Живые деревья были способны сопротивляться жару солнца и тому огню, который был у жителей деревни, но этот огонь был чем-то совсем другим. Кроны деревьев, в которые Дафан бросал камни, и еще два-три дерева рядом мгновенно превратились в огромные шары огня. Их стволы взрывались один за другим, рассыпая обломки горящего дерева во все стороны. Шум был ужасным, всепожирающим, ничего подобного Дафан раньше не слышал. Понадобилось только два выстрела, чтобы разгорелось пожарище, угрожающее поглотить весь лес, и два солдата поняли это почти мгновенно.
Они сделали то, что казалось им самым разумным. Они повернули назад.
Двое деревенских жителей, пытавшихся подкрасться к солдатам сзади, едва ли смогли бы подойти достаточно близко, чтобы использовать свои ножи, но теперь их бы не услышали, и солдаты сами застали их врасплох, повернувшись к ним. Хотя их оружие и обладало большой огневой мощью, оно было довольно тяжелым и громоздким, и на секунду солдаты сами оказались уязвимы для атаки.
Релф и Павот бросились вперед, их клинки сверкнули красным в пламени пожара.
Имперские солдаты среагировали, но их первой реакцией было использовать свое тяжелое оружие как дубинки. Если бы у деревенских жителей были копья или хотя бы настоящие мечи, одного удара могло быть достаточно, но их ножи были короткими и приспособленными резать, а не колоть. Дафану показалось, что по крайней мере Релф нанес своему противнику достаточно серьезную рану, но ни один из крестьян не получил возможности ранить врага второй раз. Солдаты были хорошо обучены; их явно учили рукопашному бою.
Один солдат ударил стволом своего оружия в лицо Павота. Крестьянин был крупным и сильным человеком, привычным к тяжелой работе, но не мог, получив такой удар, устоять на ногах. Он упал на спину, раскинув руки. Его кулак продолжал сжимать рукоять ножа, но клинок был бесполезен, пока Павот не смог бы встать на ноги. А он не смог: имперский солдат был слишком опытен в своем жестоком ремесле, чтобы упустить такую возможность - изо всей силы он ударил тяжелым стволом оружия в пах Павота.
Тем временем Релф получил такой удар в правую руку, что кости треснули. Он выронил нож, но все равно не смог бы им воспользоваться, даже если бы его онемевшие пальцы удержали рукоять. Второй удар стволом тяжелого огнемета сбил его с ног. Его падение было еще более тяжелым и болезненным, чем у его более крупного товарища.
Теперь, когда двое неудачливых охотников лежали на земле, имперские солдаты рассчитывали каждый следующий удар. Хотя они продолжали использовать свое странное оружие как примитивные дубинки, они наносили удары с беспощадной эффективностью.
Дафан, глядя на конвульсивно дергающиеся тела и кровь, льющуюся на сухую землю, понимал, что его земляки больше не встанут. Не нужно было слишком много воображения, чтобы представить подобные сцены, повторяющиеся двадцать или тридцать раз. Он слышал выстрелы другого оружия, взрывающиеся и грохочущие; он слышал вдалеке крики, но в его разуме убийство его друзей и соседей было чередой бесконечных повторений того, что он только что видел: сильные солдаты, хорошо обученные и хорошо вооруженные, забивали до смерти беспомощных, ни в чем не повинных крестьян - и, убив, добавляли еще несколько ударов, для большего унижения.
Тем временем дети уже бежали.
Салтана и Гицилла, должно быть, сразу поняли, что нельзя оставаться посреди лесного пожара, и, вероятно, решили, что лучший шанс на спасение - бежать как можно быстрее в направлении, противоположном деревне - на запад. Дафан не знал, они решили рассеяться обдуманно, или это была просто паника, но они рассеялись.
Дафан осознал, что было бы лучше, если бы на имперских солдат не напали. Тогда они, вероятно, просто вернулись бы назад, не оглядываясь. А сейчас они все еще продолжали оглядываться в поисках других возможных угроз, когда дети попытались сбежать из пещеры.
Шум от горящих деревьев и звуки бойни в деревне были достаточно громкими, чтобы заглушить звук шагов, а едкий дым уже заволакивал все непроницаемой завесой, но один из солдат все же что-то заметил, и бросился в том же направлении, что и беглецы. Его спутник, поколебавшись, последовал за ним.
Густой дым, поднимавшийся над скалой, заставил Дафана слезть с ее края. Его глаза уже жгло, и понимая, что нужно найти более чистый воздух для дыхания, он тоже решил направиться на запад. Спускаясь по склону утеса, он знал, что, когда окажется в лесу, придется быть очень осторожным.
Следующие десять минут прошли в сплошном смятении. Дети бежали изо всех сил, но Дафан не решился поступить так же. Он был уже слишком далеко от них, но недостаточно далеко от солдат, которые гнались за ними. Нужно было двигаться тише, соблюдая все предосторожности, и Дафан, когда было возможно, прятался за стволы деревьев, несмотря на шипы, раздиравшие его лицо и руки.
К несчастью, огонь двигался почти с той же скоростью, что и Дафан. Он уже слышал страшный шум пожара позади, а едкое зловоние дыма становилось все более удушливым.
Он услышал солдат еще до того, как увидел их, и первым, что он услышал, было слово:
- Нет!
Голос прозвучал слишком близко, и Дафан укрылся за необычно приземистым кустом, прежде чем осторожно выдвинуться в положение, из которого он мог разглядеть говорящего и того, с кем он говорит.
Один из солдат, истекавший кровью из ножевой раны в плече, доходящей до ключицы, стоял над патером Салтаной, лежавшим на земле и пытавшимся защитить маленького Хойюма. Казалось, что солдат собирался размозжить голову священнику своим оружием, пока его спутник приказал не делать этого.
Дафан был рад заметить, что второй вражеский солдат тоже ранен, хотя и легко - его щека была разрезана ударом ножа, который пришелся меньше чем на ширину пальца от глаза.
- Взять его живым! - сказал имперец с порезанной щекой, хотя, казалось, он сам был не уверен в правильности своего приказа. - Разве не видишь, это кто-то вроде жреца. Посмотри на его лицо, если одежда ни о чем тебе не говорит. Нам может пригодиться информация, полученная от него.
- Зачем? - спросил второй. Если он колдун, тем лучше убить поганого еретика сейчас!
Дафан понял, что голос второго солдата напряжен от тревоги, а причина, по которой первый солдат не уверен в правильности своего решения, была в том, что он боялся: боялся патера Салтаны! Дафан и сам боялся патера Салтаны, но лишь так, как ученик может бояться учителя. А это были сильные воины и безжалостные убийцы. Почему же они смотрели на старика с таким ужасом и трепетом?
Дафан снова подумал о том впечатлении, которое производила Гицилла на тех, кто не знал ее так же хорошо, как он. Может быть, долгое знакомство уменьшило его страх перед патером Салтаной, и старый священник казался менее зловещим, чем был на самом деле?
- Не будь дураком, - сказал первый солдат, хотя в его голосе явно звучала тревога. - Нам нужна информация о местности, если мы хотим создать здесь базу снабжения, а остальные эти глупые крестьяне наверняка ничего не знают. Нам нужно все, что есть в его голове, и вытянуть все это надо очень аккуратно. Мы должны передать его инквизиторам.
Дафан воспринял замечание о "глупых крестьянах" как личное оскорбление. Он достаточно слышал о жизни в городах, чтобы понять, что его земляки бедны, и слышал, как проезжавшие через деревню торговцы снисходительно говорили о невежестве тех, кто никогда не видел, что находится за горизонтом, но он совсем не был глуп. В деревне были свои ремесленники, заслуженно гордившиеся качеством своей работы, и даже ее пахари и пастухи знали больше, чем требовала их работа и религия.
- Что насчет ребенка? - спросил солдат с раной в плече, хотя он наверняка уже знал ответ.
- Он нам не нужен.
Солдат с раненым плечом уже потянулся, чтобы выхватить Хойюма из рук Салтаны. Салтана не отдавал ребенка, но когда за него взялся и второй имперец, старый священник не мог сопротивляться.
Солдат с порезанной щекой, отобрав Хойюма, схватил его за ноги и, размахнувшись, разбил голову ребенка о ствол дерева с такой силой, что шея хрустнула. Дафан отчетливо слышал ужасный треск, несмотря на шум лесного пожара.
- Дерьмо и скверна! - сказал солдат с раненым плечом, вцепившись в обмякшее тело Салтаны. - Отсюда нелегко будет выбраться даже без этого груза.
- Дай его мне, - приказал второй. - Ты пойдешь впереди. Только смотри, не заведи нас в другую засаду - и если снова придется стрелять, постарайся не сжечь все вокруг. Пойдем туда, если обойдем пожар, сможем легко выйти к деревне.
Солдат с раненым плечом не стал медлить, но, выходя вперед, спросил:
- А остальные?
- Они просто сопляки. Мы можем убрать их позже, если надо. Скорее всего, пожар покончит с большей их частью, а голод и жажда доделают остальное. Пока нам нужен вот этот. Если повезет, поймаем еще нескольких, так что парочка для допроса найдется. И женщины, конечно…
К тому времени, как он договорил, оба солдата уже вышли из поля зрения Дафана.
Если бы у него было оружие, хоть какое-нибудь, Дафан последовал бы за ними. Но так у него хватило здравого смысла позволить им уйти. Он стоял над изувеченным телом Хойюма, чувствуя бессильную ярость - более ужасную, чем любое другое чувство, которое он когда-либо испытывал.
Он не заметил, как сзади подошла Гицилла, пока она не коснулась его плеча. Дафан обернулся, отчасти желая, чтобы это был враг - враг, с которым он мог бы сражаться.
Когда Дафан увидел, что она не враг, он опустил руки, но его кулаки были сжаты, ногти вонзились в ладони. Он вздрогнул, но не потому, что присутствие Гициллы пугало его - по крайней мере, так он себе сказал.
- Мы должны идти, - сказала Гицилла, - как можно дальше и как можно быстрее - в Эльвенор, если сможем найти дорогу. Мы должны сказать кому-то, кто сможет передать Гавалону, что Империум создает здесь базу снабжения. Это может быть важно.
- У нас не было ни шанса, - прошептал Дафан. - Ни у кого из нас. Релф, Павот, патер Салтана - мы все так же беспомощны, как Хойюм, всего лишь твари, которых можно убивать, или мучить, или…
Гицилла схватила его за руки и потянула.
- Если мы не уйдем, - сказала она, - мы станем мясом. Жареным мясом. Пошли!
Дафан знал, что она права. Но даже так ей пришлось вести его, и он не побежал, пока она его не заставила.
Глава 4
ОРЛОК МЕЛЬКАРТ стоял на балконе губернаторской резиденции в Имперской Башне, глядя сверху на город Состенуто, столицу Калазендры. Новости от Иерия Фульбры, переданные по сети вокс-станций, протянувшейся через полмира, были хорошими.
Главные силы Фульбры обошли Янтарную Пустошь с севера и юга, и части под его личным командованием быстро продвигались вглубь Гульзакандры. Захватчики не встретили серьезного сопротивления, и бронетехника Фульбры с легкостью пробивалась через импровизированные заграждения, построенные, чтобы замедлить ее продвижение. Фульбра оставил далеко позади свою кавалерию и локсодонтов, двигавшихся медленнее, но им предстояло еще много важной работы по зачистке местности за авангардом и охране маршрутов снабжения в Йевелкане.
Одновременно Фульбра направил небольшую группу грузовиков прямо через Пустошь с приказом организовать пункт снабжения в маленькой деревне, обозначенной на картах как Одиенн. Мелькарт знал, что это решение поддерживал Раган Баалберит, чьи псайкеры якобы обнаружили признаки чего-то зловещего, назревающего в пустошах к западу от деревни, но это все были мелочи. Если Баалберит хотел, чтобы Фульбра провел разведывательную операцию, обозначенную как операция "Зонд", пусть так - это отвлекло бы его мысли от более опасных вопросов.
Силы культистов, которые, казалось, не получили заблаговременного предупреждения с помощью магии, по данным разведки собирались вместе, хотя Фульбра еще не выяснил где именно и каким вероятно мог быть их план кампании. Мелькарт, впрочем, не считал, что это имеет какое-то значение. Фульбра скоро обрушится на них и сокрушит, даже если они смогут собрать десять тысяч бойцов. Многие из них неразумные и кое-как вооруженные зверолюди; даже вооружение их рекрутов-людей выглядит просто жалким.
Все шло по плану - не по плану Фульбры, но по его плану.
Через несколько недель он, Орлок Мелькарт, станет правителем этого мира: императором мира во всем, кроме титула. Состенуто станет столицей его Империума, который охватывает целый мир, над которым никогда не заходит солнце, и он сможет проехать по городу в триумфальном шествии вместе с Фульброй, торжествуя свое вознесение к абсолютной власти. У него уже был наготове самолет, чтобы сначала лететь на поле боя после того, как будет одержана решающая победа - а потом вернуться в Состенуто вместе с генералом, чтобы запомниться всем жителям Калазендры как признанный герой и великий вождь.
Мелькарт считал, что когда Гульзакандра будет очищена, уцелевшие шабаши колдунов Булзавары, Йевелканы и Зендаморы, изолированные и лишившиеся поддержки, станут легкой добычей для агентов и наемников Баалберита - или, скорее, другого, более благоразумного человека, который к тому времени заменит Баалберита на посту Верховного Инквизитора.
Мелькарт на секунду задумался, не стоит ли полностью ликвидировать звание Верховного Инквизитора - вместе с человеком, который его носит. Возможно, понятие "Верховного Инквизитора" заключает в себе слишком много от Истинного Империума. Возможно, оно требует - и, увы, получает - слишком много уважения. Конечно, культистов надо разыскивать и уничтожать. Они слишком гнусны и нечисты, чтобы позволить им жить, и их магия представляет угрозу для Мирового Империума - Империума Мелькарта - но Инквизиция Баалберита слишком старательно хранит память об Истинном Империуме и его методы. Возможно, пора заменить всю организацию на нечто, более подходящее к местным условиям. Тогда для Орлока Мелькарта будет открыт путь к тому, чтобы не только быть императором фактически, но и называться им.
От претензии на этот титул Мелькарта до сих пор останавливал не тот факт, что Гульзакандра еще не завоевана, но скорее то, что это было бы страшным оскорблением для внутреннего круга инквизиторов Баалберита, их агентов и союзников. Учитывая то, как обычно работали инквизиторы, Мелькарт не был уверен, насколько широк этот круг - хотя был вполне уверен, что его члены, несомненно, сочтут использование им этого титула узурпацией и богохульством, если он не уладит этот вопрос исключительно тонко. Даже Баалберит был готов стерпеть тот факт, что аборигенам рекомендовалось называть политические учреждения и вооруженные силы, находившиеся в распоряжении Мелькарта, "Империумом", но это лишь потому, что инквизитор все еще рассматривал мировой Империум как всего лишь скромный инструмент, представляющий несравненно больший Империум: Империум, владеющий звездами. Однако тот Империум был - по мнению Орлока Мелькарта - всего лишь отдаленным воспоминанием, имеющим весьма слабое отношение к миру, который он знал.
Баалберит всегда настаивал на том, чтобы этот мир называли Сигматус, но Мелькарт предпочитал думать о нем как о просто мире - или, что было еще более приятно, о его мире. 4/5 поверхности планеты уже были в его власти, и завоевание Гульзакандры добавит большую часть остального. После этого останутся лишь острова, покрытые непроходимыми джунглями, льдом или вулканическим пеплом, не стоящие того, чтобы их завоевывать, хотя некоторые острова в южных морях и были обитаемы. Аборигены где угодно были рады хоть как-то заработать на жизнь.
Посмотрев на запад, Мелькарт разглядел вдалеке силуэт одного из космических кораблей, которые доставили его предков на Сигматус. Четыре корабля остались на поверхности планеты, когда звезды снова начали кружиться - или, как говорил Баалберит, когда варп-штормы Ока Ужаса достигли внешних границ системы, чтобы снова поглотить ее. Четыре корабля были оставлены у четырех ворот города, чтобы напоминать каждому, кто проходил в ворота, о гордом наследии их правителей. Они были грозными символами той страшной силы, что существовала за пределами этого мира, в необъятных просторах вселенной - но Орлок Мелькарт был убежденным реалистом, знающим, что символы - это всего лишь символы, а миром должна управлять реальная власть, с непосредственностью, очевидной каждому, кто хотя бы помыслит о сопротивлении ей. Когда Инквизиция будет реформирована, преобразована в более управляемое учреждение, придет время разобрать корпуса кораблей, использовав в дело их ценный металл. Будет достаточно легко превратить символы в металлолом, а после этого память об Истинном Империуме продолжит исчезать, пока окончательно не превратится в миф.
- Инквизитор здесь, ваше превосходительство, - раздался голос из комнаты позади. - Он желает…
- Я знаю, чего он желает, - сказал Мелькарт, прервав охранника. - Пригласи его войти.
Мелькарт хотел немного развлечься, приняв Баалберита на балконе, потому что инквизитор страдал акрофобией. Высота заставляла его нервничать, и страх перед ней будет давить на него, не позволяя ему слишком докучать губернатору. К сожалению, верность воображаемому долгу тоже давит на него, заставляя докучать губернатору до предела.
И, несомненно, именно поэтому Раган Баалберит вошел на балкон весьма смело, глядя на город внизу, несмотря на дрожь, должно быть, сотрясавшую его с головы до ног при этом взгляде. Его телохранители благоразумно остались в комнате.
Под злобным взглядом Баалберита, Мелькарт должен был напомнить себе, что титул Верховного Инквизитора - лишь эхо чего-то, в лучшем случае едва оставшегося в памяти, лишь жалкая имитация очень-очень далекого оригинала. Несомненно, когда-то существовали настоящие инквизиторы - люди, обладавшие истинной властью и истинной святостью. Но здесь, в этом мире, были лишь люди, притворяющиеся инквизиторами; лишь играющие роль инквизиторов, неважно, насколько рьяно они стремились искоренять скверну, неважно, насколько успешно они уничтожали тех, кто предположительно был ею затронут.
- Прекрасные новости! - сказал Мелькарт, прежде чем инквизитор успел что-то сказать. - Кампания идет в полном соответствии с планами - слава Императору Великолепному.
- Слава Императору Великолепному, - почтительно повторил Баалберит, хотя, судя по горящим глазам, он понимал, что Мелькарт лишь соблюдает формальность. - Мне сказали, что генерал Фульбра просил предоставить в его распоряжение самолет. Он нужен ему для разведки, чтобы точно узнать положение противника - но самолет все еще в Калазендре.
Баалберит выпрямился во весь рост, пытаясь максимально использовать то преимущество, что он был на один дюйм выше губернатора. Мелькарт заметил, что инквизитор даже сделал такую прическу, чтобы казаться еще выше, хоть на четверть дюйма, но губернатор был не из тех, на кого можно произвести впечатление одним лишь ростом. В любом случае, из-за аскетических привычек инквизитора, его тренировки приносили меньше пользы, чем возможно, и мускулы Мелькарта были развиты заметно больше.
- Генерал Фульбра всегда имел склонность преувеличивать свои нужды, - спокойно сказал Мелькарт. - Солдаты редко видят что-то дальше следующего боя, и уж тем более дальше конца войны.