Перед глазами мелькнули выгнутые аркой ветки, образовавшие что-то вроде естественного природного коридора. Короткий лаз с зеленым сводом заканчивался бетонным фундаментом, из которого поднималась высокая проржавевшая решетка, украшенная по-советски просто и безвкусно. Один из прутьев, весь в лохмотьях облупившейся зеленой краски, оказался выломанным. Голые ноги нещадно стегануло крапивой, когда Гера, сунувшись в проем, оказался по другую сторону ограды. Когда же он спрыгнул с фундамента, обожгло предплечья и даже щеку: заповедные плантации сорняка в этом глухом уголке парка достигали поистине чудовищных размеров. Перед Герой высилась настоящая двухметровая стена из лопуха, крапивы, чертополоха, и где-то в этой дикой зелени испарилась его проводница, его путеводная ниточка.
* * *
События, о которых пойдет речь ниже, произошли в этот же день, с разницей всего в несколько часов. Их непосредственными участниками стали не наши беглецы, а родители одного из них, а именно - Геры. К тому времени, когда их сын сломя голову мчался сквозь крапивные заросли, Воронцовы-старшие только-только возвратились домой с работы, по пути прихватив из садика младшую сестренку Геры, Наташу. Именно поэтому сейчас будет уместнее оставить нашу разделившуюся парочку и ненадолго вернуться в квартиру, где был найден злополучный пятачок.
Будучи обязательным человеком и довольно-таки строгим родителем, Владимир Михайлович Воронцов не обрадовался тому, что к его приходу работа на кухне оказалась невыполненной, а сам работник исчез, даже не взяв с собой мобильный телефон. Однако, привыкнув доводить любое дело до конца, он решил самостоятельно подготовить комнату к поклейке обоев, отложив серьезный разговор с сыном до его возвращения. Уже тогда Воронцову-старшему стоило бы задуматься, что такое поведение совсем не в характере Геры. Однако жара, от которой не спасали даже открытые настежь окна, притупила острый разум Владимира Михайловича.
Валентина Ивановна же, по пути домой захватившая не только маленькую Наташку из садика, но и два полных пакета продуктов, больше озаботилась не отсутствием старшего ребенка, а приготовлением ужина в условиях гостиной. Что, согласитесь, для любого человека не простое испытание. А уж для настоящей домохозяйки - чистой воды стресс.
Так и получилось, что Геру хватились только ближе к восьми вечера, когда все шкафчики и полки на кухне были разобраны папой-Воронцовым, а мама-Воронцова разложила по тарелкам нехитрую вечернюю трапезу (сливать воду с переваренных спагетти пришлось в ванной, что в понимании настоящей хозяйки граничит со святотатством). В общем, отсутствие Геры заметили, когда пришла пора семейного ужина. Но даже тогда никто особенно не беспокоился. Во-первых, на счастье Геры, родители считали его самостоятельным взрослым мальчиком. Сам ушел, сам придет, сам ответит за свой поступок. Во-вторых, восемь часов - все еще детское время. Ну в самом деле, стоит ли волноваться и кричать "Геееее-раааа, даааа-мооооой!!!", когда на улице еще даже солнце не село? А в-третьих… о, ну в-третьих, ровно в восемь часов вечера в дверь к Воронцовым позвонили.
Владимир Михайлович в этот момент как раз укладывал в прихожей разобранные шкафы, чтобы утром, по пути на работу, забросить часть из них на мусорку. Валентина Ивановна, тоскливо вздыхая, пыталась придать шаткому журнальному столику уют их любимого обеденного стола. Получалось не очень: куда там крохотной стекляшке тягаться с массивом старого дуба, помнящим три поколения Воронцовых. Услышав звонок, оба родителя одновременно подумали, что вот он - вернулся блудный сын. Маленькая Наташка, за день соскучившаяся по брату, выскочила встречать его в прихожую. Однако, когда Воронцов-старший открыл дверь, к его удивлению, а также к удивлению Наташи, от нетерпения подпрыгивающей на одной ножке, в коридоре стоял совершенно незнакомый мужчина, ничуть не похожий на Геру.
Был незнакомец среднего роста и какой-то средней же, совершенно не запоминающейся внешности. Во всяком случае, когда ночью, перед тем как уснуть, папа-Воронцов попытался вспомнить, как выглядел поздний гость, на ум ему пришли только густые пшеничного цвета усы, как у Игоря Николаева. И еще отчего-то черные когти. От последней детали Владимиру Михайловичу на мгновение сделалось не по себе. Однако он довольно быстро выбросил из головы все посторонние мысли и, отложив на тумбочку новую книгу своего любимого Стивена Кинга, решил, что пора завязывать с ужастиками на ночь. Очень скоро Воронцов-старший заснул крепким сном честного человека, никогда не имевшего проблем с законом и налоговой инспекцией.
Но это будет позже. А пока Воронцов-старший с недоумением разглядывал странного покроя фирменный китель и фуражку незнакомца. В своей необычной форме, да еще и с кипой бумаг и ручкой в руках, тот напоминал почтальона из старых советских фильмов. Мужчина слегка приподнял фуражку за козырек:
- Вечер добрый! Всероссийская перепись населения, - представляясь, он постучал себя обратным концом ручки по сияющей медью пуговице кителя. - Вы не уделите мне несколько минут своего времени?
- Кто там? - спросила мама-Воронцова, выглядывая из комнаты. Она вытирала руки банным полотенцем. Вид у нее был совершенно несчастный.
- Эммм… - замешкался Воронцов-папа, все еще удивленный, что за дверью оказался не Гера. - Перепись…
- Перепись? - оживилась Валентина Ивановна, подходя поближе. - Вы же вроде в прошлом месяце все закончили? Я, кажется, даже результаты в Интернете видела…
- Абсолютно верно! - Пшеничные усы разъехались в дружелюбной, слегка виноватой улыбке. - Вы, наверное, слышали, что по итогам переписи у граждан возникло много вопросов. Некоторые целыми домами заявляли, что к ним переписчики даже не приходили. Так вот, мы собранные данные перепроверяем. Халатных работников наказываем, добросовестных - поощряем. Так что, если вам несложно…
- Нет, отчего же… Правда, к нам уже заходили…
- О, это-то как раз неважно! - еще шире улыбнулся Пшеничные Усы. - Мы обязаны перепроверить всю информацию. Вот, к примеру, кто это тут у вас такая хорооо-шенькая девочка?!
Глядя на маленькую Наташку, он состроил ей козу из среднего и указательного пальцев. Девочка тут же спряталась за маму, требовательно теребя ее за юбку. Валентина Ивановна привычно подняла дочку на руки.
- Это наша дочь Наташа, - ответил глава семейства. - А всего нас в квартире четверо прописано: я, моя супруга, дочь Наташа и сын Герман…
Мужчина внимательно слушал, что-то чирикая ручкой на верхнем листе. Он задавал дополнительные вопросы, уточнял детали, кивал, придерживая рукой фуражку. Его вкрадчивый голос вызывал какую-то странную сонливость и оцепенение. Наташка, дотянувшись до маминого уха губами, тихонько прошептала:
- Мам, а почему у дяди ногти челные?
Непроизвольно опустив взгляд на руку незнакомца, Валентина Ивановна едва не вскрикнула от неожиданности. Пальцы мужчины заканчивались длинными, острыми когтями, черными, точно застывшие кусочки гудрона! С замиранием сердца Валентина Ивановна встретилась взглядом с глазами переписчика…
- Не выдумывай, сладкая, - шепнула она в ответ, улыбнувшись этому премилому мужчине, на случай, если тот услышал, какие нелепые глупости говорит ее маленькая несмышленая девочка.
Переписчик наконец-то закончил строчить в анкете и ловко засунул ручку за околыш фуражки. Зычно прочистив горло, сказал:
- Проверяйте, все ли верно. В квартире проживает три человека: вы, Владимир Михайлович Воронцов, ваша супруга, Валентина Ивановна Воронцова и ваша дочь, Наталья Владимировна Воронцова. Все верно? Я ничего не напутал?
К величайшему удивлению повисшей на шее у матери Наташки, оба родителя чуть ли не синхронно ответили "да". Тем временем Пшеничные Усы быстро переспросил даты рождения, места работы и уровень образования, после чего распрощался с Воронцовыми и двинулся вниз.
- Мааам, - робко пискнула она, - дяденька пло Гелку забыл…
- Какого еще Гелку? - рассеянно спросила мама-Воронцова, с нескрываемым восхищением глядя вслед спускающемуся переписчику.
- Замечательный человек, - чуть не прослезившись, пробормотал папа-Воронцов. - Побольше бы таких ответственных работников, давно бы жили лучше, чем в Европе!
Уже на улице, избавившись от нелепой личины переписчика, Хозяин подумал, что становится слишком старым для этого мира. И почему это ему пришло в голову, что переписчик должен быть в форме, да еще такой дурацкой? А еще, задумчиво почесывая кадык черным изогнутым ногтем, Хозяин решил, что превращается в сентиментального добряка. Всего сотню лет назад он бы просто вырезал всю эту семейку и поджег их дом.
* * *
Сорняки сплошным зеленым монолитом высились перед Герой. Ни единой примятой травинки или колыхнувшегося листа, ни единого намека на то, куда могла исчезнуть Лиля. Следовало что-то предпринять, и как можно быстрее - за спиной уже слышалось приглушенное, пыхтящее:
- Сучата, как они тут пролезли-то? Ну доберусь, я этому пацану яйца оторву!
Однако бросаться, не разбирая дороги, надеясь среди буйной растительности отыскать шуструю девчонку, не казалось умным решением. Герка вспомнил, что именно так люди теряются по-настоящему - отправляются искать помощь, вместо того чтобы просто дождаться ее на месте. К несчастью, такой роскошью, как время, Воронцов не располагал вовсе. Редко у какого заблудившегося туриста висит на хвосте банда головорезов. И все же Герка, доверившись чутью, остался стоять, с замиранием сердца слушая, как приближаются, становясь громче, голоса. Кто-то писклявый, обещающий выдавить ему глаза, витиевато матерился уже совсем рядом. Успокоившееся было сердце вновь начало разгоняться, проталкивая кровь через набухшие на висках вены. Оно чуть не взорвалось, когда прямо напротив Гериного лица, из кустов, вынырнула утыканная пирсингом мордашка.
- Ты чего застыл, придурок? Шевели задницей!
В этот раз, прежде чем исчезнуть в едва качнувшихся зарослях крапивы, Лиля сцапала Воронцова за руку, утаскивая за собой в жгучие зеленые джунгли. Ничего не видя, едва успевая закрывать лицо от ядовитых листьев, Гера вслепую переставлял ноги, следуя за влекущей его девушкой. Ладонь… да что там ладонь? Вся правая рука от кончиков пальцев до локтя немилосердно пылала, выполняя обязанности щита. Зато левая… О, левая чувствовала себя на вершине блаженства. Гера не понимал, как можно думать о таких глупостях, когда за тобой гонятся неизвестные бандиты, когда сама жизнь твоя висит на волоске, но вот поди ж ты - какая все-таки мягкая у Лили ладонь! Интересно, это от природы или какой-то крем?
Замечтавшийся Герка пропустил-таки очередное растение-мутант. Усыпанная острыми листами ветка хлестко ужалила прямо в щеку. Кожа тут же запылала пунцовым, зачесалась. Герка зашипел от боли, но практически сразу прикусил язык. Ему впервые пришла в голову мысль: а каково приходится прокладывающей дорогу Лиле? Стало невыносимо стыдно, так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю. Знай Воронцов, что до выполнения этой сиюминутной мечты остается совсем немного времени, он, вероятно, был бы чуть скромнее в своих желаниях. А пока Гера попытался сквозь пальцы украдкой посмотреть, как чувствует себя Лиля.
А Лиля между тем чувствовала себя превосходно. На тонких предплечьях не было заметно ни следа волдырей или ожогов. Засомневавшись, Гера даже специально посмотрел на свою руку, но нет - кожа по-прежнему горела, словно ее облили скипидаром. К счастью, цейтнот не позволял думать об очередной странности и дальше. Мысли, не связанные с погоней или сохранением жизни, мгновенно исчезали из головы, словно выдутые свистящим в ушах ветром - так быстро неслись беглецы.
Как и когда они выскочили на открытую местность, Гера, озабоченный опухающим от ожога глазом, заметить не успел. Впрочем, назвать эту местность открытой можно было лишь в сравнении с только что пересеченными зарослями. Трава уже не страдала такой отчаянной гигантоманией, поднимаясь не выше полутора метров, однако росла по-прежнему густо и обильно. Теперь можно было без труда осмотреться, что Гера тут же не преминул сделать. Наконец-то он понял, куда привела их дыра в заборе. Бывшее в глубоком прошлом танцевальной площадкой, ныне это место носило звучное имя "Сковорода". Круглая, хорошо утоптанная, она частенько использовалась сумеречевской молодежью для разборок стенка на стенку. Садовники не забирались сюда последние два десятка лет, зато народная тропа на "Сковороду" не зарастала. Выскочив на середину площадки, девушка, к огромному сожалению Геры, бросила его руку и припустилась вперед с удвоенной скоростью. Видя такую прыть, он тоже постарался поднажать. Оказавшись в знакомых местах, Воронцов почувствовал себя увереннее и теперь приблизительно понимал, куда ведет его Лиля. Так что, когда расступились кусты и деревья, он нисколько не удивился надвинувшемуся на них насыпному холму, в котором, точно врата в Морию, покоились на массивных петлях створки гермодверей.
Единственное, чего он ну никак не ожидал, так это того, что, даже не притормозив, Лиля протиснется в приоткрытую в воротах "калитку" и исчезнет в недрах старого, многократно горевшего, подчистую разграбленного мародерами бомбоубежища.
Бросив вслед беглецам сердитый взгляд, солнце тем не менее не решилось лезть за ними. Прожив в этом мире куда как больше любого из его обитателей, оно имело определенное чувство такта и не совалось туда, где ему были не рады. Безжалостно выжигая городской парк со всеми его обитателями, светило вскоре начисто забыло о суетливой парочке. Двумя игрушками больше, двумя меньше - какая разница? А растревоженный незваными гостями парк тем временем потихоньку возвращался к обычной жизни. Выпрямлялась примятая трава, стрекотали перепуганные кузнечики. Пряталась в кусты поднявшаяся было мошкара. И только где-то в зарослях гигантской крапивы все еще громко ругались обжигающиеся сборщики.
Глава четвертая
КОЕ-ЧТО ПРОЯСНЯЕТСЯ
- Ни хрена себе, за хлебушком сходил… - еле слышно пробормотал Герка.
Когда мчишься во весь опор, на раздумья попросту нет времени. Но, попав из освещенного парка в полумрак пахнущего гарью и мочой бомбоубежища, Воронцову пришлось существенно сбавить обороты. Под толщей бетона, покрытого земляной насыпью, оказалось довольно прохладно. Расплавившийся на солнцепеке мозг мобилизовался, позволив Герке проанализировать ситуацию. Выходило не очень складно. Казалось, что все события происходят с ним только благодаря его инертности. И это раздражало. Страшно захотелось остановиться, сердито гаркнуть "Все, довольно!" и, развернувшись, отправиться домой. Да только несмотря на всю фантастичность ситуации, в которую он угодил, Воронцов понимал, что верит, действительно верит каждому слову Лили. За последние часы у него как будто выработался новый рефлекс, заставляющий без колебаний и сомнений следовать за своей проводницей. Он срабатывал на уровне подкорки, там, где бережно охраняемые тысячелетиями эволюции, лежат базовые инстинкты, отвечающие за сохранение жизни. А Гере всеми силами хотелось сохранить ее. Возможно, это была не самая интересная жизнь, но она была его, Геркина, и расставаться с ней вот так запросто было обидно.
Следуя за юркой Лилей, юноша с трудом протиснулся в приоткрытую дверь, изрядно оцарапавшись о грубые сварочные швы и порвав рукав футболки о какой-то выступ. Он настолько боялся потерять разноцветные Лилины волосы, служащие ему ориентиром, что по инерции пробежал еще несколько шагов, прежде чем понял, что практически ничего не видит. Идущий от двери сноп света, в котором роились крупные пылинки, освещал помещение шага на четыре вглубь. Благодаря этому можно было рассмотреть стены, пол и чернеющий впереди проход в коридор, ведущий в соседнее помещение.
Осторожно ощупывая подошвами кед каждый сантиметр бетонного пола, юноша слепо шарил перед собой руками, опасаясь налететь в потемках на арматуру, которой здесь (он знал это абсолютно точно) было предостаточно. Будучи помладше, Гера провел в этих стенах немало времени, играя с друзьями в бесстрашных исследователей подземелий. От этих игр в голове осталась приблизительная карта бомбоубежища да искреннее непонимание, как никто из них, десятилетних сопляков, не убился здесь и даже не покалечился. Память подсказывала, что гнутая арматура, порой довольно острая, встречается тут едва ли не на каждом шагу. В основном она торчала из стен, хотя особо опасные экземпляры могли свисать с потолка или прорастать сквозь толстенный бетон пола. А еще здесь запросто можно было наступить на одноразовый шприц или использованный кондом, пропороть подошву ржавым гвоздем или битым осколком бутылочного стекла, звездануться головой о низкую притолоку, перемазаться сажей, неосторожно прислонившись к стене, разбить колено о гниющие останки мебели… да мало ли приятных сюрпризов могут поджидать в стенах заброшенного бомбоубежища?
Чтобы не свернуть шею, необходим был хоть какой-то источник света. Только сейчас Герка обнаружил, что, в спешке покидая дом, забыл захватить мобильный телефон. К счастью, на ключах болтался крохотный брелок-фонарик. Пользоваться им приходилось нечасто, так что заряда должно было хватить надолго. Воронцов утопил единственную кнопку, выпустив тонкий пучок света. Не прожектор, конечно, но с ним Герка сразу почувствовал себя увереннее. Передвигаться стало проще, а еще появилось какое-то подобие чувства безопасности, но в этом Гера, не боявшийся темноты с четырех лет, ни за что не признался бы даже самому себе. Фонарик загорался всего лишь на несколько секунд, приходилось постоянно вдавливать кнопку, чтобы не остаться в темноте. Гера едва не заорал, когда в один из таких моментов, после очередного включения, луч света выхватил из темноты бледное лицо с черными провалами глаз. Понимание, что это Лиля вернулась за ним, пришло почти мгновенно, и все же лихорадочно подпрыгнувшее сердце пришлось успокаивать еще долго. В неверном свете маленького экрана ее личико, бликующее отсветами пирсинга, вытянулось, заострилось, приобретя недобрые хищные черточки.