В общем, это были очень насыщенные минуты. Такие минуты выпадают в жизни практически каждого человека и откладываются на дно самого главного ящика человеческой памяти, как линейка и весы в торговой лавке, как мерило истинной ценности вещей в повседневной сутолоке и клубке жизни, когда подлинная важность событий и чувств как пылью засыпана суетой и невидна самому человеку, когда…
– Что я должна сделать, Анри? – все вернулось на свои места. Анри вновь распоряжается ситуацией. Сейчас он скажет, что делать, а Вельда выполнит все его указания…
– Лететь придется тебе…
– Но что я?!…
– Выслушай меня. Мне трудно говорить, поэтому не перебивай. Ты должна погрузить в геликоптер этот рюкзак, и еще одну пластмассовую синюю коробку, которая стояла рядом с ним. Там аппаратура и материалы, которые мне удалось собрать и осмыслить. Если я к тому времени буду жив, я скажу тебе, как этим пользоваться, если нет, ты догадаешься сама. Ты неплохо разбираешься в технике, а там нет ничего сложного. Меня, живого или мертвого, ты тоже возьмешь с собой в геликоптер, потому что иначе ОНИ не будут с тобой иметь дело. Я постараюсь помочь тебе, но если у меня не выйдет, тебе придется тащить меня самой. Если привлечь кого-то еще, то на объяснения уйдет время, которого у нас нет. Перенести встречу мы не можем. Автопилот запрограммирован, поэтому об этом ты можешь не беспокоиться. К тому же ты, кажется, умеешь им управлять…
– Что с тобой, Анри?
– Сердце. Кризис в сорок шесть лет. Мне сорок пять. Я думал, у меня еще есть время. Я ошибся…
– Анри… Я никогда не спрашивала тебя… Каков твой индекс?
– Тридцать восемь… Ты разочарована? Теперь ты понимаешь, почему у меня нет детей?
– Это глупо, Анри. Ты выступаешь против законов, которым подчиняешься сам. В этом нет логики. Ты один из самых умных людей на земле, но кое в чем ты глуп, как павлин. Когда ты придешь в себя и вся эта история кончится, я рожу от тебя ребенка.
– Спасибо тебе на добром слове. Но вся эта история кончится вместе со мной. Если я сумасшедший. И будет продолжаться после меня, если с головой у меня все в порядке.
– Не смей так говорить. Я не хочу этого слышать. Где еще лекарство?
– В нашей комнате, в моем ящике, в дальнем левом углу. Промежуток между уколами должен быть не меньше часа. Если я потеряю сознание, можешь вколоть ампулу с голубой наклейкой. Это может помочь.
– Что еще?
– Все. Все эти лекарства делал друг Марселя, со средиземноморской станции. Если я вдруг выживу, можно будет заказать ему еще.
– Может быть, позвать Марселя?
– Нет, это только увеличит количество суеты и волнений. Марсель все равно не придумает ничего дополнительного, его конек – хирургия. Но он постарается задержать меня на станции… А этого никак нельзя допустить…
– Анри…А тебе…тебе и сейчас кажется, что они есть?
– Да, Вельда, да… Прости. Но сейчас нужно делать то, что нужно.
– Анри! – вдруг встрепенулась Вельда. – А Кларк? Он сейчас спит. Я же не могу оставить его одного!
– Конечно, нет. Попроси кого-нибудь…
– А если оставлять кому-то, то мне же придется как-то объяснять… Стефани с Митрой нет на станции, если только Гвел… Но она сразу догадается…
– Значит, берем Кларка с собой, – решил Анри.
Вельда испытала какое-то противоестественное облегчение. Все, кто ей дорог, соберутся в одном месте. И пусть один из них при смерти, а другого она подвергает какой-то совершенно неведомой опасности, но все равно – это хорошо. Все в жизни повторяется… Не-ет!!!
До геликоптера Анри дошел почти сам, опираясь на плечо Вельды. Влез на сиденье и почти сразу же потерял сознание. Не то от боли, не то просто от прекращения волевого усилия. Вельда, закусив губу, вколола ему ампулу с голубой наклейкой и побежала за Кларком. Уже почти стемнело, Кларк зевал и никак не мог понять, в какую же новую игру они играют и почему Анри спит вместо того, чтобы управлять геликоптером.
Сама Вельда находилась в каком-то полусознательном состоянии. Руки, ноги и даже язык действовали как-то помимо нее. Внутри, совершенно отдельно от производимых действий, бушевали противоречивые мысли и желания. Больше всего ей хотелось наплевать на это бредовое приключение, позвать Гвел, Изабеллу, Марселя, уложить Анри в кровать с холодными и чистыми белыми простынями, передать все лечебные заботы в руки медиков, а самой просто сидеть рядом с ним и держать его руку в своей, передавая ему всю свою любовь и надобность в нем. И одновременно ей хотелось раз и навсегда покончить с НИМИ, расставить все точки над i, сорвать наконец этот безумный занавес таинственности, что бы там за ним не находилось…
Когда геликоптер взлетел, Кларк пытался смотреть вниз, но в сгустившейся темноте ничего не было видно, и он снова заснул, свернувшись клубочком на заднем сиденьи, притулившись боком к рюкзаку.
Анри, напротив, очнулся, но вроде бы не до конца. Он говорил, роняя слова в словно им одним видимую пустоту, говорил монотонно и глядя куда-то в сторону. Сначала Вельда прислушивалась к его словам, потом перестала, погрузившись в свои мысли, и успокаиваясь самим фактом. Говорит, значит – жив.
– Я понял, – заявил Анри, очнувшись от беспамятства. – Я не мог понять этого раньше, потому что иначе видел всю сцену. Теперь я хочу, чтобы ты знала. Ты и сама поймешь, но я хочу, чтобы ты услышала это от меня.
Ты только не удивляйся и не бойся. Нужно, чтобы ты услышала это сейчас, а то потом ты можешь не понять и что-то не так сделать.
Это ты нужна им, а не я. Так было задумано с самого начала. Меня использовали только как вспомогательный объект, для подготовки материалов, мои связи и все такое. Теперь я не нужен и должен выйти из игры. Не бойся, ИМ все равно, что со мной будет, поэтому я могу и выжить. Но ОНИ убили Кларка. Потому что иначе им было до тебя не добраться. Его гибель была твоей инициацией, а я – просто сопровождающим в пути. Как Данте у Вергилия. То есть наоборот, Вергилий у Данте. Или еще как-то. Не важно. Я видел, что ты меняешься, но не знал, что это значит. Я всегда оставался в плену своих схем. И никак не связывал твои изменения с их деятельностью. Такая своеобразная мания величия. Я считал ИХ СВОЕЙ болезнью, понимаешь? Нечто вроде монополизма. Я не мог взглянуть шире, и никто не мог, но это не оправдывает меня. Я должен был догадаться и защитить тебя. Или хотя бы подготовить… Но я был слеп, ничего не понимал и вообразил себя спасителем человечества. Любая цена, которую мне придется заплатить, слишком мала. За такую оплошность…
– Анри, родной, успокойся, – Вельда обтерла лицо Анри мокрой тряпкой, потом на мгновение прижалась губами к его лбу. – Я все сделаю, все будет хорошо, успокойся. ОНИ найдутся, мы с НИМИ договоримся… Все будет хорошо. А мы с тобой будем жить долго и счастливо. Я тебя никому не отдам. Ты самый умный и самый красивый мужчина на земле. А то что сумасшедший, так это ничего страшного – так даже интереснее. Никогда не летала ночью на вертолетах…
Вельду клонило в сон, что после бессонной ночи выглядело вполне естественным. Анри лежал на снятых с геликоптера сидениях и иногда бредил, а иногда погружался в милосердное забытье. Кларк строил запруду на маленьком ручье, который протекал по краю поляны. Распакованный рюкзак и синяя коробка чужеродно зияли на покрытой холодной осенней росой траве. Недавно опавшие листья еще не успели побуреть и пестрили в глазах, как абстрактная живопись.
Вельда в который уже раз полусонно и тревожно оглядывалась вокруг. Где же ОНИ? И как она ИХ узнает? Что ОНИ такое? Хотелось бы, чтобы ИХ приход не был неожиданным.
– Мама, а что мы здесь будем делать? – спросил Кларк.
– Мы тут ждем, – лаконично ответила Вельда.
– Ждем – кого? – не унимался Кларк.
– Того, кто придет, – как ни странно, но этот ответ удовлетворил малыша, и он снова занялся своей плотиной.
Белые облака над головой. Слишком быстро они бегут. Черные ели на краю поляны и огромные паутины, соединяющие их, унизанные сверкающими капельками. Как-то странно шевелятся верхние еловые лапы. Вроде ветра совсем нет… Вниз, с косогора, на котором приземлился геликоптер, видно неспешное течение черной, усыпанной осенними листьями речки, белые стволы склонившихся к ней берез, а дальше синеющие холмы, поросшие лесом и утренняя осенняя дымка над ними, которая как-то странно шевелится и вроде бы живет какой-то своей особой жизнью…
– Хватит! – Вельда решительно закрыла саднящие глаза. – Надо хотя бы немного поспать. Захотят поговорить – разбудят. А то я уже совсем ничего не соображаю…
– Здравствуйте! – отчетливо сказал Кларк и выпрямился на скользком берегу своего ручья.
Вельда ошалело взглянула на сына. В его глазах отражалось небо. Как у Кларка. Чувствительный, как Анри. Сигнальная наследственность. Мой сын. Вельда огляделась. Также бегут облака, приглушенно шумят сосны, неспешно течет река, вялый осенний муравей тянет сосновую иголку. Замерли на концах ловчих нитей пауки.
– С кем ты здороваешься?
– Мама! Неужели ты не видишь? – звонко и удивленно откликнулся Кларк. – Они же пришли!