— Звучит здорово, — сказал Льюк. — Этот уголок выглядит так мирно. А я совсем не хочу возвращаться в Кашфу и предпринимать попытки к свержению самого себя.
— О’кей. Поведу я, а ты держись за мое плечо на случай, если придется сдерживать какую-нибудь дурацкую тряхомудию. Мерлин, ты идешь последним и цепляешься за Льюка по той же причине. Порядок?
— Вполне, — сказал я. — Идем.
Он отпустил нас и двинулся к месту, откуда начинались линии рисунка. Мы пошли следом, и рука Льюка была на плече Кэвина, когда тот сделал первый шаг. Вскоре мы все были на Образе, сражаясь в знакомой битве. Даже когда взлетели искры, это казалось легче, чем прогулки по Образу в прошлом — возможно потому, что путь прокладывал кто-то другой.
Очертания авеню с древними каштанами наполняли мой разум, пока мы тащились по Образу и отвоевывали путь через Первую Вуаль. К тому времени искры вокруг поднимались все выше, и я чувствовал силы Образа, бьющиеся около меня, пронизывающие меня, мое тело и разум. Я вспоминал дни в школе, величайшие свои усилия на атлетическом поприще. Сопротивление продолжало расти, и мы увязли в нем. Движение ног требовало огромного усилия, и я сообразил, что — почему-то — усилие было более важным, чем передвижение. Я ощутил волосы, встающие дыбом, когда странный поток прошел через все мое тело. Все же не было ни одурманивающего действия Логруса, как в тот момент, когда я сторговывался с ним, ни ощущения противника, которое я чувствовал на Янтарном Образе. Все было так, будто бы я пересекал буераки своего разума, или не моего, но дружески ко мне расположенного. Было некое ощущение — почти подбадривание — пока я сражался с кривой, выполняя поворот. Сопротивление было столь же сильным, искры взлетали так же высоко, как и у других возле этой точки, но все же я каким-то образом знал, что этот Образ держит меня совсем по-иному. Мы пробивали себе путь вдоль линий. Мы пытались, мы пылали… Проникновение во Вторую Вуаль было медленным, как упражнение в выносливости и воле. После этого наш путь на чуть-чуть стал полегче, и образы всей моей жизни пришли, чтобы напугать и утешить меня.
Идем. Один, два… Три. Я почувствовал, что если смогу сделать еще десяток шагов, у меня будет шанс победить. Четыре… Я был орошен испариной. Пять. Сопротивление было ужасным. Чтобы просто передвинуть ногу на дюйм вперед, требовалась энергия бега на сто метров. Легкие работали, словно меха. Шесть. Искры добрались до лица, цепляли глаза, полностью окутывали меня. Я чувствовал себя расщепленным в бессмертное синее пламя и чувствовал, что должен прожечь путь сквозь мраморный блок. Я горел, я пылал, а камень оставался неизменным. Так я мог провести целую вечность. И, наверное, провел. Семь. Образы исчезли. Память иссякла. Даже личность взяла отпуск. Я был ободран до каркаса чистой воли. Я был действием, сутью борьбы с сопротивлением. Восемь… Я больше не чувствовал своего тела. Время стало чуждым понятием. Борьба уже не была борьбой, но формой элементарного движения, рядом с которым движение ледников — просто спринт. Девять. Теперь я был только движением… бесконечно малым, постоянным…
Десять.
Явилось облегчение. Вновь станет труднее ближе к центру, но в целом остаток пути напряжение будет спадать. Что-то похожее на медленную, тихую музыку поддерживало меня, пока я тащился вперед, поворачивал, тащился. Она протекла вместе со мной сквозь Последнюю Вуаль, и как только я миновал среднюю точку финального шага, она чем-то напомнила «Караван».
Мы стояли там, в центре, молчаливые, тяжело дышащие. В том, чего я достиг, я не был уверен. Но я чувствовал, что в итоге я лучше узнал отца. Полосы тумана по-прежнему дрейфовали через Образ, через долину.
— Я чувствую себя… сильнее, — признался Льюк. — Да, я помогу в охране этого места. Кажется, это хороший способ убить немного времени.
— Кстати, Льюк, какое послание ты нес? — спросил я.
— О, следовало сказать, чтобы ты быстро свалил из Дворов, — откликнулся он, — вся эта хрень становится опасной.
— Опасную часть я уже знаю, — сказал я. — Но есть еще что-то, что я должен сделать.
Он пожал плечами.
— Ну, вот тебе и послание, — сказал он. — Нет ни одного по-настоящему безопасного места.
— В этом проблем пока не будет, — сказал Кэвин. — Ни одна из Сил точно не знает, как подобраться к этой точке или что с ней делать. Янтарному Образу слабо́ пожрать его, а Логрус не знает, как его уничтожить.
— Звучит лихо.
— Вероятно, придет время, когда они попробуют навалиться на него.
— А пока мы подождем и посмотрим. О’кей. Если придет какая-нибудь тварь, что это может быть?
— Вероятно, призраки — как и наши — ищущие, как бы узнать о нем побольше, протестировать его. Толк от твоего клинка есть?
— Со всей безграничной скромностью — да. К тому же, если не достаточно этого, я изучал Искусства.
— Здесь лучше сработает сталь, хотя они истекают огнем, не кровью. А теперь, если желаете, можно использовать Образ, чтобы переправиться наружу. Я присоединюсь через пару минут, чтобы показать, где заначено оружие и прочие припасы. Мне бы хотелось предпринять небольшое путешествие и ненадолго оставить тебя на дежурстве.
— Железно, — сказал Льюк. — А как ты, Мерль?
— Мне надо вернуться назад во Дворы. У меня официальный ангажемент на ленч с мамочкой, а затем хорошо бы посетить похороны Суэйвилла.
— Скорее всего, он не сможет забросить тебя прямиком во Дворы, — сказал Кэвин. — Это до дури близко от Логруса. Но ты что-нибудь сотворишь или наоборот. Как там Дара?
— Много времени прошло с тех пор, как я видел ее дольше, чем несколько мгновений, — ответил я. — Она все так же безапелляционна, высокомерна и сверхзаботлива, когда натыкается на меня. У меня такое впечатление, что, скорее всего, она тоже вовлечена в местные политические интриги, равно как в тонкости тесных родственных отношений Дворов и Янтаря.
Льюк на мгновение закрыл глаза и исчез. Увидел я его уже возле Полли Джексон. Он открыл дверцу, скользнул на сиденье, наклонился и покрутил что-то внутри. Еще чуть-чуть погодя я смог расслышать далекое радио, исторгающее музыку.
— Похоже, что так, — сказал Кэвин. — Представляешь, я никогда не понимал ее. Она пришла ко мне из ниоткуда в странное время моей жизни, она лгала мне, мы стали любовниками, она прошла Образ в Янтаре и исчезла. Это было похоже на страшный сон. Абсолютно очевидно, что она использовала меня. Долго я полагал — лишь для того, чтобы получить знание Образа и доступ к нему. Но не так давно у меня возникла куча времени для размышлений, и я больше не уверен, что это было основной причиной.
— О-о? — сказал я. — А что тогда?
— Ты, — отозвался он. — Все чаще и чаще я прихожу к мысли, что она хотела понести сына или дочь Янтаря.
Я почувствовал, что холодею. Мог ли факт моего существования быть просчитан настолько? И не было никакой привязанности? И я был преднамеренно задуман для служения какой-то особой цели? Мне совсем не нравились такие намерения. Я чувствовал себя на месте Колеса-Призрака, тщательно выстроенного продукта моего воображения и разума, сотворенного, чтобы протестировать идеи дизайнерских структур, с которыми мог столкнуться только житель Янтаря. И все же он называл меня «папа». Он действительно заботился обо мне. Я начал ощущать к нему смутную иррациональную привязанность. Было ли это оттого, что мы более схожи, чем я воспринимал сознательно?..
— Почему? — спросил я. — Почему ей было так важно, чтобы родился я?
— Могу напомнить лишь последние слова, которыми она завершила Образ, обернувшись демоном. «Янтарь, — сказала она, — будет разрушен». Затем она исчезла.
Теперь меня затрясло. Такие завязки настолько выбивали из седла, что я хотел заплакать, уснуть или напиться. Все что угодно — лишь бы получить передышку на мгновение.
— Думаешь, мое существование может быть частью долгосрочного плана по уничтожению Янтаря? — спросил я.
— Может быть, — сказал он. — Но я могу ошибаться, малыш. Я могу очень сильно ошибаться, и в таком случае приношу свои извинения за то, что так достал тебя. С другой стороны, я мог ошибаться и в том, что дал тебе знать о возможных объяснениях.
Я массировал себе виски, лоб, глаза.
— Что мне делать? — сказал я потом. — Я не хочу помогать разрушению Янтаря.
Он прижал меня к себе и сказал:
— Неважно, что ты такое, и неважно, что с тобой сделали, рано или поздно перед тобой будет некий выбор. Ты нечто большее, чем сумма своих частей, Мерлин. Неважно, что привело к твоему рождению, а твою жизнь — к тому, что сейчас. У тебя есть глаза и мозги и шкала ценностей. Не позволяй никому вешать тебе лапшу на уши, даже если это буду я. И когда придет время — если оно придет — сделай этот выбор сам, дьявол тебя задери. Тогда все, что произошло раньше, не будет важным.
Его слова, простые, как им и полагалось быть, вытащили меня из темного угла в моей душе, куда я спрятался.
— Спасибо, — сказал я.
Он кивнул. Затем:
— Поскольку твой первый порыв может усилить конфронтацию, — сказал он, — я бы посоветовал этого не делать. Не достигнешь ничего, кроме как уведомишь ее о своих подозрениях. Было бы умнее сыграть более тщательную игру и посмотреть, что тебе станет известно.
Я вздохнул.
— Ты прав, конечно, — сказал я. — Ты пришел за мной не столько, чтобы помочь в побеге, сколько сказать мне это?
Кэвин улыбнулся.
— Просто беспокоюсь о важном, — сказал он. — Еще встретимся.
А затем он исчез.
Внезапно я увидел его уже возле машины, разговаривающим с Льюком. Я наблюдал, как он показывал Льюку, где запасена экипировка. Интересно, который там сейчас час, во Дворах. Они оба помахали мне. Затем Кэвин обменялся с Льюком рукопожатием, повернулся и ушел в туман. Я слышал, как радио играло «Лили Марлен».
Я сфокусировал разум на Образной переброске к Путям Всевидящих. Возник мгновенный водоворот тьмы. Когда темнота осела, я все еще стоял в центре Образа. Я попробовал опять, на этот раз с замком Сугуи. Снова он отказался прокомпостировать мой билет.
— И куда ты можешь меня послать? — наконец спросил я.
Еще один вихрь, но на этот раз яркий. Он доставил меня к высокому белокаменному мысу под черным небом возле черного моря. Два полукруга бледного пламени заключали мое положение в скобки. О’кей, так жить можно. Я находился в Огненных Вратах, развилке путей в Тени возле Дворов.
Я стоял лицом к океану и считал. Когда дошел до пятнадцатой мигающей башни слева от меня, направился к ней.
Вышел я перед упавшей башней под розовым небом. По пути к ней меня снесло в стеклянную пещеру, где текла зеленая река. Я шагал вдоль реки, пока не нашел переходной камень, который доставил меня к тропе через осенний лес. Ей я следовал почти с милю, пока не почувствовал присутствие пути у корней вечнозеленого дерева. Он привел меня на склон горы, откуда еще три пути и две дымные нити вели меня на тропу ленча с мамой. Согласно небу, у меня не было времени переодеться.
Я задержался возле перекрестка, чтобы стряхнуть с себя пыль, привести в порядок одеяние, причесать волосы. Прихорашиваясь, я задумался, кто мог получить мой вызов, когда я пытался добраться к Льюку через Козырь — сам Льюк, его призрак, оба? Могут ли призраки получать Козырной вызов? Я обнаружил, что заинтересован в том, что же творится сейчас в Янтаре. И я подумал о Корал и Найде…
Черт.
Мне хотелось быть где-нибудь еще. Мне хотелось быть далеко отсюда. Предупреждение Образа, брошенное через Льюка, было ясно и понято. Кэвин дал мне слишком много тем для размышлений, а у меня не было времени сортировать их по полочкам. Я не хотел быть втянутым в то, что происходило там, во Дворах. Мне не нравилось и то, что здесь замешана моя мать. Я не имел должных чувств для посещения похорон. К тому же я чувствовал себя как-то очень непроинформированным. По-моему, если кто-то что-то хотел от меня — что-то очень важное, — им по меньшей мере надо выкроить время, чтобы объяснить ситуацию и попросить меня о сотрудничестве. Если это родственники — есть большая вероятность, что я пойду с ними. Куда проще сотрудничать со мной, чем плести интриги, пытаясь контролировать мои действия. Мне хотелось быть подальше от тех, кто контролировал меня, так же как и от игр, в которые они играют.
Я мог повернуться и уйти в Тень, вероятно, затеряться там. Я мог бы направиться в Янтарь, рассказать Рэндому все, что я знал, все, что подозревал, и он бы защитил меня от Дворов. Я мог бы возвратиться на Тень Земля, возникнуть новой личностью, вернуться к компьютерному дизайну…
Тогда, конечно, я никогда бы не узнал, что происходит сейчас и что произошло раньше. Что касается настоящего места нахождения моего отца… я был способен добраться до него из Дворов, как ниоткуда еще. В этом смысле, он находился совсем рядом. И никого больше не было, чтобы помочь ему.
Я пошел вперед и повернул направо. Проделал путь к лиловеющему небу. Я буду вовремя.
Итак, я вновь вошел в Пути Всевидящих. Я вышел из красно-желтого росчерка звездного света, нарисованного у ворот переднего двора высоко на стене, спустился по Невидимой Лестнице и долгое время смотрел в гигантскую центральную бездну, с ее панорамой черного буйства за пределами Обода. Падающая звезда прожгла себе тропинку по лиловому небу. Я отвернулся, направляясь к обитой медью двери и низкому Лабиринту Искусств за ней.
Я помнил множество случаев, когда ребенком терялся в этом лабиринте. Дом Всевидящих веками собирал произведения искусств, и коллекция была так обширна, что здесь было несколько путей, на которые лабиринт распадался внутри самого себя; чтобы перевести стрелки и прогнать следующий оборот, пути огромной спиралью через туннели смыкались в точку, что сильно смахивала на старую железнодорожную станцию. Однажды я потерялся и через несколько дней был в конце концов найден плачущим перед коллекцией синих туфель, приколоченных к доске. Теперь я шел по Лабиринту медленно, глядя на старые уродливые творения, на какие-то новые. Там же затесались и поразительно красивые вещи, такие, как громадная ваза, которая выглядела так, словно была вырезана из единой глыбы огненного опала, и набор странных поминальных дощечек из дальней тени, чье назначенье и способ действия никто в семье припомнить бы не смог. Я не стал срезать угол по галерее, а остановился и вновь осмотрел и то и другое: дощечки мне чертовски нравились.
Подойдя к огненной вазе и взглянув на нее, я продудел старую мелодию, которой меня научил Грайлл. Мне показалось, что я услышал тихий шорох, но, взглянув в ту и другую сторону по коридору, не обнаружил поблизости кого-нибудь еще. Едва ощутимые изгибы вазы требовали прикосновения. Я мог бы вспомнить, как в детстве меня всякий раз ловили на этом и строго выговаривали. Я медленно протянул вперед левую руку, положил ее на вазу. Поверхность была теплее, чем я мог бы предположить. Я скользнул ладонью по изгибу. Ваза казалась замерзшим пламенем.
— Привет, — пробормотал я, вспоминая приключение, которое мы разделили с ней. — Это было так давно…
— Мерлин? — раздался тихий голос.
Я тут же отдернул руку. Казалось, ваза заговорила.
— Да, — сказал я затем. — Да.
Вновь шелестящий звук, и в кремовой нише огня шевельнулась тень.
— Ссс, — сказала тень, разрастаясь.
— Глайт{17}? — спросил я.
— Да-аа.
— Не может быть. Ты была мертва все годы.
— Не мертва. Ссспала.
— Я не видел тебя с тех пор, как перестал быть малышом. Тебе нанесли увечье. Ты исчезла. Я думал, ты умерла.
— Я ссспала. Ссспала, чтобы исссцелиться. Ссспала, чтобы зссабыть. Ссспала, чтобы возродитьссся.
Я протянул руку. Мохнатая змея подняла голову выше, вытянулась, упала мне на предплечье, забралась на плечо, свернулась.
— Ты выбрала для сна элегантное помещение.
— Я зсснала, что кувшшшин любим тебе. Я зсснала, есссли ждать доссстаточно долго, ты придешшшь вновь, оссстановишшшьссся, чтобы насссладиться им. И я узсснаю и поднимусссь во всссем блессске, чтобы приветссствовать тебя. Ух ты, ты выроссс!
— А ты выглядишь по-прежнему. Чуть потоньше, наверное…
Я ласково щелкнул ее по голове.
— Хорошо знать, что ты все еще с нами, добрый семейный дух. Ты, Грайлл и Кергма сделали мое детство лучше, чем оно могло бы быть.
Она высоко подняла голову, ударила носом мне в щеку.
— Мою холодную кровь сссогревает то, что я вновь вижшшу тебя, милый мальчик. Ты долго путешессствовал?
— О да. Очень.
— Однажшшды ночью нам ссследует поесссть мышей и лечь возссле огня. Ты сссогреешь мне блюдцссе молока и рассскажешь о сссвоих приключениях ссс тех пор, как оссставил Пути Вссевидящщщих. Мы отыщем пару мозссговых косссточек для Грайлла, есссли он всссе еще зссдесссь…
— Кажется, он прислуживает дяде Сугуи. А что с Кергмой?
— Я не зсснаю, это было ссстоль давно.
Я прижал ее покрепче к себе, чтобы согреть.
— Спасибо, ты ждала меня здесь в великой дреме, чтобы поприветствовать…
— Это большшше, чем дружессская вссстреча, приветссствие.
— Больше? Что тогда, Глайт? Что это?
— Кое-что показссать. Иди туда.
Она указала головой. Я двинулся в направлении, которое она отметила — путем, которым я так или иначе пошел бы, туда, где коридоры расширялись. Я мог ощущать ее шевеление на моей руке с едва слышным шкворчанием, которое она иногда издавала.
Внезапно Глайт застыла, а голова ее поднялась, слегка покачиваясь.
— Что такое? — спросил я.
— Мы-ышши, — сказала она. — Мы-ышши рядом. Я должшшна пойти поохотитьссся… после того, как покажшшу тебе… одну вещь. Зссавтрак…