– Таких людей в Волыни предостаточно, – усмехнулся рабби. – Я окажу тебе эту услугу, уважаемый ган. Имя этого человека – Фитьофт, или Витовт, как его называют варяги. Не знаю, какого он роду-племени, но среди здешних викингов он выделяется свирепостью нрава, хитростью и беспощадностью к своим врагам. Его последний поход закончился неудачей. Он потерял треть своих людей, повредил драккар и сейчас готов пуститься во все тяжкие, дабы поправить свое незавидное положение.
– А сколько у него людей?
– Это неважно, – махнул рукой рабби. – Он сумеет собрать и тысячу головорезов, было бы золото. А в золоте у тебя недостатка не будет, уважаемый Карочей.
– Уж не ты ли, уважаемый Зиновий, готов мне его ссудить?
– Я ссудил тебя знаниями, ган, и этого вполне достаточно умному человеку. А золото ты получишь от великих князей Трасика и Свентислава, у которых в этом деле личный интерес, и интерес немалый. Желаю тебе успеха, уважаемый Карочей, и не обессудь за небогатое угощение. Рабби Зиновий ныне слишком беден и слишком стар, чтобы вмешиваться в дела сильных мира сего. Забудь обо мне, ган, и никогда не упоминай моего имени в разговоре с князьями. И запомни: грех неблагодарности – самый тяжкий грех в этом мире.
Ган Карочей покинул гостеприимный дом рабби Зиновия в глубокой задумчивости. Пока все складывалось даже лучше, чем он ожидал. У него появились могущественные союзники в лице сразу двух великих князей, лужицкого и ободритского. И пусть пока Трасик и Свентислав даже не подозревают, какого расторопного помощника они обрели в лице гана Карочея, но заключение сделки с ними – это вопрос времени. В таком деле главное – не прогадать и сорвать с заинтересованных лиц сумму, достаточную для покрытия всех расходов. Пожалуй, Карочей совершил крупный промах, приехав в Волынь в свите великого князя Трасика. Теперь Драгутин, который, конечно же, установил за домом ободритского князя слежку, уже знает, что в городе находится один из его самых непримиримых врагов. Впрочем, винить в этом промахе было некого, скорее это неудачное стечение обстоятельств. Кто же мог знать, что их с Драгутином пути пересекутся именно из-за великого князя Трасика? Последний, кстати говоря, показался Карочею очень разумным и очень осторожным человеком. Но, оказывается, и с разумными людьми порой случаются неприятные истории. Сам ган слабо разбирался в магии, хотя и побаивался волхвов и колдунов. Эти могли навести порчу на любого, даже самого могущественного человека. Но ведь для того чтобы навести порчу, нужно обладать знаниями, которые скупые славянские боги дают далеко не каждому человеку. Князь Трасик, которому в ту пору было пятнадцать лет, просто не мог ими обладать. До приобщения даже к самым простым мужским таинствам ему оставалось целых три года. И только тогда, в восемнадцать лет, он получил бы право обратиться за помощью к Чернобогу. То есть зачерпнуть из того самого источника, который дает возможность ведунам, колдунам и магам поражать своих противников прямо в сердце на огромных расстояниях. Так почему же волхвы Велеса, люди куда более сведущие в божественных установлениях, чем Карочей, вдруг решили, что князь Трасик может нести ответственность за то, что происходило пятнадцать лет тому назад? Здесь была какая-то тайна, которую Карочею еще предстояло раскрыть. Ган не любил привлекать внимание к своей скромной персоне, а потому даже по чужому городу предпочитал передвигаться в одиночку. В конце концов, если какому-то могущественному лицу придет в голову мысль отправить в мир иной хазарского посла, то вряд ли полдюжины мечников смогут отстоять жизнь Карочея. А таскать за собой по городу всю дружину было бы глупо и смешно. Соглядатая ган вычислил без труда еще у дома рабби Зиновия, хотя тот и разыгрывал из себя рассеянного городского обывателя. С расправой Карочей не торопился, слишком уж много народу толклось в эту пору на улицах города. Поначалу он попытался просто затеряться в толпе, для чего и направился прямо к Торговой площади, расположенной рядом с княжеской цитаделью. Однако кряжистый молодец, в надвинутом на самые глаза колпаке, тянулся за ним как привязанный. Ган прошелся вдоль рядов, прицениваясь к товару, и даже купил у робкого торговца из селян пару яблок. На волынском торгу можно было найти все: от добротной кольчуги, сработанной варяжскими умельцами, до вяленой сельди, выловленной местными рыбаками. Немало здесь оказалось и всякого рода амулетов, спасающих от порчи и сглаза. Карочей на всякий случай приобрел один из них у ближника неведомого бога, который клялся и божился, что более сильной защиты степной ган не обретет нигде. Колдун был смугл, расторопен, с белыми как пена зубами и хитренькими до отвращения глазами. Такой вряд ли станет служить зряшному богу, не обладающему большой силой. Амулет представлял собой гладкий камень, на котором каким-то чудесным образом проступало око, почти человеческое. Смуглый колдун уверял, что это глаз его бога, который отныне будет зрить за врагами Карочея и не позволит им причинить ему зло. Ган не стал спорить, ибо в конечном счете силу амулета может подтвердить или опровергнуть только жизнь.
Пройдя Торговую площадь насквозь, ган направил свои стопы в Рыбный конец, где селились преимущественно рыбаки, люди в массе своей небогатые, если судить по жалким хибарам, которые здесь именовались жильем. Хибары строились из камня, из дерева, из глины, из любого подручного материала с единственной целью – дать крышу над головой людям, родной стихией которых являлось море. За красотой и соразмерностью рыбаки явно не гнались, а скудость средств не позволяла им проявить и фантазию. Улиц как таковых здесь не имелось, хибары располагались вдоль берега в живописном беспорядке, что, конечно, создавало трудности гостю, забредшему сюда с конкретной целью. К счастью, постоялый двор, расположенный здесь, был построен из добротного материала и умелой рукой, что позволило Карочею сориентироваться в окружающем хаосе. Но прежде чем перемолвиться словом с викингом Витовтом, гану следовало избавиться от поднадоевшего видока. Карочей огляделся по сторонам, словно человек, озабоченный неотложной надобностью, и шагнул за ближайший угол. Расположение жалких рыбачьих хижин позволило ему зайти замершему видоку с тыла. Спина кряжистого молодца была прикрыта лишь полотняной рубахой, которая никак не могла помешать смертельному удару. Видок осел на землю, даже не вскрикнув. Ган вытер окровавленный клинок о его одежду и спрятал нож за голенище червленого сапога.
Нельзя сказать, что в прибрежном кабачке были рады посетителю, невесть откуда забредшему, но вниманием его не обделили, сразу десяток недружелюбных глаз уставились на Карочея. Самыми недружелюбными в этом ряду оказались глаза хозяина. Ган подошел к стойке и назвал имя рабби Зиновия, для убедительности выбросив перед собой серебряную франкскую монету. Трудно сказать, то ли имя рабби так подействовало на кабатчика, то ли вид монеты, во всяком случае он расплылся в улыбке, которую при всем желании Карочей не мог бы назвать ослепительной. С зубами у волынца имелись явные проблемы.
– Ярл Витовт сидит в углу у окна, но в случае чего, любезный, на меня не ссылайся, – тихо прошептал кабатчик.
Карочей взял из рук хозяина кружку с отвратительным пойлом, которое назвать вином можно было лишь в горячечном бреду, и прямиком направился к столу, за которым в гордом одиночестве и благородной задумчивости восседал довольно примечательный по наружности человек. Лицо ярла Витовта было иссечено шрамами. Бороды он, однако, не носил, из чего Карочей заключил, что перед ним, скорее всего, либо славянин, либо балт, ибо ни один уважающий себя свей или урман не станет оголять лицо, дабы не оскорблять своим видом скандинавских богов. Зато волос на голове у Витовта хватило бы на шестерых. Расчесывать их он, видимо, не находил нужным, а мыть тем более. Засаленная повязка перехватывала его лоб, открывая миру красные кабаньи глазки, свирепые, видимо, от рождения. Сейчас в этих глазках стыло удивление. Высокочтимый Витовт не мог уразуметь, откуда взялся этот наглец, осмелившийся потревожить его одиночество.
– Я слышал, что ты на мели, ярл Витовт, – негромко произнес Карочей и, пока опешивший викинг размышлял, кулаком ему ударить навязчивого посетителя или глиняной кружкой, поспешно добавил: – Есть люди, готовые оплатить твои услуги золотом.
В кабаньих глазках зажегся интерес.
– Кто таков?
– Ган Карочей, ближник хазарского кагана.
– Занесло тебя, однако, – присвистнул Витовт, вытирая испачканные свиным салом руки о куртку из бычьей кожи.
– Охота пуще неволи, – вздохнул Карочей.
– И на кого идет охота?
– На киевского боярина.
– Плата?
– Тысяча денариев, – скромно потупил глаза ган Карочей.
– Тысяча денариев за одного боярина! – поразился щедрости нанимателя викинг.
– Я же говорю, дело выгодное и почти безопасное, – улыбнулся Карочей. – Пятьдесят мечников, надеюсь, тебя не смутят.
– Это смотря какие мечники, – заупрямился вдруг Витовт.
– Хорошо, – пошел ему навстречу ган, которому чужих денег было не жалко. – За каждого мечника я приплачу тебе по два денария.
Викинг наморщил лоб и зашевелил толстыми губами, подсчитывая нечаянно свалившуюся на него прибыль.
– Всего тысяча сто денариев, – поспешил ему на помощь Карочей.
– У этого боярина много защитников? – нахмурил выгоревшие брови викинг.
– Я бы не сказал, – пожал плечами Карочей. – Разве что Даджбог.
– Богов я не боюсь, – ухмыльнулся викинг. – Речь идет о людях.
– У боярина Драгутина в городе Волыни врагов гораздо больше, чем друзей, и среди этих врагов есть весьма могущественные люди.
– Например?
– Князья Трасик и Свентислав.
– Этих, пожалуй, будет достаточно, – задумчиво произнес Витовт, почесывая заросшую трехдневной щетиной щеку.
– Так в чем же тогда дело? – удивился Карочей.
– Сон видел, – вздохнул викинг. – Молочный поросенок на золотом блюде. А поросенок – это всегда к несчастью, ган. Эх, кабы то рыба была, я согласился бы не раздумывая. А так, надо бы с баяльником посоветоваться. Хороший у меня баяльник есть на примете, в прошлый раз он мне беду напророчил. И все сбылось, как он говорил.
– Тоже поросенка во сне видел? – спросил заинтересованный Карочей.
– Нет, деву дивную с распущенными волосами.
– А я всегда считал, что увидеть деву во сне – это к удаче, – покачал головой с сомнением Карочей.
– Вот и я так думал, ган, потому и сунулся в этот чертов поход, – расстроенно шлепнул ладонью по столу Витовт. – Ведь это же Макошь мне приснилась – богиня удачи. А баяльник мне сказал тогда, что кабы она с подобранными под плат волосами мне приснилась, тогда к удаче. А с распущенными волосами она меня и моих людей оплакивает. Не поверил я ему. Облаял непотребно. А ведь все вышло, как он предсказал, и людей я потерял, и драккар повредил, и пустым вернулся. Такие вот дела, ган.
Сон – дело серьезное. И этот невесть откуда всплывший поросенок не на шутку обеспокоил не только викинга, но и гана Карочея. Запросто это хрюкало непотребное могло им все дело погубить, тем более что бодаться им придется с одним из самых ближних к Даджбогу ведунов. Тут каждое лыко в строку. Средь баяльников, конечно, встречались всякие, иные при толковании снов попадали пальцем в небо, но Витовту, судя по всему, попался знающий, с которым посоветоваться не грех.
– А как зовут твоего баяльника?
– Баяном и зовут, – пожал плечами викинг.
Толковали сны обычно ведуны Велеса, ибо любые виденья, даже те, что наяву происходят, связаны с навьими чарами. Кому же тогда, как не ближникам Чернобога, повелителя Навьего мира, объяснять их смысл растерянным обывателям.
– Проводи меня к тому Баяну, – попросил викинга Карочей.
– Так ведь он даром толковать не будет, – развел руками Витовт.
Карочей достал из-за пазухи кожаный мешочек и высыпал на стол десять франкских денариев: – Хватит?
– Вполне, – сглотнул слюну Витовт, накрывая монеты огромной лапой. – Ну пошли, ган. Вижу, с тобой действительно можно иметь дело. Только бы поросенок не помешал, будь он неладен.
Викинг едва ли не на голову превосходил ростом далеко не хилого Карочея, а плечи у него были таковы, что трем женкам не охватить. Прямо не человек, а дуб. Такой молодец если начнет ломить, то любого сломает как былинку. Спасибо рабби Зиновию, его выбор явно оказался удачным.
Глава 5
Баяльник
Карочей, переступая порог жилища Велесова ведуна, испытал если не страх, то, во всяком случае, легкое беспокойство. Он вообще побаивался волхвов, а уж волхвов Чернобога тем более. Правда, баяльники всегда держатся ближе к простым людям, чем прочие ведуны. Вот и этот поселился не в самом богатом городском конце, и про его дом не скажешь, что здесь живет важный человек. Такие дома ставят обычно торговцы средней руки да ремесленники из самых мастеровитых. Кузнецы, например, или золотых дел мастера. У Баяна тоже в доме горел огонь, несмотря на довольно теплую погоду. Впрочем, развели его явно не для жара, а для каких-то тайных дел, ведомых только баяльнику. Обстановка помещения, куда гостей привел старый раб, была самой простой. В центре стоял грубо сколоченный стол, а по бокам от него – две широкие лавки. Впрочем, посуда на том дубовом столе оказалась золотой и серебряной, к тому же хорошей выделки, из такой и кагану, пожалуй, не срамно выпить. Вот только предназначалась она явно не для питья. Одна чаша особенно поразила гана Карочея – на ней был изображен ротарий, убивающий дракона.
– Зачем пожаловали? – оторвался наконец от очага хозяин и повернул красное распаренное лицо к гостям. Борода у Баяна была хоть и седой, но коротковатой для волхва высокого посвящения. Зато глаза, умные и острые, могли проникнуть в самые потаенные человеческие мысли. Ган под взглядом баяльника невольно поежился.
– Вот, – высыпал на стол десять денариев викинг Витовт. – Пришел с повинной. Прав ты оказался, Баян, уж прости меня неразумного.
– Учишь вас, учишь, – недовольно проворчал баяльник, – а с вас как с гуся вода. Рассказывай свой сон.
– Видел поросенка на золотом блюде, а более ничего не помню, – выпалил виновато Витовт.
– Поросенок живой был или уже поджаренный?
– Поджаренный, – с готовностью кивнул Витовт. – Весь уже золотистой корочкой взялся. Вот я и засомневался, вроде бы дело выгодное, но ведь все может быть.
– А дело морское или сухопутное? – спросил баяльник.
– Сухопутное, – подсказал ган Карочей, напряженно ему внимающий.
– Тогда к удаче, – небрежно бросил Баян, сгребая со стола монеты. – Поросенок опасен только для морских походов. В ближайшую седмицу тебе, Витовт, в воду лучше не соваться.
– Ну, спасибо, Баян, – расцвел алым маком викинг. – Снял ты большущий камень с моего сердца.
– Что надобно тебе? – резко повернулся баяльник к гану. – Вижу ведь, что за ответом пришел. Сон видел или просто сомнение вкралось в душу?
Карочей смущенно откашлялся и вопросительно глянул на викинга. Витовт понял его без слов и махнул рукой:
– Ладно, решай свои дела, ган, я тебя на улице подожду.
– Сомнение, – выдохнул Карочей, когда дверь за морским разбойником закрылась.
– Ты ведь Яхве кланяешься, – нахмурился Баян.
– Так ведь от поклона спина не переломится, – возразил Карочей. – Я ведь и славянских богов чту.
Ган полез за пояс и извлек из штанины еще один кожаный мешочек. Баян равнодушно глянул на рассыпавшиеся по столу монеты и кивнул:
– Любой дар от чистого сердца богам в радость. Так в ком или в чем ты сомневаешься?
– В человеке.
– Знатный муж или простолюдин?
– Из самых знатных он в ваших землях. Имени не могу назвать, Баян, извини, не моя эта тайна.
– Мне его имя и не нужно, – пожал плечами баяльник. – Так в чем сомнение?
– Хочу знать, чист ли этот человек пред славянскими богами, а если виновен, то в чем. Особенно пред Велесом и Макошью.
– Ноготь мне его нужен или волос, а еще лучше прядь. А со слов твоих мне его трудно представить.
Карочей призадумался. Узнает Трасик, что ган его волосы баяльнику передал для ворожбы, наверняка осерчает. Решит, чего доброго, что Карочей задумал на него порчу навести. Но и соваться в воду, не спросив броду, скифу тоже не хотелось. Вдруг великий князь Трасик действительно крупно провинился перед славянскими богами, и их гнев может обрушиться и на гана Карочея, вздумавшего ему помогать в темном деле? Конечно, у гана есть защитник, бог Яхве, но вот только захочет ли он ввязываться в распрю язычников? В конце концов, у бога иудеев своих забот хватает.
– Ладно, – кивнул скиф, – я попробую. Денарии пока себе оставь. Днями я к тебе загляну.
Баян проводил насмешливым взглядом незваного гостя и негромко кашлянул. Расшитый звездами полог, прикрывающий дальний угол, откинулся, и пред баяльником предстал человек лет пятидесяти в синем кафтане. Не каждый бы признал боярина в этом скромном обличье, но Баян слишком давно и хорошо знал Драгутина, чтобы сомневаться на его счет. Судьба свела их в городе Шемахе, но о той поре своей жизни оба не любили говорить вслух.
– Уж не по твою ли душу, Лихарь, предприняли свой поход викинг Витовт и ган Карочей? – прищурился в сторону гостя Баян.
– До моей души им не добраться, – криво усмехнулся Драгутин, – а вот что касается жизни, то очень может быть.
– Ты наступил на хвост не только князю Трасику, но и кудеснику Гордону, а этот человек не прощает обид. Кроме того, поражение Трасика на Калиновом мосту обернется и поражением Гордона.
– Почему?
– Он был тайным мужем матери Трасика Синильды. На редкость красивая, как говорят, была женщина. И на редкость властолюбивая. По-моему, ты выбрал неверный путь к цели, боярин Драгутин. Конечно, Синильда виновна в гибели Драговита, но Трасик тут, скорее всего, совершенно ни при чем. Ну хотя бы в силу возраста.
– Волхв Завид думает иначе, и с ним согласны многие ведуны бога Велеса.
– Странно, – покачал головой Баян.
– Более чем, – согласился с ним Драгутин. – Ты был знаком с княгиней Синильдой?
– Нет, я приехал в город после ее смерти. Но краем уха слышал, что в чародействе ей не было равных.
– А разве не проще было отравить князя Драговита? – спросил с усмешкой боярин.
– Ты всегда был недоверчив, Лихарь, и всегда сомневался в силе богов, – укоризненно глянул на старого друга баяльник.
– Я верю в людей, Баян, – строго сказал Драгутин, – а это, в сущности, одно и то же. Ибо через поступки людей боги выражают и свою силу, и свою слабость. Так зачем Синильде понадобилось колдовство там, где можно было обойтись ударом кинжала? Ведь князь Драговит потерял всех своих мечников в битве за город Рерик, и лужичам ничего не стоило расправиться с ним.
– Мало убить князя, – удивился вопросу даджана Баян. – Надо еще, чтобы боги одобрили эту смерть. Синильда ведь не скрывала, что наслала порчу на Годлава и Драговита, более того, она говорила об этом вслух. Но осуждать ее никто не посмел, промолчали даже каган Славомир и кудесник Световида Велимир, ибо за спиной княгини стояла божественная пара – Велес и Макошь. Промолчали они даже тогда, когда даны принесли в жертву Одину князя Годлава, ибо Один – это одно из воплощений Велеса. Рерики не могут отомстить за смерть своих отцов убийцам, поскольку и Годлава, и Драговита, по общему мнению, покарали не люди, а боги. А опровергнуть это мнение можно только на Калиновом мосту.
– Тогда почему ты решил, что мы выбрали неверный путь?