Не думаю, что она обращалась ко мне. Она просто рассказывала, вспоминала, облекая свою жизнь в слова, звучавшие как неторопливое журчание ручья: обрывки воспоминаний детства, воспоминаний об отце, обо мне и о Хамакине. Я так и не понял, то ли страшно долго, то ли всего несколько минут она пела колыбельную, словно укачивала меня или Хамакину.
Потом она замолчала. Я потянулся к ней, чтобы убедиться, что она по-прежнему рядом, и ее костлявая рука нашла мою и ласково пожала. Я спросил у нее, что она узнала о Стране Мертвых с тех пор, как попала сюда, и она печально ответила:
- Я узнала, что мне суждено вечно скитаться здесь, на реке, - проводить время в ссылке - здесь нет места для таких, как я, без надлежащей подготовки, без церемоний и ритуалов попавших во владения Сюрат-Кемада. Река определена мне местом ссылки, и я буду вынуждена скитаться здесь, пока не умрут боги и мир не перестанет существовать.
Я заплакал от жалости к ней и спросил, виноват ли в этом отец, и она подтвердила это. Неожиданно она спросила:
- Секенр, ты ненавидишь его?
Я пытался быть откровенным до конца - именно так и протекал наш разговор - но ответа на этот вопрос я так и не смог найти даже для самого себя.
- Не думаю, что он хотел причинить мне зло…
- Сын, ты должен разобраться в своих чувствах к нему. Именно здесь, а совсем не на реке, ты заблудился и потерял дорогу.
И снова мы долго шли в кромешной тьме, и все это время я думал о своем отце и вспоминал свою мать, какой она была когда-то. Больше всего на свете я хотел, чтобы все вернулось на свои места, чтобы все было, как прежде - отец, мама, Хамакина и я в нашем доме на окраине Города Тростников, как в моем далеком детстве. Но, если я и извлек для себя какой-то урок из всего пережитого, то он заключался в том, что наши дни текут и уходят безвозвратно, как Великая Река; в том, что потерянного не воротишь. Я отнюдь не стал мудрее. Я понял очень немногое, но это-то я понял.
Отец, по которому я тосковал, которого мне не хватало, тоже безвозвратно ушел в прошлое. Возможно, он и сам мечтал вернуться туда. Хотелось бы знать, понимал ли он, что это невозможно.
Я пытался возненавидеть его.
В темноте и тишине реки рождалось ощущение, что мы находимся в туннеле, глубоко под землей, но разве мы действительно не находились глубоко в утробе Сюрат-Кемада? Мы шли изо тьмы во тьму без начала и конца, словно по бесконечной темной галерее, не имея ни малейшего шанса найти парадную гостиную.
Так и с нашей жизнью. Так и со всеми нашими делами - подумал я. Все, что мы пытаемся постичь, приходит к нам лишь смутным отблеском понимания, оставаясь во многом тайной.
Так и с моим отцом…
Неожиданно мама взяла мои ладони в свои руки и сказала:
- Мне было дозволено лишь немного проводить тебя, сынок, и мы уже прошли эту часть пути. Я не могу пойти туда, куда не допускаются неприкаянные, где нет для них места.
- Что? Я не понимаю.
- Мне не дозволено пересекать порог дома бога. Здесь я должна проститься с тобой.
- Но ты же сказала…
- Что мы уже давно находимся в утробе зверя. Но лишь подошли к дверям его дома.
Она стала удаляться от меня. Я, как безумный, принялся шарить руками в темноте и вновь нашел ее.
- Мама!
Она нежно поцеловала мои руки, и ее губы так же, как губы Сивиллы, были настолько холодными, что обжигали.
- Но ты герой, сын, ты сможешь сделать и следующий шаг, и еще один. Храбрость и заключается в способности сделать следующий шаг, пойти дальше. Я всегда знала, что ты храбрец.
- Мама, я…
Тут она погрузилась в воду. Я потянулся к ней и схватил ее. Я пытался вытащить ее, но она шла на дно как камень, и мне пришлось разжать руки. Наконец я пришел в себя и понял, что бессмысленно ползаю по ледяной поверхности воды, шаря руками по сторонам, подобно слепому ребенку, потерявшему мраморные шарики на гладком полу.
Я поднялся на ноги, дрожа от холода, и принялся растирать плечи и руки.
Она ошиблась, сказал я самому себе. Я совсем не герой. Я даже не храбрец. У меня просто не было выбора. Сивилла прекрасно понимала это.
И все же мне ни разу не пришла в голову мысль повернуть обратно. Обратный путь был закрыт для меня по многим причинам.
Я хотел было снова позвать Сивиллу, рассказать ей, что опять заблудился. Во тьме я не имел никаких ориентиров лишь ноги подсказывали мне, что дорога пошла под уклон - и не был уверен, следую ли тем путем, по которому должен идти, или возвращаюсь обратно.
В конце концов, едва ли это имело значение - вряд ли в утробе бога направление существует в физическом смысле. Скорее, это лишь очередная ступень, которую надо преодолеть.
И вновь события стали развиваться в ускоренном темпе. Со всех сторон вокруг меня неожиданно начали подниматься огни - они поднимались с поверхности воды, словно свет от невидимого маяка, и парили у меня над головой, как звезды. Вода покрылась рябью, забурлила, и вскоре маслянистые волны уже лизали мои ноги.
Я побежал, испугавшись, что действие волшебства, удерживавшего меня на поверхности воды, после ухода матери прекратилось. Я не мог представить себе ничего более ужасного, чем утонуть в реке здесь, в утробе Сюрат-Кемада.
Я побежал, и огоньки света последовали за мной, как прилипшие, - они кружились вокруг меня, словно искры на ветру. Потом раздался звук. Вначале мне показалось, что подул ветер, но потом я понял, что это дыхание - змеиное шипение сквозь зубы, а сопровождавшие меня огни оказались глазами, не отражавшими свет, как собачьи глаза отражают свет костра, а испускавшими его подобно горящим углям.
Тьма поредела, и я увидел, что уже выбрался из туннеля. Зазубренные, покрытые трещинами утесы поднимались с обеих сторон реки, устремляясь к неведомым высотам. Высоко надо мной вновь загорелись серые звезды Страны Мертвых.
А еще вокруг меня собрались тысячи эватимов - они плавали в воде, карабкались на утесы или просто стояли у самой кромки воды, выжидая. В исходящем от их глаз и от бледных звезд свете я смог убедиться, что наконец дошел до того места, где берет свое начало и заканчивается Великая Река - до громадного озера; здесь ужасные создания с человеческими телами и крокодильими головами плавают взад-вперед, глубоко погружаясь в густой серый туман, а их длинные челюсти ходят вверх-вниз.
В руках эватимы держали похожие на остроги шесты с длинными крюками, и я наблюдал, как то один, то другой, выждав какое-то время, опускает свой шест в воду и вылавливает оттуда человеческий труп, взваливает его себе на плечо и удаляется прочь или просто замирает на месте, сжимая мертвеца в крепких, как у любовника, объятиях.
К своему ужасу, я осознал, что стою над целым морем трупов. Я посмотрел вниз - они вполне отчетливо виднелись под чуть замутненной поверхностью воды всего в нескольких дюймах у меня под ногами: их лица, руки, ноги, спины и груди медленно колыхались в воде, сталкиваясь друг с другом, как тысячи рыб в рыбацкой сети. Я подпрыгнул, вздрогнув от отвращения, но приземляться мне было некуда.
Я вновь побежал. По какой-то непонятной причине эватимы, слишком увлеченные своим делом, не обращали на меня ни малейшего внимания.
Впервые за все время под моими ногами послышался звук - раздался плеск и смачное чавканье, будто я бежал по грязи.
Это и на самом деле было то место, о котором говорилось в Книге Мертвых - мы переписывали ее с Велахроносом - где души умерших и нерожденных сортируются эватимами, являющимися одновременно и мыслями, и слугами ужасного бога: каждого судят и отправляют в надлежащее место - или отрыгивают в мир живых или пожирают.
Я впал в отчаянии, так как понял, что, если Хамакина здесь, мне никогда не найти ее.
И все же я замедлил бег, потом еще и еще, постепенно переходя на быстрый шаг. Если в этом и заключалось мужество, то я проявил его. Я не отступил. Легкий туман заклубился вокруг моих щиколоток.
Вероятно, я приближался к отмели. Вокруг меня, подобно стальным копьям, возвышались голые стебли тростника. Я прошел одно затонувшее погребальное судно, потом другое, потом длинную вереницу судов и обломков, но не встретил ни одного трупа и ни одного эватима.
Песчаный пляж растянулся передо мной бледной лентой на горизонте, подобно бледному рассвету. Эватимы трудились, не покладая рук, без конца вытаскивая из воды свою добычу.
Какое-то время я постоял в зарослях тростника, наблюдая за ними. Затем сделал шаг вперед, и холодная вода сомкнулась вокруг моих коленей. Я едва не задохнулся от изумления - оказаться не на воде, впервые за все это время, а в ней! Но у меня под ногами по-прежнему были грязь и песок.
Приблизившись к берегу, я стал тихонько пробираться дальше, стараясь прятаться за остатками тростника. Постепенно я смог различить за полосой белого песка три громадных дверных проема в отвесной скале. Крокодилоголовые монстры спешили к ним, чтобы пронести свою ношу через одну из этих дверей.
Я ни минуты не сомневался, что каждая из этих дверей ведет в определенное место и что именно здесь и выносит бог свой окончательный вердикт. Да, я находился у дверей Сюрат-Кемада, в прихожей его огромной гостиной - цели моего путешествия.
Но я не знал, в какую из трех дверей войти. За одной из них ждет… мой отец.
Я сделал шаг, еще один, смешавшись с толпой эватимов, которые по-прежнему не обращали на меня ни малейшего внимания. Все вместе мы направились к одной из дверей. Оказавшись плотно зажатым между холодными твердыми телами, я позволил им выбирать направление, и толпа понесла меня.
Безглазая голова старухи качалась прямо перед моим лицом, ее труп свисал с плеча страшного носильщика, а почерневший рот был открыт, словно она собиралась закричать, поцеловать или сожрать кого-то.
Вокруг меня уже возвышались новые утесы. Снова часть эватимов начала взбираться вверх по острым камням, и казалось, что их горящие глаза поднимаются в небо, как звезды. Я видел, как достигшие вершин сняли с плеч свои ноши и начали кошмарный пир.
Я моментально отвернулся, уставившись в землю, на бледные, блестящие ноги эватимов.
Стены вокруг гигантского дверного проема были отполированы до блеска, а железные ворота между ними - широко распахнуты. Больше всего эти ворота напоминали огромные страшные челюсти.
Я вновь попытался заглянуть вперед, но ничего не увидел за толпой эватимов. Тогда я подпрыгнул. Потом повернулся и посмотрел назад - и встретился взглядом с тысячью крокодильих морд, колышущейся массой со множеством горящих глаз.
- Стой! Ты не принадлежишь к братству эватимов!
Я резко развернулся в противоположную сторону. Передо мной возникло мертвенно-бледное лицо, обрамленной черной бородой, красные глаза уставились на меня немигающим взглядом. Оно поднималось вверх на теле змеи, размером с вытянутую руку, жестком, как ствол дерева, и покрытом серебряными чешуйками. Я с ужасом наблюдал, как с земли взметнулось в воздух еще одно блестящее чудище, еще одно - с песка, еще одно - с камней утеса, пока целый лес из них не преградил мне путь. Эватимы подались назад.
- Ты не можешь пройти! - заявило одно из них.
- Богохульник, ты не можешь вступить во впадения нашего господина.
Я схватил кожаную сумку и безнадежно долго сражался с завязками, пока мне в руку не выпали погребальные диски.
- Подождите, - закричал я. - Это для вас.
Ближайшее создание с человеческой головой и телом змеи склонилось ко мне и взяло диски в рот. Его губы, как и у Сивиллы, как и у матери, были обжигающе холодными.
Но диски вспыхнули во рту монстра, и он выплюнул их к моим ногам.
- Ты еще жив!
И все они закричали хором:
- Здесь живой!
Эватимы, освободившись от своей ноши, давя и распихивая друг друга, устремились ко мне со всех сторон, щелкая своими громадными челюстями. Я выхватил отцовский меч и ударил ближайшего ко мне монстра, потом второго, третьего, но один из них схватил меня за ногу и повалил на колени. Сопротивляясь изо всех сил, я рубанул тварь мечом, потом еще и еще. Один из горящих глаз, вспыхнув, взорвался и потух.
Другой зверь подобрался ко мне сзади и, поймав челюстями, повалил на спину. Это означало конец борьбы. Они навалились на меня всем скопом, а змееподобные монстры в это время шипели, кричали, ругались, и их голоса громыхали, как гром.
Острые, как бритва, зубы вонзились в мое тело, разрывая на куски, и хотя я по-прежнему сжимал в руках меч, он казался далеким и недоступным - я не смог сдвинуть его с места ни на миллиметр.
Крокодильи челюсти сомкнулись вокруг моей головы, вокруг плеч, и я воззвал, закричав полузадушенным голосом из самой глотки чудовища:
- Сивилла! Приди ко мне еще раз!..
Не могу сказать, что в действительности произошло после этого, но я вновь увидел ее лицо, светящееся вдали во тьме подо мной, как фонарь, оно поднималось, приближаясь ко мне, в то время, как эватимы рвали меня на куски, дробя кости своими ужасными челюстями.
Неожиданно я почувствовал, что падаю в воду, вязкая мгла сомкнулась вокруг меня, а эватимы куда-то исчезли. Я медленно погружался в ледяную тьму, а лицо Сивиллы плыло передо мной, становясь все ярче и ярче, пока тьма не рассеялась и ее сияние не ослепило меня.
- На сей раз ты правильно сделал, позвав меня, - сказала она.
Я проснулся в постели. Поняв, что нахожусь в кровати, я продолжал лежать с закрытыми глазами, почему-то решив, что это моя собственная постель в родном доме, что все мои приключения оказались всего лишь затянувшимся ночным кошмаром.
Я прекрасно знал, что это не так, да и тело постоянно напоминало об этом многочисленными ранами, доставшимися мне от эватимов. К тому же я был почти голым - одежда висела на мне клочьями.
Но отцовский меч по-прежнему остался со мной. Я немного приподнял правую руку и провел острым лезвием по твердой древесине.
Кровать была не моей. Она была явно наспех сколочена из необструганных досок, а белье заменял песок.
Я сел, по-прежнему не открывая глаз, и нежные руки ласково обняли мои голые плечи. Руки были теплыми и мягкими.
Голова у меня закружилась. Меч выскользнул из рук. Я открыл глаза, но не смог сфокусировать взгляд - в глазах стоял туман.
Теплая вода полилась мне на спину. Раны моментально отозвались острой мучительной болью. Из меня вырвался крик, я упал навзничь, и неожиданно понял, что очутился в объятиях незнакомого мужчины - мой подбородок оказался у него на плече.
Я все же успел заметить, что нахожусь в очень необычной комнате - более странного места я и представить себе не мог. Когда-то роскошно обставленная, она теперь была искорежена и напоминала гигантскую опрокинувшуюся коробку с высыпавшимся из нее содержимым. Распахнутые створки стеклянных окон с витражами, изображавшими коралловых рыбок, висели прямо у меня над головой. Книги, колбы и бутыли, сваленные кучами, лежали вперемешку с обломками бревен, выпавшими кирпичами и кусками штукатурки. Там была и сломанная лестница, развернутая по горизонтали и заканчивавшаяся где-то в пространстве. Изображение Сюрат-Кемада на двери не пострадало, но теперь оно лежало на боку. Освещавший помещение фонарь свисал с его серо-зеленой морды.
Хозяин бережно уложил меня в постель, и я увидел перед собой седобородого мужчину. Он щурился от недостатка света, что еще больше подчеркивало избороздившие его лицо глубокие морщины. Какое-то мгновение его лицо светилось бесконечной радостью, сменившейся сомнением, а затем горьким разочарованием.
- Нет, - пробормотал он. - Это не он. Пока нет…
Я поднял руку и дотронулся до него, чтобы убедиться в его реальности, но он перехватил мою руку и положил ее мне на грудь. Затем он вручил мне отцовский меч, сомкнув мои пальцы на рукояти, и холодное лезвие меча легло на мою голую кожу.
Потом он произнес нечто совершенно невероятное:
- Я думал, что ты мой сын.
Я снова сел, на сей раз уже полностью овладев собой. Я убедился в том, что действительно был почти голым - вся одежда изодрана в клочья, а тело покрыто запекшейся кровью. От слабости у меня опять закружилась голова, но вцепившись свободной рукой в спинку кровати, я с трудом сохранил вертикальное положение.
- Но вы же не мой отец… - робко заметил я.
- Совершенно согласен, - кивнул он.
- Но я не понимаю…
Снаружи завыл ветер. Комната затряслась и закачалась, а стены заметно сдвинулись с места. Вокруг нас повалились новые куски штукатурки, деревянные обломки и… целый ливень человеческих костей; воздух наполнился пылью. Черепица градом обрушивалась мне на спину и плечи. Створки окон с шумом распахивались и захлопывались.
Мне вспомнилось жилище Сивиллы. Я в страхе посмотрел на своего собеседника, но тот лишь пожал плечами:
- Это скоро закончится. Не волнуйся.
Когда все наконец стихло, я представился:
- Я Секенр, сын Ваштэма, чародея.
Он зашипел, отпрянув от меня:
- Я боюсь тебя!
- Нет, - я покачал головой. - Я не чародей.
Я попытался все ему объяснить, но он замахал руками, запрещая мне приближаться.
- Ты и на самом деле могущественный чародей. Я знаю! Знаю!
Я пришел к выводу, что он сумасшедший. Ну что может быть удивительного в том, что я после всего пережитого встретился с сумасшедшим? Если он считает, что я чародей, нет никакого смысла переубеждать его.
Положив отцовский меч на колени, я скрестил руки на груди и направил на него, как я надеялся, суровый взгляд.
- Очень хорошо, я, чародей, повелеваю тебе рассказать все о себе.
Он с беспомощным видом развел руками.
- Чародей, я не знаю, с чего начать…
- Почему ты решил, что я твой сын?
Он подошел к разбитой статуе птицы и уселся на плоский скол там, где раньше была голова. Не ответив на мой вопрос, он просидел несколько минут неподвижно. Мне показалось, что он забыл обо мне, впав в прострацию. Я посмотрел в свисавшее с потолка окно и повертел в руках лежащий на коленях меч.
Наконец он вздохнул и спросил:
- Что ты знаешь о том месте, где мы сейчас находимся, чародей, сын чародея?
Я частично поведал ему свою историю, а он лишь снова вздохнул и сказал, что я действительно могучий чародей, хотя и невежественный.
- Ну, так просвети меня, - потребовал я.
- Твоя мать покинула тебя, - начал он, - потому что не могла пересечь границы Лешэ, Царства Снов. Из-за того, что ее не подготовили должным образом к погребальному обряду, она не может по-настоящему войти в Страну Мертвых. Ты должен усвоить: всего существует четыре Царства. Земля - это царство Эшэ мир живых. Наши сны рождаются из тумана над рекой там, где Страна снов граничит со Страной смерти. Мы видим во сне призраков неупокоенных, потому что они задерживаются в Лешэ, как и твоя мать. Дальше лежит Ташэ, истинная земля смерти, где все попадают в то место, которое им определил бог.
- А четвертое Царство?
- Это Акимшэ- священное место. В сердце бога, в разуме бога, среди яростных фонтанов, где рождаются звезды, целые миры и сами боги, лежит Акимшэ, святыня, которую невозможно описать. Даже великим пророкам, даже чародеям, даже самим богам не постичь высшей тайны Акимшэ.