- Я хочу ее, - сказал один из парней.
- Право первенства за мной, - ответил герой дня, - но я не жадный, со всеми поделюсь!
Широкая душа! В ответ его приятели шумно возликовали. Лежа на спине со связанными, подтянутыми веревкой вверх ногами, Донна беспомощно извивалась.
- Ну, а как вам моя добыча? - спросил тот, что у загона слинов поймал Лену. Зажав в кулаке привязанный к ее лодыжке повод, он отступил на шаг и, наклонившись, повел рукой, приглашая полюбоваться полуобнаженной Леной. Должна признать, тут тоже было чем хвастаться. Такие девушки этим увальням попадаются не каждый день. Как-никак собственность воина.
- Ну и как же нам судить, хороша она или нет? - спросил кто-то из зрителей.
- А вот так! - сдернув с ее бедер остатки одежды, предложил другой. Взрыв смеха. Лена была дивно хороша.
- Но она стоит! - все упорствовал первый.
- На живот или на спину? - с готовностью откликнулся удачливый охотник.
- И так, и так! - закричали несколько голосов.
Одно ловкое движение - и, послушная привязанному к лодыжке поводу, Лена уже в горизонтальном положении. Победитель с гордостью демонстрирует ее стати в разных ласкающих мужской взгляд позах. Гориане говорят, что оценить по достоинству красоту женщины можно, лишь когда она распростерта у ног мужчины. Юнцы с возгласами восхищения захлопали себя по бедрам. Но вот они повернулись к Донне. Та вскрикнула. С нее тоже сорвали одежду. Лодыжки по-прежнему связаны.
- В круг, к факелу! - закричал кто-то.
- Вставай, девка! - скомандовал Лене ее повелитель. Вся в грязи, она кое-как поднялась на ноги.
- Еще троих поймать осталось, - послышался голос. Одну - я знала - поймали еще до этого. Я сама слышала крик несчастной. Кто она? Донна и Лена попались на моих глазах. Если осталось всего трое, значит, где-то успели схватить еще одну из нас - неизвестно кого.
- Давайте оттащим этих к факелу, - предложил кто-то из юнцов, - свяжем хорошенько и поищем остальных.
Двое, у которых добыча была уже в руках, заколебались.
- Можете их угольком пометить, - увещевал, указывая на Донну и Лену, их товарищ.
- Ладно! - решился первый.
- Согласен! - гаркнул второй.
Лену, дергая за привязанный к левой лодыжке поводок и придерживая за правую руку, повели прочь. Донне повезло меньше: ее, со связанными ногами, просто поволокли по земле на веревке. И вот уже вся процессия - и преследователи, и угодившие к ним в лапы беспомощные жертвы - исчезла в проеме улочки.
Дрожа, я замерла в темноте среди свай. Не хочу, чтоб меня поймали!
В мозгу созрел отчаянный план. Крадучись, стараясь держаться в тени, где бегом, где ползком, я двинулась в темноту, пытаясь по возможности пробираться под хижинами, между сваями. Дважды совсем рядом прошли люди с факелами. Каждый раз я испуганно кидалась во тьму. Потом пришлось броситься на землю ничком. Не дальше чем в десяти ярдах я увидела Чанду. Пролетела мимо как сумасшедшая, кинулась вдоль по улице. На запястье - обрывок веревки. Около фута длиной, с петлей на конце - видно, привязали, чтобы вести в круг. Я замерла, вжавшись в землю. Следом за ней появились двое с факелами.
- Я первый ее заметил, там, в хижине, - говорил один. - Первый прижал ее к полу и надел веревку. - Подняв факел, он оглядывался по сторонам.
- Хватит спорить, - отвечал другой, - ловить давай.
- Ладно.
Да, воины девушку так просто не упустили бы. От воинов девушки не убегают.
Надеюсь, Чанде удастся скрыться.
Я снова тронулась в путь, по-прежнему стараясь пробираться под хижинами, по-прежнему то и дело пускаясь ползком. Ни к чему оставлять следы - изящную ножку рабыни узнают сразу. В какой-то миг я едва удержалась от крика: путь к желанному убежищу лежал через погруженную во тьму улицу, ведущую к центру поселка, и, взглянув вдоль нее, ярдах в ста я увидела костер. Вокруг сидели мужчины - и местные, и мой хозяин со своими людьми. Распластавшись по земле, я переползла на другую сторону и, вздохнув с облегчением, скользнула в спасительную тень под хижинами.
Снова в безопасности. Надолго ли?
Пожалуй, по следам вряд ли найдут. Тут по всей деревне следы босых женских ног - не только моих, здешних рабынь - тоже.
В таком многонаселенном, вдоль и поперек исхоженном поселке проследить девушку по следам, особенно ночью, при свете факела, почти невозможно - на наше счастье, натасканные охотничьи слины в погоне не используются. Таковы условия игры: не сумеют преследователи сами нас разыскать - не смогут потешиться с нами этой ночью. Наш выигрыш - спасение от их грубых рук. И я решила - надо бежать.
Наконец, таясь во тьме, я добралась до вожделенной цели - той окраины села, где стал лагерем мой хозяин со своими людьми, - и поползла среди мехов - на этот раз шатров не разбивали.
Невдалеке послышались неверные шаги и женские рыдания.
- А ну, шевелись, женщина! - раздался голос.
- Да, хозяин, - прозвучало в ответ.
Я застыла едва дыша, сжалась в комок, не смея шелохнуться. Справа, всего в нескольких ярдах, показались какие-то фигуры - человека три. Взгляни они в мою сторону - наверняка бы заметили. Но нет, прошли мимо. Я решилась чуть приподнять голову. Обогнули лагерь, прошли вдоль частокола, повернули к центральному пятачку. Вот она, Чанда. Еле ковыляет, руки связаны за спиной - веревка, что висела на запястье, теперь использована по назначению. Сдернутое платье болтается на бедрах. Плачет. В волосы вцепилась мужская рука, тянет ее вперед что есть мочи. Не терпится им. Тащат волоком, и дела нет, что бедняжка еле поспевает перебирать ногами. Да, ей не позавидуешь. Вырвалась от них, убежала - вот они и взбеленились. Сомневаться не приходится - за такую дерзость они с нее семь шкур спустят. Мужчины строптивости не прощают. Надеюсь, слишком сильно бить не будут. Я видела, как ее притащили в очерченный у факела круг, как связали по рукам и ногам. Потом обгорелой деревяшкой намалевали что-то на ее теле - видно, пометили свою добычу. Этой ночью она будет принадлежать им.
Я заползла в меха, что служили ложем моему хозяину, и наконец вздохнула свободнее.
Неподалеку перекликались мужские голоса.
- Сколько еще сучек на свободе?
- Две.
Значит, кроме меня, не поймана еще одна. Кто же? Я зарылась в меха с головой. Здесь не найдут. Кому придет в голову, что рабыня осмелится прятаться в хозяйских мехах? Да и не решатся эти деревенские увальни шарить по мехам воина. Нет, им жизнь дорога. Так что я спасена. Может быть, во всем поселке это единственное безопасное место. Молодец я! Меха хранили пьянящий запах его тела. Эта волшебная аура обволакивала, кружила голову. Я пригрелась, почувствовала себя защищенной. Нахлынуло возбуждение. Был бы он сейчас со мной! Какими изысканными рабскими ласками одарила бы я его! Как самозабвенно служила бы ему - как лишь ничтожной рабыне под силу. Да, я люблю его. Потому ли я его рабыня, что люблю, или люблю, потому что рабыня? Я улыбнулась. Люблю я его или нет - я рабыня. Принадлежу ему целиком и полностью. Таковы законы этого мира. В его власти делать со мной что угодно. Я бесправна. Все решает он. Он - все. Я - ничто. Он - хозяин. Я - рабыня. Нет тут причины, нет следствия. Я - рабыня, и я люблю. Но наверно, не будь он так силен и властен и не будь я так беспомощна в его руках, вряд ли я смогла бы его так любить.
Снова послышался шум, и снова я замерла в неподвижности. Победные, ликующие мужские голоса. Мгновение спустя я осмелилась выглянуть наружу. Еще одну схватили. Думают, попытается убежать? Так вот это кто. Бусинка. Дюжий детина, взвалив на плечо, тащит ее в круг к факелу. Ноги стянуты веревками от лодыжек до самых бедер выше колена, руки связаны за спиной да еще прикручены к телу. Идущий впереди парень держит привязанную к ее шее веревку, еще один шагает позади, тоже с веревкой, обмотанной вокруг ее левой щиколотки. Целой бандой охотились. Спугнули, наверно, ее из убежища, а потом загнали, как перепуганную насмерть самку табука.
Значит, теперь осталась я одна. Да, ловкости и изобретательности мне не занимать!
Целый ан - да даже дольше! - недвижно лежала я, зарывшись в меха. Иногда мимо проходили юные охотники, но в наш лагерь носа не совали, даже границу его пересечь не решались. Один, неся факел, прошел ярдах в двух-трех от меня, но я не шевелилась. И он не притронулся ни к мехам моего хозяина, ни к каким другим.
Счастливая, разомлевшая, лежала я, закутавшись в меха. Ускользнула! Может, конечно, хозяин будет недоволен, что я спряталась в его мехах. Тогда меня свяжут и высекут. Но все же не думаю, что моя смелость и находчивость раздосадуют его. Знаю: я, бедная рабыня, перед ним как на ладони, прозрачна как стекло. Но только каким-то загадочным образом за последние недели и я больше узнала о нем, научилась распознавать его настроения, предугадывать реакции. Может, дело всего лишь в том, что рабыням свойственно ловить малейший взгляд, малейший жест хозяина, может, эта вечная настороженность вполне естественна для девушки, принадлежащей мужчине: и благополучие, и сама жизнь ее зависят от того, сумеет ли она угодить. Не знаю. Может, это нормальная для разумной девушки бдительность. Только нет ли в этом чего-то большего? Какой-то глубинной подсознательной связи между двумя? Он становился мне все ближе, все понятнее. Пару дней назад, взглянув на него, я вдруг почувствовала, что ему хочется вина, а не паги. Я принесла вино и склонила перед ним колени.
- Может ли девушка предложить хозяину вина? - спросила я.
Он резко вскинул голову.
- Да, рабыня. - И принял чашу.
Временами я чувствовала на себе его взгляд. Однажды, ранним утром, лежа рядом с другими девушками, прикованная на цепь, я проснулась, но не подала виду, что не сплю. Полуоткрыв глаза, я увидела - надо мной стоит он. Накануне вечером он коснулся моих волос, почти нежно, а потом, словно разозлившись на самого себя, ударил меня наотмашь и отослал к Этте - работать. Но меня это не опечалило.
Два дня назад я осмелилась пойти за ним за частокол. Он сидел на камне, один, взгляд скользил по поросшей травой равнине.
- Подойди сюда, рабыня, - позвал он.
- Да, хозяин. - Я встала перед ним на колени, потом приклонила к нему голову. Он позволил.
- Небо, трава… красиво, да? - проговорил он.
- Да, хозяин, - ответила я. Он взглянул на меня.
- И ты красивая, рабыня.
- Девушка рада, если хозяин доволен ею, - потупилась я.
- Почему из женщин Земли получаются хорошие рабыни? - задумчиво спросил он.
- Может быть, - глядя ему в глаза, отвечала я, - потому что из мужчин Гора получаются хорошие хозяева.
И снова он переключился на созерцание травы и неба. Долго сидел недвижимо. Потом встал, будто сбросив наваждение, будто вновь обретя сознание, отрешившись от красот природы, чуждый сантиментам мужчина, а у его ног - я, женщина. Мы одни. Вокруг - море травы. Он стоит у камня. Я перед ним - коленопреклоненная. Он опустил на меня глаза.
- Земная женщина, - сказала я, - готова служить своему хозяину-горианину.
Рассмеявшись, он склонился ко мне и, схватив за плечи, резким рывком опрокинул навзничь в траву. В миг отброшена в сторону та-тира, и - радуйся, земная женщина! - он взял свою рабыню.
Меха откинуты.
- Я знал, что найду тебя здесь, - сказал он.
- Надеюсь, хозяин не сердится.
Накануне вечером он коснулся моих волос, почти нежно. А потом, словно разозлившись на самого себя, ударил наотмашь и отослал к Этте - работать. Из разбитой губы сочилась кровь, но меня это не опечалило.
- Умоляю переспать со мной. - С этими словами следующим утром я пала перед ним на колени.
- Переспи с ней! - злобно взглянув на меня, бросил он проходящему мимо воину и отвернулся в сердцах.
Воин обнимал меня, а я улыбалась. Да, я вывела хозяина из равновесия. Да, он старается побороть свои чувства ко мне, унять вожделение. Сама того не желая, я вскрикнула от наслаждения, не в силах совладать с собой, вонзила ногти в тело обнимавшего меня воина, извиваясь, зашлась в крике - помимо моей воли мысли о хозяине вытеснил из сознания неодолимый, всесокрушающий рабский оргазм.
- Может, высечь тебя? - сказал мне хозяин, когда все было кончено.
- Хозяин поступит так, как ему будет угодно, - проронила я.
Недоволен - слишком уж упоенно отдалась я воину. Но что я могла с собой поделать?
- Рабыня, - бросил он чуть позже, встав надо мной.
- Да, хозяин, - пристыжено глядя на него снизу вверх, отвечала я. - Я рабыня.
Он отвернулся и раздраженно зашагал прочь. Подозвал Марлу. Она поспешила к нему - утолить его желания. Будем объективны: она красивее меня. Огромные темные глаза, тонкое лицо, дивная фигура. К тому же прирожденная рабыня. И все-таки, мне кажется, заставить хозяина забыть меня ей так и не удалось. Конечно, я боялась ее. Серьезная соперница. Я бесилась, я исходила ненавистью. Да и она ко мне особой привязанности не питала. Какие имена для меня выдумала: "дурочка", "нескладеха"! Так до сих пор и нет у меня имени. Но пусть сейчас, похоже, хозяин очень увлечен Марлой, пусть она, без сомнения, его любимая рабыня, все же мгновений нашей близости, того безмолвного, в словах не нуждающегося понимания, что возникало временами между мной и обладающим мной мужчиной, из его памяти ей не стереть. Как разозлило его наслаждение, что испытала я в объятиях его воина! Я всего лишь рабыня и над собой не властна. И все же он злился. Сам велел ему взять меня. И все же злился. И это увлечение Марлой - такое внезапное, какое-то слишком уж чрезмерное - будто силится показать мне свое безразличие. Я улыбнулась себе. А что, если просто ревнует? Что, если с помощью прелестной Марлы пытается выкинуть меня из головы? Конечно, она красивее, но в таких тонких материях, случается, все становится с ног на голову. Словно фрагменты головоломки, вдруг, как по волшебству, совпадут человеческие души и нежданно-негаданно сложатся в чарующий, неразличимый в разрозненных осколках узор. При всем своем очаровании Марла - не я. Вот и все. Так просто. Она - не я. Я, а не она, единственная. Я знаю - ему судьбой назначено быть моим Хозяином. А его, наверно, все больше пугает мысль, что именно мне назначено судьбой быть его Рабыней. Л он не желает, чтобы мысли обо мне занимали его больше, чем мысли о других девушках. И все же я почти уверена - хочет он того или нет, я становлюсь для него чем-то большим, чем просто еще одна соблазнительная бабенка с его цепью на запястье.
Стоя у мехов, он стащил с себя тунику.
- Сними та-тиру, - это мне. Я села, отстегнула крючки, через голову стянула лохмотья и отбросила в сторону. Он лег рядом. Укрыл нас обоих мехами.
Где-то - далеко-далеко, там, где у факела очерчен круг, там, где, не щадя пойманных красавиц, деревенские парни тешились своей добычей, - слышались крики.
А меня обнимал хозяин. Я застонала от наслаждения.
В темноте я почувствовала на себе его взгляд.
- Ты отдашь меня деревенским? - предчувствуя недоброе, спросила я.
Не хотелось, чтоб связали, чтоб тащили к факелу. Я ускользнула от них - взбесятся не на шутку. Даже не представляю, что со мной сделают.
- Нет, - ответил он в темноте.
- Значит, - теперь дышалось свободнее, - я от них убежала.
- Но не убежала от меня.
- Нет, хозяин, - я прижалась к нему крепче, - от тебя не убежала.
- Ловкая ты, - заметил он. - И храбрая. Спрятаться в мехах собственного хозяина, никого не спросив, - тут смелость нужна. За такую смелость рабынь нещадно бьют.
- Да, хозяин.
- Но я ценю смелость в рабынях. Смелая девушка изобретет такие чудеса, доставит хозяину такое наслаждение, о каком робкая и помыслить не смеет.
- Да, хозяин, - испуганно прошептала я.
- И то, как ты скрылась от них, как выбрала себе убежище, тоже говорит о недюжинном уме.
- Спасибо, хозяин.
Он взял в ладони мою голову.
- Ты очень умная, - сказал он. И добавил: - Для женщины, для рабыни.
- Спасибо, хозяин.
Вот животное! И все же я чувствовала, что он куда умнее меня - как и большинство горианских мужчин, с которыми довелось мне столкнуться. Горианские мужчины невероятно сильны, могучи и умны. Иногда это злит. Иногда нравится.
А горианские женщины, сколько я их встречала - и рабынь и свободных, - в большинстве своем не показались мне умнее меня. Судя по всему, в среднем их умственные способности гораздо ближе к интеллекту женщин Земли, чем у мужчин. Из всех рабынь моего хозяина умнее меня мне показалась только Этта.
- Мне нравятся умные рабыни, - снова заговорил он.
- Спасибо, хозяин.
И тут, вцепившись в него, я вскрикнула, губы мои приоткрылись - он коснулся меня.
- Взвилась, как самка зверя, - подивился он. Я прикусила губу.
- Это потому, что ты умная. Ты, наверно, этого не знала. Ведь ты с Земли.
Я задыхалась, не могла вымолвить ни слова - такую бурк] чувств вызвало его прикосновение.
- Умное тело, - объяснял он, - гораздо возбудимее. То, что ты такая умная, делает тебя рабыней до мозга костей.
Я вцепилась в него мертвой хваткой.
- Мне нравится владеть умными девушками, такими, как ты. Умные девушки - превосходные рабыни.
- Прошу тебя, хозяин, - застонала я, - не могу больше!
- Молчи, - оборвал он.
- Да, хозяин, - прорыдала я.
- Покорять и порабощать их куда приятнее, чем дурочек. Ими хочется обладать. Они сулят больше радости.
- Да, хозяин, - задыхалась я, - да, хозяин.
- В обладании ими, - продолжал он, - есть еще одно преимущество. Умные девушки ярче, проворнее, у них богаче воображение, они изобретательнее. Умная девушка умеет больше и справляется с любой задачей куда лучше глупой. Лучше воспринимает приказы. Быстрее обучается. Поступки ее разнообразнее, реакции сложнее и глубже, временами кажется, что она - само совершенство. Она учится, учится всегда, учится быть умной и желанной, учится доставлять мужчине наслаждение. Если девушка умна, чувства ее богаче и глубже, и такой девушкой легче управлять.
- Прошу тебя, хозяин, - взмолилась я, - возьми меня!
- Не двигайся! - велел он. - Чтоб и пальцем не шевельнула!
- Да, хозяин, - скрипнув зубами, едва выдавила я. Хотелось разразиться криком, казалось - вот-вот взорвусь! Но мне велено не шевелиться.
- К тому же, - как ни в чем не бывало рассуждал он, - умная девушка, действительно умная, как ты, способна по-настоящему ощутить себя рабыней. Дурочке суть рабства не постичь. Она знает, что она рабыня. Понимает, что так положено, что таков закон. По себе знает тяжесть цепей. Плеть ей знакома не понаслышке. Но сознает ли она, что такое рабство?
- Прости, хозяин, - я с трудом выговаривала слова, - но каждая женщина, если она рабыня, сознает, что такое рабство.
- Это правда? - спросил он.
- В глубине души, - осмелела я, - каждая рабыня сознает свое рабство. И ум здесь ни при чем. Для этого достаточно быть рабыней. И женщиной. В душе женщины, которой обладают, рождается невероятное чувство. Описать его невозможно. Чтобы испытать это чувство, чтобы откликнуться на этот зов, умной быть не надо.
- Возможно, - не стал спорить он. Сейчас завизжу!
- Прошу тебя, хозяин!
- Не шевелись.
- Да, хозяин.