- Я мог бы тебя убить, если бы захотел, - презрительно бросил он. - Это было не труднее, чем задавить птенца в гнезде. Я подумывал об этом. Ты был бесполезен. Ты утверждаешь, что убил ее. А где доказательства? Ты хвастаешься, как ребенок. Когда я послал тебя против нее, ты пал перед ней, как ребенок. Я видел. Слабость твоего народа виной твоему поражению, а не моя магия кидона. Ты слаб сердцем, тебе не хватило духу сделать то, что следовало. Если бы ты не заговорил со стражем, если бы бросился вперед и убил ее, как я приказал, мы все сейчас жили бы лучше. Но нет! Ты такой умный, солдатский сынок, ты думаешь, что знаешь больше воина кидона. Ты посмотрел и решил: "О, это всего лишь старуха" - и принялся говорить, говорить, говорить, а тем временем ее белые корни, словно черви, погружались в тебя. Взгляни на себя сейчас, ты похож на жирную личинку, прячущуюся под гнилым бревном. Ты никогда не станешь воином. И всегда будешь принадлежать ей. Она накачает тебя своей магией до краев, ты от нее распухнешь и будешь делать то, что тебе велит магия. Или, может быть, уже сделал. Не обратила ли тебя магия против собственного народа? - Он ликующе расхохотался и ткнул в меня кривым пальцем. - Посмотри на себя! Мне не нужно тебя убивать. Лучше оставить в живых. Подумай сам. Мог бы я придумать лучшую месть твоему отцу? Толстяк! Теперь ты принадлежишь пятнистому народу. Ты никогда не будешь солдатом. Твой отец вонзил в меня холодное железо и убил мою магию. Но во мне осталось достаточно магии, чтобы отдать его сына другому моему врагу. Мне хватило магии, чтобы поссорить моих врагов. И после моей смерти вы будете сражаться и убивать друг друга, а у моих ног будут выситься горы трупов, в той загробной жизни, куда меня отправят.
Не могу выразить словами, как на меня подействовали его насмешки. Я ожидал, что он станет утверждать, будто ничего не знает. Я вовсе не хотел, чтобы он признался, что мы с ним каким-то неизвестным мне образом разделили один и тот же сон и что он не хуже меня самого помнит, как обошелся со мной древесный страж. Он лишь подтвердил мои самые страшные опасения. Внутри меня все застыло, я крепко обхватил себя руками, испугавшись, что сейчас начну дрожать. Последние стены внутри меня начали рушиться, мне казалось, будто в мой живот вливается холодная кровь. Я сжал зубы, чтобы они не стучали. Сердце отчаянно колотилось в груди, но уже в следующее мгновение на меня снизошло жуткое черное спокойствие, и я проговорил тихим голосом, который с трудом узнал сам:
- И все равно ты проиграл, кидона. Ты проиграл ей и мне. Я пришел к вашему Танцующему Веретену и остановил его холодным железом. Именно я уничтожил магию равнин. Ты больше не можешь брать у нее силу. Я сделал тебя стариком. Все свершилось, кидона. Навсегда. Ты можешь цепляться за обрывки и нити, но сама ткань исчезла. И я пришел сегодня сюда, чтобы сказать тебе, что это я отнял магию у твоего народа, оставив вас дрожать от холода в темноте. Я, сын солдата. Посмотри на меня, Девара. Посмотри на смерть твоей магии и твоего народа.
На его лице одно выражение так быстро сменяло другое, что это было даже смешно. Он не сразу осознал, что я сказал. Сначала на его лице появилось недоверие, потом я увидел, как на него снизошло понимание того, что я сказал правду. Я убил его магию, и сознание этого убивало его.
Его лицо приобрело жуткий цвет, и он издал булькающий звук.
Я не успел заметить, как он выхватил "лебединую шею". Я был настолько глуп, что не ожидал удара. Да, он постарел, но ярость придала ему сил и скорости. Кривой клинок метнулся ко мне, в бронзовой поверхности отразилось алое пламя костра и заката, словно он уже испробовал крови. Я отскочил назад, мое лицо обдало ветром от пронесшегося мимо оружия. Когда я начал вытаскивать саблю, Девара, багровый от усилий, бросился вперед, вложив в удар всю свою ненависть. Я едва успел обнажить клинок, когда острие "лебединой шеи" вонзилось мне в живот. Я почувствовал острый укол, услышал, как рвется ткань рубашки, а потом - как ни странно - ничего. Я застонал, выронил саблю и схватился за живот сразу же, как только он вытащил из него свой клинок. Я стоял, зажимая рану и чувствуя, как сквозь рубашку по пальцам течет кровь. Потрясение заставило меня замереть.
"Какая глупая смерть", - подумал я, когда он снова замахнулся, чтобы отрубить мне голову.
Его губы растянулись в свирепой усмешке, обнажив заточенные зубы, глаза выпучились. А я подумал о том, как будет недоволен мой отец сыном-солдатом, столь постыдно погибшим.
Взрыв за спиной ослепил и оглушил меня. Несколько пуль, ударивших в грудь Девара, оборвали его прыжок на полпути, на мгновение он словно бы повис в воздухе, остановленный силой свинца, а затем, точно марионетка с обрезанными нитками, упал, и клинок вылетел из его разжавшейся ладони. Я понял, что он умер раньше, чем его тело рухнуло на землю.
Следующее мгновение тянулось, будто целый день. В воздухе висел сернистый запах черного пороха. Я оцепенел от множества событий, произошедших разом. Я стоял, прижимая руки к животу и понимая, что такая рана может загноиться и прикончить меня, как если бы он и впрямь отрубил мне голову. С другой стороны, я не мог до конца осознать серьезность ранения, как и то, что Девара лежит мертвый у моих ног. Я еще никогда не видел застреленного человека. Внезапная смерть уже ошеломляет, а Девара был для меня не просто человеком. Он приходил ко мне в самых страшных кошмарах, он чуть не убил меня, а еще учил, делился со мной пищей и водой. Он был важен для моей жизни, и вместе с ним умерла значимая часть моего опыта. Теперь только я один могу вспоминать все, что мы с ним пережили вместе. Но я тоже могу умереть. Кровь стучала у меня в ушах.
- Ну, сперва он мне не показался полезным, но теперь я рад, что купил его, - словно где-то вдалеке заметил сержант Дюрил. - Хозяин лавки назвал его "перечницей". Похоже, я его хорошенько поперчил, а?
Он прошел мимо меня и наклонился над телом Девара. Затем со стоном выпрямился и вернулся ко мне.
- Он мертв. Ты в Порядке, Невар? Надеюсь, он до тебя не добрался?
Дюрил все еще держал в руке маленькое многоствольное ружье. Я о таких слышал, но видеть мне их не приходилось. Они были хороши только при стрельбе с близкого расстояния, но зато выпускали сразу несколько пуль. Получалось, что, даже если тебе не удавалось как следует прицелиться, ты все равно мог попасть. Мой отец отзывался о них как об оружии трусов, которое может спрятать в рукаве дорогая шлюха или карточный шулер. Меня удивило, что у сержанта Дюрила было с собой такое ружье. Удивило и обрадовало.
- Не уверен, - ответил я.
Особой боли не было, но я слышал, что иногда из-за шока раненый может ее и не чувствовать. Я отвернулся от Дюрила и сделал несколько неуверенных шагов к костру, неловко теребя свою одежду. Мне хотелось самому, без него, посмотреть, насколько серьезна моя рана. Мне удалось расстегнуть пуговицы и распахнуть рубашку, когда он меня догнал.
- Добрый бог, не оставь нас! - пробормотал он, словно настоящую молитву, и, прежде чем я смог его остановить, наклонился вперед, чтобы ощупать мою рану. - О, благодарение всему святому! Маленький укол, Невар. Почти ничего. Поверхностная рана. А поверхности у тебя хватает, ты уж меня прости. Слава доброму богу! Что бы я сказал твоему папаше, прежде чем он прикончил бы меня?
У него подогнулись колени, и он тяжело опустился на землю рядом с костром Девара, а я постарался от него отвернуться, странно смущенный тем, что я не ранен серьезнее. Я вытер окровавленные руки о рубашку и, сжав зубы, потрогал порез на животе. Сержант оказался прав. Ранка уже едва кровоточила. Мне стало стыдно, что такая незначительная царапина остановила меня и заставила выронить саблю. Ничего себе сын-солдат! Я впервые встретился в бою с врагом, и старик разоружил меня легким тычком в живот. Мысль о том, что мой собственный гордый клинок лежит в пыли, заставила меня покраснеть, и я отправился на его поиски.
Свет быстро тускнел, и мне пришлось искать саблю на ощупь. Я убрал ее в ножны, а затем наклонился за "лебединой шеей" Девара. На мгновение меня охватило мальчишеское желание сохранить его клинок как трофей, но мне тут же стало стыдно за столь тщеславные мысли. Я ведь даже не убил человека, которому он принадлежал. Я чуть сдвинулся ближе к костру, и он осветил сияющий бронзовый клинок. И когда я вдруг увидел, что он покрыт кровью на полных четыре пальца, мне стало не по себе. Именно на такую глубину он проник в мое тело. Свободной рукой я ощупал рану. Нет, я почти не испытывал боли.
Бессмыслица.
Я поднес "лебединую шею" к огню костра, чтобы внимательнее ее рассмотреть. Сержант Дюрил уже приходил в себя от испуга за меня и при моем приближении встал.
- Оставь его! - резко приказал он. - Оставь все как есть. Нам нужно спуститься вниз, пока совсем не стемнело.
И он пошел прочь от меня. Я стоял в полном одиночестве в свете костра и смотрел на собственную кровь на клинке. Я попытался обмануть себя, убеждая, что она просто стекла, но знал, что это не так. "Лебединая шея" вошла глубоко в мое тело, но, когда Девара вытащил свое оружие, рана просто закрылась. Клинок выпал из моей руки прямо в огонь, а я повернулся и зашагал прочь. Проходя мимо тела Девара, я даже не взглянул на него.
- Лошадей поведем по тропе, по крайней мере до поворота, - объявил Дюрил, а я не стал с ним спорить и последовал за ним, доверяясь ему, как в детстве.
Я не думал о том, что осталось у нас за спиной, поскольку сомневался, что женщина и мальчик признаются кому-нибудь в том, что они выдали нам укрытие Девара. Но даже если они это сделают и нас обвинят в его смерти, он первым на меня напал, а Дюрил спас мне жизнь. Казалось странным оставить его валяться там, где он упал, но забрать тело с собой и похоронить где-то еще было бы и вовсе неправильно.
Темнота наполнила узкое ущелье, точно вода ведро.
- Можешь ехать верхом? - ворчливо спросил сержант Дюрил.
- Со мной все хорошо. Небольшая царапина, и только. - Я немного замешкался и спросил: - Ты доложишь отцу об этом?
- Я никому ни о чем не собираюсь докладывать, И ты тоже.
- Есть, сэр, - сказал я, испытывая облегчение от того, что этот вопрос был решен за меня.
Мы забрались на лошадей, и сержант поехал впереди, отыскивая дорогу домой.
Мы молча ехали по тенистому ущелью, а когда выбрались на равнину, вдруг попали из ночи в вечер. Последние лучи заходящего солнца омывали плоскогорье алой краской. Дюрил пришпорил коня, и я, догнав его, поскакал рядом.
- Ну, ты добился, чего хотел? - не поворачиваясь ко мне, спросил он.
- И да и нет. Девара умер. Его смерти я не желал. Но я не думаю, что он допустил бы другой исход, когда узнал, что я сделал. Вряд ли, что сегодня мне удалось хоть что-то решить. Я по-прежнему толстый. Как сказал Девара, я все еще во власти древесного стража. - Я отчаянно потряс головой. - Все это похоже на странную, древнюю сказку, какие рассказывают у костра. Как можно поверить в такую необычную историю?
Сержант ничего мне не ответил. Я смотрел прямо перед собой, раздумывая над тем, что произошло.
- Он знал, - сказал я наконец. - Девара знал, что случилось в моем сне. Значит, он в нем присутствовал. И для него это столь же реально, как наш сегодняшний приезд. Из его слов выходит, что она поработила меня своей магией и обрекла на то, чтобы я стал… стал таким! - Мне едва удавалось сдерживать отвращение. - Если я ему поверю, я останусь таким до конца дней, и, возможно, со мной произойдут еще более страшные вещи. Может быть, я действительно предам Гернию!
- Полегче, мальчик. Не стоит придавать себе такое значение, - предупредил меня Дюрил, и я услышал в его голосе горькую насмешку, которая меня уколола.
- Но если я ему не поверю, если заявлю, что магии не существует или что она не имеет надо мной власти, тогда какой во всем этом смысл? В таком случае мне нет никаких причин быть толстым, а значит, и вовсе непонятно, что с этим делать. Как я с этим справлюсь, сержант? Что мне делать? Поверить Девара и сдаться, потому что магия будет использовать меня, как захочет, или принять мир отца, в котором я не знаю, почему так страшно растолстел и все мои усилия измениться ни к чему не приводят?
- Подожди минутку, - попросил он, натягивая поводья, и я придержал рядом с ним Гордеца, пока он спешивался и подтягивал подпругу. - Ослабла, когда мы спускались по тропе, - заметил он и, щурясь в лучах заходящего солнца, посмотрел на меня. - Раньше мне этого не приходилось делать, Невар. Заклинание "Держись крепко" удерживало ее. А теперь нет - достаточное доказательство для меня. Магия равнин слабеет. Как ты думаешь, глупо с моей стороны жалеть об этом?
- Я никогда не считал тебя глупцом, сержант Дюрил. Но ты хочешь сказать, что веришь в магию? Ты веришь в то, что я где-то побывал вместе с Девара и древесный страж украла часть моей души, которую я вернул, убив ее? Ты веришь, что магия, а не я повинна в том, что мое тело так безобразно растолстело?
Дюрил снова сел в седло и молча пустил лошадь рысью. Я догнал его, и через несколько минут мы уже перешли на галоп. Прежде чем спустилась ночь, мы выбрались на дорогу вдоль реки и в наступившей темноте поехали медленнее.
- Невар, я не знаю, как сказать тебе, во что ты должен верить, - ответил он наконец. - В Шестой день я, как и ты, поклоняюсь доброму богу. Но в течение тридцати лет, седлая лошадь, я всякий раз делал над подпругой знак "Держись крепко". Я видел чародея ветра и видел, как порох посылает в полет пулю. Я не понимаю, как работает то или другое, но, думаю, я верю в то, что полезно для меня сейчас. Как и большинство людей.
- Что мне делать, сержант?
Я не ожидал ответа и был потрясен, когда получил его.
- Думаю, - сказал он, и голос его был мрачным, - нам обоим следует молиться доброму богу, чтобы он помог тебе найти способ обернуть магию против нее самой.
ГЛАВА 8
СУД
Мы с сержантом Дюрилом добрались до дома уже после наступления темноты, поставили лошадей в конюшню и тихо попрощались у выхода.
- Промой рану, прежде чем отправишься спать, - предупредил он меня, и я пообещал непременно это сделать.
Рану. Я знал, что Девара вонзил в меня клинок, царапина болела, но гораздо меньше, чем спина и все остальное после стольких часов в седле. Я вошел через черный ход и заглянул на кухню.
Там горела одна лампа с прикрученным фитилем. Помещение, где обычно царила суета, казалось тихим и заброшенным. Стол для замешивания теста был тщательно вымыт, еда убрана в горшки или накрыта чистыми полотенцами. Здесь еще было жарко после дневной готовки. На одном из столов громоздились буханки хлеба, испеченного на неделю. Их аромат показался мне райским.
Отец гордился тем, что в наш дом вода проведена по трубам. Огромная, стоящая на возвышении цистерна постоянно наполнялась из реки и обеспечивала нас водой, питьевой и для мытья. Толстые каменные стены цистерны сохраняли ее прохладной. Даже летом. Я выпил одну за другой три большие кружки, затем четвертую - медленно. Намочив кухонную тряпицу, стер с лица и шеи пот и пыль. День выдался долгим.
Затем я еще раз намочил ткань и осторожно распахнул рубашку. Открутив фитилек, чтобы лучше видеть, я заметил, что испачкал одежду кровью, пояс штанов стал от нее жестким. Я осторожно смыл кровь с живота, и вскоре моим глазам предстал тонкий шрам длиной с указательный палец. Я сжал зубы в ожидании боли и прикоснулся к нему.
И ничего не почувствовал, даже кровь больше не шла. Клинок "лебединой шеи" вонзился в мое тело, но эта царапина была не глубже, чем оставляют кошачьи когти. Может, я все придумал? Нет. Было слишком много крови. Я провел пальцем по сморщенному шраму. Царапина, словно по волшебству, исчезала от моего прикосновения. Словно по волшебству.
Неожиданно меня захлестнуло головокружение, и я цеплялся за край раковины, пока оно не прошло. Затем очень осторожно я смыл свою кровь с тряпицы, наблюдая за тем, как убегает в сток темная вода, отжал ее и повесил сушиться. Моя рана исцелилась. Словно по волшебству. Потому что это и есть волшебство. Внутри меня живет магия. Я неожиданно подумал о багровом лице и злобном оскале Девара. Что убило старика - свинцовая пуля Дюрила? Или он уже умирал, когда бросился на меня? Я снова вспомнил, как колотилось у меня в груди сердце, как вскипала кровь. Я обдумал предположение, что я убил Девара магией. Мне оно совсем не понравилось, и я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
Вечерняя "прогулка" и тяжесть сделанных мною открытий пробудили во мне зверский аппетит. Я отнес буханку еще теплого хлеба и маленькую плошку масла на стол, затем наполнил кружку дешевым элем, который отец держал для слуг. Придвинув стул, я опустился на него с тяжелым вздохом и некоторое время сидел в сумрачной тишине, пытаясь разобраться во всем, что узнал.
В том, что сказал мне Девара, не было ничего нового. Его слова подтвердили страх, который зрел во мне последние четыре года. Прежде я не видел правды, потому что она была чужда Гернии. Для людей вроде моего отца то, что я пережил, просто не было настоящим. Если бы я попытался ему это объяснить, он бы счел меня лжецом или сумасшедшим. Чего я добился сегодня? Что дала мне смерть Девара? Дюрил слышал Девара и поверил мне. По меньшей мере это.
Я отрезал хрустящую корочку хлеба, намазал маслом и откусил кусок. Простая знакомая еда стала для меня утешением, когда мой мир исказился до неузнаваемости. Я медленно прожевал и проглотил хлеб, отпил большой глоток эля. Кружка тихонько, уютно стукнула, когда я поставил ее на стол в тускло освещенной кухне.
Магия принадлежит дикарскому миру. Это слабое и ненадежное оружие людей слишком примитивных, чтобы подчинить себе природу с помощью науки и инженерного дела. Я всегда верил, что магия годится для надувательства и бытовых мелочей, но бесполезна в серьезных делах. Заговоры и заклинания, о которых я слышал, удобны, но редко необходимы. Например, "Держись крепко" позволяло всаднику не останавливаться, чтобы подтянуть подпругу. Но это не следует путать с настоящей технологией или изобретениями. Нечто простое, вроде блоков, или сложное, как система труб, доставляющая воду в наш дом, являлись истинными нововведениями человечества. Они помогали людям выбраться из грязи и облегчали каждодневный тяжелый труд.
Я задумчиво отрезал еще кусок хлеба и медленно намазал его маслом. Я снова и снова видел, как технология побеждает магию. Железо может ее уничтожить одним своим присутствием. Железная дробинка убила чародея ветра. Девара винил в слабости своей магии то, что мой отец ранил его железной пулей. Я сам видел, как маленький железный нож остановил Танцующее Веретено.
Тогда как может магия делать со мной такое?
Я прикасаюсь к железу каждый день. Магия не может иметь надо мной власти. Я герниец, почитающий доброго бога, и отличный инженер. Магия - для невежественных кочевников, живущих в шатрах. Я взял в руки хлебный нож и принялся разглядывать лезвие. Затем приложил плоской частью к руке - и ничего не почувствовал. Ни жжения, ни леденящего холода, никаких неприятных ощущений. Раздраженный самой попыткой, я использовал нож по назначению и отрезал еще ломоть хлеба. Моя кружка опустела, и я снова ее наполнил.