– Это бараны пусть бьют в барабаны. А у творческого человека этот голос дремлет легко, даже нежно. Будить надо колокольчиком. Дзынь! Донн-донн! Тинь! А звучит этот колокольчик в момент перенапряжения творческой мысли. Порой несколько позже этого момента. Но перенапряг обязателен. Понял?
– Нет.
– Когда надо – поймешь. – Боцман сделал глоток и с огорчением заглянул в опустевшую кружку.
– А вот, – весело сказал Валик, кивнув на стакан, – берите мой. Я что-то уже...
Боцман быстро перелил желтоватую жидкость из бокала в свою кружку, сделал глоток и поцокал языком.
– Ваш ром будет покрепче, мой юный друг.
– Это оттого, что меня здесь любят, – сказал Валик и впервые огляделся. Какие-то подозрительные личности безмятежно цедили ром из бокалов и кружек. У некоторых на коленях сидели местные красотки. Одна из них, белолицая, с яркими черными бровями и огромным светлым шиньоном, перехватила мутный взор Валика и подмигнула ему, за что немедленно получила шлепок по заднице от своего матроса.
– Не сомневаюсь, – сказал боцман.
– Я здесь завсегдатай, – сказал Валик.
– Кто ж этого не знает! – радостно сказал боцман.
– Но вот главный вопрос, – Валик стукнул кулаком по столу, – где эта штука зарыта? С ее хрустальной чешуей и изумрудом по... по... Какой там изумруд?
– Где зарыта? – усмехнулся пьяница. – Много хотите знать, молодой человек.
– Хочу, – сказал Валик.
– Вот вы говорили про Комунго. Вот и плывите туда.
– Вот и поплывем, – сказал Валик. – А там как быть?
– Ищите книгу Иббур или равнозначный ей текст.
– Ни фига себе! А дальше?
– Попытайтесь разобраться в том, что имеет отношение к магическому кресту.
– Постойте, вы имеете в виду крестик на карте?
– При чем здесь карта? Я имею в виду фигуру из теории чисел.
– Ах, математика! Ну, это уже полегче, это для нас пустяки, – Валик сделал попытку иронически улыбнуться, но губы подвели его. Улыбка вышла жалкой.
– Только имейте в виду, что ни текст сей, ни крест не поддаются логике грубой и внешней. Надо работать тонко.
– Угу. Тонко. И как это сделать?
– Я уже говорил вам про творческую интуицию.
– Ага! А ее надо будить. Как вы сказали? Похоже на петушиный крик... Перенапря... Куре-Напря... Перенапре...
– Да ладно тебе! Сам ты перенапре... Иногда достаточно просто присесть на пенек и крепко задуматься. А еще лучше, усердно поломав голову, спокойно улечься поспать. Ты спишь, и интуиция спит. Во сне вы и встречаетесь. Улавливаешь тонкость процесса? Главное, правильно проснуться. Так, чтобы пророческий сон не уплыл.
– Это ты здорово придумал.
– Это не я придумал. В народе издавна говорили: утро вечера мудренее. Это потому что вечером, допустим, ты был дундук дундуком. Ночью, если сон правильный, ты шептался с интуицией. Проснулся – глядь! – а ты уже в три раза умнее. И уже знаешь ответы на те вопросы, которые еще вчера казались неразрешимыми.
– Ух-ты! Немедленно ложусь спать. – Валик сделал последнюю попытку пристроить свою тяжелую голову на столе.
– Погоди ты. Тебе б только спать. Не время сейчас. Да к тому же такому, я извиняюсь, дундуку, как ты, едва ли что путное может присниться. Надо сначала свой мозг озадачить.
– Ой-йо! А как это сделать?
– Ну, для того чтобы озадачить мозги, прежде всего их надо иметь.
– Скажи, а ты, правда боцман, а не философ?
Человек печально шмыгнул грушевидным носом и сказал:
– О, если бы я был философом! Разве бы я сидел в такой компании? Нет. Никогда и ни за что. Я сидел бы в прохладной колоннаде второго корпуса вместе с деканом Аврелиусом и пил бы не грубый ром, а самые тонкие вина, привезенные из Вестгалии. И вели бы мы разговор не о медных шарах, а о природе универсалий и об аргументах против номиналистов.
Валик недоверчиво посмотрел на разговорчивого соседа, а потом осторожно ощупал свою голову толстыми и далекими от стерильной чистоты пальцами.
– Ну что? Мозги обнаружены? – спросил боцман, которому хотелось пить вина с деканом.
– Похоже, у меня гигантские запасы мозгов, – сказал Валик, выпуская голову из собственных мощных лап. – Я еще раньше замечал: для того чтобы ими пораскинуть, мне иногда требуется неделя-другая, а то и целый месяц.
Боцман скривился в радостной ухмылке, после чего, потеряв надежду на следующую порцию рома, встал и тихо ушел, прижав к груди свою треснутую кружку.
– Привет декану, – отчетливо сказал Валик уходящей спине.
Боцман не обернулся.
А Валик вновь сжал голову руками и заплакал. И сам не мог понять, отчего он плачет – от горя или от счастья.
В таком состоянии его и застали ввалившиеся в кабачок в обнимку Галик и Арик.
– Что с тобой? – возопили они нестройным хором. – Ты чего здесь делал?
– Спал, – медленно и тяжело ответил Валик.
– А сейчас чего делаешь?
– А сейчас – спу. В смысле – сплю.
– Ого!
– Мне снился сон. Красная груша. – Валик дважды ткнул пальцем в пространство. – Говорящая.
– Красная! – сказал Арик.
– Говорящая! – сказал Галик.
– Да, – сказал Валик. – Ничего не помню. – И упал головой на стол.
Глава 15
Настоящие морские волки
На небольшом корабле, в богато, даже претенциозно обставленной каюте, беседовали двое. Один, вытянув ноги в сияющих морских сапогах, потягивал из бутылки вино. Второй сидел, не сняв плаща. Левой рукой он придерживал на колене шляпу, а правой иногда прикладывал белый шелковый платочек к небольшой ране на щеке.
– Ну, что у вас там еще вышло?
– Простите, подполковник, получилось не очень хорошо.
– Что? Я не ослышался?
– Вы говорили нам, что это неопытные ребята, птенцы, сосунки.
– Да, говорил. И велел вам слегка проучить их. Обезоружить. Припугнуть. Кое о чем порасспросить. Любой становится разговорчивым, когда кончик шпаги щекочет ему горло.
– Разговора не вышло.
– И вы не узнали про карту?
– Нет.
– Почему?
– Получилось так, что это они проучили нас. Карраса мы оставили там, прямо на аллее, сколь это ни печально.
– Как это оставили? Он не будет болтать?
– Боюсь, уже нет.
Друзья явились на корабль вовремя, к вечерним склянкам. Но как они выглядели! Держась друг за друга и покачиваясь, они с трудом взобрались по веревочному трапу, спотыкаясь, толкаясь, стукаясь о борт локтями, коленями и шпагами и что-то бормоча. Перед сержантом они предстали в растрепанной и местами порезанной одежде, багровые лица глупо и виновато улыбались. У матроса Ария Кустицы темнел на левой щеке здоровенный порез.
Сержант начал закипать гневом. Левый его глаз сделался непомерно большим, темный зрачок начал угрожающее движение. Казалось, еще миг – и страшный гневный рык покроет и корабль, и эту часть берега, и немалый кусок моря заодно. Но неожиданно появился элегантный шкипер Адольо. Он положил руку на плечо старого вояки и мягко сказал:
– Мой дорогой сержант, что вы хотите? Это молодежь. Они не станут взрослыми, пока не выпьют свою юношескую долю рома и не набьют шишек на разных частях тела и души. Настоящих шишек, а не показных. Что касается меня, то мне нравятся эти славные парни. Я с удовольствием принял бы таких в свою команду. Мне нужны отчаянные.
За считанные секунды с сержантом что-то произошло. Грудь его, набравшая было воздуха для мощного рыка, внезапно опустилась, левый глаз принял обычную форму. Он стряхнул с плеча руку шкипера, пробормотав при этом "Отчаянные всем нужны". Повернулся и побрел внутрь корабля. Однозначно понявшие это движение друзья потянулись за ним.
Сержант привел их в свою каюту, плотно запер дверь и знаком приказал садиться. Каюта была просторная, и место нашлось всем. Рассаживаясь, ребята успели оглядеться, но, кроме шпаги на стене и знакомого им походного сундучка с картами и прочими бумагами, ничего интересного не обнаружили. Разве только окно. Оно было не круглым, как иллюминатор в их каюте, а большим и квадратным. Что ж, каюта сержанта располагалась не в брюхе каравеллы, а в высокой красивой кормовой надстройке, заметно возвышавшейся над бортами.
В течение долгой минуты хозяин каюты молчал. Гости тоже затаили дыхание. Вдруг сержант тряхнул плечами и сказал позванивающим шепотом:
– Все понимаю, парни. Других ран нет?
Арик молча протянул ему руку.
Сержант схватил ее своей грубой клешней, но, как тут же выяснилось, схватил очень нежно. Он размотал повязку, потыкал толстым пальцем в разные места, спрашивая: "Здесь не больно? А здесь?" Арик помотал головой.
– Ну что ж, – сказал сержант. – До свадьбы заживет. Заматывай назад. Других царапин ни у кого нет?
Все трое дружно замотали головами.
– Легко отделались, черти вы эдакие. А теперь рассказывайте, что произошло.
Ребята сбивчиво рассказали про встречу на поляне, а заодно про тараканьи бега и смешные зеркала. Сержант пощелкал языком.
– Да, – сказал он, – быстро мерзавцы пронюхали. Я, конечно, этого ожидал. Но чтобы так скоро! Значит, так, ребятушки, утроенное внимание с нашей стороны. Даже учетверенное. А вообще вы молодцы. Впрочем, не знаю. Или они послали идиотов? Или вы сражались героически? Одно из двух. Но второе вероятнее.
– А кто это "они", господин сержант? – спросил Галик.
– Ха-га! Если б я знал!
– А если б я знал! Я бы ух! – сказал вдруг Валик, и все невольно засмеялись.
– Ну что ж! – сказал сержант. – Нам объявлена война. Мы ее примем.
Когда ранним утром друзья вышли на палубу смотреть, как матросы, ползая по реям, распускают паруса, им показалось, что капитан Резотто со своего мостика взглянул на них с интересом.
Матросы подняли якорь, раздался удар гонга, капитан, по обычаю, поднес к глазу свою трубу, и "Жемчужина Севера", чуть дернувшись, отправилась через зеленую воду просторной бухты в открытое море, маневрируя между стоящими со спущенными парусами бригантинами, баркентинами и шлюпами. Лоцман на этот раз не потребовался. Шкипер Адольо стоял возле рулевого и что-то ему подсказывал. Рулевой ловко крутил штурвал. Это было захватывающее зрелище, и ребята загляделись. Но ведь надо было еще и рассмотреть поросшие лесом и кустарником крутые берега бухты, которую они покидали. Берега почти до самого верха были застроены теснящимися белыми домишками и – значительно реже – вскинувшими свои золотые и синие головы храмами.
Мимо одной из бригантин они прошли так близко, что явственно услышали перебор гитары и слова:
Три юных пажа покидали
Навеки свой берег родной.
В глазах у них слезы стояли,
И горек был ветер морской...
– Хм! – сказал Галик. – Уж не про нас ли песенка?
– Мы не пажи, – возразил Валик. – И у нас нет слез в глазах.
– Это точно, – сказал Арик.
– Эх вы, дуболомы, – сказал Галик. – Где вам понять поэзию!
От Лабара капитан Резотто взял курс на юго-восток с таким расчетом, чтобы выйти во Второе море севернее Малого Комунго. Он не очень понял сбивчивые объяснения сержанта Подороги, нанявшего его корабль, и не знал толком, где они кинут якорь и надолго ли. Впрочем, сержант заплатил хорошую сумму, а до остального ему, капитану, никакого дела нет. Конечно, его немного беспокоили пираты, но, в конце концов, кто не рискует, тот...
– Кто не рискует, тот не рискует, – пропел капитан Резотто красивым баритоном.
Серебряная рыбка выпрыгнула из воды, на секунду застыла, словно прислушалась к арии, и в следующее мгновение ушла под воду.
– Что? – спросил шкипер Адольо, только что взобравшийся на мостик. – О чем это вы, капитан?
Резотто смутился, но вида не подал.
– А вон посмотрите, Адольо, какие-то паруса на горизонте.
И капитан схватился за свою трубу.
– Да мало ли их тут шастает, – беспечно сказал шкипер.
– Мало ли, много ли, но этот парус мне что-то не нравится, – сказал капитан.
В это самое время ребята выходили из каюты Сэнди, где только что кончилось очередное занятие. Арик и Галик дважды прошли по карте, смело входя в проливы между высокими берегами вулканических островов и ловко обходя обозначенные на карте рифы. Валик тем временем, сидя на диване, ломал голову над хитрым морским узлом. Он завязал и развязал различных узлов уже штук двадцать, причем каждый узел раз по сорок. Сэнди нашла, что у него определенные способности к узлам, и задавала ему все более хитроумные задания.
Кораблик Галика, сделанный из хлебного мякиша, в третий раз отправился в плавание по карте.
– Значит, так, – бормотал Галик себе под нос, – здесь я держусь западнее, в пределах видимости правого берега, фарватер тут глубокий, здесь ухожу влево, потому что впереди знаменитая мель, поймавшая не менее десятка судов, иду на юго-восток, вот показались острова и пролив между ними... Входить в него страшно, потому что неизвестна глубина... так, ее надо промерить... Достаем лот – канат с гирей... к тому же вот там, за горой, ревет водопад. А бухта называется... называется...
– Ура! – закричал Валик. – Я развязал! – И он победно поднял свободные концы обрезка каната.
– Молодец! – сказала Сэнди.
– Бухта называется... – продолжал морщить лоб Галик, – называется...
– Тигриная Пасть, – не выдержала Сэнди.
– Ну конечно, Тигриная Пасть, – поддержал ее Арик.
Галик виновато улыбнулся. Как это он забыл?
В это время мартышка Базз, висевшая под потолком на хвосте, начала швыряться орехами, только не огромными кокосами, а грецкими, тоже, впрочем, вполне внушительными. Один орех Валику, другой Галику. И снова – Валику и Галику.
– Чего это она? – Галик ловил орехи и складывал на стол возле карты. Валик молча засовывал вкусные орехи в карман. Всего он упрятал пять крупных грецких орехов. Галик же вместо пятого ореха поймал что-то более мелкое и черное. Когда он выложил пойманное на стол, то все увидели, что это маслина.
– Она таким образом поставила вам оценки за выполненное задание, – пояснила Сэнди. – Валик получил пятерку. Он действительно сегодня справился с канатами блестяще.
Валик гордо засопел.
– У тебя, Галик, тоже неплохая оценка – четыре с половиной.
– Почему? – Галик несколько расстроился. – Ведь я же все прошел. Все проливы.
– Ты забыл название бухты, – сказала Сэнди.
– И мартышка все это просекла? – не поверил Арик.
– О, она хоть и не говорит, но все понимает, – сказала Сэнди, – она у меня очень умная.
В этот момент Арик получил удар грецким орехом по голове.
– Да, теперь и я вижу, что умная, – сказал Арик, потирая затылок.
На палубе ребят встретил сержант Подорога.
– Как идут занятия? – спросил он добродушно.
– Отлично! – сказал Валик. – Канаты для нас – дело плевое.
– А вообще зачем нам столько занятий? – брякнул вдруг Галик. – Мы разве для этого плывем?
– Не корабль, а какая-то плавучая школа. – сказал Арик.
– Секстант какой-то, – вздохнул Валик, решив поддержать друзей. – А на кой он мне ляд? Нет, штука, конечно, интересная, но уж больно мудреная. Вот узлы вязать... – Валик воодушевился.
Зато сержант нахмурился и знаком приказал всем троим следовать за ним.
– Какие вы непонятливые! – сердито зашептал сержант, когда они оказались у него в каюте. – Вы забыли, какой у нас договор с капитаном? Для чего мы наняли корабль? Для чего расплатились звонкой монетой? Забыли? Я напомню. Мне нужно обучить трех славных юношей морскому делу. Мне нужно вырастить из них настоящих морских волков. Мне нужно научить салаг – то есть вас – поднимать паруса, бросать якорь, определять азимут и кучу всего другого. А я знаю, что капитан Резотто является лучшим специалистом по обучению молодых моряков. Так я ему объяснил цель нашего морского похода. Капитан поначалу не слишком мне поверил. Он же умный мужик. А тут поневоле задумаешься, вы даже ни разу не залезли на рею. Хотя бы для вида. Ходите здесь, прохлаждаетесь, деретесь на шпагах черт знает с кем. Вот он и принял нас за авантюристов, искателей приключений и пиратских кладов. Но я заверил его, что это не так. С трудом, но он поверил. А вы? Своим глупым и необузданным поведением вы хотите разрушить хрупкую веру нашего капитана. И он снова заподозрит в нас бродяг и охотников за сокровищами. Ай-ай-ай!
– О, теперь мы всё поняли, – сказал Арик. – Конечно, мы прибыли сюда изучать морское дело. В этом не может быть никаких сомнений.
– Это точно так! – подтвердил Галик. – Завтра же полезем на самую высокую мачту.
– Да? – удивился Валик. – А я думал...
– Ты думал так же, как твои друзья, малыш, – веско сказал сержант. – И продолжаешь так думать.
– Да? – заморгал девичьими ресницами Валик.
– Да, – повторил сержант.
– А, ну тогда я понял.
Глава 16
Морское сражение
Двое суток парусник, который не понравился капитану, шел параллельным курсом. На исходе третьих суток он начал опасное сближение. Никто, кроме капитана, не придал этому значения. Но вот кто-то из матросов, наблюдавших за морем, а заодно и за чужим кораблем, заметил, как у его правого борта внезапно вспухло белое облако, вслед за чем что-то со свистом пронеслось над каравеллой и ударило в воду прямо за ней, взметнув тяжелый фонтан воды.
– Ядро! – завопил матрос. – Они в нас стреляют. Полундра!
– Свистать всех наверх! – громовым голосом крикнул капитан Резотто.
Немедленно на корабле возникла невообразимая суматоха.
Откуда-то выскочил толстый боцман со свистком. Он бегал и свистел. Как показалось наблюдавшим за этой беготней ребятам, совершенно бестолково. Однако кругом появились матросы, в перемещениях которых угадывалась какая-то упорядоченность.
– Пушкари – к пушкам! – крикнул капитан.
– Пушкари – к пушкам! – повторил появившийся на палубе Адольо. – Заряжай!
Но артиллеристы и без команды уже открывали люки, сквозь которые выглядывали на мир жерла чугунных пушек. Одни запихивали в эти жерла ядра, другие сыпали порох, третье прикидывали, как им навести орудие поточнее. Четвертые уже стояли с зажженными фитилями. За это время второе вражеское ядро взрыло воду перед каравеллой, а третье попало прямо во флаг на грот-мачте. Пробитый флаг печально повис.
– Ах, байстрюки! – гневно закричал капитан. – Пушкари, готовность по левому борту! По противнику – огонь!
Шкипер Адольо, который бегал вдоль ряда корабельных орудий и хищно заглядывал в люки, определяя на глаз расстояние, громко повторил команду:
– По противнику – огонь!
Разом ухнули три пушки.
– По противнику – огонь!
Еще три грохота, слившиеся в один рев.
Наши друзья, неотрывно следившие за слаженной работой пушкарей, заметили, как пушки, гневно выплюнув вместе с дымом свои чугунные шарики, столь же сердито откатились назад. Пушкари немедленно начали приводить их в рабочее состояние. Но последующая стрельба не понадобилась.
– Есть попадание! – закричал с мостика капитан, который не отнимал от глаз подзорной трубы.