- Никто и не ожидал, что эта кампания окажется легкой прогулкой, - заметил Баалберит. - Как бы ни была раздута репутация этого Гавалона "Великого", он, вероятно, настолько же силен, насколько подл и отвратителен. Мы, люди благочестивые и добродетельные, не можем представить, на какие ужасы он способен - но мы служим Императору, хоть и заперты варп-штормом на этой оскверненной планете, и наше дело правое. Мы с самого начала ожидали потерь в этой кампании, и знали, что эти потери могут быть тяжелыми - поэтому мы ждали, пока наши войска не станут настолько сильны, что будут непобедимы. Мои люди сделают все, что в их силах, чтобы помочь в этом наступлении - но их настоящая работа начнется потом, когда мы должны будем искоренить все остатки хаосопоклонничества на континенте. Это будет долгая и тяжелая борьба - если, конечно, мы не получим подкреплений из Империума. И если мы получим эти подкрепления достаточно скоро, это весьма сократит ожидаемые потери войск генерала Фульбры. Ведь мы все этого хотим, не так ли? Более чем чего-либо, мы хотим сберечь жизни наших солдат и облегчить труд наших священников - и поэтому я буду продолжать пытаться установить контакт с флотом, и поэтому все, даже самые незначительные успехи в достижении этой цели достойны хвалы, и поэтому мы обязаны послать самолет в Гульзакандру незамедлительно.
Полковник Балилла кивал, выражая согласие с основными пунктами речи инквизитора, и выражение лица Форха значительно смягчилось. Даже Мелькарт сделал вид, что одобряет сказанное, хотя явно был решительно настроен не соглашаться с последним предложением. Баалберит начал понимать, для чего Мелькарт хотел оставить самолет себе - и это придало инквизитору еще больше решительности так или иначе добиваться, чтобы самолет Мелькарту не достался.
- Конечно, вы правы, Раган, - сказал губернатор. - Но давайте не будем складывать все яйца в одну корзину. Генерал Фульбра сделает все возможное, чтобы выяснить, почему операция "Зонд" завершилась неудачно, и что это может означать для следующей фазы наступления. Мы должны узнать, что приготовил для нас противник, и ваши люди - наша главная надежда это выяснить. В Гульзакандре все не так, как в Калазендре, где на каждой улице каждого города есть шпион - и если принять во внимание доклады из Одиенн, даже нашим лучшим следователям будет трудно выбить хоть какую-то полезную информацию из местных крестьян, глупость которых может сравниться только с их упрямством. Мы очень надеемся на Адептус Терра, Раган. Мы нуждаемся в вас сейчас более чем когда-либо.
Неискренность Мелькарта была более чем очевидна. Баалберит легко мог представить, как губернатор мысленно добавляет: "а когда мы закончим эту кампанию, вы нам больше не понадобитесь". Однако инквизитор знал, что он еще может понадобиться Империуму. Если Хаос предполагается полностью уничтожить, а не всего лишь загнать в подполье временным поражением, правителям Сигматуса понадобится укрепить силу и целеустремленность местных "Адептус Терра". А в чем сейчас больше всего нуждается эта местная копия настоящих Адептус Терра, так это во вливании новой силы и новой целеустремленности со стороны настоящих Адептус Терра, на которых держится Империум Человека.
Баалберит считал, что было бы глупо даже пытаться отвлекать внимание Дейра Ажао от по-настоящему важного дела ради столь тривиальных вопросов, как кем был противник, в чью засаду попали имперские солдаты, проводившие операцию "Зонд", или почему кусок скалы посреди пустошей так важен для этого Гавалона "Великого".
- Если я вам так нужен, - мрачно сказал Баалберит, - весьма прискорбно, что ваши полицейские не смогли остановить туземца с оружием, проникшего в мою штаб-квартиру этим утром. Один из моих телохранителей получил пулю, предназначавшуюся для меня.
Генерал-майор Форх и младшие офицеры, казалось, были искренне шокированы этим, но было трудно поверить, что выражение ужаса, которое изобразил на своем лице Мелькарт, являлось хоть сколько-нибудь искренним.
- У культистов все еще есть агенты в Калазендре, - заметил Мелькарт. - Пока их организация не будет обезглавлена, мы не сможем уничтожить их окончательно - но когда Гульзакандра станет нашей, и этот Гавалон, наконец, будет мертв вместе со всеми своими мерзкими прихвостнями, подполью наступит конец. Лишь когда мы одержим окончательную победу, можно будет спать спокойно. Может быть, желаете, чтобы я одолжил вам несколько своих людей, чтобы усилить ваш штат телохранителей, а, Раган? Я буду рад помочь.
- Я могу о себе позаботиться, - сухо ответил Баалберит. - Я обо всем смогу позаботиться, будьте уверены.
- Я не сомневаюсь, - уверил его Мелькарт с неприкрытым лицемерием. - Мы все рассчитываем на вас.
"Я приведу флот сюда или погибну", твердо сказал себе Баалберит. "Можете игнорировать эту возможность, если хотите, дорогой губернатор, но когда корабли будут здесь, у вас уже не получится их игнорировать - и тогда посмотрим, кто сможет о себе позаботиться, а кто нет. Слава Императору Великолепному, и смерть врагам его, кто бы и где бы они ни были!"
Глава 13
ОКАЗАЛОСЬ, что дым, который видели Дафан и Гицилла, не был дымом сигнального костра. Он шел из трубы небольшого дома, стоявшего посреди квадратного участка обработанных полей, похожих на лоскутное одеяло. Дом и поля так долго не было видно потому, что они располагались в узкой долине.
На двух полях росло зерно, еще на двух чечевица, на остальных картофель, но зерно было уже убрано и почти весь картофель выкопан. Даже плетеный курятник за домом был пуст. Дафан предположил, что птиц забрали квартирмейстеры армии Гавалона. Если так, армия должна быть недалеко.
Семья фермера, вероятно, укрылась в Эльвеноре - если ближайшим городом отсюда был Эльвенор. Если на этой равнине должны были сразиться две армии, фермер, видимо, рассудил, что лучше не оставаться в доме, который могла занять любая из сторон, чтобы укрыться от обстрела.
С точки зрения же Дафана возможность найти хотя бы временное убежище выглядела очень привлекательно, потому что он почти не спал всю предыдущую ночь, а путь пешком, которым они шли с самого утра, окончательно истощил его силы. Гицилла, казалось, нуждалась в отдыхе еще больше, чем он, и Дафан боялся, что она может в любой момент снова впасть в транс. Нимиан, сильно задерживавший их, потому что он пользовался любой возможностью, чтобы утолить свой ненасытный аппетит, выглядел куда более сильным и бодрым, чем они, но и он начал проявлять признаки усталости.
Дафан подумал, что хотя Нимиан и выглядел бодрым и бдительным, возможно, он следил не только - и даже не столько - за тем, что происходило непосредственно поблизости. Его внимание, казалось, привлекали другие вещи, чья природа находилась за пределами понимания Дафана.
Когда они тщательно обыскали маленький дом и пристройки, не столько для того, чтобы убедиться, что там никто не прячется, сколько надеясь пополнить свои запасы, Дафан и Гицилла уселись у очага, в котором догорали угли, оставшиеся с ночи, и основательно поели.
Нимиан тоже поел, хотя продовольствие имперских солдат явно было ему куда меньше по вкусу, чем разнообразные представители местной фауны, которых он ловил и поедал с самого рассвета.
- Как же мы найдем Гавалона? - спросил Дафан.
Гицилла ответила не сразу; после еды ей хотелось спать еще сильнее.
- Я не знаю, - слабым голосом произнесла она.
- Единственное, что я могу придумать, - сказал Дафан, совсем не удовлетворенный этим ответом, - попытаться найти следы повозок, которые увезли зерно и картофель. Они, наверное, тяжело нагружены, и найти их следы будет не так трудно. Или мы можем просто идти по дороге, пока не дойдем до другой деревни.
- Здорово, - откликнулась Гицилла.
Дафан раздраженно повернулся к Нимиану.
- А ты что думаешь? - спросил он, не слишком ожидая какого-то разумного ответа.
Нимиан уставился на него пристальным пугающим взглядом, но, по крайней мере, казалось, что он обдумывает вопрос со всей надлежащей серьезностью.
Дафан заметил, что трофейная имперская форма на Нимиане уже трещит по швам, и сомневался, что она продержится еще хоть час прежде чем разорвется. Теперь никто не мог назвать Нимиана тощим; его мускулам позавидовал бы даже кузнец.
- Я здесь останусь, - наконец сказал Нимиан, - с нею. Ты иди. Увидишь Гавалона. Будут жертвы. А я сюда доставлю корабли.
Слово "жертвы" звучало зловеще. Но больше всего Дафана удивило последнее слово.
- Корабли? - спросил он. - Мы же за сотни миль от моря. Как ты сможешь привести сюда корабли?
- Ты Гавалона приведешь, - нетерпеливо повторил Нимиан, - а я доставлю корабли.
- Ты имеешь в виду звездные корабли? - спросила Гицилла, которую, очевидно, посетило некое озарение. - Как те, на которых сюда прилетели люди Империума двести лет назад.
- Ты убедишь волшебников прийти, - сказал Нимиан, глядя на Дафана своими неповторимыми черными глазами. - И будут жертвы. Я ухожу искать еду. Потом лишь корабли.
- Я не хочу оставлять Гициллу, - возразил Дафан, думая, насколько далеко он может зайти со своим упрямством, принимая во внимание, что он говорит с существом, постепенно превращающимся в великана - или в нечто куда более странное и худшее.
- Здесь безопасно, - ответил Нимиан, - больше чем где-либо. Она нужна мне здесь, и знает это. Она есть я. Ты тоже. Ты пойдешь.
- Гицилла должна была стать Сновидцем Мудрости, - упрямо настаивал Дафан, - но она еще очень молода. Она была лишь ученицей, и еще ничего не знает.
Он с тревогой осознал, что не имеет ни малейшего представления о том, что может знать Гицилла, или как она может это знать.
- Ей нужна помощь, - согласно кивнул мальчик, который больше не был мальчиком. - Нужен отдых. Останется со мною. Ты пойдешь.
Дафана это не убедило. Разве ему не нужен отдых так же, как Гицилле, а может и больше? И как кто-то может быть в безопасности рядом с тем, во что превращается Нимиан? Это же существо, которое считает, что не имеет значения, когда умирать, важно лишь как умирать - существо, считающее, что когда пришло время гореть, надо гореть.
Патер Салтана однажды сказал Дафану, что вся жизнь подобна огню, и пища действительно является топливом, дающим энергию, медленно сгорая. Быть человеком, сказал он, значит гореть медленно и ровно, но быть чем-то большим, нежели просто человек - быть таким как колдуны и Сновидцы Мудрости - значит гореть ярко.
Дафан не знал о колдунах ничего, за исключением того, что слышал в сказках, но у него возникла пугающая догадка, что когда Нимиан говорил о том, что надо гореть, он думал о таком огне, который мог соперничать с солнцем, пусть хоть и на мгновение.
Дафан не хотел, чтобы Гицилла сгорела так. Он не хотел даже, чтобы она находилась с чем-то - или кем-то - кто будет гореть так ярко. Он хотел, чтобы Гицилла была в безопасности, чтобы ее жизнь горела медленно и ровно, не подвергаясь риску ради того, чтобы сгореть ярко. Он любил ее, и не мог перестать любить просто потому, что она становилась все более странной, и все чаще не была собой. Он верил, что мог бы любить ее, если бы только мир мог вернуться к прежней жизни.
Если бы только…
- Иди, Дафан, - сказала Гицилла, вдруг открыв глаза. - Делай, что говорит Нимиан. Так будет лучше всего.
Дафан подумал, действительно ли это говорит Гицилла, или ею управляет кто-то другой - что-то другое? Это была пугающая мысль, но он уже так привык бояться, что было трудно помыслить о чем-то настолько пугающем, чтобы усилить тот ужас, который он и так уже испытывал.
- Я не знаю, куда идти, - тихо возразил Дафан. - Мне нужно, чтобы ты пошла со мной.
- Я дам тебе проводника, - сказал Нимиан.
Он вырвал из своей головы один волос. Потом он дважды обернул волос вокруг мизинца левой руки и с помощью зубов крепко завязал. Дафан заметил, что ногти Нимиана стали длиннее, толще и темнее, словно когти.
Когда узел был завязан, Нимиан-монстр - как уже начал о нем думать Дафан - взял мизинец двумя пальцами правой руки, и небрежно оторвал его.
Из раны не текла кровь.
Нимиан взялся за свободный конец волоса и поднял болтавшийся на нем оторванный палец. Палец повернулся влево, потом вправо, несколько мгновений качаясь, прежде чем застыть неподвижно.
- Туда иди, - мягко сказал монстр, - увидишь Гавалона. И приведи волшебников скорее. Спеши же. Будут жертвы.
- Что за жертвы? - спросил Дафан, хотя что-то внутри него пыталось сказать, что он не захочет этого знать. Он не мог заставить себя протянуть руку и взять протянутый ему страшный талисман.
- Когда пора гореть, - ответил Нимиан, - то мы горим.
- Возьми палец, Дафан, - отрешенно произнесла Гицилла. - Покажи его Гавалону. Он поймет, что это значит. Он будет знать, что делать.
- Я не уверен… - начал Дафан.
- Ты и не должен быть уверен, - резко ответила Гицилла. - Ты просто должен сделать это. Ради меня. Ради деревни. Ради нашего мира.
- Я не хочу оставлять тебя.
- Лишь случай свел нас вместе в первый раз, - сказала она. - Я должна остаться здесь, чтобы сыграть свою роль. Ради тебя. Ради деревни. Ради нашего мира. Ради бога Гульзакандры.
- Ты не в безопасности рядом с ним, - настаивал Дафан. - Чем бы он ни был, рядом с ним опасно.
- Нет безопасности, - ответила Гицилла. - Лишь война - лишь игра.
- Это не игра, - возразил Дафан. - Это жизнь и смерть. Особенно смерть.
- Иди, - сказала она. - Делай то, что должен. Ради нас. Я - это он, а он - это ты. Ради всех нас. Ради меня.
На этот раз, как заметил Дафан, она не стала упоминать деревню и мир - и бога Гульзакандры, которого иногда называли Изменяющим Пути, а иногда - Божественным Комбинатором. Хитрая уловка: Дафан не был уверен, что он готов сделать ради деревни, мира или даже бога, которому поклонялся с рождения, но точно знал, что он готов сделать ради Гициллы.
Все что угодно.
Дафан робко взял оторванный палец, который Нимиан все еще протягивал ему, и обернул свободный конец волоса вокруг своего указательного пальца правой руки, так что потемневший коготь оторванного мизинца мог поворачиваться в любом направлении. Потом он взял открытую канистру с водой и сделал большой глоток, после чего закрыл канистру и поставил на место.
- Далеко придется идти? - спросил он.
- Я не знаю, - сказала Гицилла. - Отдыхай, когда почувствуешь необходимость - десять минут отдыха на каждый час пути, но не спи. Продолжай идти. Времени мало.
Теперь Дафан окончательно был убежден, что, хотя эти слова произносили уста Гициллы, их подсказывал другой разум - возможно, как бы парадоксально это ни казалось, тот же разум, который не мог заставить речевой аппарат Нимиана говорить нормально.
Дафан посмотрел на Нимиана, но тот сказал лишь:
- Очень голоден. Нужна еда.
Дафан не хотел думать, что это может значить, но когда он, наконец, вышел из дома, то понял.
Семейство птиц моу - возможно, тех же самых, которых он видел убегавшими, когда выходил из красно-черного леса - бежало к ферме. Они не умели летать, но взрослые птицы были выше любого человека, и их туловища были очень толстыми. Дафан пытался не думать о том, как Нимиан будет сворачивать им шеи и рвать на куски, пожирая одну птицу за другой - вместе с перьями, когтями и всем остальным.
Трофейная форма неминуемо разорвется, не выдержав роста его тела, но Дафан думал, что одежда будет не слишком нужна Нимиану, когда его руки и ноги, последовав примеру ушей, начнут изменяться, приобретая окончательный вид. Он вспомнил узор на обнаженном теле Нимиана, когда впервые увидел его, и понял, что должно быть, это не просто узор, а что-то вроде чертежа, который ткачи и портные иногда чертили на песке, пытаясь придать форму своим мыслям.
К дому бежали не только птицы, туда направлялись рептилии и мегаскарабеи. Очевидно, Нимиан пока еще не был настолько голодным, чтобы съесть локсодонта, но это "пока еще" как-то не очень утешало Дафана.
Несколько рептилий проползли мимо него, но ни одна из змей не зашипела на него и не попыталась укусить. Похоже, палец Нимиана мог не только указывать путь; возможно, он обладал и защитной силой.
Дафан поступил в точности так, как было сказано. Было определенное утешение в той целеустремленности, которую дало ему повиновение. Не имело значения, насколько он был напуган, или что могло ожидать его в конце пути, лучше выполнять полученные приказы, чем вообще не знать, что делать.
Пройдя около часа - сколько точно времени прошло, он не мог узнать - Дафан остановился, чтобы несколько минут передохнуть. Выпив воды и отдохнув, сидя на гигантском грибе, он пошел дальше.
Он шел дальше и дальше, хотя его ноги болели от усталости. Двигаясь, он не чувствовал сонливости, поэтому продолжал идти, не останавливаясь. Его сознание становилось все более вялым, а мысли стали как будто вязкими - но его чувства не притупились, и он ощущал странное возбуждение. Он потерял счет времени, шагая по этой чуждой и странной местности, но было что-то глубоко внутри него, что, казалось, радовалось этому движению.
Солнце уже начало склоняться к закату, когда Дафан наткнулся на зверолюдей.
Он в это время шел по лесу: не такому странному, как лес из огромных красно-черных початков, в котором остановился грузовик, но все же необычному. Некоторые из деревьев были похожи на завезенные на планету людьми, но большинство были покрыты сияющими чешуйками, из-за чего их стволы и ветви казались скорее металлическими, чем деревянными, а их плоды были похожи на медальоны.
Дафан почувствовал запах зверолюдей еще до того, как увидел их, но он не знал, что значит это зловоние, и осознал, насколько оно сильно, лишь когда увидел, от кого оно исходит.
Дафан сначала застыл от ужаса, но ужас, казалось, потерял свою значимость, и он почувствовал странную ясность разума и некую машинальность. Оторванный палец Нимиана все еще висел на волоске, но Дафана охватило парадоксальное чувство, что это не палец привязан к нему, а он, Дафан, привязан к пальцу, лишь следуя туда, куда он покажет, не в силах сделать чего-то иного.
При других обстоятельствах он был бы убежден, что чудовищные зверолюди сейчас набросятся на него, разорвут на куски и съедят, но с пальцем Нимиана Дафан чувствовал себя так, словно это он, а не зверолюди, был здесь настоящим чудовищем, и что это им, а не ему, больше угрожает опасность быть разорванными и съеденными.
Всего там было шесть зверолюдей - трое с головами, вероятно, каких-то уродливых коров, один с головой ястреба, у еще одного голова была больше похожа на свиную, и один с лицом некоей чудовищной карикатуры на обезьяну. Все они были покрыты лохматой шерстью, кроме свиноподобного, а их ноги были похожи на медвежьи, кроме двоих с ногами как у птиц моу. Они были вооружены разнообразными топорами и копьями, хотя любой из них вполне был способен разорвать Дафана на куски голыми руками - или лапами, в случае тех, у которых не было рук как таковых. Они сидели или лежали на земле, но когда они заметили Дафана, то все вскочили на ноги и преградили ему путь.
В любой другой день его жизни такая встреча заставила бы Дафана упасть в обморок от ужаса или бежать со всех ног, надеясь не потерять контроль над кишечником. Сейчас же он просто остановился и поднял правую руку, чтобы показать страшный талисман, висевший на его указательном пальце.