил Дорот, и, тут же перейдя на нормальный тон, ответил: - Талита из Дассена, жена благородного сэйра Зигфрида.
- Дворянка? - удивился Лукас. - Да ты совсем совесть потерял, старик, благородных месстрес грабить! Я думал мещаночка какая. Что у тебя с ней за дела?
- Да её супруг беспутный, сэйр Зигфрид, первый выпивоха в Туроне. Всё как есть пропил, семейство побирается. Она каждый месяц у меня что-то берёт, долга за ней уже - на полторы тысячи, но я её не гоню. Уж больно в хорошем районе у них домик отстроен, у самого побережья…
- Неужто отобрать задумал?
- А что делать? - жалобно спросил Дорот. - Всё равно ей долги вернуть не с чего будет. Я пока её принимаю, жду, когда долг до стоимости дома дорастёт. Ещё полгодика, не больше.
- Зверь, - покачал головой Лукас. - Монстр и чудовище. Поедатель новорожденных младенцев.
Дорот развёл руками. Лукас побарабанил пальцами по стенке кофейной чашки.
- Она ещё молода и недурна собой. Завела бы себе богатого любовника…
- Такая заведёт! Вы же её видели, мой прозорливый мессер. У неё, небось, форель меж ног…
- Что, хранит супругу верность?
- Хранит, мессер. Говаривают, он, когда ещё соображать мог, на неё пояс верности нацепил - чтоб не гуляла, пока он по кабакам шляется. Ну, нацепил, да так и не снял… Оттого она и кислая такая - не всякой понравится на причинном месте груду железа таскать.
- Я бы скорее поверил в пояс верности иного рода, - задумчиво проговорил Лукас. - Бедная, но гордая, значит… Интересно… Что она тебе сейчас в залог принесла?
- Да безделушку, медальон какой-то.
- Покажи.
Дорот показал. В самом деле, безделушка - простая оправа без украшений, золото явно не высшей пробы, только мелкая инкрустация жемчугом может что-то стоить. Внутри медальона было два портрета: детские лица, две девочки лет пяти, очень похожие - видимо, близнецы. Краска на изображениях поблекла и истёрлась - будто их очень часто касались, а может, целовали.
- Сколько это стоит? - спросил Лукас. - В золотых орланах.
Дорот вытаращился на него, потом сдавленно хихикнул.
- Пусть мой самонадеянный мессер меня простит, но эту женщину нельзя купить. Поверьте, будь так, она б не побиралась и её ребёнок не голодал бы.
- У неё есть дети?
- Сын, восьми лет.
Лукас снова посмотрел на портреты девочек. Миловидные, улыбчивые. Только глаз не разглядеть - затёрлись. Почему-то Лукас был уверен, что глаза у них были в точности такие же, как у их матери.
- Так сколько в орланах, Дорот?
- Три.
- Дорот! - застонал Лукас.
- Два, мой бережливый мессер! Но только для вас.
Лукас запустил руку в мешок, извлёк две золотые монеты, швырнул на поднос.
- Считай, что это и за кофе, - он поднялся и сунул медальон в карман. - Я наведаюсь через недельку, насчёт сведений, о которых мы говорили.
- Не извольте беспокоиться, мой щедрый мессер…
"Как же не будешь с тобой щедрым, - со вздохом подумал Лукас, выходя. - Себе дороже".
Илье ждал его снаружи, переступая с ноги на ногу.
- Вы так долго, - пожаловался он, наконец завидев Лукаса.
- Зато время потрачено с пользой. Не горюй, теперь-то уж поедем домой, - сказал тот и, хлопнув оруженосца по плечу, вскочил в седло.
Дом Лукаса в Туроне располагался чуть в стороне от центра, в тихом и безопасном районе, где жило в основном местное дворянство - точнее, не столько жило, сколько ночевало, оказываясь в городе по делам. Поэтому дома по большей части пустовали - в них обитали только слуги, поддерживающие порядок во время отсутствия хозяев. Лукас купил этот дом через Дорота несколько лет назад и заезжал в него всего пару раз. Присматривал за домом человек, которому платил опять же Дорот, менялся этот человек раз в год, и нынешнего управляющего Лукас в глаза не видал, а тот, соответственно, никогда не видал своего хозяина. Поэтому о приезде Лукаса никто не знал - впрочем, Лукас надеялся, что подогреть воду они сумеют быстро.
Он остановился у ворот, кликнул привратника. Тот выполз из сторожки практически на бровях - от него разило дрянной брагой, несмотря на ранний час, - и отпер ворота без разговоров. Лукас с Илье въехали в запущенный двор, заросший хилым кустарником и забитый талым снегом.
- Как звать? - осведомился Лукас у привратника.
- М-морисом, - пошатываясь, промямлил тот.
- Морис, ты уволен, - сообщил Лукас и рысью пустил коня к дому. Выглядело его имение удручающе - стены облуплены, увиты мёрзлым плющом, который никто не удосужился убрать, ставни прогнили, петли проржавели. Форменное безобразие.
Лукас соскочил с коня, бросил оруженосцу повод, велев поискать конюшню, и ударом ноги распахнул парадную дверь. В запыленный, пронизанный запахом тлена зал хлынул свет. Людей видно не было. Лукас прошёл через переднюю, нарочито гремя шпорами, поднялся по лестнице на второй этаж, припоминая, какие комнаты ему больше всего приглянулись в прошлый раз. А, вот, вроде бы библиотека тут весьма уютная, но только там ведь сейчас прелыми книгами так несёт, наверное… Лучше кабинет. Он прошёл по коридору, распахнул дверь - та жалобно дрогнула, похоже, скоро вовсе рассыплется, - зашёл в комнату и развалился в кресле у окна, забросив ноги на пыльный стол. Откинул голову на спинку, закрыл глаза. Через минуту вспомнил о медальоне, вынул его из кармана, бросил на стол. Золото тускло блеснуло среди пыли.
За дверью послышались торопливые шаги. Проём заполнился грузной фигурой, на лице обладателя которой читалось неприкрытое возмущение.
- Мессер, вы кто такой? Что вы здесь делаете?
- Я здесь живу, - ответил Лукас. - А ты здесь больше не работаешь. Позови ко мне какого-нибудь лакея.
Грузный мессер какое-то время хлопал глазами, потом молча сгинул. Хорошо хоть истерику не закатил, у Лукаса не было настроения ругаться.
Довольно скоро грузного мессера сменил неуклюжий робкий парень. Он нерешительно топтался на пороге, сминая в руках шапку, и не смел войти.
- Как звать? - смерив его взглядом, лениво спросил Лукас.
- Филлом, мессер…
- Филл, теперь ты - управляющий в этом доме. Распорядись о хорошем ужине для меня и моего оруженосца, но прежде пусть мне сделают ванную. Большую, кипяточную, с лавандовым маслом. У вас есть лавандовое масло?
- Н-не знаю, - пролепетал ошалевший Филл.
- Живо пошли какую-нибудь девку, пусть купит. Или лучше нет, этого толстяка пошли, который привёл мой дом в такое состояние… Стой! Сперва принеси мне бумагу и чернила. И оруженосца моего ко мне пришли, он на конюшне должен быть.
- Будет исполнено, мессер! - выпалил Филл и умчался. Лукас устало закрыл глаза. Он только теперь почувствовал, до чего вымотался, но у него оставалось ещё одно дело.
Получив бумагу и перо, Лукас неохотно снял ноги со стола, сдул с него пыль, размял пальцы и написал:
Благородная месстрес!
Есть вещи более важные, чем деньги, и к их числу относится память. Я не смею осуждать вас, подозревая, что этот шаг дался вам с такой же болью, с какой мне - невольное его созерцание. Возвращаю вам вещь, которая вам дорога. Если снова решитесь заложить её, не обращайтесь больше к Дороту. Он замыслил разорить вас, будьте осторожны.
Не подписываться было невежливо, и Лукас на миг задумался, но потом бросил перо, свернул письмо и посмотрел на очень вовремя появившегося Илье.
- Держи, - Лукас протянул оруженосцу письмо и медальон. - Отнесёшь это месстрес Талите из Дассена. Она живёт где-то в районе побережья. Ответа не надо. Если попытаются всучить послание обратно, не бери, придумай что-нибудь.
- Ясно, - в голосе оруженосца слышались нотки недовольства. - Прямо сейчас?
- Нет, конечно! Сперва помыться, наесться и выспаться. Да, на вот, - Лукас бросил ему орлан. - Развлекись, только смотри заразу не подцепи.
Илье просиял и убежал. Лукас вздохнул, медленно потянулся. Конечно, дело было не к спеху… но если бы он не написал это письмо сейчас, то завтра мог передумать.
- Ванна готова, мессер! - провозгласил с порога Филл.
- У тебя, парень, богатый потенциал, - сказал Лукас, вставая. - Только вот что. Когда в дом, которым ты управляешь, вваливается незнакомый тебе человек, сперва всё же попроси у него доказательства личности, а потом уж бросайся выполнять его приказы. Но это так, на будущее. Веди.
Зимнее солнцестояние в Хандл-Тере было одним из главных праздников - его справляли ещё язычники, населявшие материк до того, как Святой Патриц привёл сюда своих людей. С установлением верховной власти Единого орден патрицианцев назначил день зимнего солнцестояния Днём Первой Твердыни, благо по преданию именно в этот день на Большом Пальце был заложен ныне полностью разрушенный Фортон, первое укрепление людей Святого Патрица в новом мире. Так что все остались довольны: патрицианцы проводили богослужения в храмах, знать делала пожертвования и получала благословение по случаю, чернь веселилась вовсю.
Не веселился только Марвин, который ещё две недели назад надеялся, что ко Дню Первой Твердыни он будет далеко отсюда - плевать, где, хоть на Плече, хоть на Персте, но лишь бы не сидеть на месте, принимая снисходительные королевские милости. Но сэйр Годвин оставался в Таймене, не собираясь уезжать и не отпуская Марвина. Ну ещё бы - теперь-то уж старается держаться поближе к хозяйской ноге, выжидая призывного свиста. Марвин ничего не имел против новой драки за короля Артена, напротив даже - жаждал её всем сердцем, но в том-то и дело, что драться никто не собирался. Торчали себе в столице да брагу лакали - и так уже третью неделю. Даже повторявшиеся каждую ночь свидания с королевой Марвина не утешали. По правде говоря, она успела ему наскучить. Да что там - обрыдла просто до смерти. Впрочем, редкая женщина могла увлечь его больше чем на пару дней, и её величество исключением не стала.
Так что сваливать надо было, как ни крути, и поживее.
- Марвин! Да погоди же ты! Проклятье, не угонишься за тобой…
Марвин приостановился, нетерпеливо обернулся через плечо. К нему проталкивался Петер - толпа их разъединила.
- Куда ты так рванул? Побродить же собирались…
- Я и брожу, - коротко ответил Марвин.
- Да ты прёшься прямо на толпу, как бык, что с тобой? Могли бы и вовсе не ходить, раз ты так… А в замке…
- Нет уж, - скривился Марвин. - Меня от этого замка тошнит уже.
- Ну так идем к "Мошеннику"!
- И от "Мошенника" твоего тошнит.
- А если… куда лезешь, образина?!
Петер цепко ухватил за ворот парня, посмевшего отдавить ему ногу, и принялся выяснять отношения. Марвин отвернулся, бесцельно шаря взглядом по пёстрой толпе. Главная площадь Таймены бурлила и кипела, словно перчёная похлёбка в котелке, плюясь кипяточными брызгами буйного веселья. Сотни людей, мужчины и женщины, старики и молодёжь, кто в рысьих мехах, кто в расшитых рубахах, толклись среди десятков расписных палаток, лавчонок, балаганов, торгуя, воруя, хохоча. Визг сопилок и лютней смешивался с барабанной дробью и собачьим лаем, детским смехом, пьяным криком. По правую руку от Марвина кривлялись на помосте скоморохи, по левую - какой-то бедолага в третий раз пытался взобраться по намасленному столбу к новеньким сапогам, а толпа свистела и улюлюкала, вопя от восторга всякий раз, когда он с шумом срывался вниз. День был пасмурный и холодный, но без снега - перед ярмаркой площадь вычистили, и только кое-где серели грязные затоптанные островки. Никто из дворян в это время в город не совался - под шумок и обворовать, и прирезать могут, да и людно слишком. В королевском замке, впрочем, под утро бесчинствовали не меньше, но зато, можно сказать, среди своих, в уютной компании, от которой у Марвина уже скулы сводило. А здесь было хорошо, здесь было дико, и яростное веселье толпы отдалённо напоминало кучу-малу ратной битвы, и даже пахло тут похоже.