- Как вы мне сами когда-то объяснили, Дункльвальд географически совпадает с Нидерау. Поэтому его герб, с одной стороны, обыгрывает соответствующую легенду, с другой, должен служить отражением существующего герба Оберау. Соответственно, если у Оберау цветущая яблоня, то у Дункльвальда должна быть пожелтевшая ива. Серебро и золото в зелени. Весна и осень. Костюмы жениха и невесты должны, в свою очередь, обыгрывать эту геральдическую игру.
Он показал следующий листок.
- Кто это рисовал?
- Я же и рисовал. Вообще-то, - он игриво посмотрел на нее сверху вниз, - разностороннее домашнее образование предполагает это умение. Если вас в вашем Нидерау этому не учили, то я тут ни при чем.
- Я еще посмотрю, на ком вы женитесь! Может, она даже читать не будет уметь.
- Лучше скажите мне, что вы об этом думаете. Как мастер скажите, а не как обиженная женщина.
Она нахмурилась, смешно сморщив веснушчатый нос.
- Они должны быть из одной ткани?
- Да, я полагаю, темно-зеленый бархат.
- А лепестки и листья - из шелка?
- Да, наверно. Вам виднее.
Она на какое-то время затихла над рисунком, покусывая губу.
- Это можно сшить очень красиво. Я, кажется, уже знаю как. Каждый лепесток придется обрабатывать отдельно, на это уйдет куча времени, но оно того стоит. Они будут выглядеть как настоящие.
- Что ж, доверюсь вашему вкусу. Беретесь? До конца мая еще много времени.
Она быстро закивала. Наряды были придуманы потрясающие. Темно зеленый костюм и платье сами по себе были довольно традиционными. Но на ткань должно быть нашито множество желтых листьев для женщины и белых лепестков для мужчины, причем совершенно хаотичным образом, как будто порыв ветра сорвал их с веток и в вихре закрутил вокруг человеческих фигур. Про себя она решила, что будет шить женское платье строго на себя. А будет ли оно в пору какой-то неизвестной будущей избраннице, это уж пусть жениха заботит. В конце концов, кто здесь принцесса Нидерау?
* * *
Между тем в городе, похоже, почти никто не знал о готовящейся помолвке. Все были озабочены будущей конституцией и предстоящими выборами в ландтаг. Сначала заказчики Марион и их жены сетовали в примерочной о размере имущественного ценза. Его установили довольно высоким, и всем, кто хотел участвовать в принятии решений, пришлось заявить о своих доходах, в том числе и о тех, которые они зачастую привыкли скрывать от общества. Потом оказалось, что решающим будет не сам доход, а то количество гульденов, которые претенденты ежегодно платят в виде налогов. И все кинулись погашать задолженности перед казной. Но налоги к этому моменту вдруг повысили, причем чем выше была сумма прибыли, тем больший процент от нее шел в казну. А вновь прикинуться бедными зажиточные обераусцы уже не могли, так как сами же недавно открыто объявили о размере и источниках своих доходов. Еще через какое-то время оказалось, что пройти порог налогового ценза недостаточно, надо еще быть выбранным. И тут уже пошли жаркие споры о том, каким категориям предоставить избирательное право.
- Какое счастье, что женщины никогда не будут голосовать, - утешала своих заказчиц Марион. - Пока мужчины играют в политику и раздувают свое самомнение, мы можем спокойно заняться делом.
Его высочество забегал к ним редко, по-прежнему притаскивал с собой кипу газет, но расспросить его как раньше о том, что из публикуемого было правдой, а что нет, теперь возможности практически не было. Она только и успевала, что передать ему листки из своей тетрадки, куда аккуратно заносила всякого рода неофициальные просьбы и пожелания обращавшихся к ней за содействием обераусцев. Но она отметила, что с какого-то времени он перестал говорить о монархе "отец" - слово, которое раньше неизменно звучало у него со вздохом. Теперь только и было слышно: "король постановил", "король объявит", "король не согласен". Когда она сказала ему об этом, он молча кивнул. Потом добавил:
- Да, решения отныне принимает он. Я сам не ожидал, что смогу найти в его лице соратника. Все никак не перестану ругать себя за свою слепоту. А всего-то и надо было - припугнуть кучку зарвавшихся хамов, чтобы человек снова стал собой. Удивительно, но маме, когда ее устранили из совета, как будто бы тоже стало легче.
Собственно забегал он к ним в ателье в эти весенние месяцы, как правило, по поводу своего заказа. Марион сказала, что снимать мерки с него будет сама:
- Знаю я этого охальника. Для такого дела к нему ни одну девушку подпускать нельзя.
В эти краткие минуты примерки и подгонки они и общались.
- Кстати, - спросил он ее однажды. - Вот вы согласились прийти на мою помолвку, а наряд-то у вас готов? Все, что я на вас видел прежде, для этого не подходит.
Она задумалась.
- Ткань я вам готов оплатить любую, какую выберете.
- Ткань! А работу кто нам оплатит? - проворчала Марион. - Это тебе надо перед ней своей невестой хвастаться, ты и плати. Вот вечно они, эти мужчины, так и норовят сесть на шею… Встань-ка ровно, высочество, если не хочешь, чтобы одна штанина короче другой вышла.
- Да я-то сам как раз стою ровно, - произнес он, мечтательно глядя в потолок. - Это все твои прикосновения, Марион.
- Ах, так! - неожиданно вспылила она. - Изволите шутить со мной, сударь? Тогда все! Примерка закончена! Ступай на улицу, охладись! - и она добавила что-то по-французски, отчего он густо покраснел, пробормотал извинения и пошел в примерочную переодеваться.
- Что ты ему такое сказала?
- Не важно. Важно, что он понял! Вот смотри и учись, как с ними надо. Сделала, называется, однажды мальчику подарок на свою голову…
- А что за подарок? - ничего не подозревая, спросила она.
Они оба так застыли на месте. Принц уже у самой примерочной обернулся, внимательно посмотрел сначала на Марион, потом на нее.
- Это… это Марион имеет в виду урок французского, который она мне дала пред самым моим отъездом в Вену. Научила меня правильному произношению.
- Да, это, должно быть, важно. Я бы тоже хотела уметь говорить по-французски.
Он с интересом посмотрел на нее, хмыкнул, и ничего не ответив, скрылся в примерочной.
- Этот, похоже, всему чему угодно научит… - пробормотала Марион. - Но он, кстати, прав. Тебе нужно хорошее платье. И еще хорошо бы взять пару уроков танцев и придворного этикета. Слышишь, высочество? Готов на это раскошелиться?
- Да-да, я поддерживаю, - донеслось из примерочной.
- Все-таки день рождения наследника престола, да еще и помолвка. Наверняка, опять будет бал…
- Никакого бала! - донеслось до них. - Хватит с меня прошлогоднего безумия.
- Не слушай его! Мужчины ничего в этом не понимают. Уж поверь мне, в этом вопросе королева сумеет настоять на своем… - шепнула ей Марион. - Бал - это очень хорошо. Встретишь там себе какого-нибудь приличного аристократа. Глядишь, и через год сама уже станешь графиней.
Графиней… Зачем ей становиться графиней, если для этого надо выйти замуж за кого-то другого?
* * *
И вот ближе к концу мая, когда на яблонях уже появились бутоны, он пришел к ней и сказал, что с ней хочет говорить король. Сам он при этом явно нервничал.
- Уже известно, когда помолвка? - спросила она.
- Не знаю… это зависит от…Впрочем, неважно. Собирайтесь, поедем прямо сейчас.
- Король - это серьезно, - сказала Марион. - Пойдем, выберем, в чем ты поедешь к его величеству.
Француженка сама заметно разволновалась, и пока помогала ей одеваться, беспрестанно повторяла ей, что сказать, как войти, как поклониться. Столько суеты! Она ведь уже разговаривала с этим человеком, и ничего такого ей в тот раз не понадобилось…
На прощанье Марион пожелала ей удачи, потом скорчила просительную рожицу и сказала:
- Сделай одолжение, когда будешь прощаться, передай от меня привет его величеству.
Ах, Марион, Марион!.. Сколько же ты хранишь разных тайн и загадок!
Принц усадил ее в экипаж, хотя до городского дворца от магазинчика Марион было десять минут пешком. Потом, когда они подъехали, шикнул на нее, прошептав на ухо:
- Тщщ… Благородные дамы не выскакивают сами из экипажа, а сидят и ждут, когда откроют дверцу и предложат им руку.
С каких это пор она стала благородной дамой?.. Не иначе, плел свою очередную интригу, в которой ей предстояло сыграть какую-то роль.
Король принял ее в своем кабинете. Когда она вошла, он снял очки, отложил какие-то бумаги, и не успела она должным образом поклониться, как ее учила Марион, сам подошел к ней и пожал ей руку.
- Вы очень изменились за этот год, дитя мое. И должен вам сказать, перемены к лучшему.
Она не выдержала и широко во весь рот улыбнулась.
- Я тоже очень рада видеть вас, ваше величество.
- И при этом сохранили свою искренность и естественность… это хорошо.
- Мой сын тут произвел кое-какие изыскания, и выяснил одну очень любопытную вещь… - сказал он, усаживая ее напротив себя в венское кресло. - Вы ведь читали его книгу? Ах, да, простите, она же еще только готовится к публикации… Вообще мы, старики, часто в вас ошибаемся, в своих детях… Сначала, когда ребенок совсем маленький, что-то рассказываешь ему, объясняешь, учишь, и все думаешь - он еще ребенок, наверняка, не поймет. Потом он подрастает, и ему уже невозможно ничего объяснить, у него обо всем свое мнение, он ни во что не ставит старших и не хочет ничего слушать. А потом проходит еще какое-то время, и вдруг выясняется, что он, оказывается, усвоил то, что ты пытался объяснить ему, когда он был еще совсем маленьким. Те давние уроки странным образом оказываются незабыты, и вы вдруг обретаете в своем отпрыске единомышленника… Хотя, наверняка, он уверен, что сам дошел до всего своим умом… Я знаю, что дома вам приходилось непросто, но не переживайте, когда-нибудь и вас ваши родители, ваши отец и мачеха, тоже поймут и будут вами гордиться… Уверяю вас, так и будет…
- Спасибо, ваше величество.
- Так вот, любопытная вещь состоит в том, что по обычаям Нидерау имущество и благородный статус наследовались в том числе и по женской линии… А ведь вы помните, что Апфельштайны утратили Дункльвальд именно потому, что у старого графа Готхарда не осталось прямых потомков по мужской линии, и тогдашний князь Оберау взял их владения под свою опеку… Примечательно, впрочем, что несмотря на это они все-таки сохранили за собой замок и кое-какие владения вокруг него. Но в случае с Дункльвальдом это, безусловно, была чистой воды узурпация.
Она пожала плечами. Собственно говоря, именно таким образом эта ситуация и рисовалась в семейной традиции Апфельштайнов. Но что поделать, время было суровое: на чьей стороне сила, тот и побеждал.
- Понятно, что говорить о каком-то восстановлении исторической справедливости спустя несколько сотен лет, уже не приходится, - продолжал его величество. - Скажу честно, нас вынуждают к тому финансовые обстоятельства… Но вы ведь привыкли с детства жить в бедности… да и мачеха ваша, я так полагаю, приучила вас к экономному ведению хозяйства.
Не вполне понимая, к чему он ведет, она кивнула.
- К тому же вы отработали целый год у Марион, так что немного представляете себе, как нужно вести дела. Я думаю, что вы справитесь…. Задача, впрочем, перед вами будет стоять непростая. С одной стороны, надо научиться извлекать из этого владения какой-то доход - хотя бы для того, чтобы привести лес в порядок… Батюшка ваш, будем откровенны, в последние годы его сильно запустил. Взять хотя бы лесную дорогу, которой по весне стало невозможно пользоваться… С другой стороны, очень важно сохранить природное богатство Дункльвальда, эту нашу прекрасную сказочную страну Нидерау… Но что я вам рассказываю? Вы и без меня знаете, что будет лучше для этого леса… У моего сына есть какие-то задумки устроить в пойменных рощах заповедник для зверей и птиц. Кого-то он там собирается приглашать из Вены для правильной организации лесопосадок… Но это он уже с вами пускай договаривается… Вам все равно виднее, вы этот лес знаете лучше кого бы то ни было.
- Чтобы вам было где жить, - продолжал король, - было решено сдать вам в долгосрочную аренду Апфельштайн… Это вполне логично, ведь когда-то он составлял с Дункльвальдом единое целое… Арендная плата высокой не будет, но одним из непременных условий будет завершение ремонта с сохранением исторического своеобразия замка. Задача эта нелегкая, но вы, думаю, сумеете договориться с нужными людьми. У сына есть идея устроить в замке музей, и тогда, возможно, со временем все затраты окупятся… Я думаю, вы понимаете всю величину ответственности, которая отныне ложится на ваши плечи.
- Да, ваше величество. Я понимаю. Сохранить Дункльвальд и восстановить Апфельштайн - это очень серьезное и благородное дело.
- Я верю, что вы сумеете найти этим задачам правильное решение. Надеюсь, ваше волшебство поможет вам в этом.
* * *
Он ждал ее, расхаживая взад вперед по тронному залу. Подойдя к нему, она взглянула на него испытующим взглядом. Он тоже смотрел на нее с немым вопросом.
- Я стала графиней Дункльвальдской? - спросила она, заговорщицки подняв бровь.
Он отрицательно помотал головой.
- Нет, пока не составлен соответствующий указ, пока он не подписан и не оглашен в ассамблее.
- Хм… И когда же все решилось?
Он пожал плечами. Какая, мол, разница…
- Самым трудным оказалось уговорить маму не переезжать на лето в Апфельштайн. Но поскольку там опять протекла крыша, все разрешилось само собой…
- То есть начать нужно будет с этого.
- Да, и как можно скорее…
Он протянул руку и взял ее за локоть.
- Пойдем, покажу одну вещь. У меня для тебя подарок.
Он привел ее в свой рабочий кабинет. Там прислоненный к одной из стен стоял большой живописный холст на подрамнике высотой примерно в три метра.
- Я думал сначала повесить портрет на центральной лестнице в Апфельштайне. Но когда я увидел ее, у меня появились в этом большие сомнения…
На картине была изображена королева Нидерау в момент превращения. Золотые листья летели почти горизонтально, как хлопья снега в сильную метель, и не понятно было, где кончается ее платье, а где начинается золотой узор, служивший ей фоном. Она стояла вполоборота, словно захваченная и закрученная тем же вихрем. Голова ее была закинута к правому плечу, но взгляд ее шлейфом летел из-под опущенных ресниц влево, словно она только что отвернулась и еще не успела перевести взор. И все время хотелось отступить на несколько шагов в сторону в направлении этого взгляда и попытаться поймать его, но это никак не удавалось. Глаза полуприкрыты, причем левый глаз сильнее, чем правый, рот полуоткрыт, и видно было, как она слегка закусила край нижней губы. Высоко зачесанные волосы были скрыты венком из красно-желтых кленовых листьев. Выбившаяся из-под венка прядь, едва различимая на фоне листьев, протянулась тонкой ниткой через ее рот и подбородок, и конец прядки был зажат между пальцев правой руки. При это лицо и кисть, выполненные голубоватыми и бледно розовыми туманными мазками, казались менее реальными, чем ее платье, и оттого выглядели еще более чувственными, хотя дальше, казалось, уже некуда.
Когда он увидел картину впервые, он поразился, откуда художник мог узнать у нее это выражение лица. Потом поразился тому, что он сам моментально узнал это выражение, хотя ни разу еще не имел возможности его видеть. Но почему-то был уверен, что оно будет именно таким. Он перевел взгляд на стоящую рядом с ним девушку. Глаза ее были широко распахнуты, рот в изумлении открыт.
- У нее мое лицо… - удивленно прошептала она.
- Так было задумано.
- Она очень красивая. И… и на нее страшно смотреть. Листья… они будто бы движутся.
Она резко повернулась к нему:
- Ты прав, в живую это должно быть очень страшно.
Потом она еще раз взглянула на картину и с грустью сказала:
- Да, это нельзя вешать на всеобщее обозрение. Никто не поймет.
Ему самому казалось, что как раз наоборот, все поймут это выражение лица слишком хорошо, и сочтут изображение непристойным.
- Но ты ведь можешь повесить картину у себя в кабинете, - оживилась она, как только повернулась к холсту спиной. - Или в какой-нибудь другой комнате, куда будешь приводить избранных компаньонов. Это будет одной из загадок Апфельштайна! И все будут стремиться войти к тебе в доверие, лишь бы только увидеть ее.
Он улыбнулся ей, обнял за ее плечи и, почти прижавшись губами к ее крошечному ушку, прошептал:
- По-моему, меня надо похвалить… Я выполнил все твои условия.
Она взглянула на него и рассмеялась. А потом сделала то, что давным-давно хотела сделать - запустила пальцы в его волосы и еще сильнее взъерошила их.
- А помнишь, ты обещал мне, что наша первая ночь будет в лесу?
- Так значит, мы не будем ждать осени, чтобы обвенчаться?
- Конечно, не будем! Платье-то уже готово.