Марвин наконец обернулся к нему. Пожилой, на унылой тяжелобокой лошади, довольно плохо снаряжённый, небритый и обрюзгший, похожий на старого наёмника - хотя наемнический корпус располагался по левому флангу. Рыцарь криво сидел в седле, крепко стиснув положенный поперёк седла двуручник, и мечтательно смотрел вдаль.
- Мне тоже страшно, - будто смакуя каждое слово, проговорил он. - Вот смотрю я на эту ораву и, веришь, в штаны готов наложить. Это ничего, бывает. Со всеми бывает.
- Я не боюсь, - сказал Марвин.
Рыцарь скосил на него сочувственный взгляд.
- А… Ну, ты, может, и не боишься. Верю, - охотно кивнул он. - Я в твои годы тоже не боялся. Дурак был, думал, что меня убить нельзя…
- А разве можно? - спросил Марвин, роняя с ладоней остатки снега. - Вы ведь по-прежнему живы.
- Это только так кажется, парень, - ответил старый солдат и захлопнул забрало шлема.
Марвин последовал его примеру. И в который раз частая решётка забрала, благодаря которой окружающий мир становился таким обманчиво далёким, показалась ему тюрьмой.
- Равня-а-а-айсь! - заорал вдалеке генерал. Марвин набрал воздуху в грудь, выдернул меч из ножен.
Старый рыцарь снова заговорил, и его приглушённый шлемом голос слышался словно из-под земли:
- А будет жарко, ох, Ледоруб забери, жарко… Хоть погреемся. Вот, помню, когда-то при Балендоре…
Марвин не успел отреагировать на это слово - раздался сигнал к атаке, и ноги, непривычно и сладостно лёгкие без тяжкого веса поножей, сжали бока коня.
Потом все кричали, и он кричал - не зная и не помня, что, крик сам рвался из пылающей глотки. Было холодно, так холодно, что сталь забрала, казалось, примерзала к лицу, и Марвин почти обрадовался, когда одним из тысяч ударов, которые сыпались на него и которыми сыпал он, с него сбило шлем. Его будто выпустили на свободу - он глотнул всей грудью рвущий горло воздух и одним ударом снёс голову тому, кто только что выпустил его из этой тюрьмы. Всё тот же мелкий мокрый снежок тихо опадал на головы, поминутно слетавшие с плеч, а вверху надрывно и нетерпеливо кричали вороны, дожидаясь скорого пира.
Марвин рубил направо и налево, забыв мир, забыв себя, абсолютно счастливый - это единственные мгновения радости, которые теперь были ему дозволены - но почему-то никак не мог согреться, и чужая кровь, заливавшая его с головы до ног, тоже была ледяной. Перед глазами во всеобщем хаосе железа и тел мелькнуло лицо, похожее на лицо старого рыцаря, дравшегося при Балендоре; потом оно исчезло, а может, Марвину просто почудилось. Людей герцогини было много, работы - тоже, и это было так сладко…
Сладко, и всё равно холодно.
А потом он снова увидел - теперь в самом деле увидел, - и его бросило в пот. Так странно - словно до этого он не покрылся даже испариной.
- Лукас… Лукас из Джейдри, - прохрипел Марвин и обнаружил, что лишился голоса.
Он рванулся вперёд, подминая под конём своих и чужих, бешено оглядываясь в отчаянной попытке снова поймать этот взгляд. Он не понял, на чьей стороне бьётся Лукас - вполне может статься, что и на королевской, армия достаточно велика, чтобы они не пересекались во время стоянок, но это ничего не меняло. Кровь гулко колотилась у Марвина в висках. Ему не хотелось верить, что это лицо мелькнуло только на миг, и он снова потерял его из виду, как терял перед тем многих и многих. "Нет, он где-то здесь, - думал Марвин, - я же знаю, он где-то здесь…" Он скользнул помутневшим взглядом вокруг, выхватывая отдельные лица, и не сразу сообразил, как такое возможно - ведь в обычной бойне ничего не разобрать за сплошной завесой скалящихся окровавленных масок… И только тогда осознал, что битва почти кончилась, не продлившись и получаса. Людей герцогини всё-таки было намного больше.
Кто-то заорал позади него, и вдруг конь Марвина, вскинув морду, испустил истошный крик, больше похожий на человеческий вопль, чем на лошадиное ржание. Марвин скользнул в сторону, выдёргивая ноги из стремян, перешёл в кувырок и оказался на ногах, когда конь тяжело рухнул на бок, заливая землю кровью из распоротого брюха. Марвин задержал на нём взгляд всего на один миг, потом развернулся, рубанул снизу вверх - отрешённо, без участия сознания, в котором всё так же клокотала только одна мысль: он здесь, Лукас из Джейдри где-то здесь. Он отбил ещё несколько атак, одновременно разворачиваясь, споткнулся обо что-то, с трудом сохранил равновесие, выпрямился…
Белая земля была усеяна телами и обломками доспехов, кое-где вдалеке ещё дрались, а вокруг было чисто, совсем чисто, ни души…
И не было Лукаса из Джейдри.
- Где же ты, Ледоруб тебя раздери! - закричал Марвин и задохнулся криком, когда что-то с неимоверной силой ударило его по спине, в самый центр позвоночника, сшибая наземь.
Марвин рухнул в груду порубленных тел, еле успев подставить руку и чудом не выронив меч. Локоть врезался во что-то твёрдое, взорвался болью. Марвин мгновенно перекатился на спину, не глядя отбил обрушившуюся на него сверху атаку. Успел увидеть огромную фигуру, нависшую над ним чёрной тенью, - и болезненно обострившимся зрением выхватил птиц, выводивших стройные танцы над плечом этой тени, высоко-высоко… Он сумел парировать следующий удар, не имея сил ответить на него. Спину, казалось, сломали пополам, будто палку об колено. Но, к счастью, это только казалось - он чувствовал свои ноги, и в последней отчаянной попытке оттолкнулся ими от случайно попавшейся опоры, уходя от прямого удара, который должен был разрубить его пополам. Снова стало холодно, хотя пот заливал лицо, и волосы липли к вискам, залепляли глаза. Чудовищный удар сапогом по запястью наконец выбил из руки меч. Потом та же нога ударила в горло, перебив дыхание и вынудив запрокинуть голову к самому небу.
"Я не умру, я не могу, не умею…" - пронеслось в голове у Марвина, и одна из чёрных птиц, сложив крылья, камнем понеслась вниз. Стало совсем тихо, и Марвин снова почувствовал, как мокрый снег ложится на лицо. В белом свете зимнего для тускло сверкнуло лезвие, но Марвин не закрыл глаза.
И увидел, как блеск померк.
- Нет! Оставь его! Он мой!
- Какого беса?!
- Пять сотен! Сегодня же, у меня с собой, в лагере!
Было тихо, так тихо, так безнадёжно, безрадостно тихо. И чёрная птица всё падала и падала наземь камнем…
- Погоди… Это же… Ох, Ледоруб меня раздери, я и не узнал! Это тот щенок из Балендора?!
"Я же сказал, - подумал Марвин, - я сказал вам, что убью того, кто произнесёт при мне слово Балендор…"
А потом его словно калёным железом ожгло: щенок из Балендора.
Тот щенок из Балендора. Вот кто я теперь. Марвин из Фостейна стал Щенком из Балендора…
Тяжёлая нога убралась с горла. Ледяной воздух хлынул в пересохшую гортань.
- По рукам, Лукас. Он и правда твой.
А надо уметь проигрывать, малыш.
"Лжёшь, - подумал Марвин, глядя, как тысяча чёрных птиц камнем падает ему в лицо, - лжёшь, нет, нет, нет, я никогда не проигрываю, никогда не проигрываю, никогда не…"
- Э-эй, всем веселиться, это личный приказ её светлости!
- Против приказа не попрёшь, - гаркнул Ойрек и под всеобщий хохот залпом осушил огромный ковш с вином.
- Так его! Здоровье нашей Мессеры! - завопил кто-то из толпы и тоже поднёс к губам кувшин, но тут же повалился наземь от могучей затрещины Ойрека.
- Я тебе дам "мессеры", поганец! - проревел он. - Для нас она "её светлость", и не иначе!
- Её светлость Мессера! - гоготнул кто-то из толпы, и солдаты дружно заржали. То, что они ежедневно шли умирать ради герцогини Артеньи, не меняло их отношения к этой эксцентричной особе. И кто бы подумал, что среди них ни одного наёмника - сплошь благородные рыцари, присягнувшие герцогине. А со стороны - скот скотом. Лукаса не слишком радовало их общество, но Ойрек заявил, что оскорбится, если Лукас откажется выпить с ним чарку. А оскорблять Ойрека лишний раз Лукасу не хотелось. Оскорбление - вещь слишком тонкая, чтобы разбрасываться ею без толку.
Так что приходилось терпеть, хотя от всеобщего гвалта у него побаливала голова. Тем не менее он без труда нацепил маску пьяного веселья - с налётом меланхолии, чтобы никто не приставал к нему с разговорами, и сидел на самом краю бревна, чуть в стороне от общей компании, лениво потягивая вино. День перевалил за половину, было пасмурно, но заметно теплее, чем в иные ясные дни на Запястье, - они продолжали двигаться на юг, тесня войска короля. Дерек не соврал - герцогиня и в самом деле побеждала: к ней примкнуло неожиданно много домов, над которыми, видимо, изрядно поработали патрицианцы. В результате численный перевес уже второй месяц оставался на её стороне. Король же никак не мог толком организовать своих разрозненных вассалов, многие из которых продолжали воевать между собой. Словом, всё шло так, как задумано… а кем и для чего, Лукас предпочитал не выяснять.
В конце концов, на этой войне он был вовсе не ради герцогини.
Кто-то фальшиво затянул песню, её дружно подхватили. На ближайшие дни их ждал переход, битв не предвиделось, и солдаты расслабились. Больше всех наслаждался вакацией Ойрек, карман которого приятно оттягивали пять сотен, заплаченные Лукасом. Правда, там уже осталось поменьше - Ойрек был человеком широкой души, и вокруг него всегда собиралась толпа дармоедов. На Лукаса они посматривали не сказать что приязненно - будто понимали, что ему здесь не место. В самом деле: он не походил на человека, сражающегося по убеждениям, а денег у него было больше, чем у всех них, вместе взятых. Армия герцогини, как это всегда бывает с армиями бунтовщиков, состояла из людей, которым нечего терять и которые надеялись на перераспределение благ после победы. Лукасу подобные мотивы были чужды, и это им не нравилось. Сам же он даже отчасти симпатизировал этим бесхитростным дуракам, отчаянно жаждущим скорой наживы. Они, по крайней мере, были совершенно предсказуемы и потому безопасны.
Песня оборвалась, тот же запевала начал было новую, но тут Ойрек досадливо крякнул.
- Эх, скучно! - посетовал он, и его поддержал нестройный хор голосов. В самом деле: вакация вакацией, а третий день без боя сказывался на моральном духе армии не лучшим образом.
- Потешить? - хохотнула одна из походных шлюх, обвивая его сзади толстыми руками. Ойрек брезгливо, хотя и беззлобно шлёпнул её по красному запястью.
- Отвали, надоела. Всё надоело! Эй, Лукас, - вдруг, словно вспомнив что-то, оживился он. - А как там твой Балендорский Щенок? Выжил?
- Выжил, - отозвался Лукас. - Куда бы делся? Молодой, крепкий. Хотя приложил ты его знатно, два дня провалялся.
- Ну так! - ухмыльнулся Ойрек, довольно хрустнув суставами. - Рука у меня тяжела.
- Ой тяжела-а… - промурлыкала его женщина и завизжала, когда он от души хлопнул её по обширному заду. Рыцари снова загоготали.
- А ну, покажи-ка его! - потребовал Ойрек. - Хочу полюбоваться на свою работу.
- Да, впрямь, Лукас, покажи! - подхватило благородное собрание.
Лукас пожал плечами. Интерес был понятен: пленных войска герцогини почти не брали, за исключением высокопоставленных лиц, которых намеревались обменять на своих. Учитывая скорость и трудность переходов, никому не хотелось таскать за собой пленников, которые могут сбежать в любую минуту.
Лукас подозвал Илье, своего оруженосца, и отдал распоряжение.
- Только калечить не позволю, - предупредил он. - Я не для того за него пять сотен отвалил.
- Да уж, калечить его - твоё святое право, - согласился Ойрек. - Хотя я бы на твоём месте убил его ещё в Балендоре. Чего возиться-то? С такими паскудами разговор должен быть короткий.
- Погодите-ка, - оживился кто-то, - это что, тот самый малец, который…
- Тот, тот, - отмахнулся Лукас. - Вот я и говорю: не калечить. Как бы сильно ни захотелось.
- Святой вы человек, сэйр Лукас, - восхищённо сказал один из рыцарей. Остальные поддержали его понимающим хмыканьем.
- А вот и наш герой, прошу любить и жаловать! - тонко крикнул фальшивоголосый рыцарь.
Рыцари расступились. Марвина втолкнули в круг.
"Что ж ты вечно такой взъерошенный?" - с улыбкой подумал Лукас. До этого момента у него не было времени заняться своим пленником или хотя бы рассмотреть его: последние два дня он был озабочен поиском нового обмундирования, основательно потрёпанного в последней битве. Особых хлопот ему Марвин не доставлял, мирно провалявшись эти дни без сознания в палатке Лукаса, так что тот с лёгким сердцем приставил оруженосца его сторожить и занимался своими делами. Этим утром Марвин наконец пришёл в себя, и, судя по всему, умирать не собирался, хотя его явно лихорадило: лицо пылало, дыхание было шумным и неровным, что не мешало мальчишке сохранять поразительно наглый и самоуверенный вид. Лукас разглядывал его, не скрывая удовлетворения. Дерек в самом деле не подвёл. И судьба тоже, преподнеся такой подарок.
- Проходите, мессер, присаживайтесь к нашему костерку, - издевательски раскланялся Ойрек. - Вижу, вы в добром здравии, чему я несказанно рад. Надеюсь, вы не держите на меня зла за то, что я вас малость помял давеча?
Марвин даже не взглянул на него. Он неотрывно смотрел на Лукаса, будто не замечая больше ничего вокруг. Глаза у него были серо-зелёные, ещё по-детски большие - но совсем не детская тьма вихрем гуляла в зрачках. "Чуть не убил меня, и ещё смеет ненавидеть, - подумал Лукас. - До чего же хорош".
- Ишь, ответствовать не изволит! Выдрать бы тебя, поганец, - с отвращением бросил кто-то.
- А точно! - хохотнул Ойрек. - Мальчишка-то смазливый! Может, разложим его по-быстрому, а?
- Я тебе покажу - разложим! - ревниво заверещала его шлюха, вцепляясь благоверному в волосы под дружный хохот рыцарей.
Лукас молча смотрел в белеющее лицо Марвина - смотрел и улыбался, пытаясь угадать его мысли. Не будь мальчишка связан, кому-то здесь уже бы не поздоровилось. А впрочем, может, он и не настолько глуп. Во всяком случае, Лукасу хотелось в это верить.
- Как вы чувствуете себя, мой друг? - вкрадчиво спросил он, когда шум вокруг немного улёгся.
Губы Марвина дрогнули, будто с них должно было, но так и не сорвалось ругательство. Рыцари притихли, посмеиваясь и перебрасываясь насмешливыми комментариями. Ойрек широко ухмылялся.
- Простите, я прежде не мог уделить вам должного внимания, - тем же тоном продолжал Лукас. - А тут вот благородные мессеры пожелали узреть того самого сэйра, что прославил последний турнир в Балендоре… Надеюсь, вы ещё не запамятовали?
- Не запамятовал, можете быть уверены, - сказал Марвин.
От звука его голоса рыцари разом смолкли. Лукас прищурился, внимательно разглядывая его напряжённо выпрямленную фигуру.
- Рад это слышать, - сказал он. - Вы знаете, пока вас не было, благородные мессеры убеждали меня, что я должен вас убить.
- Так убейте, - проговорил Марвин. - За чем же дело стало?
- Дело стало за тем, что я уже дважды спас вам жизнь, хотя вы этого, я вижу, не цените. Причём первый раз получил её в подарок, а второй - купил.
- И переплатил, как по мне, - вставил Ойрек.
Марвин вздрогнул - мимолётно, но от Лукаса это не укрылось. Ах, ну да, откуда ему знать. Он и так уже был еле жив там, на поле боя, когда Лукас перехватил руку Ойрека, занесённую над его головой. Неприятное открытие, верно, парень?
- Не знаю, как благородное собрание, а я привык практично смотреть на жизнь, - заметил Лукас. Члены благородного собрания покривились, показывая своё отношение к такой позиции. - И прежде чем убить вас, я хотел бы получить компенсацию своих затрат. По-моему, это справедливо.
Здесь уж благородное собрание было вынуждено согласиться.
- Как же мне её получить, вот в чём вопрос? - подперев голову рукой, мягко спросил Лукас.
Рыцари принялись наперебой предлагать разнообразные варианты, самым безобидным из которых было раздеть мальчишку догола и заставить поплясать на снегу. Марвин по-прежнему не шевелился. Лукасу казалось, что насмешки отлетают от него, словно горох от стены.
"Ему не важно, что скажут они, - подумал Лукас. - Он хочет знать, что скажу я. И вовсе не потому, что боится. Он не боится".
- Как видите, способов множество, - проговорил он, когда рыцари угомонились. - Но мне интересно, что предложите вы сами.
- Я бы предложил дать мне хороший меч, - сказал Марвин. - И решить наши разногласия без посторонних.
- Не разочаровывайте меня, мессер. Вы не слишком-то пеклись о присутствии посторонних, когда бросали копьё мне в спину в Балендоре.
Как забавно он реагирует на слово "Балендор". Будто судорогой его сводит. А не успел ли он пожалеть о том, что сделал на том злосчастном турнире? Последняя мысль отозвалась в Лукасе тенью недовольства - он не хотел бы услышать на этот вопрос положительный ответ.
- Стало быть, дельных идей у вас нет, - подытожил он. - Тогда соблаговолите выслушать мои. Пока что я вижу следующие варианты. Я могу отвезти вас в мой замок и держать там на цепи, как пса, пока за вас не заплатит выкуп кто-либо из ваших любящих родственников. И меньше чем на пять сотен я не соглашусь, сами понимаете. Ещё я могу убить вас прямо здесь и сейчас - неторопливо и изобретательно, думаю, благородные мессеры помогут мне советом, когда моя фантазия иссякнет. А ещё я могу снять с вас портки и прилюдно высечь, а после с миром отпустить на все четыре стороны. И, вы знаете, последний вариант мне более всего по душе.
Он улыбался всё время, пока говорил - эта улыбка была одним из самых сильных его орудий, в первую очередь потому, что её всегда истолковывали верно. А может, дело в тоне его голоса - рыцари на сей раз не стали смеяться, словно поняв, что говорит он абсолютно серьёзно. Марвин тоже это понял, потому что когда Лукас умолк, в его лице не осталось ни единой капли крови.
- Вы не посмеете, - очень медленно сказал он.
Лукас расхохотался. Его смех никто не подхватил.
- А вы так и не научились проигрывать, сэйр Марвин из Фостейна! Вы что, не понимаете, что я сделаю всё, что захочу, и вы не сможете мне помешать? И благородные мессеры, глядящие на меня так неодобрительно, тоже не смогут. Смотрите-ка, вы тронули их каменные сердца. Или вы согласны с ними и предпочитаете кастрацию? Я не доставлю вам такого удовольствия. Эй, Илье! Наломай-ка мне ивовых веток пожёстче!
- Лукас, брось, - хмыкнул Ойрек. - Это не остроумно. Куда как лучше его повесить.