Тот в нетерпении даже замахал руками.
- Марион не имеет на него никакого влияния. А вы имеете. Я это, если хотите, нутром чувствую. Так вот не соблаговолите ли вы, прекрасная барышня, передать ему, что я совершенно не могу сократить рабочий день. Если у меня будут работать по десять часов вместо одиннадцати, я потеряю всю выручку.
Он врет. Она это тоже нутром чуяла, хотя и не могла объяснить с экономической точки зрения неправдоподобие описанной им ситуации.
- У меня семья, дети, - продолжал настаивать Штирдорфер.
А еще карты, псовая охота, и несколько домов в городе.
- Хорошо, я передам. Но я не могу ничего обещать. Он всегда сам все решает.
- Но мне важно, чтобы он услышал, и услышал именно из ваших уст, - закончил фабрикант, целуя ей на прощанье руку.
Когда она рассказала об этом принцу, он страшно развеселился, как будто речь шла о чем-то забавном.
- Ну, не хочет, так не хочет. Придется ему тогда организовать у себя при фабрике больницу с родильным отделением и детские ясли.
- Чем же это ты его так прищучил? - спросила Марион.
- Да есть у него одно грязное дельце на стороне, о котором он не хочет, чтобы стало известно Варенбургу.
- Ловко!
- А вы, сударыня, готовьтесь к тому, что к вам еще пойдут с такими же просьбами. Имеет смысл завести тетрадку, чтобы записывать все их пожелания, потом может любопытная картина вырисоваться.
- Ишь, твое высочество! Нашел себе бесплатного секретаря! - шикнула на него Марион.
- Неподкупного, Марион! Это самое ценное.
- Хорошо, я заведу тетрадку.
И действительно, Штирдорфер был лишь первым из многих.
Но не всегда все шло так гладко. Как-то раз он пришел к ней под вечер и, отодвинув со стола чайную посуду, открыл перед ней рядом две толстые амбарные книги.
- Это смета расходов на реставрацию Апфельштайна. Вот это официальная, хотя и здесь много вопросов, потому что не могут кровельные работы стоить столько, сколько здесь указано, особенно если в действительности ничего толком не сделано. А вот эту книгу я сумел получить, только пообещав нашему бухгалтеру двадцать четыре часа на то, чтобы он уехал из страны. Здесь указаны реальные расходы. Я предполагал, что все плохо, но не думал, что настолько. И самое главное, этих денег уже не вернуть. Даже если засадить в тюрьму всех, кто имел к этому хоть какое-то касательство. А ведь мне даже не объяснить вам, насколько мне дорог Апфельштайн. И где теперь взять денег на его ремонт, когда все уже по нескольку раз украдено?
- Я знаю хороших и честных плотников. Надо договориться с ними напрямую. Если у вас в семье совсем не осталось денег, то может быть что-то можно продать?
- Я бы нашел. Да к сожалению, я там не хозяин. А мать ни на что не согласится, ей бы только Хольцу в рот смотреть.
За это короткое время принца она уже привыкла видеть всяким - то он являлся бесшабашно веселым, беспечно ироничным и до невозможности элегантным, а то вдруг приходил смертельно усталым после бессонной ночи, небритым, с пропахшими табаком волосами и ворчливым до безобразия. Но всякий раз она радовалась его приходу и каждый раз с нетерпением ждала его, как когда-то в далеком детстве ждала с матерью из леса отца. А ведь мы друг другу даже не родственники, постоянно думала она. И ей казалось странным, что еще недавно этого человека рядом с ней не было.
* * *
И опять это волшебство, будь оно не ладно! Рабочие металлургического завода Варенбурга и деревообрабатывающего предприятия Хольца устроили забастовку. Мало им было столкновения с заводской охраной в поселках, так они устроили в городе демонстрацию, приведя на нее жен и детей. На какую поддержку они рассчитывали? Для потомственных горожан они были чужаками, угрожавшими их благополучию. Городская же беднота, служащие мелких предприятий и работники мануфактур получали гораздо меньше, работая при этом больше. Поэтому на пролетариев они смотрели как на зажравшихся хамов.
Он почти не спал предыдущую ночь, встречался с членами стачечного комитета, уговаривал их не выходить на улицы с семьями, потом пытался договориться с бургомистром, чтобы тот не стягивал народное ополчение, кричал и бил кулаком по столу, твердя, что не позволит привлечь для разгона демонстрации полицию и королевскую гвардию, хотя с ополчением он ничего не мог поделать. Он все сделал, чтобы не допустить столкновения - все, что было в его силах, прекрасно понимая бессмысленность своих действий. И столкновения не произошло. Но совсем не благодаря предпринятым им усилиям. Миловидная белокурая девушка, как сообщала утренняя газета, стояла на городской площади и раздавала митингующим красные гвоздики. Но когда на площадь со всех окружающих ее улиц ворвались ополченцы и нанятые бургомистром конники, толпа побежала и все гвоздики вдруг стали белыми, превратившись в символ лояльности монархии. Кто-то смекалистый затянул государственный гимн, в результате чего всех пришлось отпустить. Задержали только нескольких организаторов, из принципа отказавшихся свернуть красные знамена.
Несколько последующих дней он снова провел в разъездах и беседах, в результате чего сумел договориться о создании специальной комиссии, которая отныне будет рассматривать и улаживать конфликты между собственниками и рабочими. Организаторов демонстрации освободили, часть из них даже удалось включить в состав комиссии. Разобравшись с общественными делами, он решил, не откладывая, обратиться к делам личным. Конечно, никакого имени в статье не было упомянуто, да и обераусцы в целом привыкли к тому, что не следует во всем верить газетам, но все же подобной самодеятельности следовало положить конец.
От Марион он узнал, что спасительница рабочих в настоящее время гостит у родных. Поэтому он доехал в экипаже до Апфельштайна и оттуда уже по лесной дороге поехал верхом без сопровождения, по пути набивая яблоками седельную сумку, в которой лежала свернутая газета. И тут за поворотом дороги он вдруг увидел ее. Она шла ему навстречу решительной походкой, стуча деревянными башмаками, и казалось, ничего и никого не видела вокруг, ведя у себя в голове сосредоточенную беседу. Он спешился, и в этот момент, только сейчас заметив его, метрах в десяти она резко остановилась.
Некоторое время они стояли молча. Он смотрел на ее широко распахнутые от удивления глаза, на ее сомкнутые губы. Видел, как напряженно вцепилась она побелевшими пальцами в подол юбки, видел, как вздымалась от быстрой ходьбы ее грудь… Хватит уже разговоров! - оставив повод, он бросился к ней и, прижав к ближайшему стволу, принялся целовать. Но тут всхрапнула лошадь, они оба прислушались. Она резко оттолкнула его, вывернулась из-под руки и бегом бросилась в лес. Но бежала она не очень быстро, периодически переходя на шаг и постоянно оглядываясь.
Она уводит меня с дороги, - догадался он. Вернулся к лошади, взял ее под узы и поспешил в том же направлении, петляя между стволов и стараясь не терять из виду мелькавшее впереди ее домашнее лесное платье. Ну что ж, погоня, так погоня! Как лесные животные, для которых любовь - это такая игра в охоту.
Она привела его на поляну, где были устроены кормушки для оленей. Когда он огляделся, выйдя из-под деревьев, то увидел ее на противоположной стороне поляны, прижавшейся спиной к сараю, в который складывали привезенное сено. И снова - распахнутые глаза, сжатые губы, вздымающаяся грудь. Он шагнул на поляну, она быстрым движением изогнулась, скинула с двери щеколду и скользнула внутрь. Он привязал у кормушки лошадь и только после этого подошел к сараю. Внутри была тишина. Когда он толкнул дверь, глаза его не сразу привыкли к темноте. Но вскоре он различил ее фигуру у дальней стены. Осторожно, ступая с пятки на носок, он сделал первый шаг. Она, все так же, вжавшись в стену, переступила в направлении дальнего угла, у которого было сложено сено. Следующий шаг - и она снова, елозя спиной по дереву, продвинулась от него вглубь сарая. Губы так же сведены, глаза напряженно распахнуты. Еще шаг… и тут она вдруг оступилась, запнувшись о копну сена, с размаху упала, сверкнув нижней юбкой, в сухую траву, и… разрыдалась.
Он стоял, ничего не понимая, а она захлебывалась в рыданиях, размазывала по лицу слезы, оставляя на лбу и щеках грязные разводы. Желание тут же пропало, он подошел к ней, отстегнул пояс с саблей, кинул его в сторону и сам сел в копну сена рядом с плачущей девушкой.
- Боже мой, я такая дура! Какая же я все-таки дура! - донеслось до него сквозь рыдания.
Он обнял ее за плечи, прижал к себе, стал гладить по голове, укачивая, как ребенка, но она только горше заплакала.
- Да что ж такое случилось, солнце ты мое горемычное?
Она стряхнула с себя его руки, порылась в складках юбки, вытащила из кармана платок, громко высморкалась, и все еще продолжая всхлипывать, начала рассказывать:
- Ты не понимаешь… это все очень сложно… правда… я… я думала раньше, что я особенная… что я не такая, как все…
- Все так поначалу думают, это обычное дело.
- Нет, я же, правда, была не такая… Я думала, что у меня есть призвание - помогать людям… Я все думала, что вот сейчас я забочусь об отце, о мачехе, о сестрах, о нашем доме, а потом я вырасту, и буду делать что-то очень нужное, полезное… Не для семьи, а вообще, для всех людей. Когда у меня получилось сделать платье из яблони, я подумала, что мое призвание творить волшебство… но потом поняла, что ведь это правда - что волшебство все равно никого не может спасти и сделать счастливым… Потом я поступила к Марион и думала, что буду теперь шить платья, которые будут делать людей лучше и красивее, и это будет главным делом моей жизни… а оказалось…. оказалось…
И она опять залилась слезами.
- Оказалось, что я просто дура!.. Обычная дура!.. - неожиданно она рассмеялась сквозь слезы. - Обычная дура, которая больше всего на свете хочет выйти замуж… и… и родить от тебя ребенка…
Она уткнула лицо в ладони и, скользнув вдоль его руки, упала ничком в сухую траву, продолжая сотрясаться в рыданиях.
Вот так живешь, влюбляешься и по наивности думаешь, что ответное признание - это все, что тебе нужно. А оно вон как бывает! Словно обухом по голове, словно ножом в сердце, так что собственное безответное чувство отзывается в ответ болью. Он протянул руку и погладил ее по вздрагивающей спине.
- Малыш, послушай меня. Ты хорошо сделала, что сказала это. Но ты не права, если думаешь, что испытывать такие чувства - банальность. Чувство всегда неповторимо, потому что неповторима ты сама. Да и тот, кто вызывает такое чувство, тоже неповторим. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я несколько раз испытывал его, и каждый раз это было, как бездна. Словно вдруг открываешь у себя в груди бесконечное ночное небо с мириадами звезд и вселенных. И каждый раз это было разное чувство.
Слушая его, она села, поправила одной рукой волосы. Дослушав, покачала головой, внимательно глядя на него грустными заплаканными глазами.
- Да, так и есть. Бездна.
Взяла его руку и приложила к своим ребрам слева.
- Ну, да! Сердце! - улыбнулся он. - Мое по тебе, между прочим, тоже болит, мерзавка! - сказал он со смехом. - Не хочешь, чтоб твое болело, давай меняться!
- Меняться? - она уже сама смеялась, размазывая остатки слез по лицу.
Он наклонился и поцеловал ее в заплаканные глаза, покрыл поцелуями ее грязные в веснушках щеки.
- И вообще не смей больше плакать! Я же тебе сказал, что все устрою. Мне нужен всего лишь год, не больше. Смотри, они уже ходят к тебе за помощью!
Она вздохнула, пожала плечами.
- Когда ты рядом, мне так хочется верить, что все возможно.
Он привлек ее к себе, крепко обнял и поцеловал ее в растрескавшиеся губы, одновременно шепча:
- А ты не думай, и просто верь. Главное, сама, смотри, ничего не испорти. А то, что это за история с цветами?
- Что такое? - шепотом спросила она.
Он встал, вышел из сарая. Через минуту вернулся, жуя яблоко, с газетой в руке. Второе яблоко на ходу кинул ей, и она его с лету поймала. Потом он опять сел рядом и развернул перед ней заметку.
- Наследник престола не может жениться на ведьме, - со вздохом заключил он. Она молча кивнула.
Потом он повез ее домой. Посадил верхом, предварительно вытряхнув ее из этих громоздких башмаков, и теперь всю дорогу мог, скосив глаза, наблюдать в непосредственной близости от себя ее голую иссеченную травой лодыжку.
- Как родители?
- Как всегда. Ругаются.
- Мои тоже. Причем, как всегда, преимущественно в одну глотку.
- Нельзя так говорить о родной матери.
- Наверное. Но она, когда говорит с отцом, свою речь точно не подвергает цензуре. Что поделать, дочь бывшего торговца досками! Даже не верится, что женились, если и не по большой любви, то уж точно по взаимной симпатии.
- Да, мне тоже с отцом и мачехой всегда это было странно.
- Интересно, что же будем делать мы, когда будем ссориться?
Она хмыкнула.
- Газеты, наверное, как всегда читать. Разные.
- Ты - консервативные, а я - радикальные.
- Не-е-ет, наоборот! - рассмеялась она.
- Хочешь заставить меня читать "Вечерний Оберау"? Да мне их всех передушить хочется, когда я эту оберточную бумагу в руки беру!
- Вот-вот! Газеты и политика для того и существуют, чтобы было на кого ругаться.
- А ты, значит, будешь читать "Колокол Оберау" и хихикать над их верой в прогресс человечества?.. Но, впрочем, это ты хорошо придумала, - и он пожал ее маленькую ступню в кожаной туфельке. - А жить будем в городе или в Апфельштайне?
- В Апфельштайне, конечно!
- Да, и сделаем из нежилых комнат музей! Давно хочу. Только надо сначала его отремонтировать. Деньги только где взять?…
Так, болтая, как будто все уже решено, они выехали из леса на дорогу, которая шла через луга, на которых заготовляли сено. Когда они проезжали мимо одного из хуторов, в придорожных кустах послышалась возня и чей-то голос пискнул:
- Подстилка! Принцева подстилка! - и тут же раздалось хихиканье.
- Ох, только не это… - простонала она. - Я как раз шла к тебе сказать. Мачеха говорит, что я их всех позорю, и они уже устали это слышать.
- Эй, а ну выходите! - крикнул он в кусты.
- Дети не причем! Они только повторят то, что слышат от взрослых, - попыталась она его урезонить. Но он уже не слушал ее.
- Выходите, я не сержусь. Вот яблоком даже могу угостить.
Из кустов показались две рыжие головки с конопатыми физиономиями. Принц вернулся к лошади, достал из седельной сумки несколько штук и пошел к ребятишкам.
- Ну, давайте, рассказывайте, что значит "подстилка"? А то я не знаю, - спросил он как бы между прочим, протягивая им по яблоку и сам с хрустом надкусывая третье.
Дети явно затруднились объяснить, но бояться перестали.
- Ну…эта… дядя Клаус так говорит, - после долгого сопения и невнятного бормотания, наконец, выдал тот, что постарше.
Принц присел на корточки, чтобы быть с ними на одном уровне.
- И вы что, в серьез думаете, что все, что говорят старшие - это правда? Спорим, ваш дядя Клаус даже рогатку держать не умеет. Мало ли какие глупости он говорит, а вы повторяете…
- А ты умеешь? - спросил тот же мальчишка.
- А то! Давай сюда, покажу.
Два мелких рыжих хулигана и один выросший, подумала она. И таки он действительно великолепно умел стрелять из рогатки. Попал в белое пятно от спиленной ветви на дубе, как и обещал.
- Держи, только по птицам стрелять не вздумай, - сказал он, возвращая оружие владельцу. - Стрелять надо только по мишеням, иначе не научишься. А если услышишь, как кто-то еще что-то такое говорит про нее, то так и скажи, что говорил с принцем и принц запретил дурно высказываться о его невесте. Идет?
- Идет.
"Вот так, я уже невеста…" Но каждому, кто будет теперь дразнить ее невестой принца, рот не заткнешь. А дразнить будут… кто она такая, чтобы ее не дразнить?
* * *
На следующий день с утра не переставая моросил мелкий дождик. А она его даже на порог не пустила. Глаза у нее были красные, но слез не было. Видимо, решение она приняла уже давно, ночью или даже вечером по возвращении в город.
- Я так решила, - сказала она. - У меня есть волшебный дар. Этим не бросаются.
- Это невозможно, ты сама прекрасно это понимаешь.
- Нет. Все, я так решила. Я выйду замуж только за того человека, который не будет бояться моего волшебства.
- Я не боюсь, я целый вечер провел наедине с тобой и этим твоим сумасшедшим платьем из лепестков. Подумай о других. Ты даже не представляешь, насколько это может быть страшно для неподготовленного человека. Да тебя же камнями забросают. Не в церкви, так после.
- Нет, я так решила. Я буду венчаться в платье из листьев ивы. Люди должны знать, что волшебство Нидерау живо и история про жену короля Унды - не вымысел.
- Хотите, ваше высочество, чтобы все в вас признали принцессу Нидерау? - спросил он со злой иронией. Но тут же смутился, потому что она тяжко вздохнула, опустив плечи, потом подняла на него свои огромные печальные глаза и сказала:
- Я вам неровня. И никогда ею не стану. Если бы я действительно могла стать принцессой Нидерау, все было бы гораздо проще.
"Ты же понимаешь, что я пойду за тобой хоть на край света. Только не зови меня туда, куда сам не можешь попасть. Это и больно, и нечестно", - хотелось сказать ей.
- Ты же сам… вы сами говорили, что ведьма не может быть женой наследника престола. Вот и все. Давайте на том и порешим. Если вам так хочется изменить этот мир, меняйте его в других направлениях.
Он закусил губы, смахнул нетерпеливым движением с лица намокшую прядь.
- А как же бездна? - спросил он, уперев взгляд в камни на мостовой. - Что же? То, что было вчера, ничего не значит?
- А что бездна? Вместе с кусочком сердца она кладется в шкатулку, запирается на ключ, а ключ кидается в Ау. Разве не так вышло с Марион?
- Значит, все-таки дело в Марион? Что она тебе рассказала? Мы даже любовниками с ней толком не были.
- Она ничего мне не рассказывала. Я сама догадалась. И довольно давно. И вообще мне не важно, что у вас было, а чего не было. Я о другом. Ты был влюблен в нее несколько лет, и она была для тебя единственной и неповторимой. А теперь ты просто ходишь к ней по субботам пить кофе. Да меня еще к ней подселил, очень ей это надо.
- Ты не понимаешь, Марион - это единственный человек в городе, которому я могу доверять. Вообще единственный, других нет, и…
- Нет, это ты не понимаешь… то есть… вы не понимаете! Я бесконечно счастлива, что живу здесь, что смогла познакомиться с ней поближе. Я очень люблю Марион. Но я - не Марион. Я не смогу так жить, если у нас ничего не выйдет. А у нас ничего не выйдет.
Он сморщился, прижал к глазам ладонь, потом часто заморгав, запрокинул лицо вверх. Потом вспомнил, что все равно идет дождь и на мокром лице ничего не видно, и просто прикрыл веки.
- Ну чем плохо, что у тебя будут не один, а два человека, которым можно доверять в этом городе? И ты…то есть… вы по-прежнему будете приходить сюда пить кофе? - сказала она, чтобы хоть как-то его утешить. Хотя, разумеется, понятно было, чем это плохо, и в первую очередь, плохо для нее.
- Наш контракт по-прежнему в силе? - спросил он измученным голосом.