- Писал, - объяснил он. - Записывал небылицу.
- Писа-ал? - протянул Пузырь. И чуть не выронил лепёшку от изумления. - Ты умеешь писать?
- Да.
- Как жрец, что ли?
- Это не запрещено.
- Ну, мыслитель… - Пузырь не знал, что и сказать, какое ругательство найти. - Где обучился-то?
- На пнях.
- Понятно… От нечего делать.
- Да, ты прав, - Оборвыш зевнул, потянулся, неторопливо надел заплечник и, не оглядываясь, пошёл вглубь леса.
- Эй, погоди! - окликнул его Пузырь. Он остановился. - Ты куда? Давай, вместе заночуем!
- Я подумал, что ты захочешь ужинать в одиночестве.
Пузырь добродушно посмеялся.
- Ничего, поделюсь с тобой. Земляк как-никак. Интересно ведь, второй раз встречаемся сегодня!
Оборвыш вернулся, улыбаясь. Он вдруг ощутил радость оттого, что Пузырю, оказывается, небезразлично его общество. Точнее, не очень безразлично. Конечно, друг детства нынче стал толстым, самоуверенным, испорченным дорогой перекупщиком, но всё-таки это был он. И пусть Пузырь покинул деревню в качестве "бывшего друга", пусть их тогдашняя ссора оставила в памяти гнусный след, всё-таки это был он.
- Ладно, - согласился Оборвыш, - давай заночуем вместе.
Темнело очень быстро. Небесная твердь на глазах угасала. Мрак опускался на лес неотвратимо, заставляя путников торопиться.
- Смотри, - сказал Пузырь. - Присоска ползёт. - Скривившись, он наступил на мерзкую тварь башмаком. Раздался хруст, из-под ноги брызнуло. - Вот гадость! Уже напилась где-то крови.
- Сейчас повылазят, - пообещал Оборвыш. - Проклятье нашего мира… - он собрался было порассуждать немного, развивая эту мысль, но Пузырь оборвал его:
- Подбери место. Наверху и поговорим.
- Хорошо, - сказал Оборвыш, послушно задрал голову и принялся разглядывать кроны ближайших деревьев.
Пузырь подошёл к повозке. Топтун уже нетерпеливо переступал лапами и беспокойно озирался. Пузырь ласково потрепал его мохнатую мордочку, почесал между ушами, и тот радостно зафыркал. Потом распряг животное. Ощутив свободу, топтун совершил дикий прыжок, звонко пискнул, галопом обежал вокруг пня, а затем, успокоившись, принялся быстро карабкаться на дерево - то самое, кору которого только что обдирал. Пузырь с гордостью смотрел, как ловко он цепляется за ствол сильными когтистыми лапами. Да, хорошая была покупка.
- Мне кажется, вот этот лиственник подойдёт лучше всего, - предложил Оборвыш, указывая рукой.
- Мне всё равно, - отозвался Пузырь. - Он подкатил повозку к выбранному Оборвышем месту ночлега и добавил со смешком. - Представляешь, никак не могу привыкнуть в лесу ночевать. Боюсь, что пока сплю, товар украдут. Хотя какой же ненормальный решится ночью бродить, когда внизу присоски кишат.
Он достал из-под мешков с товаром плетёную постель, забрался на повозку, обхватил ствол дерева руками и, громко пыхтя, полез наверх. Оборвыш последовал за ним. Его постель, свёрнутая в тугой комок, лежала в заплечнике. В последний момент невесть откуда взявшаяся присоска попыталась схватить Оборвыша за ногу, но тот успел отшвырнуть её в сторону.
Бывшие друзья устроились на ветках, крепко-накрепко привязали постели, повисли совсем близко друг от друга. Причём Пузырь закончил раньше и помог Оборвышу: конечно, опыт у него был куда богаче. Уже окончательно стемнело. День закончился.
- Ну вот, - сказал Пузырь, - теперь можно спокойно поужинать.
Как оказалось, истинный клад скрывался у Пузыря в мешочке на поясе. Под музыку сладострастных вздохов, бурчаний, причмокиваний был извлечён запас лепёшек и целая кожанка подслащенного древесного сока.
- Бери, - щедро предложил Пузырь. - Пей, ешь.
- Спасибо, - пробормотал Оборвыш. - Мне хватит одной.
Он взял лепёшку, откусил, хлебнул из протянутой кожанки и понял, что день прошёл не зря. Небылица придумана. Небылица написана. Небылица надёжно уложена в заплечник, рядом с нетронутой бумагой и чернилами, бок о бок с остальными рукописями. Ещё одна пленница безропотно вошла в душную клетку. Там, в грубом мешке, покоилась гордость Оборвыша, смысл его, жизнь его - весь он там поместился, от башмаков до мыслей. И новая небылица добавила чуть-чуть тяжести спрятанным за спиной сокровищам. Она легла мёртвым грузом, заснула вечным сном, но это не страшно: придёт время, и она оживёт, проснётся, выйдет из темницы, вообще - все пленницы грязного заплечника, все до единой покинут тюремную клетку, разлетятся по миру, засверкают ярче полуденного сияния - так будет не скоро, но так будет, Оборвыш это знает, Оборвыш в этом уверен, ради этого он и ступил на дорогу, ради этого и начал стаптывать башмаки… Он с удовольствием доел лепёшку и в последний раз глотнул из кожанки древесного сока.
- Ну как? - поинтересовался Пузырь, насытившись сам. - Тебе, наверное, мало? Может, ещё?
- Нет, не надо, - ответил Оборвыш благодарно. - Очень вкусно, но я уже наелся.
- Наелся?.. - выговорил Пузырь с трудом. - Уже наелся?.. - повторил он. - Лепёшечкой? - и не в силах сдерживаться, затрясся в висящей над чёрной бездной постели, безудержно хохоча, захлёбываясь утробными звуками, булькая выпитым соком. Ветка некоторое время ходила ходуном.
- Не обижайся, Оборвыш, ладно? Я понимаю, еда - это святое, но ты меня просто рассмешил. Потому что странный ты парень. Мудрецом себя мнишь - ерунда, ничем в жизни не занялся - твоё дело. Но вот что меня больше всего удивляет, так это то, каким ты стал тощим. Вроде бы нормальным родился, я помню время, когда ты даже крупнее меня был. А потом вдруг стал худеть. Это началось ещё до нашей ссоры. Я специально вспоминал - примерно с тех пор, как ты вздумал на пнях сидеть и глупые истории выдумывать. А когда я с тобой подрался и ушёл из деревни, ты был уже тоньше, чем мизинец. Теперь-то, между прочим, совсем прозрачный, как только на ногах держишься… Да, забыл сказать! Сегодня вечером, когда я к тебе второй раз подошёл, мне вдруг опять показалось, будто ты похудел. Я имею в виду, не с детских времён, а по сравнению с тем, каким я тебя в полдень встретил. Наверное, ошибся. Ты не обижаешься, Оборвыш?
Пузырь замолчал. Он сопел и ворочался. Верёвки, удерживающие его постель, с противным скрипом тёрлись о ветку.
- Нет, конечно! - успокоил Оборвыш бывшего друга. - Наоборот, большое спасибо за восхитительный ужин. Ты меня спас.
Было совершенно темно, и Пузырь не видел, что уста собеседника одолевает неприличная улыбка. Пузыря распирало от сознания важности собственных мыслей. Не выдержав, он продолжал:
- А может быть и нет ничего странного в том, что с тобой такая гнусная штука происходит. Куда твой отец девал заработанные деньги, неясно, но у вас ведь в доме вечно жрать было нечего, я же знаю. И ты теперь бездельничаешь - снова жрать нечего. Поэтому худоба тебя и изводит… - Послышалось гулкое пошлёпывание: Пузырь решил приласкать потрудившееся брюхо. - Зря ты отказываешься, когда добрые люди тебе лепёшки просто так дают.
Оборвыш возразил:
- Я никогда не отказываюсь, если меня угощает добрый человек.
- На что намекаешь? - подозрительно спросил Пузырь.
- Ни на что.
Пузырь вздохнул.
- Понятно. Теперь понятно… - он аппетитно зевнул. - Слушай, Оборвыш, всё это было так давно! Неужели до сих пор злишься? Лично я никакого зла не держу. Мы же были мальчишками, что мы могли соображать? Ты вспомни, вспомни!
Оборвыш помнил. Он очень не любил вспоминать ту историю, но помнил всё. Тогда его впервые в жизни избили, и сделал это единственный друг, лучший друг. Бывший… Пузырь дрался жестоко, совсем не по-детски, в глазах его зияла звериная пустота, а мальчишечьи кулачки утяжеляла дремучая ненависть.
- Я не злюсь, - тихо сказал Оборвыш. - И никогда не злился. И никогда не смог бы на тебя злиться.
- Врёшь, наверное, - с сомнением заявил Пузырь. - Не можешь ты не злиться. Я тебя тогда здорово отделал.
Оборвыш врал редко. Положенная ему, как нормальному человеку, доля неправды целиком укладывалась в его небылицах. И сейчас он был искренен: не злость отравляла встречу бывших друзей, а другой губительный яд - безразличие. Просто Пузырь являл собой нынче не более, чем путника, случайно попавшегося на дороге. Обычного самодовольного перекупщика. И ещё - он сделался слишком уж толстым, чтобы можно было легко поверить, будто бы он остался добрым человеком. Что же касается ТОЙ истории, то она оставила Оборвышу лишь одно - желание не вспоминать о ней. Поэтому он не злился. Ничуть не злился.
Получилось так. Мужчины деревни часто рубили в лесу деревья - ради сока, ради корма для скота, ради дров - и однажды пришла беда. Падающий ствол угодил прямо в отца Пузыря, не успел тот отбежать в сторону. Убило его наповал - мгновенно, без мучений. Пузырь и Оборвыш в то время как раз находились неподалёку в лесу и результат трагедии могли наблюдать воочию. Остаток дня Оборвыш просидел на пне, который остался от сваленного дерева-убийцы, и сочинял небылицу. Ему было плохо и страшно, поскольку он впервые так близко столкнулся со смертью хорошо знакомого человека, и небылица у него получалась мрачной, тягостной. А под вечер к этому месту вышел Пузырь. Где он бродил, о чём думал - неизвестно, но вид у него был безумный. Пузырь принёс с собой топор. Увидев Оборвыша, он не удивился, скорее обрадовался, и объявил, что сейчас искрошит этот проклятый пень в мелкую труху, а потом сожжёт останки, и Оборвыш ему поможет свершить святое возмездие. Оборвыш пытался привести его в чувство доводами разума, ведь время было уже позднее, скоро должны были выползти присоски, в лесу оставаться опасно, а если сжигать остатки пня, то огонь наверняка перекинулся бы на соседние деревья, и весь лес тогда запылал бы. "Ну и пусть этот иноверский лес сгорит небесным пламенем!" - закричал Пузырь. Когда же Оборвыш, всерьёз испугавшись, принялся объяснять ему всю глупость придуманной им мести, он вдруг успокоился. Окинул Оборвыша осмысленным взглядом и глухо поинтересовался, что тот здесь делал - сидя на ненавистном пне! Оборвыш немного растерялся и ответил, что выдумывал небылицу. И тогда Пузырь принялся его бить - молча, яростно, дико. А потом, промаявшись неделю, покинул деревню - искать счастье на дорогах. Вероятно, он очень любил отца.
- Эй! - тихонько позвал голос из темноты.
- Да?
- Тебе было очень больно?
Оборвыш удивился.
- Мне было тебя жалко. А что?
Пузырь повздыхал в нерешительности.
- Ты меня извини, - наконец, выдавил он в муках. Подумал и добавил. - Извиняешь?
Это было невероятно. От неожиданности Оборвыш растерялся на мгновение. Сказанные слова никак не могли принадлежать Пузырю, потому что Пузырь таких слов не знал. Однако слова прозвучали, и произнёс их знакомый с детства голос. Но происхождение их было совершенно необъяснимо, и Оборвышу стало не по себе. Он прищурился, всматриваясь. Человек, висящий рядом в непроглядной тьме, сопел, ворочался, часто сплёвывал. Несомненно, там был Пузырь. Обыкновенный, привычный, сытый.
- Конечно… - пробормотал Оборвыш. - Чего ты вдруг?
- Не знаю, - тяжело ответил Пузырь.
Скорее всего ему чуть-чуть стыдно за прошлое, - подумал Оборвыш растрогано. Вполне вероятно, неловко и за настоящее. Наверняка он не столько презирает занятие Оборвыша, сколько старается это показать. И возможно, собой гордится не так уж слепо. Да, как видно, стал Пузырь всё-таки взрослее, если ему важно, чтобы его считали добрым человеком. Такие вот мысли опьянили вдруг ум Оборвыша. Он безудержно улыбался.
А Пузырь подлил ещё несколько капель радости.
- Слушай, Оборвыш, - начал он непривычно робко. - Ну почему ты не хочешь рассказать о себе? Я ведь не враг, не стражник, не вор. Почему не доверяешь?
- Мне нечего рассказывать. Честно говорю.
- Я тебя прошу, - сказал Пузырь. - Мы же друзья. Я тебя очень прошу.
И это было также неслыханно! Годы детской дружбы оставили великое множество воспоминаний, но о чём Оборвыш не помнил, так это о том, чтобы Пузырь просил. Не было такого. Никогда и никого Пузырь не просил, не знал, как это делается, и не желал знать, как это делается. Оборвыш с изумлением ощутил в себе нежность к пыхтящему где-то совсем близко добродушному грубоватому существу. Бывший друг… Изменился Пузырь, решил он, сильно изменился. Хоть и остался таким же крупным, откормленным.
- Нечего рассказывать, - повторил Оборвыш. - Жизнь моя проста. Сочиняю небылицы, потом записываю их на бумаге и складываю в заплечник. Занимаюсь тем, что так тебя веселит.
Пузырь громко захрустел чем-то вкусным. Очевидно, опять проголодался. Предложил:
- Хочешь лепёшку?
- Я сыт, спасибо.
Тогда Пузырь произнёс осторожно:
- Кстати, я собирался спросить. У тебя много бумаги?
- Только та, что в заплечнике. Больше нет. К тому же, большая часть её уже исписана.
- У тебя целый заплечник бумаги?! - голос Пузыря сделался странным.
- Наполовину. Я в нём ещё ношу чернила, постель и всякие мелочи.
Пузырь слабо икнул.
- Это же состояние! - просипел он. - Оборвыш, откуда она у тебя! - и замер, будто бы даже не дыша.
Оборвыш заколебался. В самом деле, зачем плодить дурацкие секреты? Ничего особенного в происхождении его богатства ведь нет! Тем более, Пузырь очень просит. Друг, пусть и бывший. Что же касается главной тайны, то о ней не будет сказано ни слова… Отбросив сомнения, Оборвыш объяснил:
- Мне отец дал. Он все деньги, которые зарабатывал, тратил на бумагу. И ни на что больше. Так, прожив жизнь, и накопил довольно большую пачку. Чтобы я, бездельник, не зря собственную жизнь прожил.
Наступила пауза. Пузырь осмысливал услышанное.
- Хороший тебе достался папаша, - тускло заметил он. - Мой был попроще, - сглотнул накопившуюся во рту слюну и продолжил беседу, вновь обретя уверенность, теперь уже без особого интереса, оставив лишь лёгкую горечь, зависть и что-то ещё, неосознанно тёмное:
- Всё ясно с твоей бумагой. Я-то думал, ты какую-нибудь хитрость выдумал, хотел к тебе в помощники пойти. Размечтался, как вместе развернём дело. А эта бумага, оказывается, просто свалилась на тебя через дыру небесную, и теперь ты с ней забавляешься, от всех прячась. Глупо…
- Я предупреждал, - улыбнулся Оборвыш ночному мраку.
- Ладно, гнои её в мешке, мыслитель, - кисло подытожил Пузырь. - Знаешь, я никак не могу понять… Где ты ухитрился выучиться писать? У нас же в деревне не было ни одного жреца.
- Отец научил, когда я подрос. И когда он увидел, что мои небылицы достойны его бумаги.
- Опять твой отец! - раздражённо воскликнул Пузырь. - Он-то откуда умел?
Вопрос был крайне неприятен. Оборвыш растерянно перебрал варианты ответов, пытаясь найти середину между Правдой и Тайной. А Пузырь повторял всё более и более настойчиво: "Откуда? А? Ну откуда же?", и не было другого выхода, кроме как заставить шевельнуться яростно сопротивляющийся язык:
- Не знаю. Наверное, от деда.
Увы, пришлось воспользоваться ложью. Пузырь слишком близко подошёл к главному, любопытство его стало опасным, и пора было заканчивать этот ненужный разговор, потому что ещё немного, и бывший друг начал бы выспрашивать, зачем Оборвыш идёт в город.
- Ты лучше расскажи мне, Пузырь, что интересного в мире происходит? А то я сижу тут, ничего не знаю. О чём, например, ты сегодня слышал?
- Да ни о чём особенном, - подумав сказал Пузырь. - Самая интересная новость сегодня, это твоя бумага… - он натужно повспоминал. - А-а, вот! В городе утром был вертень. Поднялся где-то возле нижних ворот. Люди говорят, разрушения там страшные! Трупы до вечера растаскивали… Вроде всё, - Пузырь сладко зевнул. - Спать охота. Не знаю я, что тебе рассказать, Оборвыш. Это ты у нас мастер… - он покрутился, устраиваясь поудобнее. Кора на ветке жалобно заскрипела. - Лучше сам мне что-нибудь расскажи. Соври историю позанятнее, как в детстве, помнишь?
Оборвыш облегчённо вздохнул.
- Ну что ж, - сказал он медленно, - слушай, если хочешь, - посмотрел вниз, собираясь с мыслями. Там вспыхивало и гасло множество маленьких огоньков - это хищно сверкали глаза присосок, чувствующих в недосягаемой вышине запах тёплой вкусной крови. Оборвыш зримо представил, как мерзкие твари пытаются залезть по стволу дерева, срываются, падают, и снова, отталкивая друг друга, упрямо лезут вверх, потому что чьи-то страдания - это их наслаждение… Он начал рассказывать одну из своих старых небылиц, но не успел произнести и нескольких фраз, как был задавлен мощными раскатами храпа. Тогда Оборвыш замолчал, закрыл глаза и принялся фантазировать. Его охватило привычное лихорадочное возбуждение. Новая небылица рождалась на удивление легко и быстро. Утром её предстояло обдумать более тщательно, поэтому, увидев историю в целом, он позволил себе расслабиться. И вскоре заснул: его очень утомил сегодняшний день. Восхитительный день.