Он заорал и разжал хватку, а я отскочил. На его лице отразились недоумение, гнев и боль, но, очевидно, он всё ещё был жив, и, думаю, ему потребовалось бы не так много времени на восстановление полной силы. И тогда, безусловно, судьбу Мордимера Маддердина нельзя будет назвать особенно весёлой. Я вытащил из ножен саблю и ударил. Точным, быстрым, экономным движением. Лезвие рассекло кожу, мышцы, артерии, и отрубленная голова Хаустоффера слетела с бьющего кровью тела. На всякий случай я схватил её за волосы и бросил в пылающие в камине поленья, таким движением, будто я играл в кегли и делал решающий бросок. Зашипело, когда кровь растеклась по горящим дровам. Волосы горели и сыпали искрами, вокруг распространился запах горелого мяса. Я с облегчением вздохнул.
– Горе жалким существам, когда они вступают меж лезвиями могучих меченосцев, – повторил я слова Хаустоффера его голове, пожираемой пламенем.
Потом я взял на руки тело девушки и вышел из комнаты. Когда я закрывал за собой дверь, я ещё увидел, как испёкшиеся глаза Хаустоффера вылезают из орбит. Я направился на внутренний двор, из которого до меня долетали голоса солдат. Я знал, что никто не захочет меня даже остановить.
Эпилог
Я похоронил её у подножия водопада, который ей так сильно понравился. Я выкопал яму в сырой земле, уложил тело, потом я провёл весь день, таская камни, ибо я не хотел, чтобы покой её последнего приюта смущали дикие животные. Конечно, я знал, что погребаю лишь труп, которому всё равно, лежит он завёрнутый в бархат в золотом гробу или утоплен в выгребной яме.
Однако, я хотел себе представить, что, быть может, когда-нибудь моя спутница захочет взглянуть на место своего вечного покоя, и тогда увидит тот вид, который так её поразил. Из берёзовых веток и лыка мне удалось сделать крест и крепко установить его между камнями. А потом, сам не зная, с какой целью я это делаю, разрезал ладонь и держал её так долго над её могилой, пока камни не покрылись красными пятнами. Если уж есть обычай лить над местом захоронения друга водку или вино, то почему не оставить вампирше в дар своей крови? В конце концов, погибла она лишь потому, что Мордимер Маддердин хотел удовлетворить снедающее его любопытство.
Потом я произнёс короткую молитву, забинтовал руку и поскакал в сторону садящегося на горизонте солнца, от которого по всему небу разливались горящие пурпуром полосы.
Прекрасна только истина
Ещё и ещё заклинаю тебя, чтобы ты не говорил мне ничего,
кроме истины во имя Господа
Первая Книга Царств
Этот мужчина выскочил из-за двери так быстро, что я не успел уклониться, и он упал прямо на меня. Поскольку я был смиренным человеком с мягким сердцем, то даже не обругал его, великодушно придя к выводу, что это случилось непреднамеренно. Кроме того, мы находились в дворцовой канцелярии Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона, где исключительные права на использование слов, обычно считающихся оскорбительными, в принципе имел только сам епископ Герсард. И пользовался этой привилегией с частотой, которая иногда даже вашему покорному слуге казалась чрезмерной. Но кто я такой, чтобы судить епископа? Я мог, как максимум, мысленно поворчать.
– Вы уж извините, господин, вы уж извините, – пробормотал невнимательный человек, и его взгляд остановился на вышитом на моём кафтане серебряном сломанном кресте. – Я от всей души прошу прощения, – добавил он, отступив на шаг.
В его голосе я почувствовал не только смущение, но и страх. Так, словно нас, инквизиторов, мог оскорбить любой пустяк. Я вежливо кивнул головой и растянул губы в улыбке.
– В канцелярии Его Преосвященства многие люди ведут себя крайне нервно... – Ответил я в тоне дружеской болтовни. – Не вы первый, не вы последний, господин.
– Я не удостоился даже аудиенции… – Не послышалась ли мне в его голосе резкость? Я рассмеялся.
– Его Преосвященство неделю назад уехал на воды, – сообщил я. – Вам не сказали?
Он покраснел, и по этому я понял, что чиновники канцелярии передавали его из рук в руки и, наверное, выудили у него по крайней мере несколько золотых дукатов. Что ж, это было обычным делом при обращении в епископский секретариат. Да и сам Герсард вызывал толпы посетителей, смиренно ожидающих аудиенции, словно овцы, готовые к стрижке. И его клерки стригли этих овец нещадно. Трудно было этому удивляться, учитывая, что зарплаты в канцелярии Его Преосвященства нельзя было назвать огромными. И поверьте, ваш покорный слуга мог бы кое-что добавить на эту тему. К величайшему сожалению. В любом случае, мой несчастный, оставленный в дураках, собеседник только развёл руками, выпучил глаза и тяжело вздохнул. – Ну, тогда я уже и не знаю, что делать, – просипел он.
Я присмотрелся к нему повнимательней. В поношенном кафтане он выглядел не очень богатым мещанином, но я заметил, однако, предназначенные для верховой езды сапоги из козлиной кожи, опалённое солнцем лицо и гордо вздёрнутые усики. Горожанин бы так не оделся и не позволил бы лицу побуреть на солнце, ибо в последнее время в Хезе царила мода на бледные лица, а загар считался признаком неотёсанного простолюдина. Таким образом, передо мной стоял дворянин из провинции, которого в Хез привело только ему известное несчастье, которое он стремился изложить перед лицом епископа. Как будто Его Преосвященство не имел других дел, кроме как выслушивать проблемы подданных. Ему на это не хватило бы целой жизни! Я увидел, что дворянин не носил колец, зато на его пальцах заметно выделялись бледные полоски кожи. А на кафтане я заметил вытертый след, вероятно, от цепочки, которая когда-то красовалась на его груди. Ну, видно, пришли плохие времена, и кольца и цепь заложены в каком-то из хезских ломбардов. Поэтому знакомство с этим человеком не представлялось мне плодотворным. В противном случае, быть может, я разузнал бы о сути его дела, а так лишь покивал сочувствующе головой.
– Мне трудно что-то посоветовать. Вы должны набраться терпения и ждать... – сказал я, поворачиваясь на пятках.
– Если вам будет угодно, мастер, – услышал я за спиной. – Не окажете ли мне честь и не выпьете ли со мной стаканчик вина?
– Что ж... – Я прервал шаг и снова повернулся в его сторону.
Я на секунду задумался. У меня не было никаких интересных дел, а в квартире "Под Быком и Жеребцом" меня ждали только голодные клопы, поэтому я решил, что общество дворянина не может оказаться хуже. Хотя, должно быть, он был действительно в отчаянии, раз уж искал помощи у инквизитора, ибо наша профессия, к моему сожалению, порождала у людей чаще всего страх и отвращение, а не желание обращаться за помощью. Впрочем, что могли поделать с земными огорчениями людей мы, которые жили в полном смирении, избегая участия в запутанных мирских интригах?
– Почему бы и нет? – Ответил я.
* * *
Мы вышли из епископского дворца и я отвёл моего товарища к прекрасной таверне, которую владелец немного непритязательно назвал "Кишка и Фарш", а какой-то шутник на вывеске под словом "кишка" нацарапал "прямая". Что, видимо, свидетельствовало, что он разбирается в анатомии (наверное, какой-нибудь весёлый жак с медицинского факультета нашего знаменитого университета). Владелец, однако, вывеску не заменил, так что его трактир в обиходе называли "клоака", хотя, вопреки названию, в нём подавали вполне сносную еду и пиво, которое, вопреки обычаям Хез-Хезрона, не было окрещено водой. Кроме того, трактир стоял в оживлённом месте, прямо на улице, ведущей к церкви Иисуса Мстителя, службы в которой были в последнее время очень популярны среди хезских горожан. Говорили, что в основном из-за златоустого проповедника, соединяющего дар убеждения верующих с юной красотой, вызывающей обмороки у девственниц, замужних женщин и молодых вдов. Некоторое время назад Святой Официум получил приказ познакомиться ближе с проповедями священника (вы не представляете себе, какая тонкая грань отделяет угодное Господу религиозное рвение от омерзительной ереси!). В связи с этим ваш покорный слуга две недели прислушивался к проповедям молодого священника, после чего состряпал отчёт, достаточно расплывчатый, чтобы его можно было трактовать в соответствии с намерениями читающего. Кстати, как я и думал, этот отчёт пропал где-то в обширных шкафах епископской канцелярии, и его раньше съедят мыши, чем он попадёт на стол Его Преосвященства. Впрочем, не такие уже у нас времена, чтобы сжечь на костре за пылкую проповедь. Тем не менее, я знал, что многие священники прекрасно помнят, что совсем недавно Инквизиториум был не таким уж и мягким, а наказание не заканчивалось публичным покаянием или епитимьей, но позволяли насмотреться досыта видом шкворчащих в огне пастырей. Между прочим, из-за этого духовенство не любило инквизиторов, а мы ... мы мирились с этим с присущим нам смирением и снисходительностью.
Мы миновали большую мраморную статую, изображающую Иисуса, втыкающего остриё в горло извивающегося у его ног римского легионера. Наверное, это был Гай Кассий, ибо он ещё держал копьё в левой руке. То самое, которым ранее хотел пронзить бок нашего Господа, и лезвие которого остановила мощная рука Христа.
– Что за работа! – Сказал с восхищением мой спутник.
– Да, да. – Покивал я головой.
Статуя была вырезана самим мастером Фокасом, который прибыл в Хез из славящейся своими выдающимися художниками Византии. Всё чаще и чаще посещали они нашу Империю, ибо нынешний император Византийской империи предпочитал тратить деньги на наёмников, а не на художников. Однако, учитывая ситуацию, которая складывается на границах его государства, трудно было с подобным поведением не согласиться.
Хозяин увидел меня уже с порога, поспешно вышел из-за прилавка и почти подбежал к нам, обеими руками поддерживая объёмное брюшко, вываливающееся из-под короткого засаленного кафтана.
– Мастер Маддердин, какая честь видеть вас в моём скромном заведении!
Его пухлые щёки так покраснели от радости, что я даже подумал, не ошибся ли он с профессий, и не стоило ли ему пойти в актёры. Впрочем, каждый трактирщик должен быть немного актёром, если он хотел получать чаевые от клиентов. Я потрепал его кончиками пальцев по плечу, так, чтобы не запачкать руки.
– Сейчас провожу вас в альков, – воскликнул он. – Кувшин пива и кровяную колбасу, как я понимаю... К тому же у меня есть свежевыпеченный хлеб!
– Пусть так, – ответил я. – Только пусть нас обслужит не этот твой парень, у которого постоянно течёт из носа. В прошлый раз насморкал мне в кашу.
– И вы приказали ему её съесть, не так ли? – Он хотел радушно взять меня под руку, но я отстранился, ибо не слишком люблю прикосновения чужих людей.
– Что он и сделал с аппетитом, хотя и видел, что сам же в неё начихал, – сказал я, и сопровождающий меня дворянин фыркнул тихим смешком.
Самый отодвинул занавеску, закрывающую альков, и отодвинул мне стул. Дворянин должен был справляться сам.
– Тихо, спокойно, уединённо, господам никто не помешает, – сказал он, прикладывая руки к груди.
Я подвинул стул так, чтобы не сидеть спиной к главной зале и держать в поле зрения линялую заштопанную занавеску, отделяющую нас от остальной части таверны.
– Если будешь подслушивать, обрежу тебе уши, как ты обрезаешь монеты, которыми даёшь сдачу, – пообещал я.
Он засмеялся, однако с легко ощутимой натугой.
– Никогда бы не посмел даже подумать... Мастер, как можно? – На его лице отразилось непритворное, горькое удивление. Похоже, я в самом деле ошибся в своих подозрениях...
Когда мы остались одни, я внимательно осмотрел кружку изнутри и выцарапал из неё прилипшего к стенке засохшего таракана.
– Что привело вас в Хез? – Спросил я, поднимая глаза на дворянина, хотя и надеялся, что он достаточно умён, чтобы не подумать, что я обращаюсь с этим вопросом к мёртвому насекомому.
– Позвольте сначала представиться. Меня зовут Матиас Хоффентоллер, из тех Хоффентоллеров, герб которых бык с тремя рогами.
Ни его имя, ни герб, ничего мне не говорили, так что я не отозвался. Тем не менее, бык с тремя рогами был очень интересен, и я решил спросить при удобном случае, каково происхождение этого необычного знака.
– Это мой предок, Маурицио Хоффентоллер, сопровождал Светлейшего Императора, прадеда милостиво правящего нами ныне, во время последнего крестового похода, и ему повезло добраться до Палестины, – добавил он значительным тоном.
И вновь это ничего мне не сказало.
– Давайте оставим в покое счастливое прошлое, – сказал я, – и займёмся незавидным настоящим. Меня зовут Мордимер Маддердин, и я имею честь быть лицензированным инквизитором Его Преосвященства. К вашим услугам...
– Кхм, – откашлялся он. – Это прошлое не было таким уж счастливым, ибо Маурицио Хоффентоллер погиб мученической смертью в языческом плену, хотя, как говорили его выкупленные потом товарищи, даже жесточайшие пытки не заставили его отречься от Господа нашего. Да... Но оставим в покое прошлое, как вы и сказали, достойный мастер. А что касается настоящего, вы правы: оно незавидно. И в поисках справедливости и в надежде превозмочь злую судьбу я прибыл в Хез.
– Что ж, вы выбрали себе отличное место для поисков, – отметил я без тени иронии.
– Раз уж я не удостоился аудиенции. – Он тяжело вздохнул. – Вы знаете, какое это унижение для настоящего дворянина, молить уделить минутку писцов или слуг? Чтобы оказали мне милость и провели к Его Преосвященству.
– И много они у вас вытянули?
– Много. – Он махнул рукой. – Пришлось заложить и цепь, и кольца.
– Такой уж у нас обычай, – признал я.
Занавеска зашуршала, и в альков вошёл хозяин с помощницей в расстёгнутой рубашке. Должна быть, новенькая, я её раньше никогда не видел. Она, наверное, служила приманкой для клиентов, учитывая необычайный размер её груди, которую она открывала весьма смело, даже по хезским обычаям. Она была не в моём вкусе, поскольку лицом слишком напоминала лукавого поросёнка, тем не менее, я должен был признать, что это лучше, чем подавальщик, сморкающий клиентам в кашу. Они вдвоём заставили наш стол кувшинами пенящегося пива, котелком с супом из телятины, лотками свежего хлеба и огромными порциями кровяной колбасы, разложенными на деревянном блюде. Еды было в изобилии, и я увидел, что дворянин, забеспокоился и зашевелил губами. Наверное, мысленно он уже вычислил размер счёта. И это плохо, поскольку врачи утверждают, что нервозность плохо влияет на циркулирующие в нашей крови жидкости, что может привести к нарушениям пищеварения. Я, однако, не собирался беспокоиться, ведь было ясно, что оплату счёта я милостиво оставлю моему товарищу. Я положил себе солидную порцию колбасы и внимательно обнюхал, проверяя её свежесть. Трактирщик посмотрел на меня с беспокойством. Заморгал маленькими глазками, утопленными в складках жира.
– Тебе повезло. – Я кивнул ему головой. – Ибо попытка отравления служителя Святого Официума не пошла бы тебе на пользу... Если бы я заметил хотя бы эфемерную тень запаха испорченного мяса, мне не осталось бы ничего другого, кроме как забрать тебя на допрос.
Он засмеялся искренним дружеским смехом.
– Зовите, уважаемые господа, как только вам что-то понадобится.
Дворянин обвёл стол оценивающим взглядом, и я был уверен, что просить какой-либо добавки даже не придёт ему в голову.
– Если захотите чего другого... – Хозяин значительно зыркнул в сторону служанки. – Для друзей дома и это можно устроить…
Я лишь покачал головой и показал ему знаком, что он может идти.
– С удовольствием выслушаю вашу историю, – сказал я, когда трактирщик и его помощница покинули альков. Я вонзил зубы в колбасу, и сок потёк по моему подбородку, – Хотя и не думаю, что человек, столь скромного положения, как моё, сможет в чём-то помочь человеку благородного происхождения.
– Благородное происхождение. – Он махнул рукой, и на его лице появилось разочарование. – Что ж... Скоро единственное, что у меня останется, это герб и умение произносить наизусть список предков до двадцать третьего поколения, каковому искусству обучил меня мой дядюшка при помощи матерков и доброй плётки. А, как вы понимаете, подобной способностью трудно прокормиться...
– Если милостивый император пойдёт на войну, неплохо наживутся те, кто станет под его знамёна, – заметил я. – Палатинат богат.
– Только чтобы добраться до мёда, нужно сначала убить жителей улья, – буркнул он.
Не думаю, что пасечники согласились бы с этим смелым, даже революционным, тезисом о разведении пчёл. Однако я понимал, что мой спутник имел в виду. Палатинат, планы завоевания которого строит император, был, действительно, до неприличия богат. Настолько, что суровый палатин Дюварре превратил провинцию в одну большую крепость. Он также неплохо снарядил и обучил городское ополчение, хотя дворяне, как правило, заносчиво утверждали, что на полном скаку промчатся по головам этого сброда. Интересно только, как в этот раз сработает старая тактика наших феодалов, когда тяжёлой коннице прикажут прорвать несколько рядов пикинёров, вооружённых четырёхметровыми копьями. И я мог думать об этом без чрезмерного волнения, поскольку знал, что никогда, никогда, мне не придётся участвовать в подобном, столь амбициозном, предприятии. Хотя я и имел мерзкую привычку влипать в различные неприятности, но подобная проблема уже превосходила моё воображение.
– Ну, так что? – Спросил я. – С чем вы приехали в Хез? Злой богатый сосед?
– Откуда вы знаете? – Он поперхнулся, а потом поднял на меня удивлённый взгляд.
Я улыбнулся, ибо если бы Хоффентоллер знал, сколько людей прибывает в Хез с подобными жалобами, быть может, и воздержался бы от утомительного и затратного путешествия. Таков уж этот злой мир, что богатые соседи всегда досаждали бедным, а те думали, что найдут понимание и защиту у ещё более сильных феодалов. Чаще всего они находили лишь дополнительные проблемы, иногда теряя и остатки состояния.
– Маркграф Рейтенбах... – Пояснил он через некоторое время. – Может, слышали?
Я отрицательно покачал головой, поскольку маркграфы, графы, бароны и князья плодились в нашей благословенной Империи быстрее, чем кролики.
– Дядя умершей недавно жены маркграфа в родстве с третьим сыном барона Таубера, а этот сын, как всем известно, на самом деле внебрачный ребёнок отца милостивого государя, благослови, Господь, его душу, то есть сводный брат милостиво правящего нами императора. Так что сами видите: это высокие пороги...
Я чуть не потерялся в его объяснениях, но в точности повторил всё это про себя. Ох уж это наше дворянство... Совокупление собственной жены с императором, завершившееся результатом в виде рождения бастарда, считали за Бог знает какую славу. Что ж, как правило, мужья императорских любовниц делали головокружительные карьеры, хотя чаще всего и на большом удалении от двора, чтобы не раздражать Светлейшего Государя, который, как известно, был человеком тонким и эмоциональным.
– Богатый? – Спросил я.
– Баа… Мало сказать.
– Попробуйте суп, – предложил я с набитым ртом. – Он действительно хорош.
Он принялся вяло ковыряться ложкой в миске.
– Похитил мою дочь, проклятый, – сказал он.
– О! – ответил я, поскольку похищение каралось казнью и лишением чести, хотя обычно такое наказание постигало только людей без имущества и связей. – Вы уведомили прево и юстициариев?